Всё, что было – причуды памяти. То, что будет – туманные прихоти фантазии. Жизнь – то что лежит между «было» и «будет». То, что сейчас. Миг, доли секунды. Всё остальное – дым. Моя жизнь летит от ступеньки к ступеньке. Двадцать восьмой этаж. Впереди – ещё тридцать четыре. Шестьдесят восемь пролётов по семнадцать ступенек. Лёгкие наполнены напалмом, готовым сжечь меня изнутри в любое мгновенье. Мышцы ног пронизаны спицами.
- Нет, - отвечаю я. Чарли более, чем убедителен, его доводы бьют в самую точку. Но я не сдаюсь. Я завязал. Не хочу. - По сто косых на каждого. За пятнадцать минут. И можешь завязываться хоть в морской узел. Дело плёвое. - Я сказал – нет. Не наш уровень. Это не закусочные трясти и ночные магазины. И вообще… Чарли опять заводит разговор о моей больной матери, о будущем ребёнке, о долгах, о работе на автомойке. Короче, о деньгах, которые совсем не помешают. - Ну, не знаю. - Это другой разговор. Завтра в три у меня. Обсудим детали. - Но я… - Жду. Не опаздывай. Чарли исчезает за дверью, оставив после себя запах дешёвого одеколона и смятение.
Тридцать четвёртый этаж. Сердце бьётся так, словно пытается пробить рёбра и вырваться наружу. В горле пересохло. Шаги сзади не отстают, но и не приближаются. Дистанция в два этажа – совсем неплохо. Слышу тяжёлое дыхание преследователей. Им тоже не позавидуешь, они даже перестали ругаться.
Угрюмый мужик в джинсовом комбинезоне похож на слесаря или на фермера. Он тычет в мою сторону пальцем и спрашивает у Чарли: - Это кто? Чарли представляет меня и начинает распинаться о нашей многолетней дружбе. - Всё ясно, - останавливает его фермер. Походу он тут за главного. Есть ещё шанс, что я ему не понравлюсь. Но мне указывают на стул. - Садись. Кроме Чарли и фермера в комнате ещё двое. Одного я знаю, и мне его присутствие не доставляет радости. Не знаю его имени, но на районе зовут его «Косяк». Не стоит объяснять, что он укурок и отморозок. Это и так ясно. Другой – не лучше. Длинные давно не мытые волосы, жиденькая бородка, дурацкая клетчатая рубашка, джинсы с дырами на коленях и кеды. Фермер представляет его, как Курта, спеца по электронике. Что-то сомневаюсь в его способностях. Сажусь на стул. Чарли бросает мне банку пива. Фермер раскладывает на столе какой-то чертёж.
Сорок первый этаж. Об этом сказала табличка на стене. Соблазн нырнуть в коридор велик. А лучше – просто остановиться, согнуться, упёршись в колени, и попытаться вдохнуть полной грудью. И дышать, дышать, пока меня не убьют. Сумка с деньгами весит всё больше и больше. Зачем она мне? А вы бы бросили полмиллиона? В такую сумму я сейчас оцениваю свою жизнь. Уверен – меня всё равно убьют, но это обойдётся им очень дорого. Даже дороже, чем убить президента. Только бы добежать.
- Пятьсот тысяч старыми мятыми, не мечеными купюрами. Чистые грязные деньги, которые не будет искать полиция. - Ограбить мафию? Парень, ты с ума сошёл! Будут искать, ещё как будут! И полиция тоже. Потому что за наши тупые головы будет объявлена награда. Нас прихлопнут ещё до того, как мы только подумаем их грабануть. Мы же дилетанты. Я возмущён и уже напуган. Но уйти уже не получится. Никто меня не отпустит. - Да, дилетанты. Вот поэтому нас и не будут искать! – Чарли весь горит энтузиазмом. – Кто подумает, что кучка придурков с улицы упёрли пол-лимона у мистера Морелли? - Нет, вы точно придурки. План настолько хорош, что верится с трудом. При таком раскладе их могла ограбить уборщица, вооружённая всего лишь ведром и шваброй. - Они потеряли бдительность. Их не грабили никогда. Никогда.
Всё дым. Осталось только бегущее по лестнице тело с ватными ногами, не помнящее прошлого и не мечтающее о будущем. Чистая механика. Выстрел возвращает меня к реальности, напоминает о совсем не радужных перспективах, и придаёт сил. Пуля попадает в перила, совсем рядом с рукой. Прижимаюсь к стене и бегу. Сорок девятый этаж. Осталось тринадцать. Проскакиваю это несчастливое число. До смерти совсем мало. Сумка с деньгами всё тяжелее и тяжелее. Она мне уже не нужна, но это цена моей жизни. Моя смерть обойдётся в кругленькую сумму. Интересно, сколько заплатили за убийство Кеннеди? Думаю, что дешевле. Я реально крут. Снова выстрел.
- Оружие будет только у меня. Вам оно не понадобится, - говорит фермер. Ага, сейчас. Курт обесточил всё здание. Не знаю, как это возможно, но даже аварийные генераторы не работают. Лифты, сигнализация, камеры наблюдения, компьютеры и кофеварки замерли в недоумении. В выходной день большинство офисов пустует, поэтому никакой паники, никаких бегающих по коридорам людей. Фермер в компании трёх трупов протирает рукоятку пистолета. На столе – большая спортивная сумка. Деньги. Целое состояние. Косяк снимает маску и расплывается в улыбке. Фермер протягивает ему пушку. Тот автоматически берёт и тут же получает пулю в грудь. Падает на спину и пялится в потолок мёртвыми глазами. - Простите, - извиняется фермер, наставляя на нас хромированный ствол. – Это не бизнес. Это карьера. Надеюсь, меня повысят. Ведь вы хотели кинуть самого Морелли. Ничего личного. Ненавижу эту фразу. Чарли бросается на фермера, но пуля останавливает его. Навсегда. Я следующий.
Они уже не стреляют и не гонятся за мной. Куда им спешить? Я в тупике, я - загнанная в угол крыса. Но всё равно бегу, чуть медленнее, уже не чувствуя своего тела. Кажется, это называется второе дыхание. Боль отступила. Огонь в лёгких погас. Ноги с лёгкостью несут меня вверх. Пятьдесят шестой этаж. Шесть этажей до ворот рая. Нет, не рая. Ада. Богу не за что меня любить. Я вор, грабитель, а теперь ещё и убийца. Остаётся надежда, что Бог, рай и ад – плод воспалённой фантазии человечества. И мне не придётся вечно вариться в чане со смолой. Хотя, Богу не за что меня ненавидеть. Лично ему я ничего плохого не сделал. Ничего личного.
- Подожди, - выставляю левую руку, а правой лезу в карман куртки, где лежит пушка. Но он не собирается ждать и стреляет. А говорят, что чудес не бывает. Бывают, и имя им – осечка. Доли секунды, пока фермер соображает, что произошло, хватает, чтобы я выстрелил. Прямо через карман. Пуля попадает в ногу, фермер падает на пол, снова нажимает на курок. И снова чудо. У меня дрожат руки, но я не промахиваюсь и всаживаю ему пулю прямо в лицо.
Пролетаю технический этаж и распахиваю дверь на крышу. Небо, красное от неминуемого заката, разливается бескрайней кровавой лужей . Подхожу к самому краю и смотрю вниз на бестолковый копошащийся город. Чужой и далёкий, с мелкими муравьями-людишками и жуками-автомобилями. Сейчас я вернусь к ним, и останусь мокрым пятном на асфальте. Муравьём, раздавленным безразличным ботинком судьбы. Нужно лишь успеть окупить свою смерть. Накормить муравьёв. Думаю, что они обрадуются денежному дождю. Ставлю сумку на парапет, расстёгиваю змейку…Сумка набита опавшими кленовыми листьями. Хрустящими, рассыпающимися в руке, жёлтыми, красными оранжевыми. Достаю горсть, и ветер вырывает их у меня и уносит вверх. Но мне совсем не обидно. Листья красивее денег, и не приносят столько бед и разочарований. Достаю их, горсть за горстью, и отдаю ветру.
Откуда они взялись, я не понял. Трое бежали ко мне по коридору. Выбежав на лестницу, услышал внизу голоса. Путь был отрезан, и я обежал вверх.
Когда в сумке ничего не остаётся, отбрасываю её в сторону и забираюсь на парапет. Сейчас я узнаю, любит ли меня Бог. Всё очень просто. Мне осталось только постучаться к нему. И я стучу. Стучу в небесные врата. И делаю шаг вперёд, в небеса.
- Хороший выстрел, Гарри. - Ага, он, наверное, и не понял, что случилось. - Ну, и погонял он нас. - Сучонок, пять этажей до крыши не добежал. Бери деньги, а я поднимусь наверх, проверю. Гарри пинает мёртвое тело. - Ненавижу лестницы.
Ветер подхватывает меня и кружит над городом, унося всё выше и выше. На крыше стоит человек с пистолетом в руке и смотрит вверх, будто провожая меня. Вряд ли он меня видит, но мне так хочется, чтобы он помахал мне на прощанье. Бог любит меня, не смотря ни на что. Я достучался до него.
Память имеет одно замечательное свойство – забывать. Стирать, прятать в самые запылённые уголки пережитые страх, обиды, позор, боль. Скрывать за пёстрой шторой позитивных воспоминаний всю горечь пережитого. Все весёленькие узоры якобы счастья не стоят даже одной самой мелкой душевной травмы, но так намного легче. Разбрасывать конфетти и серпантин, наиграно улыбаться во весь рот, создавая иллюзию радости, хохотать во весь голос над несмешными шутками и делать вид, что тебе на самом деле нравится танцевать на этом празднике. Лучше так, чем сойти с ума от когда-то причинённой тебе раны. У меня почти всё стёрлось - гигантская гудящая туша в небе, поднимающая облако рыжей пыли, гибель родителей, пронзённых смертоносными жалами, цепкая проволочная сетка, сковавшая члены и срывающая куски кожи, зашкаливающий адреналин, ужас до рвоты, чужие, незнакомые запахи. И земля, уходящая вниз. Затем – тёмный ящик с несколькими отверстиями для воздуха, дрожь во всём теле. Вода и скудная пища. Дрожь во всём теле от ожидания неизвестного, когда уже невтерпёж узнать, что же будет дальше. Кошмарные сны вперемешку с кошмарной явью. Потом апатия и безразличие к собственной судьбе. Ящик стал для меня всем миром, Вселенной. Мне казалось, что я в нём родился, и буду находиться здесь вечно. Но теперь всё позади. Лишь иногда воспоминания возвращаются в снах, и я просыпаюсь и не могу уже уснуть до самого утра. Я почти перестал бояться. Только, когда их соберётся очень много, и они все смотрят на меня; а те, что поменьше ростом, визжат от восторга, бросают мне какие-то объедки, я забиваюсь в угол и сижу, сжавшись в комок неконтролируемого страха. Раньше я мог спрятаться в своём домике, но теперь его запирают и открывают только на ночь. Чтобы на меня могли посмотреть. Но на самом деле всё не так плохо. Меня неплохо кормят. Иногда даже балуют чем-нибудь, со вкусом прошлой жизни. Меня лечат, когда я болею, в моём жилище чисто, и раз в несколько дней я могу прогуляться в открытом загоне. Чтобы можно было размять конечности и погонять кровь в венах. Думаю, при желании, я бы смог сбежать во время прогулки. Но куда и зачем? Мне некуда бежать. И нет желания. Я придумал для себя если не весёленькую шторку, то, во всяком случае, со спокойными пастельными тонами, спасающую мой разум от того, что прячется за ней, в тёмных каморках памяти. «Всё не так плохо» - этот девиз спасает меня от сумасшествия. Мой сосед слева – угрюмое вялое существо. Практически постоянно спит, просыпаясь только для того, чтобы поесть. Справа – настоящий истерик. Он мечется по клетке, бьётся о прутья, скулит и воет, практически игнорируя пищу. А, вымотав себя до предела, ложится прямо на пол и жалуется мне на своём непонятном языке. И я чувствую его речь, и тоже, бывает, рассказываю ему о своём детстве, выуживая из памяти потрёпанные, вылинявшие лоскутки воспоминаний. И сосед слушает меня, не глядя в мою сторону. Просто лежит, уставившись в несуществующую точку внутри себя. А наутро снова начинается истерика, так радующая тех, кто приходит на нас посмотреть. Когда-нибудь я забуду, кто я и как здесь оказался. Я так жду, когда наступит этот час, чтобы просто раствориться во времени, в памяти. Но пока я здесь. На меня смотрят. Мне радуются. Мне бросают огрызки, которые я ем, чтобы угодить посетителям. И ещё я рисую на стенах. Мне специально дают куски угля, чтобы своими каракулями я мог удивить публику.
Не буду говорить, ты знаешь, я твой поклонник. Мы с тобой с одной планеты. Сперва я думала, что это зверь, может быть тигр! У тебя получалась загадка в загадке, как фантик в фантике. конфета понравилась!
Сообщение отредактировал Одина1301 - Четверг, 12.01.2012, 09:43
