Тому возмездием за преступление был крест, а этому царская диадема. Децим Юний Ювенал (ок. 60 – ок. 127)
20 мая 2011 года С первыми лучами солнца я проснулась. В купе все еще спали. Стоял неимоверный храп одного из попутчиков – немолодого человека, который лежал напротив, как и я на верхней полке. А на нижних полках тихонько посапывали две бабули. Обе в чепчиках, из-под которых выбивались седые пряди. За ночь я набралась сил, успокоилась после недавних переживаний и уже обдумывала, как бы удачнее сыграть отведенную мне роль в разоблачении Паулина Перольского. Я, конечно, не могла не думать о Люсьене с Елисеем. Хотелось быть рядом с ними или хотя бы услышать их голоса, но Екатерина Степановна предупредила меня, что мой номер прослушивается. Паулин оказался тем еще фруктом. На часах было 05.13. До прибытия на станцию донецкого железнодорожного вокзала у меня еще было более двух часов свободного времени. Спать под непрекращающийся храп было невозможно. Даже мысли сбивались от столь низкочастотного дребезжащего звука. — Они должно быть уже в Одессе, – я все же думала о сыне и любимом человеке, мысленно задавая себе вопросы. – Закончен ли ремонт в доме, где моим мужчинам предстоит дожидаться меня какое-то время? Екатерина Степановна вчера спросила меня, нет ли у меня надежного места, где можно было бы спрятать на несколько дней Люсьена с малышом. И поразмыслив, я вспомнила о предложении Ирины Николаевны отдохнуть в ее домике, доставшемся ей в наследство. Одесса, район Мельницы, улица Ивана и Юрия Липы, дом № 9, – назвала я точный адрес. Меня немного смущало, что листок с этим адресом так и остался среди моих бумаг в доме Паулина. Но я была на 99% уверенна, что искать Люсьена и Елисея будут только на дне реки, и только водолазы. Поэтому я набрала 099-99-99-099, легко запоминающийся номер подруги, и со старенькой Nokia леди-капитана позвонила Ирине. Но во время разговора я так и не коснулась темы ремонта в доме. Главное тогда был сам факт, что с её разрешения Люсьен Дюжесиль с моим мальчиком поселятся в одном из домиков прекрасного города Одессы, сблизившего нас под ночным звездным небом. И уже скоро мы вновь встретимся, вот только осталось вывести на чистую воду Паулина и воздать ему по заслугам.
Берег каменных иллюзий
Я тень, нечеткое виденье минутой смытое теченьем на берег каменных творений любовью брошенных сердец.
Я пустота, душа в забвеньи, но сладкий яд её суждений извечной силой наваждений несет фантазиям конец.
Я тишина, немое объясненье терзает душу заблужденьем, холодным пеплом заточенья в шкатулку брошенных колец.
Ты не заметишь отраженья в моих глазах мировоззренья, я белым флагом пораженья бросаю под ноги венец.
И берег каменных иллюзий сердечных странностей любви играет океаном мюзикл души печалям вопреки.
Бардовые лаковые туфельки стучали каблучками по тротуарной плитке. Я на секундочку остановилась, поправила строгую черную юбку, и с высоко поднятой головой пошла дальше. Теплый ветер раздувал тонную ткань моей кофточки с абстрактными изображениями красно-бардовых вишен с черными листьями, огненные волосы непослушно лезли в глаза, которые сегодня даже не были накрашены. Со стороны лицо могло показаться нездоровым любому прохожему, но я, не обращая ни на кого внимания, шла домой, туда, где по моим предположениям «графиня» Изольда Бенедиктовна кусает себе локти из-за «несчастного случая» с её внуком. Лестница. Сердце с каждой ступенькой стучит все сильнее. Воспоминания. Я мысленно переношусь во времени обратно на реку. Вода, брызги, Люсьен и Елисей идут ко дну, холодная синь глубокой реки, отчаянье и боль потери, слезы. И я готова поплакаться в жилетку жестокой свекрови. Звонок в дверь. Удручающая тишина. Ожидание. Звуки открывающихся замков, и дверь медленно открывается. — Валюшка, – произнесла Изольда Бенедиктовна слабым голосом так, словно ожидала моего визита. Передо мной стояла вовсе не та элегантная женщина в синем платье и белых перчатках. На ней не было дорогих украшений: ни брошки, ни ожерелья, ни сережек. Волосы без укладки. Она даже не расчесывалась, – подумала я. Её руки заметно дрожали, как и нижняя губа, а глаза стеклянным взглядом пристально смотрели на меня. И не было во взгляде присущего Изольде Бенедиктовне высокомерия, величия; скорее раскаянье или сожаление, даже боль, как мне показалось. Передо мной стояла слабая пенсионерка в халате и комнатных тапочках на босую ногу. Резкий запах валерьянки подтвердил мои предположения – свекровь тоже человек, и оказывается её ледяное сердце тоже способно переживать. — Паулин уже уехал на работу? – спросила я, всхлипывая, так и не решаясь якобы войти. — Да, только недавно ушел, – свекровь достала носовой платочек из кармана и вытерла нос, – ты проходи, Валюшка, проходи. Это же и твоя квартира, твой дом, – теперь всхлипывать стала Изольда Бенедиктовна. — Вам нездоровится? – спросила я, переступая через порог, а сама при этом дала волю слезам, готовым литься ручьем от одной только мысли о тех ужасных минутах, которые мне довелось пережить от части и по вине свекрови. — Не обращай внимания, Валюшка, у меня весенняя аллергия, – нехитрое оправдание придумала себе свекровь. – Ох уж эти деревья, кустарники и травы. Все цветет, и от этой пыльцы даже в четырех стенах не спрячешься, – развела она руки в стороны, печально смотря мне в глаза, как преданный пес. Я закрыла за собой дверь, опустила сумку на пол, и еще раз пробежалась взглядом по болезненному лицу свекрови: красный нос, белки глаз покрыты сеткой воспаленных капилляров. Может, у неё и правда аллергия, – подумала я, вытирая горячие слезы на своих щеках. Пришло время действовать. –– Беда, Изольда Бенедиктовна, горе. За что судьба так жестоко меня наказала, отобрав у меня все что было? Мой маленький Елисейка, моя крошка, – я тоже достала носовой платочек и стала громко сморкаться. – Его больше нет, – кричала я, рыдая, – его забрала у меня река. Холодная, бессердечная, жестокая. Изольда Бенедиктовна резко схватилась за сердце. Она стала задыхаться: глаза на выкате, рот открыт. Как рыба, свекровь хватала воздух, медленно приседая. Я испугалась. Мне вовсе не хотелось, чтобы она умерла у меня на руках. — Скорую, – еле слышно произнесла Изольда Бенедиктовна, опираясь о стену. — Сейчас. Я побежала к телефону. Сделав глубокий вдох, набрала номер. Гудки. Занято. Набираю снова и снова. Лишь на четвертый раз на другом конце провода послышалось «Приемное отделение скорой помощи». Тяжелое дыхание свекрови прекратилось, едва я положила трубку, вызвав врача на дом. Тишина. Поправив маленькую черную пуговичку на кофточке, я метнула в коридор. Похоже, свекровь потеряла сознание. Я взяла её за руку. Пульс прощупывался, но она еле дышала, казалось, смерть хочет забрать её на небеса. — Изольда Бенедиктовна, очнитесь, – я слегка потрясла ее обмякшие плечи, но она не реагировала. – Вы меня слышите? Скажите хоть слово. — Про-о-о-сти меня-а-а, – не открывая глаз, простонала свекровь, хватая меня за руку холодной, как лед, ладошкой. – Это я во всем вина… виновата. — В чем? – её признание на скрытую камеру должно стать одним из доказательств в деле по обвинению Паулина в организации убийства Люсьена Дюжесиль, но Изольда Бенедиктовна молчала. – В чем вы виноваты? — «Нет человека – нет проблемы», – потом опять молчание. — О чем вы? Я вас не понимаю, – хотя на самом деле, я все прекрасно понимала, но мне нужно было её признание. — Я любила Елисея, – на каждом слоге она запиналась, – он напоминал мне моего Бориса. Такие же черты лица. Даже Паулин не так похож на своего отца. — Произошел несчастный случай, – сказала я, надеясь услышать от свекрови опровержение своих слов. — Это был не несчастный случай, – Изольда Бенедиктовна на миг открыла покрасневшие глаза, – Паулин заплатил за смерть твоего любовника, желая любым способом вернуть тебя. Он очень любит тебя. Ты для него смысл жизни, как и Елисей, который отправился на тот свет вместе с твоим Дюжесилем. Умереть должен был только твой любовник. А вышло так, что невинное дитя заплатило своей жизнью за твою измену, Валюшка. Ты тоже виновата, как и я. Это я надоумила Паулина избавиться от соперника. Если бы я знала, что и Елисей погибнет, я бы низачто не пожелала смерти твоему поэту. Прости. Эти слова с большим трудом давались Изольде Бенедиктовне. Казалось, она вот-вот остановиться, так и не сказав самого главного. Но она, не зная, что теперь по Паулину точно плачет тюрьма, все выложила, словно предчувствуя смерть и раскаиваясь в одном из самых страшных грехов – лишении человека жизни. Звонок в дверь раздался буквально сразу после признания. Я торопливо открыла дверь. Это был доктор городской больницы с молодой медсестрой. Я пригласила их войти, и доктор сразу же кинулся к телу Изольды Бенедиктовны, которая с виду не подавала никаких признаков жизни. — Сердечный приступ, – поставил диагноз уже немолодой врач. – Обострение мог вызвать как стресс, так и отсутствие физической активности. Женщину нужно срочно госпитализировать. С вашего согласия медсестра сейчас сделает ей укол, и мы сразу же увезем её в больницу. — Да, конечно, – не возражала я. – Доктор, моя свекровь поправиться? — Все зависит от отношения человека к своему здоровью, – ответил врач, доставая из белого халата телефон. – Если ваша свекровь будет строго соблюдать мои рекомендации, возможно уже скоро она сможет вернуться к полноценной жизни, преодолев болезнь. Или же смирится со своим состоянием, превратившись в инвалида. А основной причиной, препятствующей возвращению больных к нормальной жизни, являются психологические факторы. И даже плохая новость может убить человека, перенесшего инфаркт. Вы, кстати, ничем не огорчили свою свекровь? — Да, вы совершенно правы, у свекрови было эмоциональное потрясение, как и у меня, – добавила я. — Ну что я вам могу сказать? Берите с собой кошелек, и в больницу, – сказал мне врач, вызывая кого-то по телефону. – Петя, бери носилки и на пятый этаж. Давай живенько, у женщины инфаркт, – он говорил приказным тоном. Медсестра ввела в вену свекрови ампулу прозрачного вещества, приложила ватку, и закрыв свой чемоданчик, сложила руки в боки, смотря сверху вниз на распластавшуюся на полу женщину. — С вас 50 грн. за вызов и укол, – сухо произнес доктор, раскрывая исписанный блокнот. – И у меня к вам еще будут вопросы…
Взяв с собой денег из той суммы, что лежала дома на расходы, я закрыла на ключ квартиру и поехала в машине скорой помощи в больницу. Свекровь лежала не двигаясь, лишь посиневшие губы слегка шевелились. На моей груди все еще работала скрытая камера в виде пуговички, а позади нас ехала черная Alfa-Romeo. Мне совсем не хотелось звонить Паулину и сообщать ему об ухудшении здоровья Изольды Бенедиктовны, по плану все должно было произойти иначе – инфаркт, случившийся со свекровью, ни я, ни Екатерина Степановна не могли предвидеть. Но в любом случае мне еще предстояло проявить свои театральные способности, и поплакаться в жилетку мужа, дабы получить неопровержимые доказательства его вины. А главное я хотела не столько для следствия, сколько для себя лично порыться в его электронных файлах, чтобы до конца поверить, что все эти годы я жила под одной крышей с убийцей. А для этого я должна была быть дома, а не в больнице со свекровью. Паулин. Его имя я выбрала в списке контактов. Решительно нажала кнопку вызова, и вместо гудков зазвучала скрипка Паганини. Тихое и подавленное «да», не свойственное Паулину, на миг лишило меня желания говорить с ним. Но я должна была перебороть себя и продолжить играть свою роль. — Паулин, нам нужно поговорить, – я его едва не умоляла, запинаясь на каждом слове и всхлипывая. — Ты где? – Паулин был сдержан, казалось, он очень устал и ему не хочется даже разговаривать. — Приезжай в городскую больницу, я буду там? – (медсестра украдкой посматривала на меня, наверно удивляясь, что я переживаю из-за инфаркта свекрови). — В Донецке? Что-то случилось? — Случилось, – я не стала вдаваться в подробности, – буду ждать тебя на первом этаже. Я отключила телефон, так и не объяснив, что случилось, и почему я буду ждать его именно в больнице, так и не сказав ни слова: ни о «несчастном случае», ни об инфаркте Изольды Бенедиктовны. Пусть помучается в догадках, – решила я, – ведь из-за него я чуть не поседела, когда и Люсьен, и Елисей пошли ко дну… В больнице было шумно. Одурманивающий лекарственный запах стоял даже на первом этаже. Медсестра в приемной, круглолицая женщина с волосами цвета красного дерева заявила доктору «Мест в кардиологическом отделении нет». А Изольда Бенедиктовна лежала как покойник: бледно-синяя, неподвижная, еще и руки сложила на животе. — Тогда мы положим её прямо в коридоре, иначе она умрет, так и не дождавшись помощи, – закричал врач на медсестру, которая лишь недоуменно смотрела в ответ. – Павел, Олег, помогите, – позвал доктор проходящих мимо санитаров в голубых костюмах. Вместе мы занесли Изольду Бенедиктовну в приемный покой. Она была все такая же бледная. Часы в приемной показывали 8.20, это означало, что свекровь уже более получаса находилась в тяжелом состоянии. — Павел, сделайте пациентке электрокардиограмму, я скоро подойду. Доктор вместе с медсестрой и вторым санитаром вышли, оставив меня со свекровью и Павлом, который больше походил на студента-практиканта, нежели на опытного медбрата. Он неуверенно прикрепил на запястья, лодыжки и грудь Изольды Бенедиктовны электроды, подключенные к регистратору, и, поглядывая по сторонам, словно что-то потерял, стоял над кушеткой. Доктор никак не возвращался. Павел взял в руки ленту, покрутил её и так и эдак. Мои предположения подтвердились – Павел не мог ничего сказать по зигзагообразным штрихам. — Я здесь прохожу практику, – попытался оправдаться парень. – Сейчас потороплю врача, – И Павел тоже вышел, оставив меня одну с молчаливой свекровью, на которой как никогда не было лица. — Валюшка, – еле слышно позвала меня свекровь. — Изольда Бенедиктовна, вам лучше? – я мигом подскочила к ней, присев на краешек твердой кушетки. — Уже не болит, – без выражений и эмоций, как-то сухо ответила она. — Доктор говорит, у вас инфаркт. Успокойтесь, не думайте ни о чем плохом, – я положила свою ладонь на её по-прежнему холодные руки, которые она снова сложила на животе. — Забери меня отсюда, я хочу тишины и покоя, а здесь так шумно, – Изольда Бенедиктовна смотрела на меня печальными глазами, и мне становилось все больше и больше жаль эту старушку. — Я не могу, давайте подождем, что скажет доктор. В этот момент передо мной как раз возникли, словно из ниоткуда мужчина в белом халате, все тот же седовласый врач и молодой практикант Павел с длинной кардиограммой в руках. — Женщина, рад, что вам стало немного лучше, но это лишь благодаря обезболивающему, что вам вколола медсестра. Давление у вас капризное, а с сердцем шутить нельзя, если вы еще хотите жить и нянчить внуков. Как только он сказал о внуках, Изольда Бенедиктовна опять изменилась в лице, снова стала задыхаться и хвататься за горло. — Кислород, – закричал врач, обращаясь лицом к Павлу, – кислород! — Даю, – зашевелился Павел, торопясь приложить к носу Изольды Бенедиктовны дыхательную маску. — У пациентки явный инфаркт. Сделайте повторную электрокардиограмму, еще раз измерить давление, потом поставить капельницу и дать аспирин, – дал указания доктор Павлу. – Девушка, а вы сейчас пойдете в аптеку и купите все необходимое. Я напишу вам список. Пока врач писал очень длинный перечень медикаментов аж на двух листках своего отрывного блокнота, свекровь снова порозовела, посвежела и перестала задыхаться. — Павел, и не разрешай ей подниматься. И тем более ходить в таком состоянии категорически запрещено. Я пока отлучусь ненадолго, смотри, чтобы все было в порядке, – наставлял доктор своего ученика.
Мы вдвоем вышли из приемного покоя. Доктор пошел направо, а я налево – в аптечный пункт. Людей там было не так-то и много: две старушки, молодая девушка, мужчина с загипсованной рукой, и я – пятая. Стоя в очереди, я поглядывала на входную дверь, предвкушая встречу с Паулином, но он так и не появлялся. Ожидание томило. Разрядила обстановку веселая бабушка с гулькой на голове и явно вставной челюстью во рту. Пока она пересчитывала сдачу, молодая девушка наклонилась к окошку и очень тихо сказала «пачку презервативов и упаковку валерьянки». Тут то в глазах старушки прямо огонек блеснул, и она, растянув морщинистое лицо в улыбке, сказала «Зря волнуешься, дочка, это приятно!». Мужчина хихикнул, прикрывая рот, чтобы не вводить в краску молодую особу, а я… Я застыла на месте, как каменная жертва медузы Горгоны. На меня смотрели поникшие глаза Паулина. Он тоже остолбенел. Мы стояли и глядели друг другу в глаза, не сходя с места. Он все тот же солидный мужчина в серых брюках и белой рубашке, без галстука и без дурацкого жабо – обычный мужчина, с которым я прожила 6 лет. «Надо начинать реветь» – подумала я. И закрыв глаза рукой, я словно опять перенеслась в то ужасное время на реке: вода, брызги, перевернутая байдарка, страх и отчаянье… — Валенсия, – Паулин неожиданно обнял меня, прижимая к себе. – Почему ты здесь? – его глаза округлились, он держал меня за плечи, и я ощущала, как сильно дрожат его руки. — Случилась беда, – я растерялась, не знала, как и сказать: или сначала о «несчастном случае» или об инфаркте Изольды Бенедиктовны? — Елисей? Он здесь? – в его глазах была надежда, переживание и холодный блеск скупой слезы. — Нет, – разочаровала я его. – Елисея здесь нет. Мы были на реке, катались на байдарках, и… (я мастерски играла свою роль). — Валенсия, не говори больше ничего, – Паулин плакал. Он по-настоящему рыдал, мак мальчишка, у которого отняли любимую игрушку, которого обидели, унизили или даже побили. Он был жалок. Его не волновало, что мы находимся в общественном месте, что на него смотрят удивленные люди, для него словно никого вокруг не было – только я. — Паулин, – я хотела вырваться из его крепких объятий, но он не отпускал меня. Он стал передо мной на колени, уткнувшись в живот, по-прежнему крепко сжимая меня сильными руками и не переставая громко плакать. На нас уставились и старушки, и девушка с валерьянкой, и мужчина с загипсованной рукой, и две медсестры оцепенели, как две жирные утки при виде охотника, а кто за нами еще наблюдал, можно было только догадываться. — Давай забудем всё, – умолял меня Паулин обрывающимся голосом, – прости меня, прости дурака. Я был слеп, зол. Ревность меня ослепила. — Встань сейчас же, на нас смотрят люди, – мне было неудобно продолжать этот спектакль, но Паулин неугомонно продолжал просить у меня прощенья. — Я не должен был так поступать, – он почти кричал, – ведь я люблю тебя. Я должен был пожелать тебе счастья и отпустить. Отпустить, не смотря на свою боль из-за твоего предательства. Но я не смог. Я слабак. Я ничтожество. Я опустился до мести, и по моей вине мы потеряли нашего сына. Если ты простишь меня, я обещаю любить твоего ребенка, которого ты носишь под сердцем, как своего. Я буду любить его, так как любил Елисея. Мы навсегда забудем эту ужасную историю с Дюжесилем, и начнем сначала. Уедим в другой город, в другую страну, где ничто не напомнит нам о нашей утрате. Только прости меня. Прости, – и он обессилено опустил руки, глядя на меня снизу вверх. – Прости. — Прости его, – аплодировали окружающие, как в цирке. – Он тебя любит. Не будь такой жестокой. Но они то не знали, что по вине этого человека едва не утонул мой ребенок. Им не довелось видеть, как их сын идет ко дну. А я пережила эти ужасные события. И будь Елисей мертв, я бы ни на секунду не задумалась над просьбой «прости». Я бы развернулась, и ушла, сказав «нет». Но тогда мне стало жалко Паулина, и я нерешительно смотрела по сторонам, натыкаясь на любопытные взгляды собравшихся зевак. — Я не смогу тебе простить убийства. Ведь ты УБИЙСТВО имел в виду, когда сказал «я опустился до мести»? Ты хотел избавиться от Люсьена? – я стала жестче, «никакой жалости» – повторяла я себе. — Прости, я виноват, – Паулин наконец-то встал. – В том несчастном случае должен был погибнуть только Дюжесиль, – он говорил негромко, чтобы посторонние не слышали его признаний. – Но болван, которому я поручил столь серьезное дело, допустил одну очень большую ошибку: он утопил и моего единственного сына. Все необходимые доказательства о причастности Паулина Перольского к заказному убийству, обыгранному как несчастный случай, были получены, и мне не было больше смысла играть роль, но и успокаивать Паулина не входило в мои планы. Екатерина Степановна сама все ему расскажет, когда настанет время. И я молча отошла в сторону к окошку аптечного пункта. — Все по списку, пожалуйста, – я протянула те два листочка с непонятными записями доктора. Паулин снова оказался рядом. Он уже не плакал, но вид у него был по-прежнему измученный. — Валенсия, ты что заболела? Зачем тебе столько лекарств? — Это не мне. У твоей мамы инфаркт, – ошарашила я его еще одной плохой новостью. — Мама? Она здесь? – в его глазах вновь мелькнул огонек, и сразу же погас. – Как она? — Плохо. Доктор говорит, она может умереть. Изольда Бенедиктовна очень переживает, что надоумила тебя поквитаться с Люсьеном. — 634 гривны 48 копеек, – громко и отчетливо потребовала фармацевт. — Вот возьмите, – я протянула 650 гривен. — Ты привезла маму сюда? – Паулин вопросительно смотрел на меня. — Нет. Её привезла машина скорой помощи, а я их вызвала, когда Изольде Бенедиктовне стало плохо. — Ваша покупка, чек и сдача. Следующий, – недовольная женщина бросила на нас неприветливый взгляд. — Ты была у нас дома? — Да. Тебя это удивляет? – я взяла пакет с тяжелыми ампулами для капельницы, трубками, шприцами, таблетками и пузырьками с разным содержимым, и мы вдвоем пошли по направлению к приемному покою.
Раскаянье царицы
Была холодною царицей, и льдом бесчувственным глаза, надменно перейдя границы, испепеляли образа
иллюзии семейной чаши, не сохраненного тепла... И льётся ручеёк журчащий, роняя капли, но не зла.
В глазах её нет больше злости, и синевой дрожат уста... Мы в этом мире только гости, и правит нами красота.
Слезами с айсберга вершины горячий движется поток; у королевы прежней силы осталось только на глоток
отчаянья и сожаленья ей порожденной нелюбви на почве вечного сомненья в голубизне её крови.
Изольда! Снежная царица со льдом бесчувственным в глазах сияла светом, как жар-птица, раскаявшись во всех грехах.
Изольда Бенедиктовна тихо лежала в приемном покое и смотрела в потолок. Лишь голос сына вернул ее к реальности, и она протянула к нему руки. — Это я во всем виновата, – причитала она, – нет мне прошенья за содеянное преступление. Паулин обронил лишь несколько слов: «Мама, тебе нельзя волноваться», и доктор любезно попросил нас удалиться, так как мы негативно влияем на самочувствие его пациентки. Свекровь все еще тянула беспомощно руки, желая остановить сына, но мы все-таки вышли в широкий светлый коридор.
За чистыми окнами стоял ряд автомобилей, среди которых была и черная Alfa-Romeo. Паулину оставалось совсем недолго наслаждаться свободой. Он опечаленно опустил голову и, ступая по блестящим плиткам, с каждым шагом все ближе и ближе приближался к финалу этой истории. Рука об руку мы вышли в дворик, где нас уже поджидали оперуполномоченные. Екатерина Степановна модельной походкой, словно она дефилировала по подиуму, а не готовилась задержать преступника, шла прямо на нас. Паулин поднял голову и с достоинством взглянул в восхитительные глаза женщины в погонах. Потом он перевел взгляд на меня. В его глазах застыл немой вопрос: «Это ты вызвала милицию?» Но с губ не сорвалось ни слова. — Паулин Борисович Перольский, вы обвиняетесь в организации убийства Люсьена Дюжесиль, – и на его руках с металлическим треском захлопнулись стальные браслеты. Паулин не сопротивлялся. Он еще раз посмотрел мне в глаза. В них было столько боли и отчаянья, как у кота в сапогах со «Шрека», любимого мультфильма Елисейки. Он больше не вызывал у меня ни злости, ни ненависти, только жалость. — Уведите его в машину, – распорядилась Екатерина Степановна мягким голосом, словно воспитательница детского сада, а не капитан милиции. Я аккуратно сняла камеру-пуговичку и вернула её следователю. Паулин тогда еще не догадывался, что его признание было записано. Всему свое время. Ему предстояло так же узнать и хорошую новость, что наш сын не пострадал во время «несчастного случая» на реке. — Валенсия Викторовна, поезжайте пока домой, отдохните, – спокойный голос леди-капитана прервал мои мысли. – И, пожалуйста, просмотрите файлы вашего мужа. Если обнаружите что-то важное, обязательно дайте мне знать. — Хорошо, Екатерина Степановна, – ответила я, хотя мысленно я все-таки надеялась, что никаких компрометирующих Паулина документов я не найду. Мне не хотелось обвинять его во всех грехах, но я и не отказывалась верить в его причастность к тем четырем убийствам и поджоге, о которых рассказывала следователь. — И вот еще что, – Екатерина Степановна уже хотела идти к машине, – избавьтесь от этого телефона, смените номер, а мы с вами еще непременно свяжемся. И пока не покидайте город, вы нам еще нужны. А сейчас – до свиданья, Валенсия Викторовна. — До свиданья. Загудел мотор, и Alfa-Romeo двинулась с места, увозя Паулина в следственный изолятор (СИЗО) дожидаться суда. Облегченно вздохнув, я оглянулась назад. Изольде Бенедиктовне всем, чем могла – помогла, да и доктор попросил оставить её в покое, поэтому я решила прогуляться по городу и за одно проведать своих коллег в издательстве. Весеннее солнышко припекало спину, шелестела молодая листва, а я не спеша, стучала каблучками по тротуарной плитке, наслаждаясь теплом и наконец-то появившимся спокойствием. Когда я уже была почти на месте, из-за поворота вышла весьма интересная фигура в синем платье явно неподходящем по размеру и синей шляпке, натянутой по брови. Люди тыкали в неё пальцами и смеялись, а та особа, растянув тонкие губы, как ни в чем не бывало, пела песенку старухи Шапокляк:
Кто людям помогает - тот тратит время зря. Хорошими делами прославиться нельзя. Поэтому я всем и каждому советую Всё делать точно так, Как делает старуха по кличке Шапокляк. Как делает старуха по кличке Шапокляк! Кто людям помогает - тот тратит время зря. Хорошими делами прославиться нельзя Прославиться нельзя, прославиться нельзя. (Успенский Эдуард Н. *1937)
Это была Мария Григорьевна – крупная мощная женщина, решившая покрасоваться в синем наряде с плеча «великодушной» Изольды Бенедиктовны. На ней были и белые перчатки, хотя белоснежной чистотой они уже не сверкали, и белая сумочка в виде маленького чемоданчика, которой Мария Григорьевна размахивала, как школьница. А элегантная шапочка, которая подчеркивала знатность моей свекрови, обезумевшей женщине и вовсе не шла, наоборот, она в ней смотрелась глупо и смешно. Платье едва не трещало по швам, талия была завышена, а в плечах оно было узким. Зато элегантное и модное, – так, наверное, думала «интеллигентка» Мария Григорьевна. Она порхала над тротуаром, радостно напевая песенку Шапокляк и никого вокруг не замечая. Когда я подошла ближе и наши взгляды все-таки пересеклись, Мария Григорьевна скривилась, будто её заставили проглотить ложку жидкого рыбьего жира, и, выпрямив спину, прошла мимо меня, гордо поднимая нос кверху.
Когда сердца полны любви и бьются лишь от встречи до разлуки, достаточно и легкого намека, чтобы понять друг друга. Рабиндранат Тагор (1861-1941)
26 мая 2011 года И снова Одесса встретила меня моросящим дождем. Холодные капельки как иголочки ударяли по открытым плечам, а я окрыленная предвкушением встречи со своими любимыми, неслась вперед, никого и ничего вокруг не замечая. От железнодорожного вокзала до нужной мне остановки я добралась трамваем, и уже по улице Ивана и Юрия Липы, внимательно рассматривая номерки на заборах, радовалась, что я уже близко-близко и может быть через несколько минут смогу обнять и расцеловать своих мужчин. Казалось, вместе со мной радовалось и небо. Высокая красочная радуга изогнутым коромыслом повисла над зеленеющими умытыми майским дождем садами. Радуга! А ведь это добрый знак, – подумала я. Ведь даже в Библии есть о ней упоминание: радуга появилась после всемирного потопа, как символ прощения человечества (Быт. 9:13-15). Прощение! Над цветущей клумбой парила удивительной красоты большая бабочка. Её крылья, словно нарисованные талантливым художником цветы, привлекали к себе внимание причудливой окраской. Неспроста в древности считали, что бабочки произошли от цветов, оторвавшихся от стеблей растений легким дуновением ветра. Когда на сердце радость, весь мир кажется необычайно красивым. И даже лужи на асфальте, и проплывающие в них отражения облаков, и солнечный луч, пробивающийся из-за серой тучи. И делая вздох полной грудью, хочется пуститься в пляс с той же бабочкой, и летать над одурманивающими пионами, и … наслаждаться жизнью. Жаль только, что бабочки живут недолго. Опустившись на землю, я резко остановилась. Стоп! Дом № 9 – я уже пришла. Не нужно было специально прислушиваться, чтобы узнать смех моего маленького весельчака. Я осмотрелась. За забором густо росли виноградные лозы, укрывая от посторонних глаз небольшой дом. Современная беседка, с зеленой полупрозрачной крышей защищала чистый дворик от дождя. Кругом зеленела сочная густая трава, и лишь узкая тропинка из квадратных плит 30х30 вела сквозь старый виноградник к дому. Калитка даже не скрипнула, когда я нерешительно ступила через порожек, подумав о собаке. Но даже собачьей будки нигде не было видно. Детский смех слышался все яснее и звонче. И не только детский! Люсьен играл с Елисеем в песочнице под навесом. Они вдвоем построили чудный замок, хотя это больше было похоже на гараж. Вокруг были разбросаны машинки без колес, одноногие и однорукие роботы, а в руках Люсьена типа «совершал посадку военный бомбардировщик с поломанным крылом». Люсьен был в сексуальных шортах ниже колена. Они подчеркивали его стройное атлетическое тело: узкие бедра, широкая спина и плечи, накачанная грудь и кубики пресса, сильные загорелые руки… Ах! Любовалась бы и любовалась! На карманах поблескивали металлические пуговицы, вшитые для декора массивные молнии, а снизу болтались завязанные шнурки, касаясь кучерявых светлых волос на икрах. Наконец-то самолет удачно приземлился, и Елисей, все еще меня не замечая, взобрался к Люсьену на спину, и, управляя своим красным вертолетом с большими круглыми глазами, пытался озвучить рев мотора, при этом постоянно хихикая. Со стороны приятно было за ними наблюдать: они оба веселились, как дети! — Меня к себе примите! – я нарушила их идиллию. — Мамичка! – моё маленькое солнышко с распростертыми объятьями кинулось мне на встречу. — Валенсия, – Люсьен, струшивая песок, за миг тоже оказался рядом. Я смотрела в их лица. Глаза: такие чистые озорные у Елисея, и соблазнительные у моего «сладкого греха» – Люсьена Дюжесиль. Улыбки: нежная и радостная у сына, счастливая и обворожительная у «завоевателя моего сердца». Они оба целовали меня, не соперничая, по очереди, и я отвечала им крепкими объятиями и звездопадом самых горячих поцелуев! — Мамичка, а почему ты была не с нами тогда на речке? – спросил Елисейка, обнимая меня крепко за шею, как маленький жучок, который вцепился в листочек, чтобы не упасть вниз. — Меня с собой не взяли дяди-водолазы, – ответила я, щелкнув по маленькому носику пальцем. – А тебе было не сильно страшно под водой? Люсьен забрал Елисея с моих рук, но мы все равно стояли рядом: Люсьен одной рукой обнимал меня, другой держал малыша, а я обнимала их обоих. — Сначала я испугался, но потом мне даже понравилось, – ответил ребенок, хлопая в ладоши. – Мы плавали в подводной лодке! – он четко произносил слова, что у меня было такое чувство, что мы не виделись целый год. — А если бы вы знали, как страшно было мне, когда вы стали уходить под воду. Я очень-очень боялась, что вы на самом деле тонете. Даже больше, – я не сдержала нахлынувших слез, Люсьен нежно целовал меня в висок, поглаживая рукой по спине. – Я ныряла за вами, хотела найти, спасти, поднять на поверхность. Но вас нигде не было. Я думала, что потеряла вас навсегда. — Все, любимая, не плач, не вспоминай о грустном. Мы же все-таки живы, – Люсьен прижал меня к себе крепче. – Теперь мы никогда не расстанемся. — А как же папа? – неожиданно Елисей вспомнил о Паулине. Хотя, что в этом удивительного? Паулин родной отец моего сына. — Малыш, твой папа совершил очень нехороший поступок, и даже не один, и за это государство его наказало лишением свободы. Ты теперь увидишь папу нескоро, потому что его не выпускают на улицу – он наказан. — Его поставили в угол? – спросил Елисей, делая удивленное лицо. — Да, и стоять ему там придется долго, – ответила я, вытирая слезы, все еще вспоминая ту ужасную историю на реке, и электронные файлы, о которых я так и не рассказала Екатерине Степановне, сделав вид, что ничего не нашла. — А пока папа стоит в углу, Люсьен будет вместо него? – маленькая почемучка стала задавать слишком много вопросов. — Да, малыш. А ты не хочешь погулять в песочнице? Люсьен опустил его вниз, и Елисей побежал собирать игрушки, разговаривая сам с собой. А я достала из сумочки ксерокопию решения суда о разводе, где черным по белому было написано:
РЕШЕНИЕ ИМЕНЕМ УКРАИНЫ
… Поэтому иск о расторжении брака подлежит удовлетворению. На основании изложенного и руководствуясь ст. 110, 112 СК Украины, ст. 15, 30, 62, 202 ГПК Украины суд решил: Брак … расторгнуть. Решение вступит в законную силу 25.07.2011г.
— Я уже почти свободна! Смотри, – и протянула Люсьену листок. Он пробежал по нему глазами: — Значит, через месяц мы сможем подать заявления в загс! Надеюсь, Валенсия Викторовна, вы еще не передумали связать свою судьбу с несчастным поэтом, потерявшим покой и сон из-за ваших колдовских глаз и огненно рыжих волос?! – его руки страстно скользили по моей спине, а горячее дыхание обжигало губы. — Поцелуй же меня, околдованный принц, не томи ожиданием, ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Не успела я договорить, как упругие пухлые губы нежно коснулись приоткрытого рта. Мелкая дрожь пробежала по телу. Это так сладко – целоваться с любимым человеком! Люсьен ласково затрагивал языком мои губы. Сначала ненастойчиво, будто несмело, но с каждой секундой его поцелуи становился все ярче, как фейерверк в ночном небе. В нем закипала страсть, и я это чувствовала! Дав волю рукам, я сжимала его крепкую сильную грудь, осторожно, стараясь не оставлять отметин острыми ногтями. Люсьен крепко прижимал меня к себе, так что я обо всем забывала. Но, все-таки приоткрыв глаза на миг после очередного поцелуя, я резко встрепенулась, как птица, которую неожиданно что-то встревожило. — Это что за сирена-искусительница? За невысоким забором молодая соседка в бикини развешивала мокрое бельё, пластично нагибаясь к лежащему у ног тазику со стиркой. Я не видела её лица, но, судя по фигуре, соседка была моего возраста, и отличалась «аппетитными» параметрами. — А! Дашка, – ответил Люсьен, мельком бросив взгляд в сторону. – Соседка твоей подруги Ирины. Именно у неё был ключ от дома. Любезная хохлушка, – ответил Люсьен, пристально глядя мне в глаза и улыбаясь, точно читал мои мысли. — Она всегда ходит голая? Даже после дождя? — Ха-ха, – Люсьен рассмеялся, и эта Дашка искоса посмотрела в нашу сторону, блеснув огоньками черных глаз. – Ты что ревнуешь, моя прекрасная Миледи?! Ты единственная! Самая-самая! Неповторимая! И я тебя люблю! – его руки подхватили меня, и я закружилась в воздухе, как на карусели. Я радостно смеялась, обвивая руками напряженную шею Люсьена. Соседка, развесив белье, скрылась за зеленым садом. Я и думать о ней перестала, когда рядом со мной был желанный мужчина, по ласкам которого я ужасно соскучилась… Елисей тихонько посапывал под моим крылышком. Дневной свет ему вовсе не мешал крепко засыпать и в садике, и дома, и в незнакомой обстановке. Мой маленький ангелочек засыпал по расписанию. В дверном проеме появилась фигура Люсьена. Он ждал меня. Его светло-пшеничные волосы были влажными от вновь начавшегося дождя. С волнистых завитков падали холодные капельки воды, а серые глаза излучали тепло. Осторожно встав с мягкой прогибающейся кровати, я пошла ему на встречу, слегка покачивая бедрами, скрытыми под тонким халатиком. За нами тихо захлопнулась дверь. Люсьен прижал меня в стене, покрывая шею и плечи ненасытными поцелуями. Запах его тела и все тот же аромат муската и фиалки возбуждали. Легкий халатик невесомым перышком упал к ногам, открывая обезумевшим от желания глазам Люсьена черное кружевное белье. От прикосновений его сильных и одновременно нежных рук у меня пошли мурашки по коже. Люсьен провел горячими ладонями по плечам, предплечьям, стараясь согреть. Он страстно массировал жаждущую ласки кожу. Я ощущала его напряжение, нетерпеливое желание овладевало нашими телами. Неистовые потоки флюидов страсти увлекали нас в бурлящий водоворот чувств. Я уже была готова к любовным утехам, но Люсьен вдруг отстранился. — Секундочку, – он, тяжело дыша, включил магнитофон, и атмосфера любви и желания тихими, но особыми музыкальными вибрациями, окунала нас еще глубже в потоки интима и сближения. Под чарующие ноты «Enigma», пропитанными чувственностью, его рука вновь легла мне на талию. Очередной прилив любовных сил я ощутила, когда уже на разложенном диване Люсьен опытными ладонями начал поглаживать округлости груди, все еще спрятанные под просвечивающимся бюстгальтером. Я замерла, боясь пошевелиться от наваждения, а Люсьен все смелее и настойчивее ласкал мое тело. Бельё, как лишние детали, полетело в разные стороны. И мой страстный любовник сжимал меня в своих крепких объятиях, беспощадно зацеловывая податливые губы, шею и грудь. Люсьен играл со мной, продлевая наэлектризованные желанием минуты. Его руки блуждали по всему телу под чарующую мелодию «The Rivers Of Belief». Одной рукой я трогала его густые шелковистые волосы на затылке, другой – скользила по спине. Шорты, – они явно уже должны были небрежно валяться на полу, но Люсьен все еще не расстегнул их, видимо, это придется сделать мне, – подумала я, и решительно коснулась холодной молнии на ширинке. Люсьен замер на месте, позволяя освободить ущемленного теснотой обтягивающих шорт изголодавшегося по женской ласке зверя…
Наше священное ремесло Существует тысячи лет... С ним и без света миру светло. Но еще ни один не сказал поэт, Что мудрости нет, и старости нет, А может, и смерти нет. Анна Ахматова (1889-1966)
10 июня 2011 года И снова скорый поезд вез нас на всеукраинский фестиваль русской поэзии. На этот раз мы были втроем: Люсьен, я и Елисей. И под убаюкивающий стук колес я могла спокойно подумать о своей жизни. После отпуска Люсьен Дюжесиль так и не возглавил географический факультет киевского национального университета имени Т.Шевченко. Вместо руководства учебной и воспитательной работой мой нежный принц, а он же и профессор-преподаватель был вынужден внести большие корректировки в свою жизнь и заняться продажей своей однокомнатной квартиры в Киеве, чтобы купить для нашей будущей большой семьи трехкомнатную квартиру в Житомире. Именно там мы и решили окончательно обосноваться. Люсьен познакомил меня со своей мамой. Ольга Дюжесиль оказалась довольно энергичной и милой особой, которой были свойственны и княжеские замашки, и простонародное великодушие. Ольга – великая княгиня! Первая свекровь была «герцогиня» Изольда: холодная и расчетливая, а вторая – мудрая женщина с доброжелательной улыбкой и такими же теплыми глазами, как у Люсьена. Поезд неторопливо приближал нас к Моршину – курортному городу на Прикарпатье (Львовская область), прославившемуся далеко за пределами Украины чистейшей и обогащенной полезными минералами и витаминами водой, из-за лечебных свойств которой, город ежегодно посещают тысячи туристов. Вокзал утопал в буйстве зеленых красок. Радовали взор чистые газоны, белые бордюры, стройные березки вдоль аллей. А слух приятно ласкали певучие голоса улыбчивых горожан. На большой вывеске было написано: «Бажаєте позитивних емоцій і радості життя? Моршин готовий дати Вам значно більше! Ласкаво Вас просимо!» Но с небольшим огорчением нам все-таки пришлось столкнуться. В санаториях все номера были забронированы заранее. И в современных, возведенных по европейским стандартам, и в старых еще советских здравницах свободных мест не оказалось. Мы вынуждены были остановиться в мини-гостинице, дабы не «гулять» по городу с чемоданами. Центр курорта великодушно ожидал желающих отдохнуть, предоставляя большой выбор маленьких отелей со стандартными номерами и «полулюксом» со всеми удобствами. Мы расположились в отеле «Confort de Mask», расположенном на втором этаже торгового центра. Это была небольшая комната со светлыми стенами и большим окном, занавешенным тонкой белой гардиной с выбитыми крупными цветами. Никаких излишеств не было: только большая двуспальная кровать, по бокам две тумбочки, небольшой диванчик (как раз для Елисея), шкаф и холодильник. Владелец отеля, невысокий худощавый мужчина с густыми черными усами и лысеющей макушкой любезно помог нам донести вещи, увлекательно рекламируя свой родной город: — Вы знаете, какие здесь пейзажи!? А вы не были у нас прошлой зимой? О! Если бы вы видели нашу снежную сказку, когда снежинки танцуют в небе и время, словно замедляет бег! В Моршине все располагает к отдыху! Наша вода способна слабому дать силы, а сильному подарить еще и душевный покой… Мы оставили вещи в номере, и пошли гулять по солнечному городу, процветающему в живописной долине в окружении старых сосновых и смешанных лесов. За тихой речкой Березницей возвышались зеленые хребты девственного леса. Веяло сонной тишиной и спокойствием. Удивительная природа, как с картинки, шептала дуновением летнего ветра «Жизнь прекрасна!» В малахитовых рощах дубы-великаны грозно возносились над безмятежностью, а рыжие белочки бесстрашно подходили к людям и брали из рук сухарики, протягивая свои маленькие лапки. В небольшом заповеднике за плетеным забором бегали черные пушистые козочки. Люсьен взял Елисея на руки, чтобы наш малыш лучше мог рассмотреть диких животных. Олень терся большими рогами о старую сосну, мама-олениха с маленькими смешными оленятами «Бэмби» жевали сено, не обращая ни на кого внимания. И лишь когда девочка с двумя хвостиками из тоненьких волос усердно забарабанила толстой палкой о забор, приговаривая «А ну, павлин, быстро распуши свой хвост!», все олени подняли мордочки и стали смотреть по сторонам, как будто думая «И зачем так стучать?» Красивый павлин, но, наверно, не от испуга все-таки, распустил свой роскошный хвост, напомнив мне кружевное жабо на рубашке Паулина. Не хотелось омрачать день неприятными воспоминаниями, но павлины и раньше ассоциировались у меня с бывшим мужем. Павлин, Паулин – звучит почти одинаково. От одного ограждения мы подходили к другому, любуясь и белыми пушистыми кроликами, и колючими ехиднами, и трусливыми страусами с перепуганными гримасами и, словно от страха к своей тени, выпученными глазами. Большую часть дня мы провели в лоне ошеломительной природы, среди высоких гор, густых лесов, зеленеющих лугов, парков и аллей, напоминающих человеку о райском саде. Мы не успели обойти весь Моршин вдоль и поперек. Но основные достопримечательности все же облюбовали: источники «Бонифаций» и «Магдалена», грязелечебница и бювет минеральных вод «грибок» (символ Моршина), санаторий «Мраморный дворец» – самый популярный среди отдыхающих, и другие. Недалеко красовался и стеклянный Дворец Культуры, в котором на 11-15 июня было запланировано проведение всеукраинского фестиваля русской поэзии.
Вероятно, ни один человек не может быть поэтом, не может даже любить поэзию, если он, хотя бы в малой степени, не душевнобольной. Томас Маколей (1800-1859).
11 июня 2011 года Во многих городах Украины нет ни театра, ни кинотеатра, но есть Дворцы Культуры, в которых хоть изредка, но проводятся различные массовые мероприятия. Моршин – один из таких городов, где все еще поддерживают высокий уровень культуры общества. Замечательные писатели, поэты-лирики, прозаики, авторы современных песенных текстов, талантливые представители литобъединений и члены Союза писателей не в первый раз собрались под крышей моршинского Дворца Культуры на фестивале русской поэзии. Помимо творческих личностей со всех уголков нашей страны, были и гости из соседних государств: делегация поэтов из Польши, члены Союза писателей из России и Белоруссии. Обширная программа из стихов и песен в который раз была тщательно подготовлена Мануилом Верписким – председателем комиссии донецкого горсовета по вопросам культуры и туризма. Поэзия и музыка несли со сцены переплетенные чувства прекрасного, восхищения, упоения, но и заставляли задуматься над многими проблемами, как в жизни отдельного человека, так и в жизни всего общества. Молодые авторы, которым впервые довелось выступать с большой сцены перед наполненным залом, заметно волновались, но публика их поддерживала бурными аплодисментами. И в итоге все были довольны и счастливы.
В восточном танце
Мне звездный вечер покрывалом из тени лунного кольца набросил шаль, как перед балом принцессе прямо у крыльца.
И огоньками золотились в глазах созвездий берега, когда созвучные мотивы бурлили в сердце, как вода
в потоках сильного теченья любовью пройденных преград в пути высокого стремленья достигнуть цели без утрат.
С тобой я ни за что на свете продолжить путь не побоюсь, и пусть любовь всесильный ветер вдохнет в крепчающий союз.
Поправлю шаль и смело в двери без стука ветрено впорхну, восточным танцем ощущений твой океан я встрепену.
На стройном теле только звезды из тени лунного кольца, веди меня, пока не поздно черпать эмоции с лица.
На сцену поочередно выходили не только участники фестиваля, но и чиновники из министерства образования, руководства городских округов и мер города Моршина. Писатели награждались почетными грамотами, дипломами под шквал оваций восхищенной публики. Выступали русскоязычные поэты, лились чарующей мелодией грустные песни под гитару, зрителям были представлены свежие коллективные сборники украинских авторов, были зачитаны выборочно лучшие произведения. Свои стихотворения читал и Люсьен Дюжесиль. Женская половина поедала его глазами. Еще бы?! – восхищалась и я своим избранником, наблюдая за ним с кресла жюри, – он у меня самый лучший! Поэзия объединила наши души и тела. Поэзия! Кого-то, может, и музыка связала, как в песне советской группы «Мираж». А нас – поэзия, стихи и, конечно же, Интернет!
Счастье - как здоровье: когда его не замечаешь, значит, оно есть. Иван Тургенев (1818-1883).
1 сентября 2011 года
Эпилог
Самый волнующий день настал. И снова белая фата, пышная юбка, кружева и стразы! Остаток лета незаметно пролетел в подготовке к свадебному торжеству. И вот теплый сентябрьский день ярким солнцем осветил костюмированный в античном стиле праздник. Лица сотни приглашенных гостей сияли довольными улыбками. Даже Изольда Бенедиктовна, поправившись после инфаркта, танцевала в удивительном легком платье цвета шампанского с широким поясом выше талии. Она была похожа отнюдь не на снежную королеву, скорее – на одну из греческих богинь: веселую и жизнерадостную, излучающую свет глубоких голубых глаз. Родственники, друзья и коллеги с головой окунулись в увлекательное и непредсказуемое торжество свадьбы, проводимое на берегу Азовского моря, в частном доме моих родителей. Во время выкупа Люсьену Дюжесиль пришлось пройти настоящее рыцарское испытание. Он на белом коне, как сказочный принц несся ко мне на всех парах. Ветер играл его блестящими на солнце пшеничными волосами, белая туника, надетая поверх элегантного костюма, разлеталась по сторонам – он был неотразим! С балкона я наблюдала, как подружки остановили его, требуя доказать, что ради меня он готов сразиться даже с разъяренным львом. Был и лев, только не настоящий, были и гладиаторские бои, и серенады под балконом, и дивные мелодии свирели в исполнении Люсьена. Гости поддерживали его аплодисментами, и сами пританцовывали под романтические мотивы. После выкупа мы вместе с гостями поехали в ЗАГС. Нас мчала тройка белых коней, и мы словно на римской колеснице, отделанной под золото, неслись по городским улицам, на удивление прохожим. Длинная вереница украшенных машин, заполонила центральную площадь, нам восторженно кричали, подбадривая громкими овациями. Все было, как в сказке: и прогулка за городом, фото-сессия, и запуск белых голубей в небо, а потом праздничный фуршет. Играл живой оркестр, вместо тамады гостей развлекали герои Эллады, сатиры, кентавры, нимфы и «спустившиеся с небес» специально по случаю нашей свадьбы – греческие боги! Зал был украшен белыми цветами, шарами и лентами. На столах стояли глиняные амфоры с красным вином, традиционные блюда греческой кухни, салаты, нарезки различных сортов сыра, морепродукты, виноград… Гостям, облаченным в просторные туники, с лавровыми венками в волосах, скучать не доводилось: тосты, поздравления, веселые конкурсы, а потом и наш танец под романтическую греческую музыку. Лепестками роз осыпали нас «ожившие скульптуры», когда мы кружили в волшебном танце, заранее отрепетированном до свадьбы. Гости были поражены, и стоя аплодировали. Вспышки объективов, как звезды, за нами следили, увековечивая память о том знаменательном дне. Когда настало время бросать свадебный букет, за моей спиной собралось немало желающих его поймать: Елена Юрьевна в красном вечернем платье – шикарная дамочка невысокого роста; Ирина Николаевна в оливковом платье с открытой спиной и широкой шифоновой юбкой, нежно обтекающей стройную фигуру; Наталья в изумительном бальном платье лилового оттенка с декоративной шнуровкой по бокам, и другие не менее привлекательные девушки в античных нарядах. Ирина Сергеевна и Марина Геннадиевна, мои коллеги и подруги уже были замужем, поэтому наблюдали со стороны. И букет, составленный из лавровых веток и белых лилий, полетел… в руки к прыгающей от радости Ирине, в чьем доме мы с Люсьеном провели небольшой медовый месяц, не дожидаясь всех формальностей… И ровно в полночь, когда часы пробили 12 раз, за нами приехала все та же украшенная белыми цветами и лентами римская колесница. Люсьен держал меня за руку, а в его глазах отражались огни взлетающего вверх фейерверка. — Поэт и поэтесса! Вперед, вперед, вперед! – кричали нам радостно захмелевшие гости. И мы пошли вперед… на долгие годы…
Осенний интим
В предрассветной синеве несмело гасли звезды, падая с небес; в поцелуях, как в ожогах, тело пламенело точно рыжий лес.
Желтая осенняя тропинка в рощу соловьиную звала, где блестели росами слезинки, отражая свет, как зеркала.
На руках сквозь сонные деревья ты меня пронес ветрами дней, подаривших радость восхищенья, утонувшей в озере страстей.
На ковер из желтых листьев тихо опустил, целуя невпопад кисло-сладким вкусом облепихи, тающим во рту как шоколад.
Мой огонь с глазами лета снова кисточку в чернила опустил, магом в бальной маске Казановы, разукрасив утренний массив…
Белым шелком кружевных узоров нас укрыла осень от дождей, паутинками над светофором, запрещающим грустить о ней.
Но я и с ней полностью солидарен, подводная лодка - это немного перебор).
Ну, я думаю, это лучше чем если бы за ними прилетели инопланетяне!