- ей тоже отведена своя роль во всей этой истории. Это только её первый выход на сцену.
Quote (LindaM)
кошка
- скорее показать, что свекровь "тупо взяла и отравила чужую кошку"... отметины на щеках - для переживаний Валенсии по поводу внешности
Quote (LindaM)
чтобы мотивация свекрови была явной для нас
Наверно, это загадка. Каждый может думать, как ему больше нравится. Или вовсе не думать, а принимать как есть. А как есть? Да, "с приветом" она немного, как большинство старушек-свекрушек!
Quote (LindaM)
хочу видеть что она несчастна в браке
Да он ей просто наскучил. Вроде как и жертва - муж... но не все так просто! :)
Quote (LindaM)
если Валенсия сейчас свяжет с поэтом, то муж вроде бы ничего не сделал такого чтобы жена пошла налево
А как же все поглощающая страсть?!! Валенсия должна "мучиться" из-за своей неверности, из-за самого выбора. Ведь (я думаю) прежде чем бросить мужа и наставить ему рога, нужно подумать. О нормах морали например... Угрызения совести вообще-то есть даже у стервы. Мужики конечно могут не согласиться, но... есть. А Валенсия... не совсем стерва.
Quote (LindaM)
то что он потакает матери не должно быть таким значимым, ведь у самой Валенсии есть сын, должна понимать это
Любовь превратилась в привычку. Годы. Ему 42, ей 26. Разница 16 лет - это не мало. А мужчины после 35 в постели уже не вытворяют того, что раньше.
А её на романтику потянуло. Вот нехорошая :)
Quote (LindaM)
в "Мама, где справедливость?" персонажи были как-то более понятны, осязаемые. а тут вроде бы главная героиня, но ей в чем-то не хватает плотности.
Я мало её описывала со стороны, от имени автора. Валенсия типа сама рассказывает, что было. Изначально "С.О.Н." был даже назван "Дневник поэтессы". Якобы она рассказывает свою историю, себя не видя. Только то что она видит (без автора). Поэтому главной героини и маловато.
Сообщение отредактировал korolevansp - Понедельник, 19.12.2011, 00:46
ей тоже отведена своя роль во всей этой истории. Это только её первый выход на сцену.
ага, все ружья стреляют
Quote (korolevansp)
А как же все поглощающая страсть?!! Валенсия должна "мучиться" из-за своей неверности, из-за самого выбора. Ведь (я думаю) прежде чем бросить мужа и наставить ему рога, нужно подумать. О нормах морали например... Угрызения совести вообще-то есть даже у стервы. Мужики конечно могут не согласиться, но... есть. А Валенсия... не совсем стерва.
если она вышла замуж и родила ребенка, то скорее всего же чувствовала что-то к мужу. она не из тех, кто может сделать это без чувств. и если муж ей наскучил, то я как-то этого не увидела. а вот расположение к поэту - уже заметное. просто читая всегда пытаешься поставить себя на место главной героини. поэтому я как-то плохо могу понять, что имея мужа и сына (а дети сильно влияют на человека. мать не так то просто броситься к другому человеку). хочется понимать, почему её не устроил муж и она бросилась к поэтому.
Quote (korolevansp)
Любовь превратилась в привычку. Годы. Ему 42, ей 26. Разница 16 лет - это не мало. А мужчины после 35 в постели уже не вытворяют того, что раньше
любовь - это же не только постель. вот сейчас многое становится понятно, просто в самом произведении все это как-то не заметно, можно гадать что и как, но хочется ясности побольше.
LindaM, Мариша, ты разве не заметила, что муж её даже не целует, если у неё губы накрашены? О чем это говорит? О прохладе в отношениях в первую очередь. А помада на губах - "отмазка". Да и о возрасте их я упоминала, и свекровь тоже возмущалась, что Валенсии не 40, а только 26.
Quote (LindaM)
любовь - это же не только постель
Конечно, еще и быт - основа всей семейной жизни.
Quote (LindaM)
поэтому я как-то плохо могу понять, что имея мужа и сына (а дети сильно влияют на человека. мать не так то просто броситься к другому человеку). хочется понимать, почему её не устроил муж и она бросилась к поэтому
И детей имея, можно запросто броситься на шею другому мужчине. Но не всегда романы на стороне заканчиваются разводом (муж вообще может и не догадываться, как и жена!)...
Мариша, ты разве не заметила, что муж её даже не целует, если у неё губы накрашены? О чем это говорит? О прохладе в отношениях в первую очередь. А помада на губах - "отмазка". Да и о возрасте их я упоминала, и свекровь тоже возмущалась, что Валенсии не 40, а только 26.
ну почему? у меня одна из подруг не склонна к проявлению чувств в прикосновениях и поцелуях. то есть если я от радости её обниму, она если не отстраниться, то не ответит. и мама у меня тоже. в детстве мне, очень ласковой, было сложно. я всех обнимала и целовала, а мама чуралась. она и с папой так же. и дело не в том что чувств нет, а в том, что она не умеет, не знает как это сделать и сделать правильно. так что в этом я даже и рассматривала что-то такое.
у меня одна из подруг не склонна к проявлению чувств в прикосновениях и поцелуях. то есть если я от радости её обниму, она если не отстраниться, то не ответит. и мама у меня тоже. в детстве мне, очень ласковой, было сложно. я всех обнимала и целовала, а мама чуралась. она и с папой так же. и дело не в том что чувств нет, а в том, что она не умеет, не знает как это сделать и сделать правильно
Странно. Может, это у меня восприятие неправильное. По-моему должны сдерживать эмоции, желания поцеловаться (например) только монашки. Я не говорю что нужно прыгать первому встречному на шею с поцелуями, но любимую жену чего бы и не поцеловать?
Жизнь — либо дерзкое приключение, либо ничто. Хелен Келлер (1880 1968).
5 апреля 2011 год Во вторник я, явно, встала не с той ноги. Не хотелось никуда ни собираться, ни идти, ни вставать. А Изольда Бенедиктовна, как назло опять проснулась в пять утра и гремела чашками и ложками, как будто специально. Долго игнорировать нескончаемую возню на кухне я не могла. И пришлось снова подниматься ни свет, ни заря, чтобы еще раз явиться в офис задолго до прихода сотрудников. Отражение в зеркале меня огорчило еще больше. Пять глубоких ранок длинными полосками пересекались с еще пятью царапинами. Щека слегка припухла и отдавала синевой. — Черт бы вас побрал, – выругалась я, отходя от зеркала и направляясь в ванную. — Доброе утро, Валюшка, ты уже проснулась?!! — Да с вами разве поспишь? У вас бессонница? Свекровь точно издевалась. Она, как ни в чем не бывало, зашла за мной в ванную (мне и самой там тесно было) и пристально наблюдала, как я чищу зубы. — Сон – это непозволительная роскошь, деточка. Чем меньше спишь, тем больше успеваешь сделать, – она так и продолжала стоять рядом. — Вы что-то хотели? Можно мне спокойно умыться? Или вы так и будете возле меня стоять? – я наградила её недовольным взглядом и продолжила наносить круговыми движениями на лицо балансирующий гель для умывания. — Валюшка, не злись. Ну, подумаешь: одной кошкой больше, одной кошкой меньше. — Вы в своем уме? Дело ведь даже не в кошке и не в том, что мой ребенок уснул в расстроенных чувствах из-за того, что видел свою любимицу мертвой и меня исцарапанной с руками в крови. Дело даже не в этом. — А в чем же? Тебя пугают отметины на твоем лице? – и опять она надменно улыбалась. – Бог шельму метит. На меня вот почему-то ваша кошка не набросилась. Потому что она чувствовала, что я очень хороший и душевный человек. А ты, Валюшка? — Вы? И хороший человек? Ну, да, конечно! Только душа у вас палача, безжалостного и эгоистичного человека. Вы никого вокруг не слышите и не хотите слышать, Изольда Бенедиктовна. Кусок льда вы, а не хороший душевный человек. — А ты предательница, и не зря тебя кошка поцарапала, – прошептала она, подмигивая, прежде чем закрыть за собой дверь в ванную. — Земля круглая! … Одевшись, я сразу же вызвала такси, и уехала на работу, даже не выпив чашки чая… В 8.15 на моем мобильном телефоне заиграла приятная мелодия. Кто-то соскучился, – подумала я. Но оказалась, что этот кто-то звонил либо не со своего телефона, либо это был чужой человек. — Да, – ответила я. — Валенсия, – послышался незнакомый голос, – благодарю вас за ваше стихотворение «Букет восточной гаммой альстромерий», – и тут я сразу догадалась кто это. — Люсьен Дюжесиль? Он позвонил мне! Нашел мой номер телефона! Да! А этот француз настойчивый мужчина, как Александр Македонский: Пришел, увидел, победил! – мне льстило его внимание, но я и не думала, что он сможет вот так вот взять и позвонить мне. Я бы не рискнула. Но что я? Замужняя женщина, которую к тому же свекровь несправедливо обвиняет в измене. — Можно просто Люсьен, – его чарующий голос лился так же божественно, как итальянский тенор Алессандро Сафина. — Люсьен, – я почувствовала дрожь во всем теле, ладони стали влажными, что я чуть не выронила телефон. – Ваш букет порадовал меня, цветы и сейчас утешают меня своим нежным ароматом и разнообразием красок. Спасибо за столь неожиданный сюрприз. — Рад стараться! Для такой очаровательной девушки все звезды с неба бросил бы к ногам! – и, не смотря на то, что я не могла видеть его лица, я чувствовала его приятную улыбку, наслаждаясь волшебным голосом, затрагивающим каждую струнку моей душевной флейты. — Спасибо, – мне показалось, что и вторая щека залилась румянцем. – Мне не нужны звезды. Пусть светят всем желающим ими любоваться. Мне не нужно ничего доказывать. К сожалению, я замужем. А ведь наши супружеские отношения давно стали прохладными. И я даже представляла себя в объятьях «Дюжесиля», читая его стихи. Но не могла же я сказать ему «Да! Муж не помеха, мне ничего не стоит кокетничать на стороне». — Я понял, что вы «окольцованная птица», и ничего от вас не требую. Прошу лишь позволения оказывать вам знаки внимания. И очень надеюсь встретиться с вами лично на творческом вечере в Одессе. Его голос имел свойство завораживать. Я не видела в нем соперника по конкурсу поэтов, только мужчину, интерес к которому рос с каждой минутой телефонного звонка, и мне самой очень хотелось взглянуть в его глаза, и утонуть в его объятьях так же сладко, как героини любовных произведений этого французского писателя. — Я буду в Одессе уже завтра вечером, и мы обязательно встретимся, Люсьен. — Мне остается только считать минуты до нашей встречи, Валенсия. И еще. Не думайте, что я «дамский угодник» и увлекаюсь каждой красивой женщиной. Я ценю женскую красоту, но не бегаю за каждой юбкой. Надеюсь, вы меня понимаете? — Еще бы! Вы выбираете особенных?! Вам нравятся красивые поэтессы? Я видела список ваших читательниц. Ваши произведения пользуются успехом среди женской аудитории. — Мне нравитесь вы. — Люсьен… — Валенсия, в моих мыслях нет желанья разрушать ваш брак, но я не могу не думать о вас. Ваши огненные волосы языками пламени сжигают мое сердце, и только серый дым моего «я» возвращает меня к реальности. И пустота, и одиночество – два ненасытных зверя терзают мою душу. Я загнан в клетку образцовой порядочности, и только благодаря вам я понял, что жизнь идет, и нельзя во всем себе отказывать, боясь осуждений. — Вам легче говорить. Вы ведь в разводе. — Да, вы совершенно правы, я живу один. Но я никогда раньше не осмелился бы пытаться ухаживать за замужней женщиной, считая это недопустимым. — Люсьен, это недопустимо. Так нельзя. — Дайте мне возможность хотя бы ненадолго совершить то, что я всегда считал запретом. Я приглашаю вас завтра вечером в кафе на набережной. Вы согласны? — Люсьен, я не знаю. Давайте завтра вечером вы мне еще раз позвоните, и тогда поговорим о кафе, хорошо? — Я буду думать о вас, Валенсия, вы стали моей музой. И вопреки всем преградам, наши души найдут друг друга. Я в этом уверен. — До завтра, Люсьен. Мне бы не хотелось прерывать наш разговор, но и продолжать было тяжело. Я чувствовала себя предательницей. Хотя я ничего преступного еще не совершила, но я думала с нежностью о другом мужчине, вместо того чтобы думать о муже. — До завтра, Валенсия. Приятного дня! — Спасибо, и вам также. Люсьен первым положил трубку. В офисе было тихо, и казалось, что моё сердце стучало громче часов, висящих на стене. И я полдня летала в облаках после разговора с Люсьеном, даже не вспомнив ни на миг про Паулина. Но он сам мне о себе напомнил. После стука в дверь он вошел в кабинет. Мой муж, представительный мужчина в новом галстуке голубого цвета с крупными снежинками. Я была больше чем уверенна, что этот галстук ему выбрала его мама. Ну, кто же еще? Это только она помешана на холодных цветах. — Паулин? — Да, это я. А ты ждала кого-то? – он присел напротив, и сразу же обратил внимание на цветы. — Нет. Но ты ведь должен развлекать Изольду Бенедиктовну. А ты здесь. — Ты рано утром ушла, даже не попрощавшись. Я и не увидел, как твое лицо выглядит в дневном свете после когтей Мурчелы. — Не напоминай мне об этом. Эта кошка оставила мне глубокие отметины. А мне завтра выезжать поездом в Одессу, потом выступать со сцены. Я одна буду такая. Надо мной все смеяться будут, обсуждать за моей спиной «кто же меня так поцарапал?». — Не переживай, дорогая, это не самое страшное. Хотя я надеялся, что под слоем штукатурки царапины будут менее заметны. — Спасибо, приободрил, – у меня уже и слезы были наготове политься ручьем, но я их остановила. — Ну, не расстраивайся. Идем куда-нибудь вместе пообедаем? — Нет, я не хочу лишний раз никому на глаза показываться. Я сегодня и на работу на такси добиралась. Так что, дорогой, обедать тебе придется с мамой. Она дома с Елисеем? – поинтересовалась я. — Да. Мы были в супермаркете, потом еще прошлись по магазинам. Мама купила мне этот галстук, – Паулин сделал недовольное лицо, поправляя его у воротника рубашки, видно и ему подарочек был не по нраву. — Я заметила. Милая расцветочка, еще и со снежинками, в стиле твоей мамы. — А я вижу, не только я дарю тебе цветы? И по какому поводу, позволь полюбопытствовать, этот букетик? – мне даже послышались нотки ревности в его словах. — Да так, подарок от одного поэта. — А те розы, что я… — Они еще вчера увяли, дорогой. — Валенсия, – Паулин встал со стула и направлялся ко мне. – Хватить работать, а? Я достаточно зарабатываю, чтобы содержать нашу семью. — Нет, Паулин, даже не проси меня сидеть целыми днями дома. Я творческий человек мне тесно в четырех стенах. Не проси. Мы стояли близко-близко, я слышала его дыхание, смотрела в его глаза, пытаясь поставить себя на его место. Но между нами словно стояла стена, прозрачная, однако крепкая и непреступная, как снежная горная вершина. — Валенсия, ты должна быть берегиней домашнего очага, больше времени уделять семье, а не разъезжать по городам, принимая участия во всех литературных конкурсах, – при этом его глаза были очень грустными. — Я люблю свою работу, Паулин. А конкурсы в нашей стране проводятся не так уж и часто. Так что не преувеличивай, пожалуйста. — Валенсия, – он взял меня за руки, – я хочу, чтобы у нас были еще дети. Чтобы ты занималась домом, и только по вечерам иногда писала свои статьи, стихи или романы. — Паулин… Я была в замешательстве. Муж планирует второй раз стать папой, а я до этого намеревалась в первый раз «наставить ему рога». Но в любом случае, пока обзаводиться вторым ребенком я не хотела. — Валенсия, мне уже 42 года, я не мальчик, у которого еще вся жизнь впереди. У меня есть ты: красивая, умная женщина. И я не хочу терять зря время. — У нас есть Елисей. — Я тебя прошу, возьми хотя бы отпуск. Давай вместе съездим куда-нибудь? – он умоляюще смотрел на меня, и от его взгляда и слов, и переизбытка чувств мне стало не по себе. Как я могу, думать о Люсьене Дюжесиль, договариваться с ним о встрече, представлять себя в его объятьях, когда у меня есть муж, ребенок, семья? Я почувствовала себя виноватой. Виноватой только за духовное предательство. К счастью, факта физической измены еще не было. — Паулин, давай обсудим поездку на отдых после того, как я вернусь с Одессы. А пока я тебе ничего не могу обещать. — Валенсия, я люблю тебя! Ты же знаешь, ты единственная женщина в моей жизни. Похоже, его охватила безудержная страсть. Потому что, не смотря на перламутровый блеск на моих губах, Паулин жадно впился в мои губы долгим упорным поцелуем. И его не волновало, что теперь его губы блестели от женской помады; он как чувствовал, что может меня потерять. И старался удержать любым способом. Запретить мне работать, родить второго ребенка… все лишь бы я сидела дома в скромном халатике. — О, Паулин… Но он меня уже не слушал. О чем он думал, можно было только догадываться. Во всяком случае, Паулин небрежно вытер губы и, лишь бросив взгляд, быстрым шагом скрылся за дверью. Он ушел, оставив меня одну со своими плачевными мыслями. Что же мне делать? С Паулином, с Люсьеном? Чего я хочу, и как я должна поступить?..
Сквозь бронь души
Стучать безмолвно капелькой дождя, стекающей извилисто сквозь стекла, сквозь бронь души, и глаз не отводя, устала быть я пленницей свободной.
Прозрачной тенью тихой жаркой ночи я опущусь пушинкой на твою кровать, свой поцелуй горячий, между прочим, направлю нежно в приоткрытые уста.
Проводишь сонно по губам ладонью, и шорох одеяла нарушает тишину, я облаком души, наполненным любовью, в переизбытке чувства своего тону.
Ты никогда обнять меня не сможешь, рассвет туманный образ мой испепелит, и лишь во тьме с тобою разделяю ложе, люблю тебя, хотя рассудок не велит.
Любуюсь мужеством в твоем лице, и невесомым рук прикосновением, не нравятся лишь блики на кольце… другая дама окольцевала твое сердце.
Сквозь бронь души ласкаю тебя смело горячим поцелуем разжигая огоньки, ты спишь с моей душой… а тело обещано другому, счастью вопреки.
Странно. Может, это у меня восприятие неправильное.
у каждого восприятие свое, в соответствии с тем, что его окружает
Quote (korolevansp)
— Валенсия, в моих мыслях нет желанья разрушать ваш брак, но я не могу не думать о вас. Ваши огненные волосы языками пламени сжигают мое сердце, и только серый дым моего «я» возвращает меня к реальности.
тьфу, а как красиво-то начиналось! конечно, встречаться с замужней женщиной при живом то муже - романтика. а уведешь от мужа - еще и жить с ней придется (это так, мысли в слух)
классный момент - после разговора с поэтом появление мужа, как бы стоп-кран - тормози, о чем ты думаешь, у тебя муж есть, вот он.
Мужчины говорят о женщинах, что им угодно, а женщины делают с мужчинами, что им угодно. София Сегюр(1799 – 1874).
6 апреля 2011 год Поезд Донецк-Одесса убаюкивая, постукивал колесами. Паулин, повесив голову и приподняв воротник пиджака, смотрел вслед удаляющемуся составу. Я наблюдала за ним, пока фигура в строгом костюме не исчезла из вида, затерявшись в толпе провожающих. Мой муж болезненно переживал мои странствия по городам, но не препятствовал участию в конкурсах, хоть это ему и вовсе не нравилось. И в этот раз он снова отпустил меня. В 7.28 поезд сделал остановку на станции Чаплино. Я не собиралась выходить, но все-таки поддалась искушению купить что-нибудь вкусненькое в ближайшем киоске. В воздухе пахло жареными пирожками, чебуреками и сдобными булочками. Среди сотни снующих туда-сюда людей, я заметила одно знакомое лицо. Это была уволенная мной позавчера уборщица Маня. Сгорбленная высокая и довольно крупная женщина в каком-то очень старом пальто, залатанном как минимум несколько раз, с разноцветными пуговицами и жирными пятнами на груди, ходила с протянутой рукой. В отекших посиневших руках трясся пластиковый стаканчик. Она обмотала голову выцветшим платком (наверно, как и пальто, доставшимся ей по наследству от её мамы или даже от бабушки), а сверху натянула черную мальчишескую шапку с надписью «Adidas». И в таком виде тетя Маня жалобно просила «подайте на пропитание бога ради». В стаканчике звонко постукивали пятаки и десюлики. Но люди шарахались от настырной грязной попрошайки, заглядывающей бесцеремонно каждому прохожему в глаза. Я, почувствовав себя отчасти виновной в столь бедственном положении «интеллигенции» (как сама себе называет Мария Григорьевна), решила дать ей немного денег хотя бы на пирожки. Но когда наши глаза встретились, тетя Маня скривила недовольную гримасу, поморщив свой длинный армянский нос. Злобный огонек блеснул в её карих очах, и она, выпрямившись, точно как её величество Изольда Бенедиктовна, повернулась ко мне задом, и пошла прочь, специально виляя бедрами. — Вот какая у нас интеллигенция, – сделала я вывод, провожая взглядом замарашку Маню. … Во второй половине дня мне снова звонил Люсьен Дюжесиль. Он тоже был в дороге, и мы договорились встретиться с ним в 18.30 в центре Одессы, возле фонтана. Мой поезд по расписанию уже в 18.11 должен прибыть на одесский вокзал. И мне оставалось только ждать. Самым страшным для меня было то, что я еще ни разу не была в Одессе, и понятия не имела где там центр, и где фонтан. И как выяснилось позже в Одессе не один фонтан, а гораздо больше, и есть даже целый курортный район с названием «Большой Фонтан». Мануил Александрович Верпиский по телефону подробно объяснил мне, что «Большой Фонтан» это часть Одессы от вокзала и до виллы «Дача Ковалевского» (3-этажное современное здание). Также я уже имела представление, что район условно делится на 16 трамвайных остановок – станций, и в районе первой станции расположено здание одесской областной администрации. А Дворец культуры студентов ОНПУ (Одесский национальный политехнический университет) был размещен недалеко от привокзальной площади, и к нему можно было быстро добраться троллейбусом №7. Еще в поезде я и с Паулином поговорила об Одессе. Он рассказывал мне об отеле «Аркадия», что находится под седьмой станцией трамвая. По его словам пляж «Аркадия» один из самых известных одесских пляжей, где двадцать лет назад он весело проводил время в каком-то дорогом ночном клубе. А вот я кроме громкого названия Дерибасовской улицы об Одессе мало чего знала, и с легкостью могла бы там заблудиться. Моросил дождик. Мелкий, но колючий. Словно тысячи иголочек впивались в кожу лица и рук. А я невольно любовалась красотой железнодорожного вокзала, словно не замечая серости погоды. Вокзал, как лицо Одессы, был чистым, выкрашенным, а на верху развивался желто-голубой флаг, напоминая, что я все еще на родине. На часах было 18.00, поезд прибыл на удивление быстро. По-хорошему, я бы хотела сначала снять номер в одной из гостиниц, чтобы оставить там тяжелую сумку с вещами и освежиться перед свиданием с Люсьеном. Но времени было мало, и я уже размышляла над тем, где искать тот фонтан, о котором говорил поэт «Дюжесиль».
Моя ты сказка
Чужие высокие стены и город угрюмо молчит, а сверху серое небо дождем совершает визит.
Сердце безумно стучится, у меня всего полчаса, и я как уставшая птица подняться хочу в небеса.
Ах, если бы я могла взлететь птицей, и посмотреть свысока на Одессу, чтобы найти то место, где мы условились встретиться, – думала я, поглядывая то на часы, то на безлюдные улицы. И куда подевались все жители? Может, я иду не в том направлении? Где же здесь остановка хоть автобуса, хоть трамвая, хоть чего-нибудь?
Не зная названия улиц, как мне разыскать тебя? И я с головой окунулась в кричащую боль дождя.
Шел дождь. Такой холодный и неприветливый. А я продолжала путь по прямой от вокзала к центру, как мне казалось. Я должна была найти фонтан на Дерибасовской, но мне и спросить было не у кого, в правильном ли направлении я двигаюсь. По пустынным тротуарам не бродила ни одна живая душа. Дождь становился сильнее, и я достала зонт, не прекращая шагать на встречу со своей мечтой. Где же ты, Люсьен Дюжесиль, – повторяла я про себя. Остановившись и оглядевшись по сторонам, я почувствовала, что начинаю очень сильно нервничать. Незнакомый город, еще и в такую мокрую погоду, казался таким чужим, что я невольно вспомнила свой родной город, родной поселок, где я росла и знала каждое дерево и каждый камень на дороге. Я продолжила путь. Нет, так можно бродить до утра, – думала я. Нужно что-то предпринимать. Но что? Позвонить Люсьену? А почему он мне не позвонил? Наверное, он ждет меня где-то у фонтана…
Набирая заученный номер, пытаюсь понять, где же я, и пусть в этом ты не виновен, но я тебя не нашла.
И нежный голос мне вторит, «Я жду тебя под дождем», и сердца лиловые зори горят золотым октябрем.
«Ты памятник Ленину видишь?» И сердце стучится сильней, Я скоро тебя увижу, поют мне слезинки дождей.
Каменный Ленин в промокшем плаще издали возвышался на пьедестале. Люсьен сказал, ждать его возле Ленина и никуда не отходить, он скоро будет. Парк был жутковатым местечком, во всяком случае, центр Одессы я представляла иначе. Голые деревья уныло клонились к земле, пахло болотом, и никого нигде не было. Куда же я пришла? Неужели я полчаса шла не в том направлении? Радовало только то, что теперь Люсьен будет искать меня, а не я его. И я поспешила по лужам к памятнику Владимиру Ильичу.
Опять каблучки утопают в лужах бушующих вод, я о тебе мечтаю... мой нежный спасательный плот.
Последние капельки с зонта упали на мокрый асфальт, на линии личного фронта печально стонет мой альт.
Томлюсь я в ожидании, а стрелки все бегут, и тишина с молчанием огнем мне душу жгут.
Сообщение отредактировал korolevansp - Среда, 21.12.2011, 21:54
Где же ты? Надо же, здесь есть люди, – подумала я, обнаружив, что кроме меня в этом скучном месте еще кто-то прогуливается. Черную дорожную сумку я поставила у ног, сложила промокший зонт, и бросила сверху. Поправила прическу, достав кошелек с вложенным в него зеркальцем. Неприятно было осознавать, что дождь испортил всю укладку, волосы бесформенно спадали на плечи, еще и поцарапанная щека бросалась в глаза. А мне бы хотелось показаться Люсьену еще красивее, чем на фотографии. Но сегодня у меня это точно не получится. И зачем я здесь? Чтобы убедиться, что у Люсьена Дюжесиль и тело и душа прекрасны!
А вот и ты! и бешено сердце камнем вниз падает под ноги мне в дождя холодный бриз.
Теперь я бессердечная, как статуя стою, у пьедестала Ленина мгновенья тороплю.
Как сладкий сон, видением вальс свой Мендельсон осколками свечения играет в унисон.
В груди безудержно барабанило сердце, я любовалась Люсьеном издали, обращая внимание на его легкую ровную походку, черные брюки с наглаженными стрелками, остроносые туфли, классный пиджак нараспашку, и бледно-розовую рубашку, как раз такую, как мне нравится. А его лицо?!! Короткая стрижка, светлые волосы, слегка промокшие от дождя, гладко выбрит. Он еще молод, и светится внутренним светом! Я стояла не шевелясь, меня словно парализовало от волнения, ноги потяжелели, став как свинцовые гири, а он уже совсем близко. Его глаза! Серо-голубые, красивые! Губы чувственные! Невесомая улыбка! Вот он – мой запрет! На расстоянии вытянутой руки. — Валенсия? – его бархатный голос услада моим ушам. — Люсьен! Его руки нежно охватили мои ладони. Я и не успела больше ничего сказать, как он поднес мои пальцы к своим горячим губам, и, гипнотизируя взглядом, поцеловал каждый пальчик, не задерживая внимания на французском маникюре, сделанном специально по поводу этой встречи даже больше, чем из-за творческого вечера, который состоится завтра во дворце культуры студентов ОНПУ. Я не хотела отрываться от его глаз. Мне казалось, я читаю по глазам все его прошлое. И в то же время, было такое чувство, будто мы знаем друг друга целую вечность. — Позвольте, – и, не дожидаясь ответа, он уже страстно целовал меня в губы. И мне было совсем неважно, кто и что обо мне подумает. И я не думала ни о чем и ни о ком. Лишь наслаждалась нахлынувшим океаном страстей. Казалось, во мне закипает кровь, стало жарко, а его страстные губы не хотели меня отпускать. И я поддалась, позволив целовать себя под открытым небом, на глазах у прохожих зевак чужого города. И эти минуты незабываемы! А ведь если подумать, это была первая наша встреча, и первый поцелуй с незнакомцем вопреки понятиям о супружеской верности.
От глаз не оторваться, по ним читаю жизнь... и все забыла… только губы в единое слились.
Не важно, что подумают, я знаю все сама: муж жену прилюдно не поцелует никогда.
А мы и не любовники, знакомы лишь едва, зато в два наших сердца вошла одна стрела.
И руки аккуратно на талию легли, мы в аромате сладком сорвались от земли.
Я бы с тобой летела в заоблачную даль, душой своей и телом я стерла бы печаль.
В твоих ладонях сердце трепещет от любви, короткие мгновенья на чувства нам даны…
— Валенсия, вы очаровательны! – его руки приподняли мой подбородок, и наши губы, словно сами искали друг друга, вновь слились в поцелуе. — И не смотря на дождь и царапины на щеке? – я вдруг с ужасом вспомнила о своем внешнем виде. – Вы ведь ожидали увидеть меня другой? — Царапины, – Люсьен нежно поцеловал меня в щечку, – у меня такие же, но на сердце. Меня терзали сомнения и угрызения совести из-за моих чувств и растущего влечения к вам, прекрасная Валенсия. А вас поцарапала всего лишь кошка, это скоро пройдет, вот увидите. А раны на сердце могут напоминать о себе вечно. — О, Люсьен, вы такой… Романтичный!
Теперь ты не картинка, я встретила тебя, чужая половинка, сегодня ты моя.
Точнее мой, и вечер культурно проведем, а, насладившись встречей, уснем с тобой вдвоем.
Моя ты сказка и реальность, мой сон и бытие, и двух сердец одна тональность связала нас с тобой в одно!
Я поймала себя на мысли, что готова сегодня на настоящие безумства, и даже на секунду пожалела мужа, но тут же переключила свое внимание на волшебного принца, стоящего рядом. Решено: пока я в Одессе, я не упущу возможности любить, желать и быть любимой и желанной. И пусть мы больше никогда-никогда не встретимся, но я запомню каждый миг, проведенный в этом городе, и эти воспоминания будут согревать меня даже в самые холодные дни: и в снег, и в дождь. — Валенсия, я тронут вашими словами. Идемте, – он с легкостью подхватил мою сумку и перекинул её через плечо. – А вы знаете, Валенсия, что мы ведь сейчас не в центре. Вы пошли от вокзала налево, а нужно было вперед, и только вперед. — Да!? То-то я смотрю, здесь почти и людей нет. Я так и знала, что обязательно заблужусь. Я вообще плохо ориентируюсь, к тому же в чужом городе. Мы держались за руки и медленно шли по аллее. Над нами расходились тучи, и голубое небо околдовывало своей чистотой. — А я уже неоднократно бывал в Одессе, прогуливался по Молдаванке, кстати, вы этот район прошли во время своего мини-путешествия к заброшенному парку, в то время как я ждал вас у фонтана в городском саду. — Простите, если бы у меня была карта, я бы точно не заблудилась, – и мы снова встретились глазами, Люсьен улыбался мне также обворожительно, как и Алессандро Сафина, целуя руку Елизаветы II. — Ничего страшного, главное, что мы все-таки встретились, – его рука легонько сжимала мою ладонь. — Да! А городской сад недалеко? После моего звонка вы быстро нашли меня. — Городской сад расположен в центре города, на улице Дерибасовской. Я думал вы знаете, куда идти. Мне надо было встретить вас прямо на вокзале. Это моё упущение, милая Валенсия. — Люсьен, вы такой галантный! — Как только вы сказали о Ленине, я сразу понял, где вас искать, и на первой же маршрутке приехал. Мы и сейчас можем не идти пешком. — Не надо, давайте прогуляемся по Одессе. Это так приятно. Уже зажгли фонари, город преображается! — А если бы вы увидели музыкальный фонтан! Он необычайно красив, как и вы, Валенсия Викторовна. — Вы мне льстите. — Ну что вы? Это чистой воды правда. Тогда я была на седьмом небе от счастья. А осознание морального преступления добавляло особую изюминку тому незабываемому вечеру в Одессе. — А где вы остановились, Люсьен? — В гостинице «Пассаж», недалеко от городского сада, на пересечении Дерибасовской и Преображенской улиц. Я снял номер-люкс на втором этаже, так что с радостью мог бы разделить его с вами, если вы не сочтете это бестактностью, – последовало не совсем приличное предложение. — Надеюсь, в «Пассаже» найдется свободный номер и для меня, Люсьен, иначе мне придется остановиться в другой гостинице (не могла же я открыто заявить, что с радостью разделю с ним номер). — Я уверен, что и для вас найдется номер. И не обижайтесь, если я был с вами слишком откровенен, – его виноватый взгляд вызывал улыбку. «Какой ты милый, Люсьен Дюжесиль», – думала я, не произнося лишних слов. — Какие красивые дома! – я сменила тему разговора. — Мы приближаемся к гостинице по праву являющейся одним из самых красивых зданий города! — Точно! Перед глазами, словно из далекого прошлого появилось желтое четырехэтажное здание с уникальной архитектурой и лепниной ручной работы. Фигурные балконы третьего и четвертого этажей были выполнены в классическом стиле. Сколько же серенад было под ними спето?! Фасады были богато декорированы скульптурными формами. А на первом этаже были и магазинчики с сувенирами, подарками, ювелирный салон, кафе и супермаркет. История тесно переплеталась с современностью. — Верхние этажи и есть сама гостиница. Вам здесь понравится! — Мне здесь уже нравится! Когда мы вошли внутрь, я остановилась, внимательно рассматривая роскошь огромного зала под высоким стеклянным потолком. Колоны, колоны, статуи с поднятыми руками, красота, достойная царского дворца! … Администратор гостиницы любезно выдала мне ключи от двухкомнатного номера высшей категории (со всеми удобствами: туалет, ванная, телевизор, холодильник, телефон и, конечно же, мебель). На лифте мы вместе с Люсьеном поднялись на четвертый этаж. Наши номера были рядом. За 15 минут я должна была успеть принять душ, сделать укладку феном и накраситься, чтобы выглядеть подобающим образом для ужина в одном из лучших ресторанов Одессы, куда Люсьен Дюжесиль меня любезно пригласил. Последним штрихом была капелька любимых духов «Тьерри Кюри Ангел». Флакон в виде звездочки невольно напомнил мне о муже. Это был его подарок. Я тут же вспомнила о Елисее, и, как оказалось, дома тоже думали обо мне. Зазвонил телефон в тот самый момент, когда и кто-то постучал в дверь. — Люсьен, дайте мне еще две минуты, – я показала ему неугомонный телефон, как только открыла дверь. — Безусловно, Валенсия, – я заметила его скользящий взгляд по моей блузке, он подмигнул мне. – Я буду ждать вас внизу у лифта. — Окей, Люсьен, только две минуты. Телефон умолк, и я сама набрала номер Паулина. — Алло, ты, почему не отвечаешь? – он был явно недоволен. — Я была в ванной. Не переживай, я остановилась в «Пассаже», очень хорошая гостиница. И комфортно, и доступно! — Мы уже скучаем без тебя, Елисей хотел с тобой поговорить, – по голосу я поняла, что Паулин уже далеко не в трезвом состоянии. — Ты пил? — Ну что за вопросы? Какая разница, пил я или не пил? Ты уехала в Одессу, а я что не имею права выпить 100 грамм с друзьями? — Дай мне поговорить с сыном. — Елисее-е-ей, – послышалось в трубку, – беги сюда, мама звонит. «Мамичка, ты скола вилнешся?» – это был мой любимый маленький мальчик. — Скоро, моё солнышко, скоро! А пока меня нет, слушай папу и бабушку. Договорились? — «Халасо, Мамичка, я тебя люблю! Призай скорей!» — Я тоже тебя люблю. Пока, моё солнышко. Я завтра утром тебе позвоню. Цём-цём! Дай папе трубочку, – я хотела еще поговорить с мужем. — Папа спит. — А? Так быстро? Все ясно, Елисейка. А бабушка что делает? — «Читала книзку». — Ясненько, Елисейка, ложись и ты спать. И пусть тебе приснится самый красивый яркий сон! Целую тебя! — «Цём-цём! Мамичка!» — Цем-цём! – и я положила трубку.
… Внизу меня ждал мой сказочный принц – мужчина в возрасте за 30-цать в черном костюме и розовой рубашке. Мы смотрели друг на друга, словно кроме нас больше не было никого в целом мире. Но это оказалось не так. Как только Люсьен протянул мне руку, и я хотела сделать тоже самое, звонкий женский голос окликнул меня по имени. — Валенсия, как тесен мир! Я вмиг собралась с мыслями. И кто бы мог подумать, что здесь, на другом конце страны я встречу кого-то из знакомых? — Ирина, это ты!? – хотя сомнения развеялись, как утренний туман, едва я взглянула в лицо окликнувшей меня одноклассницы. — Ну, а кто же еще! – Ира, улыбаясь, провела нескромным взглядом по моему спутнику Люсьен спокойно за нами наблюдал, но вот мне было неловко, что меня (можно сказать) застали в чужом городе с чужим мужчиной. — Познакомься, это Люсьен Дюжесиль, писатель, поэт. Мы коллеги, – добавила я, – завтра во дворце культуры студентов ОНПУ состоится литературное мероприятие. Вот писатели и приехали в Одессу со всех уголков Украины, и даже России. И мы в том числе. — Очень приятно, Люсьен. Я Ирина. — Приятно познакомиться, Ирина, – Люсьен был сдержан, даже серьезен, безукоризненно элегантен, истинный джентльмен! Только ручки он ей не целовал, и я это одобрила легким кивком головы. — Валенсия, а Паулина ты дома оставила? — Само собой, Ирочка, он и творчество – два несовместимых понятия! — И правильно сделала! С таким коллегой о муже и вспоминать не нужно! – Ира мне подмигнула, словно видела меня насквозь. — Не вводи в краску Люсьена, он очень правильный и порядочный человек, – но Ира меня даже не слушала. — И вы идете, на ночь глядя, прогуляться по Одессе исключительно в целях подготовки к завтрашнему выступлению?!! – она специально меня подкалывала. — Типа того! А ты надолго здесь? — Нет, поезд Одесса-Мариуполь отправляется завтра в 14.00, и я возвращаюсь домой. Я приезжала по вопросам наследства, мой дядя Ваня завещал мне домик в районе Мельницы, – Ира тяжело вздохнула, и прежнее веселое лицо помрачнело. – Здесь ремонт идет, а там родителей одних бросить не могу. Вот и разрываюсь между Одессой и Мариуполем. Так что, к сожалению, не смогу соприсутствовать на вашем творческом вечере. А мне бы очень этого хотелось. Но если в первой половине дня ты будешь свободна, я с удовольствием выпью с тобой по чашечке чая, и поговорим! — Хорошо, я утром к тебе зайду. Ты в каком номере? — Девятый! Приятного вечера! — Спасибо. А вечер был и вправду приятным! Сначала мы прогулялись по Дерибасовской. Здесь совсем не ездили машины, и было многолюдно. Сотни прохожих не спеша, совершали вечернюю прогулку по выложенной брусчаткой дороге. Горели фонари, неоновые рекламы, Одесса буквально утопала в блеске ночных огней. Пахло весной, на деревьях зеленела молодая листва, а с городского сада доносилась негромкая классическая мелодия музыкального фонтана. Все это время мы держались за руки, словно боялись потерять друг друга в суматохе эмоционально возбужденных туристов. На Дерибасовской было столько кафе, ресторанов, но Люсьен привел меня в «Иокогама» – излюбленное место пребывания любителей японской кухни. На стенах светлого просторного зала были развешены картины восточных мотивов: буддийские храмы, монахи, пейзажи с изображением цветущей сакуры, символизирующей Японию. А самым впечатляющим был настоящий водопад посреди зала, а в его бассейне плавали разноцветные рыбки. Это были декоративные пестрые карпы Кои. Вежливый официант с улыбкой встретил нас и пригласил за свободный столик у огромного окна, через которое можно было любоваться яркими красками ночной Одессы. Я не очень любила бывать в восточных ресторанах, поскольку ложками там не пользуются, и твердую пищу нужно есть хаси (палочками). Мой романтический кавалер предложил мне сделать заказ, но я лишь мельком взглянув на незнакомые названия, поняла, что будет лучше, если Люсьен закажет ужин на свое усмотрение. Мы успели поделиться впечатлениями, пока нам принесли заказ, а это были и роллы с лососем «Сяке маки», искусно разложенные шесть кусочков на большой квадратной тарелке, приправленные соевым соусом с васаби, и крабы с зеленым салатом, и какой-то неаппетитный суп, и две глиняные пиалы с теплым саке. Я чувствовала себя в этом ресторане белой вороной. Передо мной стояла глубокая тарелка с супом-пюре, и мне, как русскому человеку, было непривычно пить суп прямо с тарелки, хотя все именно так и делали, и Люсьен тоже. Я повторяла за ним. В супе точно присутствовал картофель и бульон с неразличимым набором восточных специй, но в любом случае домашний суп вкуснее (по-моему). Мы меньше чем за полчаса опустошили тарелочки, пиалы, вот только заставить себя допить теплый и противный саке, я не смогла. А Люсьен свою порцию выпил и даже не скривился. Его глаза горели ярче ночной Одессы, и в них я видела желание и восхищение. Я даже забыла о случае с кошкой. Рядом с ним я чувствовала себя предметом обожания, принцессой в жарких объятиях рыцаря на белом коне. — А не прогуляться ли нам по приморскому бульвару? Там очень красиво, Валенсия, – Люсьен встал из-за стола, доставая портмоне из бокового кармана. – Официант, счет, пожалуйста! — С удовольствием, – я только потянула за молнию на сумочке, как его рука тут же остановила меня. — Что вы делаете, Валенсия? – его рука уже лежала на моей талии, и я ощущала горячее дыхание кожей. — Я хотела достать кошелек, и оплатить половину счета, – честно призналась я. — И вы думали, я позволю вам это сделать? — Гм, – официант уже был рядом, – вот ваш счет, пожалуйста, – исписанный листок аккуратно был положен на край стола. Сумма была немалой, но Люсьен сам расплатился, оставив щедрые чаевые. А потом нас ожидала волшебная прогулка по историческим достопримечательностям Одессы. Почему волшебная? Потому что к памятнику Дюку де Ришелье, одному из основателей города, мы добирались на карете. Тройка лошадей неторопливо удалялась с Дерибасовской к приморскому бульвару. Как же в такой обстановке не почувствовать себя принцессой?! А главное, у нас впереди была еще целая ночь, потом день и еще одна ночь. Мне повезло больше, чем Золушке. И когда было без пяти минут двенадцать, я никуда не спешила.
Сонные деревья переливались неоновыми огнями гирлянд, как в новогодний праздник. Бульвар был необычайно красивым и романтичным местом. Именно там, рядом со знаменитой Потемкинской лестницей, где можно было полюбоваться красотами Одессы с фуникулера, Люсьен предложил мне встретиться снова здесь ровно через месяц. — Я не знаю, смогу ли я, – в этот превосходный момент я вспомнила о муже и о его просьбах бросить работу или хотя бы съездить с ним в отпуск, и это немного омрачало. — Главное, очень сильно чего-то захотеть. Его губы были близко. Мы стояли под высокими столетними кленами, мерцающими огнями разноцветных гирлянд, и целовались, и только луна подглядывала за нами свысока, потому что прохожих становилось все меньше и меньше. Мы еще долго бродили по ночной Одессе. Великолепный вид на Черное море вызывал бурю эмоций. Корабли морского вокзала в отблесках света выглядели сногсшибательно. Большие и светящиеся! Экспозиция Якорей, памятников, греческая церковь: было столько всего нового, а главное – со мной был замечательный мужчина, который показал мне если не все, то почти все достопримечательности Одессы. И Воронцовский дворец, и тещин мост или МОСТ ЛЮБВИ! Ограда моста была увешена тоннами замочков, символизирующих прочность отношений. — А почему именно тещин мост? – удивилась я, когда Люсьен сказал мне его первое название. — Наверно, потому что на ветру мост очень сильно раскачивается и болтается, как тещин язык! – Люсьен засмеялся. – Пойдем, я покажу тебе еще один мостик, его называют мостом поцелуев! Мы долго шли, обнявшись по узкому и длинному мосту любви. Люсьен немного рассказал мне о своей семье. О том, что рос до девяти лет во Франции. Его родной город Страсбург – столица северо-восточного региона Эльзас. Оттуда родом его отец Пьер Дюжесиль. А его мама родом из Житомира. После ранней смерти мужа в результате осложнений гриппа, Ольга Дюжесиль вернулась на родину вместе с сыном, распродав всё имущество во Франции. Это позволило ей жить безбедно и выучить сына в киевском национальном университете имени Т.Шевченко. А вскоре Люсьен Дюжесиль стал деканом географического факультета того же университета. На другой стороне моста Любви, Люсьен показал мне древний колодец и маленький горбатый мостик. Ничего сверх естественного этот мостик собой не представлял, если не считать романтического названия. Под мостом тянулась железная дорога, напоминая о том, что я здесь всего лишь гостья. Шумело море, и лунный свет отражался в его колышущихся волнах. Люсьен шептал мне на ушко комплименты, а над мостом горела полная луна. Мы были одни. Отдаленные голоса ночных прогуливающихся стихли, и только прибрежный ветер неутомимо продолжал петь нам симфонию запретной любви. Холодные ладони Люсьена робко проскользнули под тонкую ткань блузки, и сразу мурашки пробежались по всему телу, в то время как жар поцелуя согревал меня, как никогда. В его объятиях мне было и холодно, и жарко одновременно. От переизбытка эмоций кружилась голова, хотелось остановиться и отдышаться, но губы сами искали тепла и страсти. Мой кожаный пиджачок вместе с блузкой неумолимо спускался вниз, и Люсьен, не жалея брюк, опустился на колени, осторожно расстегивая последние пуговички. Он, как застенчивый студент медленно убрал бретельки бюстгальтера, не прекращая ни на мгновения поглаживать согревшимися ладошками бледную кожу. Его влажные губы покрывали поцелуями открытые плечи, грудь и изгибы талии. Я была в восторге. Мои руки тоже не просто грелись на широкой спине Люсьена. В порыве страсти, я резким движением коснулась его горячего тела. Необузданное влечение лишило нас рассудка, и лишь когда мост оказался над нами и от луны остался только приглушенный свет, я поняла что лежу на сырой земле, а вместо звезд надо мной горят глаза желанного мужчины. И не было никаких фальшивых признаний в любви, я и не ждала этих слов. Но было нечто большее – неподдельные чувства, заставляющие разум отключиться и довериться сердцу. Тишина апрельской ночи, нарушаемая срывающимся дыханием, нежность пальцев и трепет в груди стали лучшим подарком для души, истосковавшейся по настоящей мужской ласке. Я не думала ни о расставании, ни о продолжении нашего романа. Я жила теми прекрасными мгновениями, той одесской сказкой, прекрасным сном, лишь предполагая, что наступит то время, когда мне нужно будет проснуться, возвращаясь домой – в серый скучный мир, лишенный долгих поцелуев, нежных объятий, комплиментов и похвал. Хотя, я точно знала, что никогда не забуду Люсьена Дюжесиль, разве что в результате старческого склероза.
Отпусти, не мучай
Мелодией печально сердце в тишине стонет нелегально в черной пустоте, Кандалы запрета тяжестью цепей приковали к лету стужу зимних дней
Я белыми снегами, ты языком огня запреты нарушали, любовь свою храня. Отпусти, не мучай, оковы разорви… Какой тяжелый случай сохнуть от любви.
Я не имею права требовать забыть спокойствием удава чувства истребить. Отпусти рабыней неземной любви, солнечной богиней с инеем в груди.
Снежною метелью я еще вернусь, вопреки забвенью снегом улыбнусь, и под ноги лягу белым полотном, строчкой на бумагу в творчестве твоем.
Дорога в гостиницу оказалась утомительной. Была уже глубокая ночь, Одесса спала, и мне тоже хотелось как можно скорее улечься под теплым одеялом. Я без особого воодушевления рассматривала архитектуру города, Люсьен же (как мне казалось) был еще полон сил и энергии. Он постоянно что-то рассказывал: то о пушке фрегата «Тигр», то о памятнике Пушкину, то о здании городской думы. — Завтра сходим сюда полюбоваться светомузыкальным представлением? – нежным завораживающим голосом спросил Люсьен. Мы приближались к Городскому саду, блистающему отремонтированными фасадами. В ярком освещении фонарей было видно, что не так давно были заменены все коммуникации. Чаша фонтана, облицованная мрамором, красовалась за живописными металлическими решетками, за которыми шумно поднимались и падали струи воды, а их я насчитала 13. Но вода не светилась разноцветными красками, так как было уже поздно. — Да, конечно, давай завтра посмотрим и на этот фонтан. Ты здесь меня ждал сегодня? — Да, моя муза! И я готов ждать тебя снова и снова! – Люсьен был очень милым, и я понимала, что любая женщина хотела бы хоть раз почувствовать себя предметом его обожания, как я этой ночью. — Ну что вы, Люсьен… – что я могла ему ответить? Что у наших отношений не будет продолжения? Что я им играю от скуки? Что я считаю, что изменять некрасиво? Или сказать, что он лучший мужчина во всем мире, и я бы и сама хотела верить, что мы еще обязательно увидимся? — Валенсия, вы настолько загадочная девушка, – мы остановились и смотрели друг другу в глаза. – Порой мне кажется, что вы никогда не впадаете в панику и не делаете ничего наспех, настолько вы спокойны и невозмутимы, но в тоже время вы способны и на смелые подвиги. Ваша сдержанность граничит с безрассудством и бурным темпераментом. Мне остается только восхищаться вами и надеяться, что вы… — Давай окончательно перейдем на «ты»! Извини, что перебила, продолжай, мне интересно, какой ты меня видишь, зная меня совсем недолго. — Валенсия, я вижу в тебе и уверенную женщину, прочно стоящую на ногах и не желающую тратить время на строительство воздушных замков, и романтическую леди, еще способную мечтать и видеть мир в розовых красках. Я почувствовал, насколько велика твоя потребность в нежности и ласке, как важны для тебя внешние проявления любви. А главное, я понял, что у меня есть шанс завоевать твое сердце окончательно – навсегда! — Что? – я была удивлена. Оказывается, Люсьен верит в продолжение нашего романа. — Я не хочу расставаться с тобой. Я знаю, ты замужем и переживаешь из-за своих внутренних убеждений о супружеской неверности. Но, по-моему, ты несчастлива в браке. Я прав? (Люсьен был как никогда очень серьезен, может, даже расстроен, и мне не хотелось, чтобы он грустил из-за меня.) — Люсьен, да, у нас с мужем не все гладко. Но… — Я тебя не тороплю, позволь лишь надеяться, что наши отношения не закончатся прогулками по Одессе. — Только прогулками наши отношения точно не закончатся! – я тонко намекнула на любовную сцену под мостом Поцелуев. Его нежные губы снова приблизились. Прежде чем поцеловать, Люсьен заботливо убрал с моего лица волосы растрепанные поднявшимся ветром. Одна его рука продолжала играть моими волосами, а вторая страстно прижимала к себе. — Уже поздно, – нехотя я оторвалась от его губ. – У нас завтра конкурсная программа. — Да, Валенсия, и нам нужно поспать хотя бы несколько часов, – с нотками легкого сожаления в голосе произнес Люсьен, беря меня за руку. В лифте мы стояли, обнявшись, я прижалась к его сильному плечу и едва не засыпала, от нахлынувшего спокойствия и усталости после прекрасного и утомительного променада. В холле никого не было, все уже давно смотрели сны. У двери моего номера мы задержались, но только на минутку, чтобы договориться о времени нашего совместного завтрака, перед тем как отправиться во дворец культуры. Как истинный джентльмен, Люсьен поблагодарил меня за «столь чудесный вечер», и вновь покрыл горячими поцелуями мои замерзшие руки. Я закрыла за собой дверь, прислушиваясь к отдаляющимся шагам мужчины, способного устраивать бурю в спокойном океане моей души. Как только щелкнул замок двери его номера, я, облегчено вздохнув, прежде чем лечь спать, поторопилась смыть с себя остатки макияжа…
но любимую жену чего бы и не поцеловать?
конечно, встречаться с замужней женщиной при живом то муже - романтика. а уведешь от мужа - еще и жить с ней придется (это так, мысли в слух) 
Одни поэты такие "с приветом", но это так мило!