сомневаюсь что кто-то так просто и быстро забыл бы о том что его обворовали.
Не хотелось повторяться и рассказывать то, что читатель уже прочитал. Хотя знаю, что можно было бы вставить и мнение Валенсии об истории в поезде... А может, она и не хотела заострять внимание на этом, ведь украли медведя, которого ей подарил любовник.
А может, она и не хотела заострять внимание на этом, ведь украли медведя, которого ей подарил любовник.
есть такое понятие "навязчивое упоминание". работает сто процентно, я много раз на себе и своих окружающих проверяла. жизненная ситуация - нравится моей маме один молодой человек в возможном качестве зятя. в итоге она подсознательно, сама того не замечая, часто говорит о нем ( сейчас он слава Богу женился и я избавилась от этого, а то досаждало сильно). "Гриша то, Гриша это, у Гриши есть..." и так до бесконечности. если она видела худощавого человека то он обязательно именно такой же худой как и Гриша. в "навязчивом упоминании", если знать что искать, можно найти то, что человек скрывает. хорошо если твой собеседник не в курсе что это такое и что это означает. я вот нарадоваться не могу, когда у меня выскакивает "навязчивое упоминание", что мои друзья в этом не разбираются. а то узнали бы такое сокровенное. часто оно вылазит когда речь идет о том что нам нравится или нет. например, если я вижу морковного цвета машину определенной марки то сразу же говорю - о как у моего брата. это "навязчивое упоминание". если я вижу мужчину, который месяц не брился - надо же, броду пустил так же как мой брат. то есть я люблю своего брата и "навязчивое упоминание" хотя бы в моей голове но вылазит точно.
Значит, ненавязчиво нужно было упомянуть о грабеже?
я столь не об этом, так как это все действительно зависит от человека. у кого-то лучше получается выкинуть из памяти плохие моменты. все это на твое усмотрение. но я вот об этом
Quote (korolevansp)
А может, она и не хотела заострять внимание на этом, ведь украли медведя, которого ей подарил любовник.
так или иначе, но даже не желая вспоминать поэта в реальной жизни, подсознательно, ненавязчиво, упоминание о нем должно вылазить. но не в форме сравнения любовника и мужа. потому что она будучи с любовником уже в какой-то мере сравнивала их. ну когда думала о том, что их отношения с Паулином привычка и все такое.один и тот же прием как-то не интересно. а вот просто подсознательно вылезло, она может себя одернуть или что-то еще.
О, Мария, зачатая без греха, Сделай так, чтобы я могла грешить без зачатия. Огюстина Броан (1824-1893).
Пятью неделями позже, пятница 13 мая 2011 год От навязчивых мыслей и ожидания неизвестности я полночи проворочалась на неудобной софе в детской комнате, отчего на утро выглядела вялой, как выжатый лимон. Судя по сонному лицу, кругам под глазами и бледным щекам можно было бы подумать, что мне нездоровиться. Изольда Бенедиктовна с гордо поднятой головой готовила себе кофейный напиток из корня женьшеня, делая вид, что и вовсе не замечает моего присутствия. Меня это нисколько не огорчало. Как по мне, так я бы с превеликим удовольствием забрала Елисея и уехала далеко-далеко, чтобы больше никогда не видеть ни «снежную королеву», ни Паулина, во всем потакающего матери. Хотя Паулин последнее время допоздна задерживался на работе, и мы почти не виделись, лишь по утрам обменивались парой слов типа «ах, горячий чай» и коронная фраза «всё, я пошел, пока». Поэтому присутствие, а точнее полное отсутствие мужа меня не так раздражало, как косые надменные взгляды свекрови. После легкого завтрака в угнетающей тишине, мы с Елисеем, как в любой будний день торопились покинуть пределы нашей квартиры, превратившейся в холодное неприветливое царство, повелевала которым сама Изольда Бенедиктовна – непоколебимая каменная леди. Майская погода за пределами серых стен радовала утренним щебетанием птиц, тонкими цветочными ароматами, наполняющими теплый воздух приятными нотками весны. Елисей радостно побежал на встречу к таким же маленьким мальчикам и девочкам, играющим во дворе детского сада под строгим присмотром нескольких воспитателей. Миленькая голубоглазая девочка в розовом платьице играла с куклой «Барби», нанося ей по всему голому пластмассовому тему грязевую маску. Малышка старательно облепила всю куклу слоем мокрой земли, приговаривая «так ваша кожа приобретет более здоровый вид!». Я невольно улыбнулась, наблюдая эту картину. И подумала, а что бы делала моя дочка с куклой. Грязевые ванны? Я не просто так думала тогда о дочке. Я была почти на 100% уверенна, что одесские романтические свидания оставили в моей жизни не только воспоминания. И постоянная усталость, и чувство тошноты свидетельствовали о каком-то гормональном нарушении, поэтому я перед работой заскочила в аптеку, чтобы купить тест на беременность. В офис я пришла, как всегда раньше всех, и у меня в запасе было еще, как минимум пять минут до начала сбора всего коллектива… Дрожащими руками я держала узкую полоску бумаги, не зная плакать или радоваться двум красным отметинам на ней. Две полоски – у меня будет ребенок! Смешанные чувства мной овладели в один миг. Я и смеялась, и плакала от счастья, чуть ли не подпрыгивала на месте. Люсьен Дюжесиль, ты станешь папой! – мысленно я уже представляла, как сообщу ему эту новость. Открываю телефонную книгу: А, Б… Л – Люся (как благоразумная женщина, я предполагала, что возможно муж или свекровь захотят проверить, с кем я разговариваю по телефону, поэтому номер Люсьена я записала под коротким женским именем «Люся»), вызов, тишина – «ваш абонент знаходиться поза зоною досяжностi». Разочарование, и горьких слез мне было не унять.
Гудки немого телефона
В молчании немого телефона стучит ускоренно мой пульс… и мы с тобою вопреки законам познали сладкой неги вкус.
Теперь бумажный тест расплатой за наши чувства выставляет счет… приобретение тебя и боль утраты гудками отправляются в полет.
Ты далеко... неизмеримо расстоянье от коридора до вершины, глубины, где каждый раз слова прощанья под звездным небом мне слышны.
Шум приближающихся шагов поставил меня перед необходимостью скрыть следы бушующих эмоций, умыться, улыбнуться отражению в зеркале и приступить к работе в последний рабочий день этой недели – пятнице 13-го мая. Я не суеверная, но именно тогда я боялась, что по поверьям древних культур, именно в этот день случится что-то неудачное, недоброе, что-то, что перевернет всю мою жизнь. Я предвидела выяснения отношений с Паулином и трепетно мечтала о разговоре с Люсьеном. Время. Как же долго оно тянется в ожидании, когда стрелки, как в изнеможении еле-еле передвигаются с места на место, когда телефон упрямо молчит, а чувства бурлящим океаном готовы выплеснуться на пустынный берег офисной рутины. Стихи, поэмы, очерки – все лишь бумага с текстом Times New Roman, когда я не вникаю в суть написанных творений, порывов чьих-то внутренних ветров. Все мысли глубоко засели в подсознанье, и разговоров о последствиях любовного романа с мужчинами уже не избежать. Изольда Бенедиктовна сказала бы, что большинство интрижек, увы, недолговечны, а вот ошибки, совершенные в моменты слабости, обычно носят пожизненный характер. Ошибка ли моё безумное увлечение поэтом-французом, но я благодарна судьбе и за те незабываемые моменты, подаренные романтическими апрельскими ночами, и за последствие той страсти, опьянившей нас. Я коротала время рассужденьями о чувствах, что не давали мне спокойно работать.
Телефон. Последний вызов. Снова ничего. Голоса в коридоре. Шаги. Я спустилась с небес на землю, ожидая, что кто-то должен войти в кабинет. Медленно опустилась фигурная ручка, блеснув желтизной металла. Мужские черные туфли коснулись ламината, и сердце забарабанило в груди, когда глаза мельком проскользнули по наглаженным стрелкам брюк, темно-сливовой рубашке, не застегнутой на две верхние пуговички. Огромный медвежонок озорной улыбкой смотрел на меня, крепко прижатый к телу. В другой руке был чемоданчик. И самое главное, этот мужчина был мой любимый Люсьен. Его глаза сияли: серые, большие, выразительные. Льняные волосы легкими завитками падали на виски, частично прикрывали уши, контрастировали с глубоким фиолетовым цветом воротника с удлиненными острыми кончиками. Губы! Я просто онемела от счастья, и так бы и молчала, любуясь его безупречной красотой, все еще не веря своим глазам. — Валенсия Викторовна, к вам посетитель, – оживленным голосом сообщила молоденькая девушка-секретарь, кокетливо улыбаясь в сторону Люсьена. — Да… Захлопнулась дверь, и мы одни. Все еще молча, я невесомым облаком плыла в распростертые объятья своего любимого. Его запах дурманил: фиалка и мускат! Даже коснувшись его плеч, я все еще не верила, что это не сон. — Валенсия, я больше не мог не видеть тебя, – между поцелуями лился его умопомрачительный тенор. – Я люблю тебя большего всего на свете, и в темноте, и в бескрайнем пространстве космоса. Ты самая прекрасная женщина во всей вселенной! — Я тоже тебя люблю, Люсьен. — Валенсия, – он не прекращал меня осыпать поцелуями, шепча о своей любви. – Мне необходимо быть с тобой рядом, видеть твою улыбку, дышать с тобой одним воздухом, жить с тобой одной судьбой! Лишь твои добрые глаза делают меня счастливым! — Я полдня звонила тебе. Ты был недоступен. — Я потерял телефон. Ночью сел в поезд, он был на месте, а утром… но это не важно. Главное, что я обнимаю тебя не в своих ночных фантазиях, а по-настоящему, ощущая сладость твоих губ и горящее дыхание. Валенсия! — Люсьен, у меня для тебя новость: ты скоро станешь папой! Я наблюдала за его реакцией. Сначала тишина. Переосмысливание услышанного, наверное. Глаза неподвижно смотрели, руки крепко прижимали, а губы постепенно растягивались в улыбке. Он смеялся, подхватывая меня на руки, и кружил в воздухе, чуть ли не прыгая от радости (как и я). — Я стану самым счастливым человеком! Да я и уже счастлив! А когда родится наш ребенок, я вдвойне счастливее стану! Как кот Матроскин! – добавил Люсьен, опуская меня осторожно и бережно, как хрустальную вазу на каменный пол. — Я только сегодня утром узнала, а подозревать начала еще две недели назад. — Как хорошо, что все именно так случилось. Теперь мы никогда не расстанемся, – Люсьен опустился на одно колено, держа меня за руку и покрывая её поцелуями. – Валенсия, ты окажешь мне честь, если станешь моей женой! Идем в ювелирный магазин!? Потом в кафе!? —Я бы с радостью, но я замужем. Люсьен помрачнел, роняя тяжелый вздох и поднимаясь во весь рост по-прежнему сжимая мои ладони. — Твой муж о нас ничего не знает? — Скорее всего – нет. — А о ребенке? — Ты узнал об этом первый. — А не может быть, что… – Люсьен не продолжил, вероятно, подбирая слова, чтобы не обидеть меня. — У меня с мужем давно нет отношений, если ты это хотел спросить. А в последнее время мы даже перестали и разговаривать. — Прости, я просто подумал… Я не хочу тебя ни с кем делить. Если бы ты знала, сколько раз я грустил о тебе, поднимая глаза в ночное небо. Любить тебя, не имея возможности обнять, это невыносимая боль. Боль разлуки. Что может быть хуже, когда представляешь любимого человека в чужих объятиях. А ты замужем. Но как же приятно было читать твои письма, осознавая, что ты есть на этой планете. Ты – человек, который любит и, оказывается, носит под сердцем частичку нашей любви. — О, Люсьен, ты не зря любовался звездами, потому что я делала то же самое. Я чувствовала себя такой одинокой и боялась, что наши отношения лишь иллюзия любви, увлечение, которому не суждено будет связать нас одной розовой ленточкой на тугой узел. Эта розовая ленточка как тот одесский весенний воздух: неуловимый, но творящий чудеса! Я боялась остаться в твоей жизни лишь коротким воспоминанием о двух страстных ночах. — Я боялся того же. Но судьба свела нас для того, чтобы мы были вместе. И зарождение новой жизни подтверждение тому. Мы будем мужем и женой. В горе и радости, в богатстве и бедности. Ты и я, и наши дети! Наша встреча не случайна. В этом жизненном хаосе мы как две половинки единого целого смогли обрести друг друга, понять и полюбить вопреки нормам морали о супружеской верности. Мы уже преодолели барьер измены, вкусили плод запрета, и теперь настало время объявить об этом миру. — Всему миру? — Начнем с твоего мужа, милая. С этой ночи ты больше не останешься с ним под одной крышей. Ты ведь станешь мамой моего ребенка, и я хочу и должен заботиться о тебе. — Ты хочешь, чтобы я сегодня же собрала вещи, но… — Никаких «но». Мы все решим, все обсудим, и никогда больше не расстанемся. Если бы ты знала, как я ревновал тебя к твоему законному мужу. Сердце сжималось от боли от одной только мысли что ты с ним, а не со мной. Опасение быть отвергнутым заставляло искать способы сохранить тот огонь, зажженный апрельской Одессой в наших сердцах. Я каждый день писал тебе стихи, с надеждой ждал ответа, я верил, – тихие нежные слова слетали с его губ, и казалось, что даже сердце стучит громче. – Я верил что чувство, сблизившее нас не просто страсть, а чистая и светлая любовь. — Да, я с тобой согласна. И даже хорошо, что мы живем в разных городах, так мы испытали наши чувства на прочность. Ведь только на расстоянии можно точно разобраться в себе, в первую очередь, чтобы отделить розовые мечты от реальности, отличить серьезные побуждения от флирта и игры в любовь. Меня огорчает только то, что я перешагнула через свой шестилетний брак, идя на встречу собственному счастью. — Это говорит о том, что у тебя есть совесть, человечность и широкая душа! —Я изменница и предательница. — Ты самая прекрасная женщина в мире! – Люсьен нежно обнял меня, целуя в мочку уха. – Не обвиняй себя в желании быть счастливой. В конце концов, если ты не была счастлива в браке, зачем же продолжать весь этот маскарад? Не лучше ли дать и твоему мужу шанс обрести свое истинное счастье? Ведь каждый человек имеет право на любовь. Каждый. И ты тоже. — Я хочу быть с тобой, Люсьен Дюжесиль, и ради нашего счастья я готова поставить все точки над «и» сегодня же вечером, – я настроилась решительно. — Сделаем этот шаг вместе, Валенсия Дюжесиль! – улыбнулся Люсьен, блеснув ровным рядом белых зубов. – Ты же возьмешь мою фамилию? — Думаю «да»! — «Да» возьму фамилию или «да» поговорим с твоим мужем вдвоем? — И то, и другое, Люсьен. Вот никогда бы не подумала, что в пятницу 13-го решиться моя судьба. Еще вчера мне жизнь казалась пыткой. Мне не хватало твоего пленительного взгляда, нежных рук и теплых ласковых губ, способных обжигать сладострастным огнем. Я жалела, что нет возможности быть просто рядом, но чувствовала в твоих стихах и письмах ЛЮБОВЬ! И сейчас я на седьмом небе от счастья! Ведь больше месяца прошло, а я как тогда 6-го апреля, хочу растаять в твоих руках. И словно мы не в офисе среди холодных стен, а на мосту Поцелуев под звездным небом Одессы! — Ты моя сказка, рыжеволосая бестия, похитившая мой покой! – и снова он кружил меня в воздухе, шепча о любви. – Я люблю тебя! Люблю! Люблю! — Люсьен, любимый, мы больше никогда не расстанемся! Никогда! — Никогда! Тебе нравится мишка? – Люсьен взял за ухо плюшевую игрушку и протянул мне. – Он почти такой, как тот одесский подарок. — Он еще лучше! Потому что его подарил человек, которого я люблю всем сердцем! — Любимая, – Люсьен нежно поцеловал меня, а потом посмотрел в сторону, где громко тикали настенные часы. – До которого часа ты работаешь? Я хочу сегодня еще успеть купить тебе колечко в знак своей любви. — Люсьен, рабочий день уже подходит к концу, но мне еще нужно будет забрать ребенка из детского сада. А потом, я даже не знаю, Паулин приезжает с работы очень поздно, не сообщать же ему о нас по телефону? — Постой, – Люсьен снова внимательно рассматривал стены, – ты говоришь, последнее время Паулин возвращается поздно и утром рано уезжает, и вы друг друга почти не видите, не общаетесь, так? Ваши отношения были такими же холодными и до творческого конкурса в Одессе? — Не совсем, я бы сказала, еще в начале апреля он просил меня бросить работу, стать домохозяйкой, родить еще одного ребенка, съездить с ним куда-нибудь в отпуск. Его мама тоже настаивала, чтобы я сидела дома, даже грозилась, что не уедет, пока я не рассчитаюсь. Она так у нас и живет до сих пор, хотя приехала якобы всего на недельку. А что? – удивилась я, наблюдала, как Люсьен рассматривает каждый угол. — Тебе не кажется, что твой Муж все знает о нас? Та женщина, уборщица в старом пальто, Мария, забыл отчество… — Григорьевна. — Вы больше не пересекались? — Нет, я больше её не видела. — Похоже, она и вправду шпионила за нами. Смотри, – Люсьен взял стул, поставил его в угол слева от двери, встал на него и сорвал с потолочного плинтуса маленькую серенькую пуговичку. Но это была никакая ни пуговичка, ни элемент декора, а беспроводная миниатюрная видео камера – серый квадратик с закругленными углами и красной точечкой в центре. Паулин следил за мной, подозревая в измене. Именно поэтому он еще больше отдалился от меня, – думала я. — Её нужно сейчас же разбить, – сказала я, выхватив камеру из рук Люсьена. Бросив её на пол, я безжалостно прокрутила каблуком по издающим хруст маленьким деталям, которым больше не удастся подсматривать и подслушивать ни за кем. — Нам нужно поспешить забрать малыша из садика, пока нас не опередили, – Люсьен взял меня за руку. – Идем. Думаю, сотрудники не огорчаться, что ты отпустишь их на 15 минут раньше?! — Да, сейчас, – нужно было еще отключить ноутбук и положить его в сумку. – Как он посмел установить в моем кабинете камеру? – возмущалась я, едва сдерживая накатившиеся от волнения слезы. — Успокойся, любимая, его тоже можно понять, – его рука накрыла мою, горячие поглаживания были нежными и ласковыми как всегда. — Ну конечно, это я во всем виновата. Я изменница, а он жертва. Поэтому ему все простительно? – я обвиняла мужа, но при этом чувство вины перед ним не давало мне покоя. — Все уладиться, милая, не переживай. Тем более тебе теперь нельзя волноваться, береги себя и нашего малыша, – голос Люсьена обладал удивительно успокаивающими свойствами, и я попыталась взять себя в руки. — Я готова, мы можем идти. Коллеги без тени стеснения рассматривали моего очаровательного спутника в яркой рубашке цвета спелой сливы. Ирина Сергеевна, даже одобряюще подмигнула, словно уже догадывалась, что этот сказочный принц уже давно похитил мое сердце и покой! Остальные были довольны, что рабочий день пятницы 13-го закончился немного раньше, и торопливо готовились как можно скорее подкрасить губки, расправить юбки, и вперед – домой в приподнятом настроении!
…Люсьен шел все еще с чемоданом и медведем, и всячески винил себя, что не остановился в каком-нибудь отеле и не оставил там личные вещи до того как начал искать адрес моего издательства. Он даже не мог взять меня за руку, потому что обе его руки были заняты. Запах борща витал в воздухе на первом этаже детского сада. Родители деток уже толпились в неуютном маленьком коридорчике в ожидании своих чад. Полная женщина в голубеньком халатике сразу заприметила нас с Люсьеном. Это была дежурная няня, в обязанности которой входило звать малышей, чьи родители уже за ними пришли. — Здравствуйте, мы за Елисеем Перольским, – не дожидаясь вопроса, с порога заявила я. — Детки кушают, ожидайте, – прозвучало в ответ. Ничего не оставалось делать, только ждать. А ожидание это весьма утомительное занятие, особенно когда страх и беспокойство держат в напряжении каждый мышц. Вдобавок ко всему собравшимся мамам и папам пришлось стать невольными слушателями одного длинного телефонного разговора, или точнее это было больше похоже на монолог. Громкий голос заведующей детсадом разлетался эхом по длинному пустынному коридору, куда родителей не пускали: «Это уже не первый случай, когда вы забываете забрать ребенка из садика. Одно дело если бы вы единожды по каким-то причинам задержались на три часа, а потом извинились, пообещав, что такое больше не повториться, мы могли бы войти в ваше положение. Но если вы систематически не забираете ребенка вовремя, при этом зная, что в 18.00 рабочий день воспитателей заканчивается, я вынуждена буду в конце рабочего дня сдавать вашего ребенка в детскую комнату милиции. Может, тогда вы перестанете забывать, что дети это в первую очередь большая ответственность родителей». Оказывается, некоторые родители умудряются даже забыть забрать ребенка из садика. Я же переживала, как бы не столкнуться лицом к лицу с Паулином, который вероятно уже знал о моих планах на ближайшее будущее, и он бы точно не забыл о Елисее. — Где же мой мальчик? Сколько можно кушать? – как же мне было неспокойно на душе. — Главное, что он еще не покинул стены детского сада. Так ведь? И мы обязательно его заберем. – Люсьен напугал меня еще больше. — А что если Паулин опередил нас? Я уже сорвалась с места, желая лично убедиться, что мой сын еще здесь, как Елисей появился, осторожно спускаясь по ступенькам. В его руках болтался полупрозрачный желтый пакетик с изображением двугорбого верблюда, что означало необходимость постирать мокрые штанишки. — Мамичка! – радостный крик Елисея стал лучшим вознаграждением за длительное ожидание. — Моё солнышко, – я обняла своего птенчика, – идем в раздевалку, я помогу тебе одеться! — Какой «касивый» мишка! Я «тозе такова хацю»! – и его пухлые ручонки потянулись к мягкой лапе симпатичного медвежонка. — Он твой, ну-ка обними его! Обхватишь? – Люсьен присел, вручая подарок размером больше самого Елисея. — Какой он «халосый»! – радовался малыш, прижимаясь к пушистой мягкой игрушке. Все наблюдали за трогательной сценой. Что может быть приятнее счастливых детских глаз, излучающих неподдельную радость?
… Его привлекательная машина – современный седан Almery остановился у обочины. Открылась дверца, и Паулин с лицом разъяренного быка выскочил, как ошпаренный. Он метнул к приоткрытой калитке, тяжелой походкой передвигаясь по плитке выложенной в шахматном порядке. — Это мой муж, – не скрывая испуга, взглянула я в серые и по-прежнему спокойные глаза Люсьена. За нами только-только захлопнулась дверь. И вот мы втроем стоим на пороге застывшие, как статуи. Казалось больше и нет никого: только мы и летящий на нас Паулин. Хотя по дворику детсада в тот момент не спеша проходила старенькая бабушка. Опираясь на трость, она медленно, но уверенно приближалась к нам. А позади, как смерч, несся рассерженный муж, устремленный дикими глазами на Люсьена. — Отойди с Елисеем в сторону, – шепнул непоколебимый голос, – дело принимает серьезный оборот. Елисей удивленно смотрел на своего отца. Обняв огромного медведя, малыш нерешительно последовал за мной, оглядываясь назад. — Только без глупостей, Люсьен, я прошу, – и больше я ничего не успела сказать, да и перекричать маты бешенного Паулина я бы не смогла. — Закрой глазки, закрой ушки, все будет хорошо, – просила я Елисея, повернув его к себе лицом и прижимая его голову к бедру. Старушка тоже начала кричать. Испуганным голосом, поднимая трость вверх, она сзывала людей на помощь, в то время как два прилично одетых мужчины, будто дети, катались по зеленому газону. Люсьен яростно защищался, позволив Паулину первому нанести удар костяшками широкого кулака в челюсть. Я боялась вмешаться в их драку, опасаясь и самой пострадать от рук обманутого мужа. И как назло, в это время в дворике не было никого, кто мог бы их развести в разные стороны.
Не избежать расплаты часа
Не избежать расплаты часа, и круг, начертанный судьбой, не разорвать как цепи трассы одной безадресной мольбой.
И два мужчины в одной стычке наперекор моим словам воспламеняются как спички, деля меня напополам.
Паулин угрожал расправой, грозился лично закатать Люсьена в асфальт. Казалось, их силы равны, и я еще больше забеспокоилась, что эта драка плохо закончится. Вот они уже снова на ногах. Оба злые, как волки, окровавленные, с разбитыми носами, но продолжают наносить друг другу увечья. Под ними поникли желтые нарциссы. И газон, и клумба стали им полем боя, рингом, с двух сторон огражденным решеткой забора и зелеными кустарниками. Неожиданно в руках Паулина появилась корявая сухая ветка. Он пронырливо вытащил ей из зеленых кустов, так словно она заранее была им там припрятана для подобного случая. И как опытный монах Шаолинь, он начал избивать Люсьена по корпусу: справа, слева, справа, слева. Тяжелые лязги ударов по телу больно было даже слушать. — Ты ведешь себя как ребенок, у которого отняли игрушку, – переводя дыхание, бросил ему в лицо Люсьен. — Это была моя любимая игрушка, – ответил Паулин, рассекая воздух тяжелой палкой, и нисколько не смущаясь, что подает своему же сыну дурной пример. Он промахнулся, и Люсьен сноровисто схватил за второй конец палки. Они боролись за право владеть единственным оружием в этом сражении. Снова падали и поднимались, не упуская возможности сделать противнику как можно больнее: ударить коленом в грудь, локтем по спине, кулаком в бровь.
И гнев обманутого мужа вдруг адским пламенем из глаз летит стрелой, вселяя ужас в его угрозы злобных фраз:
«Я не позволю стать счастливой с твоим поэтом молодым… была женой ты мне строптивой… не будет больше он живым.
Убью за грех и в наказанье за похищение тебя, за причиненные страданья жестокой правдой бытия».
Паулин во все горло орал, что убьет Люсьена. Он был уверен в своих силах и решительно кидался в драку. За невысоким забором образовалась кучка любопытных подростков. С тротуара, раскрыв рты, они с интересом наблюдали за происходящим. Бабушка с тростью, ускорив шаг и постоянно оглядываясь в сторону сцепившихся мужчин, громко возмущалась тем, что среди белого дня зрелые дядьки устроили разборки. Больше наблюдать безучастно я не могла. — Елисей, бегом обратно в садик, – уже не сдерживая слез отчаянья, я поспешила спрятать ребенка среди детей и за одно попросить двух пап, которых я видела в коридоре, помочь разнять дерущихся мужа и любовника. Мы вновь перешагнули порог детсада. А бабушка уже и успела поднять всех на уши. Повариха и одна нянечка первыми поспешили посмотреть, что же происходит за стенами детсада, да и только. Они вышли с помещения, устремив свои взгляды в угол зеленой лужайки, где на фоне густых кустов Паулин торопливо уходил по газону, волоча поврежденную ногу и, видимо, боялся на неё даже наступать.
Удары кулаками в челюсть… мой принц еще на высоте, а мужа хлещет злая ревность, твердя ему о правоте.
Я не желала ход событий до точки «игрек» доводить, и до минут кровопролитий мужчин хотела вразумить.
Меня уже никто не слышал, и в драке на глазах детей у обоих слетала крыша от возмутительных идей…
Дети и мамы, и папы выходили на улицу, и шли себе спокойно, даже не думая вмешиваться. Ступая по квадратным плиткам, они как неправильные шахматные фигуры просто шли вперед. — Остановите их, ну, кто-нибудь, – я перешла на громкий крик. И меня услышали. Лицо Люсьена было разбитым. Синяки и ссадины, кровь, размазанная по подбородку, багровые потеки по шее, испачканная и порванная рубашка – ужас. Он шел мне навстречу. Но Паулин резко и неожиданно снова набросился на него сзади. Люсьен ловко присел, поворачиваясь к врагу лицом и прикрываясь щитом из сильных рук. Увесистые тумаки снова посыпались градом. Тем временем к детскому саду подъехали еще две машины. Были ли это родители, приехавшие забрать детей, или случайные свидетели кровавой драки, я не знала. Но они не стояли истуканами и не проходили мимо, а сразу же поторопились разнять двоих «сумасшедших».
Потоком кровь на их рубашки стекала в страшной тишине, и капель спелые фисташки чернели в лучезарном дне.
Автомобили тормозили, прохожие полезли в бой... бессовестно, но полюбили друг друга этой мы весной.
Люсьен тоже довольно умело бил Паулина по лицу кулаками. После очередного удара, мой избитый муж упал на землю, свернулся клубком и закрылся руками. Он сдался. Помощь двух смельчаков не понадобилась.
Угомонились. Я так рада, что стихли лязги кулаков… а ярким пламенем из ада не возвращается любовь,
не избежать расплаты часа, и круг, начертанный судьбой, не разорвать как цепи трассы одной безадресной мольбой.
Те двое подбежали к Паулину, и мне до них больше не было никакого дела, как и до состояния мужа. Все внимание я переключила на своего рыцаря, широкоплечего сильного мужчину, доказавшего в честном бою, что он точно не даст меня никому в обиду. Я бросилась к нему. Мы бежали друг другу навстречу в солнечном дворике сада. Я смотрела в серые глаза, улавливая его двоякие чувства. В них были и проблески злых огоньков, и нежные ласковые эмоции, передаваемые мне всю глубину его любви и переживания. Я хотела тогда крепко обнять Люсьена, но он лишь взял меня за руки и остановил, не позволяя испачкаться о его рубашку. — Не бойся, всё будет хорошо, – на удивление уравновешенно говорил Люсьен, стараясь скрыть злость, но я то уже могла понимать его, словно мы знакомы вечность. — Можно я поухаживаю за тобой? У меня в сумочке есть влажные салфетки, – и я дрожащей рукой расстегнула тугой замочек и на ощупь стала искать нужное содержимое. — Где Елисей, – Люсьен присматривался к собравшимся на ступенях нянькам, среди которых и стоял мой малыш, крепко обнимая подаренного мишку. – Он видел как я бил его отца? — Надеюсь, что нет, – ответила я, вытирая пятна крови с его лица, – но то, что вы подрались, он точно понял. Глядя на вас, разве не понятно чем вы занимались? — Мне очень жаль, что все так вышло. Я бы не хотел, чтобы Елисей с первого дня нашего знакомства возненавидел меня. Его глаза смотрели печально то на меня, то в сторону Елисея. Люсьен даже краем глаза поглядывал на другой край газона, где Паулину уже помогли подняться. — Елисей еще маленький, он не знает что такое ненависть. И, кстати, нам нужно скорее отсюда уходить, я неловко себя чувствую под пристальным вниманием окружающих. — Забираем малыша, и едим в гостиницу… Таксист подозрительно окинул оком Люсьена, но ничего не стал говорить, было итак понятно, что он беспокоился за чистоту сидений своего авто. — На набережную р. Кальмиус, к гостинице «Эдем», – я невольно вспомнила нашу ночь в «Пассаже», и мне захотелось её повторить. Но уже не на берегу Черного моря, а в живописном уголке Донецка. «Эдем» возвели на пересечении деловых маршрутов в центральной части города. Поэтому из окна автомобиля Люсьен мог полюбоваться новыми строениями торгово-развлекательных центров, парков. А главное, я показала ему гордость Донецка – один из лучших в Европе стадион класса люкс «Донбасс Арена» с шикарной парковой зоной, садом камней, цветочными клумбами, фонтаном в виде вращающегося футбольного мяча. Похоже, в тот день как раз проходил матч, потому что площадь была наводнена фанатами в черно-оранжевых шарфах и масках кротов. — А у вас весело! – Люсьен поглядывал через стекло. — «Потому со много дядей хотят по улицам с желто-черным лицом?» – спросил Елисей, пристально смотря в глаза Люсьену, словно хотел спросить «а почему у тебя лицо наполовину фиолетовое, почти как рубашка». — И поэтому тоже! – Люсьен нежно взъерошил светлые волосики Елисея, задержав свой ласковый взгляд, прежде чем потянуться рукой к моим сережкам. Его горячие пальцы с опухшими костяшками и стертой кожей легонько поправили запутавшуюся в рыжих локонах удлиненную серьгу с пятью жемчужинами на цепочках разной длины. Потом Люсьен осторожно тронул подбородок, вроде бы прося разрешения взглянуть и на вторую сережку. Я предоставила ему и такую возможность. Возбуждающие прикосновения распалили огонь моих чувств. Волна страсти прокатилась по всему телу, умиротворяя волнительные мысли. Но мне нужно было подумать обо всем случившимся в этот непредсказуемый и богатый на события день. В одночасье моя прежняя жизнь стала перечеркнутым листком бумаги. То, что имело значение, потеряло всякий смысл, оставив лишь необходимость расставить все точки над «и». Документы, личные вещи – по сути, у меня ничего этого нет. Зато есть два любимых и любящих меня мужчины: Люсьен Дюжесиль и Елисей Перольский. Но чтобы расставить все по своим местам, мне как минимум придется еще не раз столкнуться и с Паулином, и Изольдой Бенедиктовной, которая как чувствовала, что есть во мне предпосылки неверности. Как же я не хотела даже представлять драматические сцены в исполнении «его величества». — Гостиница «Эдем», – монотонно произнес водитель, – с вас 50 гривен. — Секундочку, – я остановила Люсьена, который явно хотел достать портмоне. – Возьмите, – я опередила своего пострадавшего возлюбленного, так как моя сумочка была у меня на коленях, и мне не пришлось долго искать в ней кошелек. — Всего доброго, – вежливо произнес седовласый водитель, положив купюру в боковой карман джинсовой потертой ветровки. — Всего доброго…
«Эдем» не зря так назвали. Это было действительно райское место, оазис промышленного мегаполиса, расположенный вдали от шумных транспортных развязок Донецка. Пятиэтажное здание, отделанное кирпичом песочного цвета, утопало в густой зелени декоративных кустарников, роскошных клумб и безупречных газонов. В оформлении фасада тесно переплетались классические и современные дизайнерские решения: высокие колоны средневековых дворцов и лепка, и пластиковые зеркальные окна, сливающиеся в семь стеклянных полос, между которых и стояли могучие необъятные колоны. — Красивое здание, – Люсьен, как и я любовался отражением голубого неба в зеркальных стенах. — Да, только здесь и цены «красивы», – я взяла Люсьена за руку, – на сколько дней остановимся здесь? — У меня отпуск две недели, Валенсия, – он опустил свой чемодан на тротуарную плитку, и повернулся ко мне лицом. – Я хочу увезти тебя с собой в Житомир, как только ты уладишь свои дела с издательством и мужем. — На это может понадобиться гораздо больше времени. Если управление издательством я еще могу переложить на чужие плечи хоть сегодня, то подать на развод без паспорта я точно не смогу. В первую очередь мне нужно забрать свои личные вещи из квартиры, но не сегодня. Пусть Паулин остынет немного. Может, завтра, – рассуждала я. — Так, думаем дальше, – продолжил Люсьен. – Если у тебя на руках будут все документы, подать на развод ты сможешь уже в понедельник. Значит, до понедельника мы остановимся в гостинице, а потом видно будет. Возможно, во вторник мы будем уже в Житомире. — А если Паулин в отместку не пустит меня даже на порог? – подумала я вслух. — Вызовем милицию и устроим ему большущий скандал, так чтобы надолго запомнилось! – Люсьен на удивление еще и находил силы шутить. —Ты такой оптимист! Идем уже! И мы пошли … Из предложенных категорий номеров мы выбрали обычный номер Triple с тремя отдельными спальными местами (30$ - сутки). Администратор, женщина в возрасте любезно выдала нам ключи, бросая жалостливые взгляды на Люсьена. Она не задавала лишних вопросов, но по глазам было видно, что такие клиенты здесь редкость. Выглядел, конечно, Люсьен не как солидный мужчина, а скорее, как избитый студент, и вероятно, что никто бы не подумал, что у этого бедного студента портмоне туго набито зелеными купюрами. А как только Люсьен расплатился, продемонстрировав свои средства, администраторша сразу учтиво защебетала, как голосистая канарейка: — Кроме того, дорогие гости нашего райского уголка, для удобства постояльцев на первом этаже ежедневно с 7.00 до 23.00 ч открыт супермаркет, в котором можно полноценно поужинать, не выходя за территорию отеля. У нас очень хорошие повара и широкий ассортимент блюд. Особенно жильцы очень хвалят хлебобулочные изделия наших пекарей. Советую обязательно попробовать! (Она даже в лице изменилась, настолько уж мило стала моргать длинными ресницами, рассматривая фигуру Люсьена, наверно, представляла его без синяков и ссадин, и в чистой наглаженной одежде.) Если что надо, обращайтесь! Кстати, у нас и аптека есть! Может, вам нужно купить мазь от ушибов или еще что-то, – вот какую силу над людьми имеют деньги (если в кошельке пусто, на тебя смотрят сверху вниз, в лучшем случае с жалостью, а в худшем – с призрением, а если ты с деньгами – сразу улыбаются и стараются угодить). В «Эдеме» можно было спокойно и полноценно и отдыхать, и работать. В здании отеля для этого предусмотрен конференц-зал, а в каждом номере кроме кондиционера, есть доступ к бесплатному высокоскоростному Интернету, спутниковое телевидение и даже мини-бар (любой каприз за ваши деньги). Так что для романтического вечера нам нужно было лишь пораньше уложить спать Елисея. Гулять по Донецку в огнях ночных фонарей и в свете ярких неоновых вывесок мы и не собирались. Но показать Люсьену город я все-таки хотела, но по стечению обстоятельств, прогулку нужно было отложить.
… После принятия душа мой герой выглядел немного лучше. Я поухаживала за ним: нанесла тонким слоем лечебную мазь и на лицо, на тыльную сторону правой ладони, на плечи, синеющие от сильных ударов Паулина, который колотил Люсьена как боксерскую грушу. Елисею со временем наскучило носиться с медведем, и он стал задавать вопросы: почему мы не дома, где папа, а почему дядя Люсьен и папа дрались и т.д. Естественно, рассказывать пятилетнему ребенку все нюансы наших супружеских разногласий я не собиралась. Я отвлекла его разговорами о виде из окна. И мы втроем смотрели на возвышающиеся над зеленью деревьев купола Свято Преображенского Кафедрального собора, на красочные островки разноцветных цветов, декоративные кусты в форме различных фигур, застывших в лучах заходящего солнца. А после ужина в кафе, расположенного в зоне супермаркета, мы с Люсьеном по очереди рассказывали Елисею полтора часа сказки, пока он наконец-то не сомкнул глазки, погружаясь в сладкий сон. — Спит! Мой малыш! – я говорила шепотом, боясь разбудить свое чадо. Я заботливо укрыла Елисея одеялом. Веселый мишка, расставив мягкие лапки, как две подушки, занял дежурное место в ногах сына, как бодрствующий голубоглазый охранник. — Спит! Ты каждый раз так долго улаживаешь его спать? – Люсьен тоже говорил шепотом, маня меня взглядом на кровать. — Нет, что ты?! Обычно я ложу его в постель, читаю или рассказываю одну сказку на ночь, а потом тушу свет, и он сам засыпает, – ответила я, присаживаясь рядом с Люсьеном на краешек мягкой кровати. Его рука скользнула по кофточке, и я, невесомым перышком легла в пушистые облака синтепонового одеяла. Страстные губы оставили влажный след шее, а потом наши уста слились в опьяняющем поцелуе. Но ненадолго. Люсьен приподнялся, загадочно оглядываясь по сторонам. Идеально ровные стены, окрашенные в тепло-розовые тона, поблескивали, местами отражая приглушенный свет двух бра в виде сиреневых колокольчиков. Черный квадрат огромного окна был скрыт полупрозрачной органзой-хамелионом, меняющей цвет в зависимости от углов освещения. Абстрактные лепестки на тюли золотистыми красками напыления создавали иллюзию объемных рисунков полевых цветов, застывших во времени. Ламбрекен цвета заката глубокими воланами и легкими облаками голубых широких лент красовался вечерним небом над колышущимися травами органзы. С полотна над широкой двуспальной кроватью, обрамленного декоративной деревянной рамкой, на нас смотрела подведенными черными глазами жрица египетского царства. Её волосы цвета оперения ворона резко контрастировали с белизной молочной ванны, украшенной горящими свечами и крупными бутонами алых роз. Лепестки красными корабликами бросили свои якоря в молочном океане, и восточная царица с соблазняющим взглядом, так и застыла, по прихоти художника протягивая руки, словно маня своего фараона. А мой малыш под цветочным одеялом крепко спал на тахте, удачно размещенной в углу. — Валенсия, позволь ненадолго отлучиться, – тихонько произнес Люсьен, встав с постели. — Ты куда? – спросила я после того, как поняла, что Люсьен собирается покинуть номер. — Я быстро. Немного таинственности, ожидания, и я скрашу наш романтический вечер небольшим сюрпризом, как сладкой вишенкой украшают молочный коктейль! – интригующе заявил мой принц, засовывая портмоне в задний карман тонких брюк. — Не надо никуда идти, ты и есть моя сладкая вишенка! – хотела я его остановить, но Люсьен решительно хотел что-то купить. — Я хочу скрасить этот вечер восхитительными эмоциями, – улыбнулся Люсьен опухшими губами, – день был трудным, настало время отдыха. Легкий поцелуй, и мой возлюбленный скрылся за деревянной дверью. Я провернула ключ на один оборот, и еще раз внимательно оценила наш номер. Снимая надоевшие серьги, присела на край кровати. В голову опять рвались серые мысли: Если бы Люсьен не приехал ко мне в офис, я бы ночевала дома. Паулин снова приехал бы поздно, и мы увиделись бы только наутро за чашкой чая. Мы так и играли бы роли семейной пары, создавая лишь видимость тлеющих угольков семейного благополучия. На самом деле все чувства давно перегорели. И рано или поздно нужно было бы все расставить по своим местам. Тем более что я ждала ребенка не от мужа, и Паулин, оказалось, с самого начала знал о моем предательстве, но прятал голову как страус из мультфильма в песок. На что он надеялся? Наверное, что поэт-француз лишь увлечение? Что я забуду короткий роман, и все будет по-прежнему? И он был готов с этим жить? Чужая душа потемки. А там еще и Изольда Бенедиктовна, как пить дать, приложила свою леденящую руку. Я не удивилась бы, что идея установить у меня в офисе миниатюрную камеру наблюдения принадлежала именно ей, – размышляла я в тишине гостиничного номера.
Тук-тук-тук, – кто постучал в дверь. Я на мгновение испугалась, но оперный голос Люсьена, пусть даже он говорил тихо, меня успокоил: «Валенсия, это я!» Его счастливый взгляд серых глаз сразу перечеркнул все грустные мысли. И пусть лицо моего героя выглядело как у гладиатора после ожесточенной схватки с саблезубым тигром, Люсьен был великолепен. В его руке благоухали розовые розы – букетик из семи пахучих цветов без излишних оберток, пленок и бумаги. Только цветы – прекрасные и колючие. Он протянул мне розы со словами: «Осторожно, милая – шипы». Заботливый, нежный, самый лучший! – восхищалась я, вдыхая тонкий аромат. — Спасибо, Люсьен, они такие красивые! — Их красоте с твоею не сравнится, моя богиня, свет очей, царица! – протяжным голосом Люсьен мне делал комплименты, и мне казалось, что и щеки у меня порозовели в тон нежных лепестков подаренных цветов. В другой руке желтел пакет, наполненный, как мне показалось, фруктами. Но Люсьен не спешил мне больше ничего показывать, и шепотом, едва удерживая интригующую улыбку, предложил мне принять душ, пока он подготовит для меня самый главный сюрприз. Я последовала его совету, точнее просьбе дать ему хотя бы 5 минут на приготовление нашего романтического праздника… Красивый столик со стеклянной столешницей, что изначально стоял на своих фигурных металлических ножках у стены между нашей кроватью и тахтой, где сладко посапывал Елисей, теперь занял центральное место у изножья широкой кровати, усыпанной розовыми лепестками. Высокие красные свечи в красивых подсвечниках, изготовленных в классическом стиле, горели, наполняя комнату приятным и нежным ароматом бергамота, дарующим покой, а танцы огоньков в полумраке восхитительно разыгрывали воображение. Кому-то, может быть, не хватало бы медленной музыки для полного ощущения интимной обстановки, но у нас похоже эта музыка звучала в душе. В двух бокалах искрилось шампанское, над разбросанными и по столу розовыми лепестками возвышалась коробка шоколадных конфет, тарелка с фруктами, блюдечко с миндальными орехами и небольшой торт в форме сердца. Белые салфетки лежали треугольником на белых тарелочках. Справа от каждой был и нож, а слева вилка. — За нас, любимая! – Люсьен протянул мне бокал, и мы впервые выпили на брудершафт. На мне кроме белого гостиничного халата были только комнатные тапочки мужской расцветки в крупную клеточку. Без каблуков я была ниже Люсьена на целую голову, и в его объятиях я чувствовала себя птенцом под материнским крылышком. Жестом, стараясь лишний раз не нарушать тишину, а вместе с ней и сон ребенка, Люсьен пригласил меня присесть. — Давай съедим по кусочку сладенького тортика, а потом сыграем в одну игру, – с горячим дыханием шепот слетал с его губ. — Что за игра? – удивилась я. Но когда я подняла салфетку со своей тарелочки, руки невольно остановились. Я замерла, любуясь блеском обручального колечка, отражающего красные огни свечей золотыми бликами на белую гладь фарфора. — Это тебе, моя милая Валенсия, в знак моей любви и безграничного счастья по поводу самой приятной новости, которую только может преподнести женщина любящему мужчине – сказать, что он станет папой! — Любимый, ты такой романтичный, как принц на белом коне, как рыцарь из доброй сказки! Его посиневшие пальцы, наверно, с болью сжимались, но Люсьен бережно взял мою правую руку и легким движением снял с безымянного пальца старое тонкое кольцо, надев вместо него новое колечко шириной около 5-6 мм, украшенное круглыми светящимися камнями по всей окружности. А обручальное кольцо, надетое более 6 лет назад на мой палец Паулином, так и осталось лежать на краю стола. — Я люблю тебя, Валенсия! — Я тоже тебя люблю. Потом мы играли в интересную и возбуждающую игру – в кубики желаний. На каждой грани голубого небольшого кубика было написано, что нужно сделать, глаголы: погладить, помассировать, поцеловать, лизнуть, укусить… А на втором кубике были написаны части тела. И я, и Люсьен бросали по одному кубику. Тот, кто бросал голубой кубик, выполнял написанное действие. Например, поцеловать животик, лизнуть шею, помассировать ухо, укусить губы. После такой игры невольно захочется продолжить доставлять друг другу удовольствие, чтобы в итоге испить до дна чашу грации и блаженства в объятиях своего партнера, и, не закрывая глаз, черпать энергию бушующей любви, отражающуюся в зеркалах наших душ. Это незабываемые моменты, когда искрами бенгальских огней светятся глаза любимого человека!
Поцелуи при звездах
Самую я сладкую конфетку блеском ночи с приоткрытых губ сорвала устами, словно с ветки аромат черемухи. Вокруг
пели соловьи негромко песни, королева звездная с вершин, опускаясь серпантином лестниц, собирала музыку в кувшин.
Жаром поцелуя губы пахли, шоколадом горьким, а на вкус возбуждающим концом спектакля, восхищением, огнем. И грусть
синей зачарованной богини, проливающей печаль в окно волшебством едва заметных линий, опьяняла красотою, но
трезво я срывала поцелуи блеском ночи с приоткрытых губ, прогоняя сонную тоску, и забывая обо всем вокруг.
И огнями звезды нам светили, позволяя видеть все во тьме: руки, что в сплетении застыли, губы-карамельки, как во сне.
наконец то я добралась чтобы написать отзыв. все не получалось выкроить нормально время. прочитала я еще тогда когда ты выложила, но не было времени (сама понимаешь, праздники и все такое). с одной стороны мне конечно же нравится, но я как-то не люблю когда все так гладко. ну слишком уж поэт какой-то идеальный, слишком хороший. аж приторно сладкий, мне такое не нравится, я люблю людей с недостатками. ведь недостатки, если они правильно употребляются становятся особенностями характера, а человека красивым делает именно неповторимый характер (блин, как сказала то! теперь надо записать себе в блокнотике, не думала что такие умные вещи могут мне в голову прийти). кстати, тот момент, что она забеременела как-то не удивил, я такое предполагала. ну и реакцию мужа и свекрови тоже. мне интересно чем эта история кончится. кстати, так, просто мысли - заметила что мне не нравятся хеппи=энды, но когда я влюбляюсь в героев, то если все кончается плохо - расстраиваюсь.а такое бывает редко, как оказалось
Поскольку ты многое предугадала - наверняка и знаешь, чем закончится :)
Недавно прочитала книгу Джоржетт Хейер "Арабелла" (ты же не выставляла продолжение своей истории). Так вот: начало было среднестатистическое (я заранее знала что будет и чем закончится, и оказалась совершенно права), но потом мне настолько понравилось, что я с 20:00 до 01:00 читала. Все было предсказуемо, но живость описаний мне очень понравилась. И что удивило - любовный роман без единого эпизода с сексом! В общем, порой не главное планировать эффект неожиданности! А вот описывать подробно и в то же время интересно - надо уметь. (Надеюсь, когда-нибудь получится!)
Быть влюбленным – значит, быть в бешенстве при здравом уме. Публий Овидий Назон (43год до н.э. – 17 или 18 год н.э.)
14 мая 2011 год Субботнее майское солнце ранними лучами весело проскочило сквозь сияющую органзу, и свет разлился по всей комнате. Лучики играли на атласном банте плюшевого мишки, отражая озорные огоньки на розовые щечки маленького спящего принца – моего Елисея. Настал новый день, главной задачей которого было забрать личные вещи с квартиры мужа (хотя она была такая же его, как и моя) без лишних разговоров и выяснения отношений… Сразу же после завтрака мы втроем собрались сходить за документами к Паулину, за одно и прогуляться по Донецкому парку. Елисей радостно прыгал по дорожкам, срывал желтые одуванчики, ковром устилающие зеленые полянки, показывал пальчиком на гнезда сорок, свитые на старых высоких акациях, интересно поднимал голову вверх, наблюдая за стаями прилетевших птиц. А мы с Люсьеном продолжали свое знакомство, познавая друг друга все больше и больше. — Что ты думаешь вообще о семейной жизни? Даже не о нас с тобой, а образно? У тебя ведь уже был опыт в этом деле? – спросила я, когда мы присели на лавочку, сидя на которой можно было кормить белых лебедей, подплывающих к берегу Кальмиуса. — Будучи еще семнадцатилетним подростком, я думал, что никогда не женюсь, рассчитывая, что можно прекрасно прожить всю жизнь и без семьи: без грязных пеленок, бессонных ночей и вечно недовольной жены! – Люсьен весело улыбался, сняв черные очки, не побоявшись останавливающихся взглядов на его избитом лице таких же отдыхающих у набережной, как мы. — Твоя жена была монстром в юбке? – рассмеялась я, представляя толстого гнома в несексуальном халате, на голове бигуди, в руках скалка, а на лице маска из белой глины, и недоброжелательный взгляд говорит вместо не шевелящихся губ что-то типа «не подходи – покусаю!» — Не то чтобы прямо-таки монстром, но я женился на ней только из-за мыслей, что пора сменить холостяцкую жизнь на семейную. Не под влиянием бушующей любви, не по зову сердца и души. Нет. Видимо, я боялся остаться отшельником, поэтому и сделал предложение одной актрисе малого театра. Но она была мне явно не пара, – как-то грустно добавил Люсьен, бросая кусочки сдобной булочки в воду. — Как ты это определил? – сорвалось с моих губ. — У меня в Киеве есть однокомнатная квартира, там мы и жили на протяжении немногим более года. Но если изначально там был творческий беспорядок, то после свадьбы и вплоть до развода вечный хаос на правах хозяина стал царить в нашем «семейном гнездышке». Актриса. Что с неё взять? Ей не было дела ни до куч стирки, ни до гор немытой посуды, крошки со стола ей даже некогда было смести, – Люсьен явно был недоволен. — Так ты женился, потому что тебе нужна была домработница, которая еще и по совместительству должна была ублажать тебя по ночам? – я вовсе не собиралась никого ни защищать, ни упрекать, но говорила, как всегда, что первое приходило в голову. — Мне нужна была жена, способная не только скрасить своим присутствием долгие зимние вечера, но и поддерживающая домашний уют и порядок в доме. А выходило так, что в пустом холодильнике плесенью покрывались стенки; а носки если сам не постираю, то наутро одеть будет нечего; а на кухне под мягким уголком постоянно скапливалась энная партия пустых бутылок. И что толку от такой жены? — Она еще и пила? Сама? Или у вас каждый вечер был романтическим, как у нас вчера? – мне неприятно было представлять Люсьена в компании посторонней женщины, я ревновала. — Нет, если каждый вечер будет романтическим, со временем и это надоест. А она любила выпить. И в одиночестве, и в компании со своими подругами-актрисами. Я же не получил того, чего ожидал от семейной жизни. Посоветоваться с ней как с другом было невозможно, друзья тоже не стремились проводить со мной свободное время, им было попросту уже не до меня: жены, дети. И только я был одинок, не смотря на штамп в паспорте, который по сути ничего не изменил в моей жизни. — Неудачно ты выбрал себе спутницу жизни, – с грустью я констатировала факты, и мне было жалко Люсьена: он хороший человек, и заслуживает на счастье. — Да, мне не хватало второй половинки изначально, но и жена не стала мне спасательным кругом от моего одиночества. А я ведь надеялся на крепкую семью, я хотел детей, – Люсьен умиленным взглядом наблюдал, как радуется Елисей стаям белых лебедей, как хлопает в ладоши, подпрыгивая пружинкой на месте. – В итоге я завел кошку, которая исцарапала все обои в квартире, съела единственный комнатный цветок, при этом еще и перевернула горшок на пол и разгребла всю землю по кухне. Кошка тоже меня не очень то радовала, хоть и любила тереться о мои ноги, мурлыкала, но однажды она пропала. Я не хочу голословно обвинять бывшую жену, но, по-моему, это она отправила мою Белу в путешествие, из которого не возвращаются. Больше животных я не заводил, и с Мариной (женой) в скором времени развелся. — У меня тоже была кошка Мурчела, – вспомнила я свою серую любимицу, исцарапавшую мне лицо перед своей смертью. – Но моя свекровь «доброй души человек» отравила её. Я тебе вкратце рассказывала тогда в Одессе. — О, да! Моя бедняжка, я помню твою исцарапанную щечку, – Люсьен нежно обнял меня и потрогал по животику. – Я думаю, когда наш малыш подрастет, мы заведем ему кошечку?! — Но только когда наш малыш сам научится проситься на горшок. Не раньше! – Люсьен положительно кивнул, соглашаясь. — Если бы ты знала, как я о тебе мечтал! Как долго я ждал встречи с тобой! Сколько бессонных ночей провел, рисуя твой божественный образ. А, засыпая лишь под утро, я тут же просыпался в холодной поту из-за очередного кошмара, в котором между нами появлялась широкая пропасть. И её не преодолеть, не перепрыгнуть, и мы тянем друг другу руки, но расстояние между нами увеличивается, ты все дальше и дальше. А потом высокие волны накрывают меня с головой, и я тону в потоке бушующей стихии. Но твои очаровательные глаза до самого конца наблюдали за мной сквозь голубую пучину, – Люсьен так увлекся, что, рассказывая, смотрел сквозь меня, словно его страшный сон стоял у меня за спиной. — А до нашего знакомства тебе не снились кошмары? — Кошмары? Да, но это так давно, как и мои мысли относительно нежелания жениться во что бы то ни стало. Еще в юношеском возрасте я очень переживал по поводу внешности. Мне не нравилось своё отражение в зеркале, я страшно комплексовал из-за веснушек, которые каждую весну с приходом солнца усеивали мой нос и щеки, а потом появились еще и прыщи. Я боялся, что молодые и интересные девушки будут смеяться надо мной. И мне тоже снились мучительные кошмары, и я просыпался от заразительного женского смеха, доносящегося в глубь сознания из обрывков сна. — С проблемой недовольства внешностью, наверно, сталкиваются все подростки. Это нормальное явление. Зато теперь, если не учитывать во внимание синяки и ссадины, ты «Красавчик» с большой буквы! – ответила я, и Люсьен рассмеялся, нежно сжимая мои ладони. — Я помню как-то после просмотра в кинотеатре одного фильма с Жан-Клод Ван Даммом в главной роли, я захотел быть похожим на него, чтобы девушки восхищенно ахали при виде моих мышц! – Люсьен опять смеялся. – Фильм назывался «Уличный боец». Не смотрела? Это так давно было. — Уличный боец? Не помню, – но образ Ван Дамма мне и самой нравился. — Это было в 1994 году. Мне тогда исполнилось 17 лет. А тебе, – Люсьен мысленно что-то прикинул в уме. — А мне только 9 было, я тогда еще куклами игралась, а не боевики смотрела! — Забавно! Да?! Вспоминать то, что было так давно. — Да, с детством всегда связано много приятных воспоминаний! И даже если тогда нам что-то казалось катастрофически серьезным, например, как надуманная проблема с внешностью, то теперь эти мысли вызывают улыбку на лице…
Мы еще какое-то время сидели на лавочке, наблюдая, как красивые белые птицы поедают сдобные кусочки свежей булочки, и вспоминали о своем прошлом, приоткрывая завесу тайны друг перед другом… Звонок в дверь. Тишина. Я пришла домой как нежеланная гостья, которую к тому же не торопились пропускать за порог. Люсьен и Елисей были рядом, и в глазах ребенка отражалось непонимание, он словно хотел спросить, почему я не открываю дверь своим ключом, но молча наблюдал, что же будет дальше. Вскоре послышались шорохи, и недовольные возгласы не заставили себя ждать. Изольда Бенедиктовна всячески отговаривала Паулина открывать дверь, не брезгуя простонародными выражениями, не свойственными королевским особам. Но все-таки дверь перед нами распахнулась. Паулин стоял с гордо поднятым волевым подбородком. Беглого взгляда мне хватило, чтобы рассмотреть его лицо, отдающее густой синевой. Левый глаз распух, как и нос, который казался круглым как картошка. Руки были недовольно сложены на груди крестом, ноги на ширине плеч. Синий халат в красную полосочку прикрывал колена, но обширный кровоподтек на его левой ноге был отчетливо виден. Тапочки с висячими заячьими ушками и милой мордашкой, надетые на черные носки, никак не сочетались со злыми глазами Паулина. Свекровь же была как всегда на высоте. Наверное, она либо куда-то собиралась или, наоборот, уже вернулась после выхода в свет. Голубое платьице строгого фасона в её любимом классическом стиле подчеркивало синеву сверкающих молниями глаз. Губы поджаты, брови вразлет высоко подняты. На вытянутой шее так и пульсировала зеленеющая жилка, пока она не дала воли эмоциям.
— Ну что изменница явилась? И «Дюжесиля» привела? Бессовестная! Не постыдилась Наставить мужу ты рога?! – шипела голосом змеиным свекровь, свой шарфик теребя. — Давайте только без скандала, ребенок смотрит же на нас, а вы тут время не теряли, отрепетировали, класс! – Я с Елисеем проскочила в проем открытой нам двери, а вот Люсьена не пустила Изольда за порог пройти. — Жди там, я не позволю Дом сына ложью осквернять, А ты, Валюшка, поскорее Спеши вещички все собрать, Чтоб духу твоего отныне Здесь больше не было, учти Что за измену Паулину В аду гореть, таким как ты…– Я, стоя прямо в коридоре Сняла сережки и кольцо, читая злобные укоры у «королевы» налицо. — Прими назад свои подарки, Своей их маме подари, – И грациозно мимо арки Я поспешила за своим: Собрала быстро документы, Свекровь стояла за спиной Холодным камнем монумента Следила трепетно за мной. — Что ты берешь? Так вижу: паспорт, свидетельство о браке… код… Так понимаю что сама ты Подать решила на развод? — И на развод, да и не только: На алименты, и к тому ж Ведь от имущества я дольку Имею точно так, как муж! — Как совесть только позволяет И на раздел претендовать? Ведь это ты, табу не зная, К другому прыгнула в кровать! — Любовь важней всего на свете, И Дюжесиля я люблю, Не удержать руками ветер, На зов сердечный я иду. — Да чтоб тебя на сковородке Сжигали черти в судный день, Сухарь в блистающей обертке, Неверный блеск твоих очей… — Все! Не надо сильно кипятиться, Старушкам это ни к чему, К тому, что было возвратиться Увы, я больше не хочу, – Одежда собранны и вещи, И мой любимый аромат, Что Паулин на праздник женщин Дарить всегда был очень рад… — Я говорила Паулину Чтоб был с тобой он на чеку, А он лишь гнул за деньги спину Чтоб содержать тебя в соку! Неблагодарная особа! Но помни, что Земля кругла! Да чтоб тебя озноба Схватила горечью стыда! — Всего хорошего, свекрушка, Приятно было поболтать, Ваш сын для вас всего игрушка, Не надо им так помыкать, Не заставляйте одеваться Его как графа тех времен, Чтоб гордо в силе убеждаться Своих пристрастий к слову «трон». —Жабо из самых тонких кружев О вкусе правильном гласит! — Но веер на груди не нужен! От вас скорее нужен щит! – И тишина. Устала спорить Со мной свекровь, кривя душой, А Паулин убитый горем, Молчал как камень неживой. В квартиру дверь была открыта, Люсьен меня спокойно ждал, Лишь отражая гнев гранита, Что Паулин из глаз метал. — Увидимся в суде, до встречи, Сказала я через порог… Дышать мне сразу стало легче, За мной захлопнулся замок.
