Ожидание смерти хуже самой смерти – одна из старейших мудростей… по крайней мере, так считается. На деле же все определяется тем, как сам человек относится к этому явлению. Для кого-то смерть – это трагедия, это самое худшее, что может с ним произойти, это нечто настолько ужасное, что человек лучше согласится терпеть самую невыносимую боль, но лишь бы только оставаться в живых. Для кого-то же смерть – это избавление, это свобода, это долгожданное завершение того бессмысленного и полного страданий существования, которое он вынужден вести, и которое он не выбирал. Один мудрец сказал: “в мире нет проблем, есть лишь наше отношение к ситуациям”. Оптимисты берут эту истину на вооружение, и стараются ко всему относиться с юмором и с некоторой долей философии. Насколько хорошо у них это получается – судить им самим, но, наверное, никто никогда не станет отрицать того, что в природе любого человека всегда есть в наличии определенные рецепторы, которые чувствуют боль – как физическую, так и душевную. Эти рецепторы всегда будут работать по заданной программе, и они всегда будут воспринимать раздражение. И существуют вполне конкретные вещи, которые, совершенно естественно, будут вызывать эту боль и причинять страдания. Так уж сложилось – это закон. По большому счету, вся философия, все идеологии людей, различные типы восприятия жизни, типы отношения к жизни, принципы медитации и достижения Нирваны, идеология панк-культуры, пессимизм, оптимизм – это всего лишь некие защитные механизмы, придуманные человеком, и которые помогают ему уходить от своей боли. Все это создано, для того, чтобы обмануть, обойти систему работы рецепторов, которые чувствуют раздражение. Медитация – хороший способ: просто игнорировать эти рецепторы, забыть вообще об их существовании, забыть о боли, забыть даже о той боли, которая является следствием осознания чего-либо – о боли внутренней. Оптимизм – тоже выход: пусть сейчас все плохо, но есть надежда, что потом, когда-то там, все будет хорошо, а та боль, которую ты испытываешь, еще и обернется для тебя благом, ведь “нет худа без добра”. Пессимизм – более мудреная система, и, наверное, наиболее честная по отношению к самой же себе, но создана для той же цели: человек перестает убегать от своей боли, он признает ее и примиряется с ней, в результате она становится не такой острой, эмоции получают возможность выхода, а осознание того, что ты страдаешь, и что кто-то может тебя пожалеть – вырабатывает определенное ощущение удовольствия. Пофигизм – все то же самое: этот мир бессмысленен, существование в нем бессмысленно, значит и боль тоже бессмысленна, а если это так – то зачем тогда уделять этому столько внимания. Возможно, действительно все определяется лишь тем, как человек относится к той или иной ситуации. Именно поэтому еще с давних времен люди стремятся воздействовать на саму причину существования боли – на систему работы рецепторов раздражения. Если удастся ее обмануть – удастся обмануть собственную боль, хоть в какой-то степени. Способы достижения этого различны, их великое множество, и каждый сам для себя выбирает тот, который ему больше всего подходит – каждый сам для себя определяет, как он будет воспринимать ту действительность, которая окружает его. Как бы человек не относился к жизни – не трогайте его, это его личный способ защиты от боли, это его собственный механизм обмана рецепторов раздражения – ему так удобнее. По большому счету огромную часть времени на этой земле человек занимается тем, что убегает от своей собственной боли и пытается ее обмануть. Таким образом, человек всю свою жизнь занимается лишь самообманом и бегством от самого же себя. Почему часто советуют проще относиться к жизни – чтобы меньше волноваться и меньше испытывать боли и неудобства от этого волнения. Почему советуют много работать, заботиться о будущем, заводить семью, стремиться к достижению каких-либо целей – чтобы в конце земного пути не было больно за бездарно и бессмысленно проведенную жизнь, и чтобы не приходилось делать в старости того, чего организм уже не в состоянии будет делать. Не восполнение потребностей – тоже вызывает боль. Таким образом, по большому счету человек всю свою жизнь проводит в том, что избегает какой-либо боли. Хорошо ли, если он это осознает – тоже вопрос. Во множестве знаний множество печали. Убегая от своей боли и, в то же время, осознавая это, человек лишь получает дополнительный стимул, чтобы бежать еще сильнее. Вся его жизнь превращается в сплошную гонку от самого себя и от боли. С такой позиции жизнь рано или поздно действительно перестанет казаться чем-то значимым и достойным внимания. И большинство самоубийств совершаются именно тогда, когда человек приходит к подобным рассуждениям. Человек опускает руки и впадает в отчаяние именно в те моменты, когда перестает видеть смысл, когда теряет цель. Сильный воин прекратит драться только тогда, когда его война станет бессмысленной. Это великая стратегия – заставить своего врага поверить в бессмысленность противостояния. Сильный и гордый воин, возможно, не прекратит драться никогда – в его войне всегда будет смысл. Этот смысл заключается в его собственной гордости. Часто так становятся героями. Таким образом, у человека всегда должна быть цель и уверенность в разумном оправдании своей войны. Иначе жизнь, закрученная, в круговороте боли, действительно рано или поздно перестанет казаться чем-то значимым и достойным внимания. Но всегда значимым и достойным внимания останется сама боль. Именно пережитая боль и совершенные дела – то, что реально вызывает уважение и то, что единственно будет цениться после смерти. Это все, что останется от человека, и все, что будет характеризовать его, как личность. Это – единственное, что будет значимо и перед людьми и перед Небом. Именно боль, именно моменты страдания, моменты войны, моменты преодолевания трудностей – самые важные моменты в человеческой жизни. Без них человек – никто. Без них человек действительно всего лишь пар, или земля, или безрассудное животное, не далеко успевшее уйти от обезьяны. Такая жизнь действительно не имеет никакого смысла и не достойна чьего-либо внимания. Ожидание смерти хуже самой смерти… Не вдаваясь в подробности по поводу того, как к этому относятся разные категории людей и насколько это мудро звучит с их точки зрения, хотелось бы отметить, что смысл этого высказывания, наверное, немного глубже и более универсален, чем к нему относятся некоторые люди. Страх и ожидание – неотъемлемые части человеческого бытия, в синтезе заключающие в себе страдание. Смерть – мгновение. Страх и ожидание – это время. Ожидание боли со страхом уже само по себе есть мучение. Если боль кратковременна, то ожидание боли хуже самой боли. Ожидание войны хуже самой войны. Ожидание страдания хуже страдания. Ожидание смерти хуже самой смерти. Очевидно, что эти выражения приобретают смысл только тогда, когда после некоторого переломного момента, некоторой “точки” во времени наступает конец – завершение всего. Если же этого не происходит, или “точка” растягивается на очень длинную “прямую” – эти выражения теряют смысл, они перестают быть правильными. Но, в любом случае, ожидание боли действительно часто может оказаться не меньшей болью. К такому выводу сейчас начинал приходить Викториус Малочевский. Он сидел под деревом на куче сложенных на земле веток, опустив руки на согнутые колени, и ждал. Он старался полностью расслабиться. Он психоделически смотрел впереди себя, и лишь изредка обращал внимание на то, что происходило вокруг, медленно поворачивая голову в ту сторону, где начиналось движение, и, не концентрируя особого внимания на том предмете, погружался обратно в себя, в свой собственный мир, который, отделялся сейчас от других миров непреступной стеной. Ему казалось, что если он начнет как-то взаимодействовать с окружающей его действительностью, если он начнет разговаривать с теми двумя людьми, которые находились рядом с ним, если он встанет и подойдет к костру, если он попытается проявить хоть долю участия и заинтересованности в чьем-либо состоянии, если он просто пошевелит рукой, если он просто даже будет слишком много внимания обращать на вещи, которые его окружают – он потеряет часть своей энергии, которую он копит, и которая так дорога ему сейчас. Священник чувствовал себя невероятно слабым, и он чувствовал, как страх и ожидание делают его еще слабее. Долгое время без еды, некоторое время без восполнения жидкости, бессонные ночи, головокружение, уставшие и стертые до мозолей ноги, большие пройденные расстояния, волнения – все это высосало из него часть энергии. И сейчас он старался полностью расслабиться, чтобы хоть как-то ее восполнить, или хотя бы предотвратить ее дальнейшие потери. А ему ой как нужна была эта энергия. Без нее он не сможет сделать ничего, а он должен будет кое-что сделать. Он должен будет сделать то, что собирается. Но сейчас ему приходилось ждать и испытывать страх. Как долго тянется время… Викториус глубоко вздохнул. Какое неприятное ощущение в груди. Холод и – тревога, как будто она находится не где-то глубоко внутри, не в душе, а именно здесь – в груди, как будто она сидит именно там, и бурлит, бурлит, не агрессивно, а как-то спокойно, и при желании ее можно прямо взять и достать от туда. Как неприятно. Мышцы напряжены. Связки, сухожилия – словно холодные стальные прутья, имплантированные в плоть, и пронизывающие все тело, натянуты как металлические струны, готовые вот-вот разорваться… Необходимо расслабиться. Необходимо набраться энергии. Но священник чувствовал, что если он еще немного времени просидит в таком состоянии, то он окончательно потеряет все силы, которые у него есть – и душевные, и физические. Страх и ожидание окончательно высосут остатки этих сил. Он почувствовал, что может потерять сознание. А ему еще предстоит драться. И он не представлял себе, как он это будет делать. Ему казалось, что, когда наступит этот момент, он будет уже настолько уставшим, что не сможет встать на ноги и оказать должное сопротивление врагу. Рядом прошел Лиус Кварион. Он посмотрел на священника, и решил остановиться. Он заглянул в его глаза, и, сильно смущенный его странным видом, поводил рукой в воздухе перед лицом пресвитера. – Что с тобой? – спросил он. – Оставь меня, – произнес священник, продолжая смотреть прямо перед собой. – Ты не с ума ли начинаешь сходить? – поинтересовался автомеханик после небольшой паузы. Викториус не ответил. Ему не хотелось отвечать. Ему казалось, что даже простой ответ, простое произнесение нескольких слов заберут с собой часть его сил. Кварион постоял еще несколько мгновений и пошел дальше, но через пару шагов пожалел, что не докопался до сути состояния священника, а возвращаться уже было неудобно. Хотя где-то глубоко внутри он чувствовал, что с пресвитером все в порядке, и что тот вполне адекватен. Просто он напряженно чего-то ждет. “Интересно, что он сейчас думает – и про меня и про случай с Бариусом”, – мелькнула в голове Малочевского мысль про автомеханика. Он продолжал сидеть, не двигаясь, и лишь только мысли в его голове роились, как стая пчел. Он улыбнулся. Ему даже несколько интересно было сейчас осознавать себя в таком состоянии именно в данный момент времени. Как говорится, “ловить реальность”, и анализировать себя в этой реальности. Ему предстоит что-то сделать. И это “что-то” – очень важное. А у него может не получиться. И тогда это будет плохо. Ему необходимо собрать последние остатки сил и рвать себя до конца, и при этом максимально четко концентрировать свое внимание. Интересно, когда потом он будет вспоминать этот момент… Интересно, с каким чувством он будет вспоминать его. Интересно, что из этого получится. Но сейчас ему нужно преодолеть этот рубеж. Рубеж между прошлым и будущим. Этот рубеж – настоящее. Этот рубеж – действие. Сейчас этот рубеж еще находится где-то там – впереди, он еще не подошел, он еще только приближается… надвигается. Но он вскоре будет здесь, и Викториус будет осознавать себя в нем, он будет в нем находиться. Интересно, потом через долгое время, что он будет помнить сильнее: ожидание или сам момент действия? Что отчетливее врежется в память? “Ну, где же этот хренов демон?” – в негодовании уже и со злостью подумал про себя Викториус. Но произносить такие слова он бы не решился. В этот момент неожиданно пришло ощущение некой другой реальности. Что-то появилось. Тьма опустилась на место, где находились трое участников экспедиции. Зло – его стало больше, чем уже было, хотя, казалось, что больше уже некуда. Бариус Клавор, все это время сидевший у костра в каком-то странном состоянии, и явно о чем-то размышлявший, вдруг встрепенулся. Лиус Кварион, расхаживающий вокруг лагеря, остановился и оглянулся. Он посмотрел на спецназовца и направился к нему. И тут Малочевский, как в каком-то замедленном действии, увидел, а точнее, успел обратить внимание – заметил, как сзади автомеханика в воздухе образовалось нечто черное и несущее в себе смерть. Кварион обернулся и в изумлении немного отпрянул назад, хотя и сдержал себя, чтобы не закричать. Бариус продолжал сидеть, но начал как-то неопределенно двигаться. “Вот и настал этот момент”, – подумал про себя Викториус и улыбнулся. Его дрожащие колени подняли его с земли. – Дух! – крикнул он. Демон повернулся, и долго смотрел в глаза пресвитеру. – Не встревай, священник. Это не твоя война, – наконец произнес он. – Ошибаешься, – ответил Малочевский на свое удивление спокойно, но агрессивно, – Это моя война. И она всегда была моей. Все как-то странно казалось происходящим в замедленном времени. Пресвитер потянул свою шею в стороны до хруста, тем самым, размяв уже затекшие мышцы, затем огрызнулся и резко со злобой бросился на охотника. Демон встретил его рывок, и, быстро развернувшись, откинул священника в сторону. Тот пролетел по земле, собрав своим телом кучу опавших листьев, но быстро вскочил на ноги, и снова рванулся на своего врага. Дух успел поймать пресвитера и отбросил его к дереву. Ударившись о мощный ствол, Викториус немного опешил, но быстро собрался, и вновь ринулся в бой. На этот раз демон с невероятной точностью рассчитал моменты движений, и, схватив Малочевского за одежду, с силой кинул его в костер. Тело священника врезалось в кучу горящих веток и, разбросав их далеко в стороны, пробороздило почву. Множество искр и маленьких светящихся пылинок поднялось в воздух, а затем стало медленно опускаться на землю. По всюду разлетелся горящий пепел, и хаотично закружился над головами Бариуса и Лиуса. Пресвитер встал. Его одежда горела. Он мощно вдохнул воздух носом, и множество язычков пламени словно ушло под куртку, медленно загасившись. Он злобно сверкнул глазами на демона, и вновь с еще большей яростью кинулся на него. В этот раз уже дух не успел отбить стремительного удара. Священник отбросил его в сторону и прижал к дереву. Охотник сделал рывок, и они вместе с Малочевским полетели к земле. Они упали и откатились в разные стороны. Викториус быстро вскочил на ноги, и, не давая возможности своему врагу очухаться, ринулся в атаку. Началась борьба. Пресвитер и демон кидали друг друга в стороны, наносили удары, прижимая друг друга то к земле, то к мощным стволам деревьев, они летали по всей дороге, иногда скрываясь в чаще леса, рассекая листву и ломая множество веток. У демона было преимущество – он мог носиться в воздухе над землей, хотя иногда складывалось впечатление, что Викториус делает то же самое. Кварион и Клавор с изумлением смотрели за схваткой, не понимая, как священник может совершать подобные рывки, не совместимые с возможностями человеческого организма. Они лишь успевали вовремя отскакивать в стороны, однако дух, несколько раз пролетавший сквозь тело Лиуса, казалось, не причинил ему никакого вреда, оставляя в недоумении автомеханика, который даже ни разу не почувствовал соприкосновения. Как будто бы демона вовсе даже и не было, как будто бы это была всего лишь иллюзия, но в то же время – это соприкосновение как-то ощущалось какими-то другими рецепторами. Он все же чувствовал, как сквозь него кто-то проходит. Странно, что священник мог каким-то образом взаимодействовать с демоном. Он единственный был способен к этому. Но он был не в выигрышном положении, хотя и мог отражать атаки существа и противостоять ему. Викториус проигрывал. Видимо, он был слабее духа. Он получал множество ударов, и, не смотря на все старания, не мог выдать в своих атаках больше мощи, как это требовалось. Он сражался с превосходящим его врагом. Охотник схватил Малочевского, и, взвившись в воздух, с силой бросил его об землю. Не поднимаясь, прямо с земли пресвитер бросился на демона, но тот, поймав его и несколько раз прокружив, откинул в сторону. Священник ударился в дерево и упал на траву. Убедившись, что противник не может встать, дух рванулся к автомеханику и резко остановился перед его лицом. Демон пылал агрессией. Он собирался забрать свою очередную жертву. Викториус с полуоткрытыми, закатанными красными глазами, шатаясь, тяжело поднялся на ноги. – Дух! – крикнул он куда-то в неизвестность и сорвал со своей шеи маленький серебряный крестик. Затем два раза рассек рукой воздух, проведя перпендикулярные линии. Демон раскинул свои руки над Кварионом, и в этот момент что-то отбросило существо в сторону. Он снова поднялся над землей и последовал следующий удар – ниоткуда, просто удар. В воздухе не было ничего – ни огней, ни преломления, совершенно ничего, но что-то продолжало бить охотника. Он обернулся на священника. Тот сделал рукой два замаха, образовав мнимое невидимое перекрестие, и снова что-то ударило демона. Он рванулся на Малочевского, но тот успел сделать еще один сильнейший замах рукой, так что его тело занесло, и он, развернувшись по инерции вокруг своей оси, вторым замахом докончил перекрестие, и, потеряв равновесие, упал на землю. Опять что-то невидимое ударило духа и отбросило в сторону. Он резко поднялся в воздух и кинулся на пресвитера, сидящего на земле. Тот злобно ухмыльнулся. Мгновение столкновения взглядов. Глаза обоих сверкнули войной. Они бросились друг на друга и столкнулись в воздухе с огромной силой. Но рывок демона оказался более мощным – они ударились, и дух, пересилив напор священника, смел его за собой и утащил в кусты. Они продолжали бороться где-то в чаще леса. Они летали между деревьями, ломая ветки, рассекая плотность листвы. Несколько раз их выбрасывало на дорогу, но затем они снова уходили в густую глубину тьмы с слегка различимым оттенком зелени. Наконец, охотник пронесся где-то высоко между деревьями, издав какой-то нечеловеческий крик. А затем наступила тишина… Демон ушел. Бариус и Лиус переглянулись. Протянулось несколько долгих мгновений молчания. “Но он не мог уйти, не забрав чью-то жизнь”, – промелькнула в голове Квариона мысль. Бариус поморщился. Казалось, он прочитал в глазах автомеханика эту мысль. И она ему не понравилась. Но в этот момент в кустах послышался шорох. Медленно, шатаясь, и дрожа всем телом, на дорогу вышел Викториус. Он был изранен и окровавлен, так, как будто бы все его тело с головы до ног покрывалось кровью – так, как будто бы его выкупали в этой крови. Он тяжело повалился на землю. Его даже не успели подхватить на руки. Его одежда была разорвана в клочья. Теперь было понятно, почему он дрожал. Он дрожал от боли – от множества рваных открытых ран и ссадин, с содранной кожей, покрывавших его тело. Он очень тяжело дышал. Навряд ли у него сейчас были шансы выжить. Это была первая смерть в этом лесу, которая могла произойти совершенно естественно. Кварион и Клавор склонились над пресвитером. – Скорее аптечку! – крикнул Лиус спецназовцу, но Малочевский схватил автомеханика за рукав. Бариус и с места не тронулся, видимо, подумав, что от одной аптечки здесь много толку не будет, и одновременно угадав реакцию священника. – Не надо… – прохрипел пресвитер, – Я умру… Кварион вцепился в руку Викториуса, с силой сжав пальцами его ладонь, не зная, что ответить, и не зная, что еще можно сделать. Он не хотел этой смерти. Сейчас она казалась ему неправильной, как, впрочем, и все здесь происходящее. Но, в отличие от остальных смертей, она казалась также совершенно неизбежной и абсолютно такой, которую уже ни чем не остановить – такой, которая наступает в предназначенное для нее время. – Он… – произнес Малочевский, задыхаясь, – Не может уйти, не забрав одну жизнь… Но здесь сейчас уже произошла смерть… Здесь сейчас уже пролилась кровь… – пресвитер сглотнул, – У вас есть время… до того, как он придет снова… Сейчас вы в безопасности… Сейчас он ушел, но… – священник остановился, чтобы перевести дыхание, – Спасите их!., – тяжело прохрипел он. Автомеханик бросил мимолетный взгляд на спецназовца, а затем снова обернул все свое внимание к умирающему пресвитеру. Тот притянул к себе свою дрожащую изодранную руку и разжал кулак. В его ладони находился все тот же маленький серебряный крестик. – У меня на груди… – тяжело произнес Викториус. Ему все труднее становилось говорить, – Под курткой… маленький пузырек с водой… Она может быть полезной… Возьми ее… – священник остановился. Затем он дрожащими руками схватился за куртку Лиуса, притянул его к себе, и, одновременно немного приподнявшись, заглянул в его глаза, – Я..., – прохрипел он, – отдал за вас свою жизнь… Пожалуйста… Я тебя очень прошу… Я умоляю тебя… скажи, что это было не зря… Скажи, что в этом был хоть какой-то смысл… Скажи мне!., – попытался прокричать Малочевский последнюю фразу, но лишь тяжелый хрип вырвался из его горла. Он расслабил руки, закатил глаза и безразлично откинулся на землю. Он умер. Кварион склонился над его лицом. Ему стало больно. Ему было так неприятно осознавать эту смерть. Ему казалось, что она не должна была случиться. Но она так прекрасно завершала собой весь земной путь священника. Викториус Малочевский, пресвитер церкви, закончил свою жизнь так, как мечтал бы закончить любой воин – в битве, отдав свою жизнь за другого. Он умер так, как всегда мечтал сам. И ничто, даже его собственные ошибки, не смогли разрушить эту мечту – это было последнее, что мог сделать для него на земле его Бог.
Любой человек всегда будет оставаться загадкой для других людей. Поступки человека могут определяться совершенно разными мотивами, которые не всегда бывают понятны окружающим, а иногда они бывают не понятны даже самому человеку. Человек может совершать что-либо подсознательно, бессознательно на уровне чувств, инстинктивно, под воздействием внешних сил – например, других людей или препаратов. Но даже такой источник мотивов поведения человека, как сознание – которое иногда кажется нам наиболее предсказуемым и контролируемым, на самом деле может являться причиной самых необъяснимых поступков и меньше всего поддаваться какой-либо логике. Сознание человека это бездна. Все люди в течение своей жизни получают разное воспитание, разное образование, приобретают разный опыт, общаются с разными категориями людей, и мыслят совершенно по-разному. Поэтому часто не понимают друг друга. Все необычное и то, что человек не в состоянии понять, ему свойственно называть безумием. Между тем, у каждого явления есть своя причина, как и у каждого поступка. Нужно лишь найти эту причину, понять ее. А к этому часто способны лишь те люди, которые занимаются этим профессионально, либо те, кто умеют находить эти причины в самом себе, и кто понимает, что его жизнь, его мышление, и он сам – это далеко не истина, и не критерии истины, это всего лишь малая часть огромного мира, его крохотная частичка. Существует древняя притча: В одной стране жил пророк, и он предсказал жителям той страны, что в скором времени на их земле будут отравлены все источники вод, и те, кто будут пить воду из этих источников, превратятся в безумцев. Тогда его никто не послушал, только один мудрец стал запасаться водой, которая пока была еще чистой. Прошло некоторое время, и случилось так, как предсказал пророк – вода была отравлена. Но людям нечего было пить, и они пили эту отравленную воду, которая текла из их рек. Вскоре вся страна превратилась в страну безумцев, люди сошли с ума. Только мудрец, у которого были запасы старой воды, оставался в здравом рассудке. Но все, кто его окружали – все в той стране – считали его безумцем, потому что он отличался от них. Тогда мудрец решил выпить новой, отравленной, воды, и превратился в сумасшедшего. И тогда все люди в той стране сказали, что он обрел разум, и приняли его, как своего. В стране не осталось ни одного разумного человека… …Большинство суждений людей субъективны. Но, что самое интересное, большинство людей этого не понимают. Каждый думает, что он знает истину, каждый думает, что он имеет ее в своей жизни, хотя на самом деле, он лишь успокоился в ее поисках, когда ему в руки всучили ложь. Так жить намного проще. Проще думать, что ты действительно мудр, чем постоянно искать эту мудрость и проверять себя в ней. Проще думать, что ты действительно разбираешься в чем-то, по крайней мере, ты в мире с самим собой, хоть и глуп, как пень, и, по большому счету, ни кем не являешься, но ты спокоен и беспечен, и испытываешь неподдельное удовольствие от того, что кажешься себе невероятно великим. Очень сложно жить с осознанием того, что ты ни в чем не уверен на все сто процентов. Поэтому большинство людей уверены в своей неправоте, и они счастливы. Такие люди – идеальный материал для диктаторов, вождей которые, захватив власть в этом мире, превращают всех в своих рабов, и садят их в клетку, но в клетку не из стальных прутьев, а из собственных фантазий этих рабов, и той лжи, которую им внушили. На самом деле в этом мире почти нет истины, потому что это мир людей, в нем есть лишь критерии и господствующие мнения. И на этой земле, если мы и найдем истину, то никогда не узнаем об этом, мы можем лишь только поверить в нее, а действительно ли это она – мы узнаем только когда умрем. Бариус Клавор это понимал. И, как ни странно, ему казалось, что он действительно нашел истину, но она была для него слишком горькой, а он был для нее слишком горд. Такая истина ему не понравилась. А, если учесть, что он знал, что действительно никогда на этой земле не сможет быть по-настоящему в ней уверен – при всем этом он решил оставить ее. А играть постоянно в кошки-мышки ему тоже уже надоело. Он был зол – зол на весь этот мир, зол на те принципы, по которым он существует, зол на принципы поиска этой долбаной истины, зол на саму истину, зол на того, кто ее придумал, кем бы он там ни был. Он понимал, что то, как он живет – на самом деле, возможно, это неправильно,.. а, возможно, только одно это и есть, на самом деле, правильно – тут сложно что-либо утверждать. Но, в любом случае, он собирался делать как раз обратное тому, в чем был больше всего уверен. Именно так – потому что он был с этим не согласен, ему это не нравилось, он был горд и не хотел смиряться. Гордость – на самом деле, не такое уж плохое чувство. Смирение, на мой взгляд, не настолько уж и достойно уважения, как это многие пытаются представить. Вообще, понятие хорошо и плохо – тоже понятия относительные, как, впрочем, и все в этом мире. Это тоже лишь субъективное мнение, это тоже лишь придумано той или Иной личностью. Люди, которые слишком убеждены в своей правоте, чаще всего, не видят дальше собственно носа – они убежденны только потому, что их убедили. Здесь есть лишь одна истина – существуют поступки, и существуют последствия этих поступков. А все разговоры о гордости, о смирении и том, что такое хорошо, и что такое плохо – лишь субъективные представления отдельных личностей. Единственное, что, возможно, действительно плохо – это причинять неоправданное зло другим людям – это, наверное, на самом деле, неправильно. В противном случае на земле воцарится беспредел, и человечество само себя уничтожит. Боль – она никому не нужна, в этом нет ничего хорошего… Хотя в любой философии и в любых рассуждениях можно дойти до крайности. Все же истина, наверное, заключается лишь в том, что существуют поступки и их последствия. Преступление и наказание. Без этого свобода воли превратится в величайшее проклятие, а понятия “справедливость” и “истина” потеряют всякий смысл – в них просто перестанут нуждаться. Бариус Клавор это понимал. Возможно, потому что он чувствовал, что нашел истину, и ему казалось, что он действительно представляет себе, как все устроено в этом мире – возможно, поэтому он не пренебрегал принципом справедливости, и принципом “преступления и наказания”, и не хотел добавлять себе проблем больше, чем уже есть. Но, тем не менее, он шел против того, в чем был больше всего уверен. Точнее, он просто игнорировал это. Однако поступки людей чаще всего определяются не каким-то единственным, а множеством мотивов. У Бариуса, кроме злости, гордости, протеста и усталости, были и другие причины поступить именно так, как он собирался. Возможно, этих причин было даже еще больше, чем могло показаться на первый взгляд. Бариус сидел у костра и беззаботно со спокойным видом, аккуратно и не торопясь, размеренно вставлял патроны в магазин своего пистолета. Напротив него сидел Лиус и, опустив голову, напряженно о чем-то размышлял. О чем-то, что ему совсем не нравилось, что его совершенно не устраивало, и что нагоняло на него тоску и вообще вызывало очень неприятные и тяжелые чувства. Ему бы хотелось как-то поговорить с Клавором, чем-то поделиться, что-то обсудить, но он не знал, как и с чего начать, а поэтому, просто сидел в ожидании, с одной стороны, желая, чтобы завязалось общение, а с другой стороны, желая побыть еще немного наедине со своими размышлениями, успокаиваясь, и все сильнее отсрочивая разговор. Бариус вставил последний патрон, как-то странно посмотрел на магазин, а затем огляделся по сторонам. – Ты ничего не слышишь? – спросил он вдруг. Лиус удивленно поднял голову. – Н-нет… А что?.. Я только чувствую, как вокруг нас одно сплошное зло и кромешная тьма. Клавор утвердительно закивал головой. Кварион посмотрел на спецназовца. – Опять что-то не так? – Знаешь, – начал Бариус, – я все еще слышу эти голоса… Они как будто зовут за собой… манят меня. А некоторые из них пытаются снова мне что-то навязать. – То, что сделал священник, не помогло? – спросил Лиус. – Нет, помогло. Действительно помогло. Я чувствую себя намного лучше, – ответил спецназовец, – Тогда мне казалось, что я просто уже начинаю сходить с ума. Тогда как будто кто-то взламывал мой разум, кто-то ломился в него. А сейчас… я чувствую, что я это я, а все это – оно где-то там, оно рядом, поблизости, но оно не может так просто ко мне подойти. Оно уже не может настолько… действовать на меня. И, самое главное, я чувствую в себе силы. Я чувствую, что действительно могу бороться с этим. Если тогда мне казалось, что я был на грани, уже перед самым… если тогда это было на пороге моего сознания, то сейчас оно намного дальше. Оно все еще хочет завладеть мной. Хочет, словно, осадить меня, как крепость. Но оно где-то там... не так близко, как раньше. – Это же хорошо, – произнес Кварион. – Да, хорошо, – согласился Бариус, – Хорошо, – он вставил магазин в пистолет и запустил патрон в патронник, – Знаешь, я тут подумал, – продолжил он, – Ведь это чудовище, кем бы оно там ни было все равно придет в следующий раз. Мы ведь никуда не денемся. – У нас есть время, чтобы что-нибудь придумать, – ответил Лиус. – Да, может и так, конечно… – Я не хочу, чтобы смерть священника оказалась напрасной, – неожиданно произнес автомеханик. Наступила пауза. Бариус задумался. – Знаешь, ему, наверное, даже лучше было умереть – для него самого лучше, – ответил он, – Но дело сейчас не в этом. Я о том, что в следующий раз, когда оно придет, оно снова заберет чью-то жизнь. А нас осталось только двое. – Ты боишься умирать? – спокойно спросил Кварион. – Практически, нет, – покачал головой спецназовец, – Помнишь, ты спрашивал, чего я боюсь на самом деле? – он многозначительно посмотрел на свой пистолет, повертев его в руке, а затем опустил к земле. Он как-то странно и совсем слегка улыбнулся – почти не заметно, но было видно, что в его голове блуждала какая-то безумная мысль. – Да, помню, – ответил Лиус. Они сидели друг напротив друга и смотрели друг другу в глаза, не отводя взглядов. – Я боюсь остаться в этом лесу один, – произнес Клавор. Как-то не нравился автомеханику этот опущенный дулом к земле пистолет в правой руке спецназовца. – Один мудрец сказал: если хочешь что-то сделать – делай это быстро, – протянул Бариус. Наступило молчание. Они продолжали смотреть друг другу в глаза. Неожиданно Клавор резко вскинул руку, и, в мгновение поднеся пистолет к виску, нажал на курок. Лиус рванулся через догорающий костер к спецназовцу, но было уже поздно. Он лишь увидел, как мозги и кровь в каком-то огромном количестве брызнули из головы Бариуса – пуля прошла на вылет. Запахло порохом. Бездыханное тело упало прямо на руки автомеханика, который успел лишь только вовремя подхватить его. Что это? – он почему-то не услышал выстрела. Как будто выстрела, вообще, не было. Как будто голова Бариуса просто взорвалась. Как будто мозг не получил входящего сигнала звука. Кварион тяжело упал на колени вместе с телом спецназовца на руках. Некоторое время шок. Затем Лиус опустил тело на землю, а сам вскочил на ноги. Этого не может быть… Он весь был в крови и мозгах Бариуса. Его лицо, его одежда, его руки… Все так быстро и неожиданно произошло. Он даже еще не успел до конца понять, что же случилось. Как так?.. Лиус снова упал на колени рядом с Клавором… По телу Квариона пробежала дрожь. Он только сейчас осознал, что же на самом деле значат эти стеклянные широко открытые глаза и лужа крови на земле. Последний человек в этом лесу, который был рядом с ним, умер. Лицо автомеханика исказилось. – Не-е-е-ет!!! – закричал он в ужасе, – Что ты наделал!!!.. Почему?!!.. Зачем?!!.. Почему именно сейчас?!!.. Боже… как я?.. Дурак!!!.. Что ты… За-че-ем?!!..
Лязг метала, десятки ударов мечей, крики, стоны, рычания и безумные кличи драки поднимались к огненным языкам пламени. Схватка. Схватка не на жизнь, и не на смерть. Схватка на боль. Схватка на победу. Схватка – за цель. Борьба за разум, за право человека на жизнь. Борьба за душу. На одной стороне – силы света. На другой стороне – силы тьмы. Истина и ложь. Добро и зло. Войны правды и войны беспредела. Войны гармонии и войны хаоса. Для одних – битва за время. Для других – битва за ошибку. Для одних – битва за шанс, за чистый разум, за возможность спастись. Для других – битва за крах, за обман, за смерть. Небеса и ад. Война миров. По одну сторону – стремление достичь равновесия сил, достичь равновесия влияния, стремление освободить, дать возможность выбора, указать путь, показать истину, желание добра. По другую сторону – агрессия, ненависть, желание поработить, захватить, и навязать свою ложь, желание власти, жажда боли, страдания и вечного отчуждения. Ангелы и демоны. И каждый из них будет драться до последнего за свою идею. Каждый из них будет драться, пока не достигнет цели. – Впере-е-ед! – хрипло закричал изо всех сил командир света Кристол, пытаясь предотвратить отступление. С горящими безумными глазами и искаженным лицом, преодолевая страх, боль и усталость, он бросился на врага. Он должен был одержать победу. Сегодня перед ним поставили такую задачу. И он не мог не выполнить ее. Ангелы ринулись в атаку. Удары мечей. Столкновение. Войны перемешались между собой. Образовалось одно сплошное облако, смесь света и тьмы, как смесь двух нерастворимых жидкостей, как смесь газа и кусочков твердой материи – и все это движется внутри себя. Но каждый знает своего врага. Каждый знает, за что сражается. Здесь, в бездне, на поле боя, где нет ни пространства, ни времени, есть только удар, блок, реакция, техника, ярость, боль и стремление выиграть битву, стремление рвать себя ради цели. Драка – составляющая часть войны. Она могла бы продолжаться еще очень долго, но неожиданно для всех сверху как будто рубануло красным огненным пламенем. Оно рассекло облако воинов на две части, прошло сквозь него, отделив свет от тьмы, разбросав ангелов в одну сторону, а демонов в другую. Это пламя внесло свои коррективы. Бой остановился. Командир света тряхнул головой и заморгал глазами, пытаясь придти в себя после удара. Он огляделся вокруг. Его воины находились на одном краю пропасти, а враг на другом, прямо напротив. Через мгновение ему все стало ясно. Командир тьмы злобно и довольно ухмыльнулся, и с торжествующим видом стал постепенно подниматься. Он еще не до конца пришел в чувства, но уже понимал – битва закончена, выбор сделан. Он мог радоваться, потому что этот выбор был сделан не в пользу Неба. Ад получил в свои владения еще одну долгожданную душу. Свет проиграл. Кристол тяжело вздохнул. Ему стало больно. Впервые за всю битву по-настоящему больно. Демоны собрались в плотную группу, поднялись в высь, и темным облаком полетели в свое царство.
38.
Лиус Кварион сидел под деревом, опустив локти на согнутые в коленях ноги, и крепко сжимал обеими руками свой пистолет, предусмотрительно поставленный на предохранитель. В лесу царило безмолвие и абсолютная тишина. В нескольких шагах от автомеханика догорал костер, освещая вокруг себя небольшой участок земли. Света… Нужно как можно больше света… Но больше, чем есть, сделать уже не получится. Лиус прислонил холодный продолговатый металлический ствол своего огнестрельного оружия ко лбу и зажмурил глаза. “Неправильно. Как же все это неправильно”, – с горечью подумал он. Не осталось никого. Ни одного человека в этом ужасном лесу. Только огромные деревья, которые, казалось, с наслаждением наблюдали за ним, и словно хищники, жаждущие крови и плоти, тянули к нему свои тонкие цепкие пальцы. Он один. Нет никого, кто мог бы ему помочь. Его сковывала, зажимала в своих невидимых объятьях некая странная сила. Непонятный страх. Он ведь уже не боялся смерти. Он не должен был бояться ее. Но все равно – страх, ужас. Сердце автомеханика начало сильно биться в груди. Слабость. Голова закружилась. Стоило только подумать об этом и… Вокруг одна тьма. Вокруг одно зло. И больше ничего нет. Только небольшой угасающий огонек слегка освещает вокруг себя ничтожный участок дороги. А что там, дальше, в глубине леса? Там безызвестность. Опасность. Бездна мрака. Бездна ненависти и жестокости. Пространство искаженной, извращенной, изломанной, несущей в себе смерть, реальности. Голоса. Казалось, Лиус действительно теперь слышал их. То, о чем говорил Бариус. “Бариус… – подумал Кварион, и его лицо исказилось от боли, – Ну, как же так…” Горечь… Вокруг только одна горечь и страх… Лиус чувствовал, что его психика на пределе. Она вот-вот поломается. Паранойя, шизофрения, или еще что-то там. “Господи, что же все-таки здесь происходит, – прошептал он про себя в отчаянии, – Что здесь творится? Где я нахожусь? Что же это за место такое? Что со мной делают? Чего от меня хотят? Где я?” “Ты именно там, где человек чаще всего задает себе эти вопросы”, – неожиданно прозвучало в голове где-то глубоко внутри. Костер погас… Лиус повернул голову. …Костер погас!.. Он догорел. Наступила полная тьма. Только маленькие тлеющие угольки. Нужно было встать, подойти и развести огонь снова. Но эта ужасная странная сила опять сковывала страхом все тело. Как неприятно. Лиус остался сидеть на месте. Его глаза постепенно начинали привыкать к темноте. Человек ко всему со временем приспосабливается. Кварион знал: когда полностью потухнут маленькие тлеющие угольки – он сможет видеть еще более отчетливо. Он адаптируется к этому мраку. Тишина… Абсолютная тишина… Никаких звуков. Даже ветра нет. В этой тишине так ужасно… Но в ней так удобно думать… “Где же я нахожусь? Что со мной происходит? Неужели все это действительно реально? – Лиус закрыл глаза, – Как страшно закрывать глаза. Как страшно, когда ты осознаешь, что не в состоянии что-то контролировать… Где же я?.. Что это за место? Какая-нибудь военная научная лаборатория? Надо мной проводят опыты? Я подопытная крыса. Все это иллюзия. Все это не по настоящему. Настоящее только мое поведение. Реально только то, что я сам делаю. Только мои движения, мои поступки. Все остальное мираж. Компьютерная программа. Все зависит только от моих действий, – Лиус задумался, – Хм… Тогда я смогу обмануть эту систему. Я смогу перехитрить ее… А что если все это сон?., – мелькнула в голове мысль, – Я в бреду. Я вижу все это во сне. Я, наверное, в коме после падения с крыши… Хотя какая кома после такой высоты?.. Но мало ли. Чего только не бывает. Зацепился за что-нибудь. Возможно, я действительно нахожусь сейчас в больнице… Наркоз… Все это продукт моего воображения. Это просто мое сознание… Но, наверное, тогда должны быть … отклонения от реальности… должны происходить какие-нибудь странные вещи. Должны быть нестыковки. Что-то должно быть не так… Все слишком похоже на реальность. Все слишком обычно,.. но в тоже время необъяснимо… Так не бывает. Это похоже на действительность… Но вдруг это сон?..” Кварион потянул большой палец к предохранителю пистолета. “Есть только один способ проверить это, – подумал он, но тут же осекся в своих размышлениях, – А что если это не сон?.. Что если все это правда?..” Лиуса передернуло. По телу пробежала дрожь. Как будто ему как обухом по голове ударили, приведя в чувства. Он только сейчас осознал, что если это реальность, то насколько же она ужасна. “Это реальность… Боже мой… А я… Бариус… Лес… Тьма…” Мысли роились в голове, словно пчелы. Их множество, множество, но у всех разные вектора, все движутся в разных направлениях. “Так, – подумал Кварион, – Ну ладно. Нужно собраться. Нужно подумать. Необходимо тщательно поразмыслить над всем этим, – Автомеханик сильно напряг свой разум и попытался сконцентрироваться и придти к последовательности в своих размышлениях, – Итак. Все это сон… Тогда, чтобы я не сделал, ничего все равно не изменится. Это так и останется сном… От меня ничего не зависит… Но если это реальность?.. Что же мне делать дальше? Я должен что-то предпринять… Если все это иллюзия?.. Если я действительно нахожусь в какой-нибудь херовой лаборатории?.. Тогда самое лучшее будет – сидеть на одном месте и ничего не делать. Просто ничего не делать. В этом случае, возможно, опыты надо мной станут бессмысленными. Ко мне потеряют всякий интерес… Я смогу обломать их планы… Но что если, я так и сдохну, сидя здесь и ничего не делая? Что если мне необходимо дойти до цели? Что если цель – это и есть избавление… Тогда это похоже на игру. Я словно крыса в лабиринте, ищущая кусочек сыра, чтобы не умереть с голоду… Это игра, да… Нет! – Квариона охватила невероятная злость, – Ни за что!.. Я – крыса в лабиринте!? Я – всего лишь участник игр каких-то сраных извращенцев!? Крысиные бега!?.. Никогда! Я не буду в этом участвовать! Я не буду играть!!!.. Я человек! Я личность! Никто не может заставить меня играть по его правилам!.. Тем более по таким… Не дождетесь”. Лиус с силой сжал в руках пистолет. “Я скорее сдохну, чем позволю кому-то так играть с собой, – подумал он, переполняемый яростью, – Но что если… Вариант с учеными не лучше… Я в любом случае остаюсь все той же крысой, мечущейся между стенами, сделанными из картона… Я не буду играть по этим правилам… Я просто умру здесь, закончив тем самым это шоу… Я останусь здесь на одном месте, и даже не сдвинусь… Но священник, – вдруг неожиданно промелькнула неприятная мысль, – Как же священник?.. Он тоже часть этой иллюзии?.. Он тоже часть этой игры?.. Или это все реально?.. Или он просто такой же долбаный идиот, такая же крыса, как и я?.. Кто он?.. Он сам в этом так до конца и не сумел разобраться… Но он всю свою жизнь верил, и готов был рвать себя ради этой веры. Он отдал свою жизнь. Еще никто никогда не поступал так со мной. Еще никто никогда не жертвовал собой ради меня… Неужели он тоже всего лишь часть этой игры? – Кварион задумался. Ему стало сильно неприятно от осознания своих мыслей, – Часть игры… Или же часть иллюзии?.. Кто он? Или что он?.. Часть игры, или часть иллюзии?.. Часть игры? Или часть иллюзии?.. Часть игры… Или часть иллюзии… А что если все это реально… Нужно рассматривать все возможные варианты… Что тогда? Неужели он умер зря… Неужели?.. Нет… Это не правильно. Ведь он верил, что я… Я должен… Я не могу подвести его. Ведь это неправильно… Его смерть была бессмысленной… Нет. Она не может быть бессмысленной. Это… Это неправильно… Так быть не должно… А Бариус? А все остальные?.. Сколько смертей!.. И все они бессмысленны?.. Почему?.. А женщины?.. Их смерть тоже будет бессмысленна?.. Они тоже умрут?.. Но, может, все это неправда?.. Иллюзия… Иллюзия… А что если нет?.. Но какое мне дело до них? Какое мне дело до священника?.. Нет, так нельзя. Так неправильно… Что это?.. Что со мной?.. Неправильно?.. Почему меня это беспокоит? Почему я, вообще, задумываюсь над этим?.. Совесть… Совесть… Это просто совесть… Да… А что есть совесть?.. Что такое эта совесть? Что такое совесть?!.. Меня так научили? Меня так воспитали?.. Нет… Почему?.. Просто программа заботы о ближних, созданная человеком, и вдалбливаемая ему на протяжении жизни. Программа заботы о ближних. Но они мне не ближние. Программа заботы о представителях своего рода… Правда? Неужели так?.. Но почему?.. Программа… Программа… Программа, созданная человеком… Или Богом… Но Бога нет… Нет, есть… Нет, Его нет… Хотя… Да… Нет… Нет, Он есть… Я же знаю, что Он есть… Что-то все равно есть… Да, Он есть… Но я Его ненавижу… Я ненавижу Его!.. Но дело не в этом… Тогда в чем?.. Что есть совесть… Человек без совести. Человек, подавивший в себе совесть. Человек, подавивший в себе программу. Мерзавец, сволочь, мразь – человек, подавивший в себе программу совести… Хм… Никогда не задумывался над этим… Хе-хе… В следующий раз, когда буду оскорблять кого-нибудь, буду знать, что означают эти оскорбления… Что есть совесть?.. А что есть истина?.. Да, сейчас как раз самое время задумываться над этими вопросами… Священник… Нет, я не могу… Я не могу так просто… Его глаза… Он поверил в меня… Он понадеялся на меня… Он отдал за меня свою жизнь… Это не правильно… Ведь у меня есть совесть… Но что есть совесть?.. Я должен… Но что, если все это иллюзия? Священник – часть игры… Или же он все-таки часть иллюзии… Тогда я буду выглядеть полным идиотом. Я устрою шоу тем, кто этого ждет. Посмешище… Идиот… Я умру, как идиот… Я умру, как идиот… Но если все это реальность?.. Какая разница?.. А кто я, вообще?.. Кто я?.. Кто я?.. Я никто… Меня даже уважать не за что… Я в своей… в этой долбаной жизни даже ничего и не сделал… Но я и не обязан… Но я и не сделал… Поэтому я никто… Но столько боли!.. Кто мне за нее заплатит?.. Священник… Он тоже испытал много боли… По его глазам видно… Как многое часто могут сказать о человеке его глаза… Он тоже испытал боль… Но его есть за что уважать… Он шел на эту боль осознанно… В моей жизни тоже была боль. Меня тоже есть за что уважать… Но священник… Он сам ее выбрал… Он выбрал эту боль. Он осознанно пошел на нее. Он осознанно ее испытал… Да, его можно за это уважать… Да, это достойно уважения… Дела… Дела… Дела… Дела и боль – вот что достойно уважения… Священник… А я в своей жизни так ничего и не сделал. Я всю жизнь только и хныкал как мне больно. Я боль не выбирал. А он выбрал… Он выбрал… Но почему я должен ее выбирать?.. Такой принцип… Дебильный принцип… Но священник… Я-то всю жизнь плевал на Бога, и Он в ответ плевал на меня. Но священник… Он верил в Него… И все равно… Да, наверное, ему было тяжелее… А я… Но Бог в меня первым плюнул… Как все сложно… Но священник… Он смог преодолеть боль… И смог осознанно пойти на нее… Он всю свою жизнь посвятил тому, что испытывал боль ради того, чтобы ее не испытывали другие… Да, его стоит за это уважать… А я так ничего и не сделал в своей жизни… Я никто… Я никто… Но какая разница?!.. Кто создал этот принцип?.. Кто его создал?.. Дебильный принцип!.. Но сейчас я могу… Да, я могу… Но если это все иллюзия? Если это все не правда? Если меня просто разводят?.. Крысиные бега… Тогда я умру, как полный идиот… А в другом случае я умру, как никто… как ничтожество… Да… И что же лучше?.. Что лучше?.. Умереть, как идиот, или как ничтожество?.. Как идиот, или как ничтожество?.. Как идиот?.. Или как ничтожество?.. Идиот?.. Или ничтожество?.. Что лучше?.. Идиот… Ничтожество… Что лучше?.. Но для кого идиот?.. Для кого?.. Для этих долбаных извращенцев?.. Для этих ублюдков, которые распоряжаются моей и чужими жизнями, как дерьмом?.. Для кого идиот-то?.. Кто надо мной будет смеяться? Эти уроды? Эти скоты, которые проводят надо мной эти опыты?.. Кто они такие, вообще, чтобы их мнение было для меня значимо?.. Они никто. Они даже не люди… если они, конечно, вообще, существуют… Но в любом случае… Они никто… Они еще хуже меня… Мне плевать на них. Они никто… Но если священник был прав. Если все, во что он верил было правдой… Тогда я умру, как герой… Да, то, что я сделаю действительно будет достойно уважения… Перед кем?.. Перед всеми… Перед всеми нормальными людьми… Стоп… А кто есть нормальные люди?.. Те, у кого есть совесть?.. Так?.. Как все сложно… Да?.. Да… А кто же еще?.. Те, у кого есть совесть… И даже если это не правда. Даже если это все иллюзия. Перед кем я буду идиотом?.. Перед мразью?.. А перед людьми, у которых есть совесть, я все равно останусь героем… Они поймут… Ведь у них есть совесть… Они поймут… Пусть даже я буду идиотом, но я буду перед ними героем-идиотом… Пожертвовать своей болью ради спасения чьей-то жизни… Они поймут. Они должны понять… А остальная мразь… Да кто они, вообще, такие, чтобы судить меня?.. И почему, вообще, мнение людей для меня имеет значение?.. Ведь эти люди сами: жестоки, высокомерны, думают только о себе, они сами тупы, они сами – ничтожества. Почему их мнение для меня должно иметь значение? Я даже разговаривать с такими не собираюсь. Они мразь… А так… Я буду значим… То, что я сделаю будет значимо… Перед людьми, у которых есть совесть, и которые должны все понимать. Перед ними. Перед этим миром… Перед Небом… Перед Богом… Умереть героем-идиотом, или умным и гордым, но ничтожеством… Что лучше?.. Что более значимо?.. Значимо… Значимо… Стоп… Значимо?.. Почему такой принцип?.. Почему такой принцип???... Его создал этот Бог… Он его создал!.. Я Его ненавижу… Стоп… Это-тоже-всего-лишь-шоу… Вся наша жизнь всего лишь шоу… Вся наша жизнь всего лишь игра… Почему так!!!???... Я Его ненавижу!.. Но ведь Его жизнь тоже когда-то была игрой… Он тоже испытал боль… Он сам ее выбрал… И Он тоже когда-то участвовал в этом шоу… Просто такой принцип… Значимы твоя боль и твои дела… Это и есть принцип этого шоу… Такой принцип… Я ненавижу этот принцип!.. Почему я должен испытывать боль только потому, что ее испытал Бог, и Он создал такой принцип!?.. Я ненавижу Его!.. Будь Он проклят!.. Но в любом случае… В любом случае… В любом случае значимы только боль и дела… Такой принцип… Он все равно всегда будет существовать… Вот мы и к выводу к какому-то потихоньку начинаем подбираться… Так что же такое совесть?.. Так и не удалось выяснить… Программа, созданная людьми или Богом?.. Почему она всегда и везде примерно одинакова – с какими-то изменениями, конечно, с поправками на народные обычаи, на климатические особенности, на географическое месторасположение различных племен людей (ведь ее можно подавить, исказить – “прожженная совесть”), но – всегда она примерно одна и та же… Одна и та же программа – созданная первыми людьми… Или же Богом?.. Где же здесь истина?.. Да и так ли она важна на самом деле?.. В любом случае нужно исходить из следующего: если все это иллюзия – я умру, как идиот, но, кроме меня, это ни для кого больше не имеет значения. Те, кто сочтут меня идиотом – сами не достойны даже моего внимания – они никто… Да и кому это, вообще, важно… Все равно… Все равно в этой долбаной жизни нет никакого смысла. Все равно этот мир дерьмо… Хм… Кстати… Вот оно что… Действительно… Эта жизнь все равно бессмысленна… Она все равно не имеет никакого значения… Тогда какая разница?.. Какая разница, кем я умру?.. А так – … Я умру, как герой, и то, что я сделаю, будет значимо перед людьми, у которых есть совесть, и перед… Небом… и… Богом… Может, в этом и есть смысл жизни?.. Может, в этом и был смысл жизни священника?.. Он оказался прав. Все это не так важно. Важно только то, готов ли я смириться. Только то, могу ли я, не смотря ни на что, сделать именно такой выбор. Не смотря на то, что вся наша жизнь игра, не смотря на то, что вся наша жизнь шоу, не смотря на все существующие принципы, с которыми мы не согласны, не смотря на то, Кем является Бог – важно только то, способны ли мы смириться… А Бог – Он всегда останется Таким, Какой есть – Таким, Который нас не устраивает, Который нам не нравится. Он навсегда останется Самим Собой… Как бы я к Нему не относился, но, в любом случае, в конечном счете, останется только то, что значимо по Его принципам… Следовательно, даже если не брать в расчет Самого Бога, даже если Его Самого оставить – то, что я сделаю будет значимо перед теми людьми, у которых есть совесть – только это и будет значимо… Это будет значимо перед всеми людьми, которых можно уважать… и перед миром… Не перед этим грязным и извращенным, а перед другим – идеальным – миром… и перед Небом… Хотя бы ради этого… А если нет – то все равно эта жизнь не имеет никакого значения… Этот мир не имеет никакого значения… В конце концов, я ничего не теряю, кроме спокойствия и отсутствия боли… своей боли… А боль кратковременна, ее можно преодолеть… Пожертвовать своей болью ради спасения чьей-то жизни… Да, этот риск стоит боли… Все равно в этом мире нет другого смысла. Вот теперь я действительно пришел к какому-то выводу”. Лиус поднялся на ноги. Как только он это сделал, он тут же почувствовал, что его предстоящая героическая прогулка станет не самым легким мероприятием в его жизни. В глазах помутилось. Закружилась голова. Слабость. Отсутствие пищи, воды и сна давало о себе знать. “Интересно, как же я собираюсь спасать чужие жизни, если сам еле стою на ногах”, – подумал Кварион. Он осмотрелся в поисках прибора навигации, и нашел его лежащим рядом со своим рюкзаком. Глаза уже неплохо адаптировались к темноте и даже могли различить очертания широкой тропы, проходящей через весь лес. Лиус подошел к рюкзаку и достал из него фонарик. На удивление тот оказался в рабочем состоянии и мог вполне приемлемо освящать дорогу. Автомеханик поднял с земли прибор навигации и включил его. На экране загорелась сетка с системой координат, и замигали две точки, близко расположенные друг к другу, и практически сливающиеся. До цели оставалось совсем немного. Это не могло не порадовать голодного и уже ослабшего Квариона, а вместе со светом фонарика красно-желто-зеленое свечение экрана прибора давало надежду на то, что можно будет избежать любой ямы или болота на дороге, вовремя заметив их. Лиус положил пистолет в кобуру, решив на всякий случай не выбрасывать его, взвалил на себя рюкзак, и, преодолев внутри себя последнюю тень своих сомнений, быстро зашагал по неровной травянистой дороге, огибая канавы и другие различные неровности. Необходимо было спешить. Преодолевая невыносимый голод, усталость в ногах, одышку и боль от натирающейся и постоянно дающей о себе знать царапины на голени от меткого выстрела доброго капитана Валиндука, Кварион постепенно продвигался к цели. Он чувствовал большую слабость. Его голова при резких движениях начинала кружиться. Когда он только пошел по дороге, он испугался, как бы ему не упасть в обморок. Но с каждым шагом системы организма все более мобилизовывались и входили в рабочее состояние. Лиус знал – теперь ему нельзя будет сбавлять темп, и нельзя будет расслабляться. Теперь нужно рвать себя до самой цели – тогда, когда он поймет, что все закончилось, тогда, когда он поймет, что уже в безопасности. Не особо-то верилось в то, что этот момент когда-нибудь наступит. Нервно оглядываясь по сторонам в постоянном ожидании какого-нибудь удара из глубины этого агрессивного леса, с огромным желанием добраться до точки назначения раньше, чем демон вновь начнет свою охоту, Лиус, тем не менее, успевал вспоминать тех, кто окружал его в эти последние дни, и подумать над тем, что, вообще, здесь происходило. Ему также было странно представить себе, как он будет жить потом, когда выберется из этого места, если, конечно, вообще, выберется. Но даже если вдруг все обернется самым лучшим образом, то что он будет делать, когда вернется в свою прежнюю жизнь? Чем займется? Очень тяжело и очень странно после какой-либо войны возвращаться в обыденность. С одной стороны, конечно, и приятно, и нужно, потому что это предполагает определенный отдых, который иногда бывает так необходим, но надо учитывать и то, что такие переходы – это ломка, это огромный стресс. После всего пережитого вернуться в будни – это совершенно другая жизнь, это как будто другой мир со своими законами. Придется первое время привыкать. Часто человек, переживший какую-либо войну, потом через некоторое время хочет вернуться на нее снова. Потому что, пребывая в состоянии покоя и благоденствия, он начинает понимать, что та его война, то, что он когда-то испытал – это и есть настоящая жизнь. Это и есть то, что действительно ценно и значимо. Война. Война, не как уничтожение других людей ради некой призрачной, толком не обоснованной цели, часто имеющей политический, экономический, эгоцентрический, или еще не понятно какой оттенок. А война, как борьба за свой мир, за то, что по праву принадлежит тебе, а не кому-то другому. Война в общем смысле этого слова. Когда наркоман со стажем в несколько лет, преодолевая невыносимые ломки, начинает бороться со своей зависимостью, бороться по настоящему – это тоже война. Когда мать-одиночка, имеющая нескольких детей на своих руках, без постоянного собственного жилья, работает на двух-трех работах, и еще пытается без мужа воспитать своих детей в соответствии с какими-то принципами морали, чтобы из них выросли нормальные люди, а не лидеры уличных банд – это тоже война. Но это и есть жизнь – та, которая действительно достойна уважения.
Лиус шел не очень долго, но, испытывая постоянный страх и беспокойство, хоть и отвлекаясь в определенной степени на свои размышления, но, тем не менее, пребывая в состоянии некоторого напряжения, он немного не так воспринимал ход времени, как ему самому хотелось бы – ему казалось, что дорога тянется уже невероятно долго, как будто она, вообще, ведет в никуда. Но, наконец, он пришел к какому-то странному тупику. Как будто это был конец пути… А дальше ничего. Перед Кварионом предстали густые заросли. Это были даже не деревья. Это были кусты, растущие как будто в форме некой невысокой арки, и скрывающие в своей глубине непроходимую, непроглядываемую, ужасающую своим холодом и невероятной плотностью, тьму. Лиус попытался вглядеться в эту тьму. Не понятно, что он хотел там найти, но даже при прямом свете фонарика он не увидел ничего, кроме нескольких торчащих веток. Но там что-то было. Эти кусты пугали своей темнотой и безызвестностью, но они и что-то скрывали в себе. Что-то было за ними. Как будто это была всего лишь дверь, и в нее просто нужно было войти. Лиус задумался. Неизвестно, что ждало его там, в этой темноте. Возможно, там таилась опасность. Возможно, это была ловушка. А, может быть, на самом деле там ничего и не было – просто природа сделала такой специфический рисунок, просто так проросли ветки. Но нужно было проверить. И для этого существовал только один способ – нужно было войти туда. Страшно. Кварион повернулся и пошел обратно, опустив руки, в которых он держал фонарик и прибор навигации. Он сделал несколько шагов, затем резко развернулся назад и стремительно ринулся к этим кустам. Он совершил самый смелый прыжок в своей жизни, ожидая худшего, и, разорвав своим телом плотную стену листвы, пройдя сквозь нее, он вылетел на небольшую поляну, на которой так непривычно много было света. Так странно было вновь оказаться на каком-то открытом пространстве. Лиус посмотрел вверх. Черные облака застилали собой мертвое небо, но пропускали достаточно солнечных лучей, чтобы, выйдя из леса, можно было легко обходиться без дополнительных источников света. Лиус оглянулся вокруг. Посреди поляны росло несколько высоких деревьев. Где-то там, между этими деревьями скрывалась человеческая жизнь. Кварион побежал к этим деревьям. Он сразу же, без труда, отыскал пленников, которых должен был спасти – мать со своим ребенком девочкой-подростком – завернувшихся в одеяло, сидящих на корнях одного из деревьев. Он подошел к ним. Лицо девочки было бледным, как смерть и в каких-то ссадинах, ее синие губы дрожали, она пыталась согреться, но не могла, глаза были закрыты, ресницы подергивались. Лиус присел. Он нежно дотронулся своими руками до головы девочки. – Я пришел спасти вас, – произнес он. Затем Кварион осторожно распахнул одеяло. Мать девочки была без сознания. Лиус попытался привести ее в чувства. Затем он попытался прощупать пульс и прослушать дыхание. Нет. Она была не без сознания. Она была мертва. Сердце Квариона наполнилось горечью. Как же так?.. Женщина умерла совсем недавно. Она еще даже не успела закоченеть. Он опоздал совсем на чуть-чуть. Он бы успел, если бы немного поторопился. “Нет, – подумал Кварион, – Вдруг она жива. Просто я не могу обнаружить признаков жизни”. Он снова попытался прощупать пульс женщины во всех возможных местах, какие только знал. Он не хотел совершать ошибки. Он еще раз приложил свою ладонь к ее шее. В этот момент до его запястья слегка дотронулись чьи-то маленькие дрожащие холодные пальцы. Это была девочка. – Оставь ее… – шепотом произнесла она, чуть приоткрыв глаза, – Я слышала, как остановилось ее сердце. Кварион посмотрел на девочку. – Как… нам… выбраться от сюда? – спросил он, заикаясь. – Здесь есть машина… Но нет ключей зажигания. Лиус вскочил на ноги и начал резко оглядываться по сторонам. Да, на поляне стояла машина. Хорошая машина. Предназначенная специально для езды по пересеченной местности. “Если отсутствие ключей зажигания – это единственная ее проблема, то мы, практически, спасены”, – подумал про себя Кварион, и тут же вспомнил два военных автомобиля, на которых он с командой начинал путь, и причину неисправности работы которых он так и не понял. Автомеханик подошел к внедорожнику. – Только бы… Он залез в салон и принялся копаться в проводах. Несколько мгновений, или чуть больше, и вскоре уже послышался долгожданный шум мотора. Машина работала. С нескрываемой улыбкой радости на лице Кварион вылез из кабины, и тут же перед его глазами замелькали миллиарды белых точек. Его сознание помутилось. Сердце заколотилось в груди, как бешенное, и, казалось, вот-вот выскочит наружу. Лиус схватился за дверцу машины. “Только бы не потерять сознание! Только не сейчас!” – подумал он про себя в отчаянии, широко выпучивая глаза и медленно вертя головой. Наконец, белые точки перед глазами рассеялись. Сознание возвращалось в нормальное состояние. Лиус почувствовал, как его сердце стало биться реже, но почему-то сильнее. От его стука перехватывало дыхание. Теперь можно было отчетливо видеть, но зато в ушах стоял невероятный шум. Казалось, сейчас адреналин, выделяясь, производил на организм совсем обратный эффект. Кварион, стараясь не совершать резких движений, но, в то же время, как можно быстрее, подошел к девочке, укутал ее в одеяло и взял на свои руки. Он тут же почувствовал огромную тяжесть и боль в области солнечного сплетения. Он был слишком слаб. Дрожащими ногами, задыхаясь, он донес девочку до машины, и положил на переднее пассажирское сиденье. Лиус захлопнул дверь, и тут же ощутил сзади себя чье-то присутствие. Он обернулся. Перед ним в воздухе висел демон. – Ты думал тебе позволят так просто уйти от сюда? – прошипел он. Кварион застыл в оцепенении, но вскоре опомнился. – Я на это надеялся, – произнес он, и резким движением вытащив из кармана серебряный крестик Малочевского, выставил его перед собой. Демон сначала отпрянул назад, но тут же вновь приблизился к автомеханику. – Что ты тычешь в меня этим куском металла, человек? – прорычал он, – Ты хотя бы представляешь, что за этим стоит? “Он прав, – подумал про себя Лиус, но тут же в голову пришла другая мысль: – Нет. Это разводка. Это ложь. Это простая психологическая уловка. Все, что мне нужно – это просто вера. Такой принцип”. Кварион агрессивно подался вперед, продолжая держать перед собой распятие. – Пошел прочь! – прокричал он. Демон отступил, но затем еще более агрессивно, чем Кварион, с силой рванулся на него. Он остановился буквально перед самым лицом автомеханика и отпрянул назад, как будто не решаясь, или, как будто, встретив преграду. Он сделал еще один сильный рывок, но снова, даже не коснувшись Лиуса, отлетел в сторону. Между тем Кварион сорвал со своей груди маленький сосудик с жидкостью – тот самый, который дал ему Малочевский. “Священник сказал, что эта вода может оказаться полезной. Посмотрим насколько”, – подумал про себя автомеханик. Он снял зубами крышку с сосуда, и резкими рассекающими движениями руки разбрызгал воду на машину. Множество маленьких капелек несколькими струйками покрыли собой окрашенную в серо-зеленый цвет гладкую металлическую поверхность, и тут же испарились, словно они попали на раскаленное железо. Демон продолжал резко и с огромной силой кидаться на Лиуса, но, всегда останавливался в своей атаке, как будто, не решаясь нанести удара. Он метался вокруг автомеханика и, видимо, не знал, с какой стороны лучше подобраться к нему. Кварион, не дожидаясь объяснений такого странного поведения духа, продолжая держать перед собой маленький серебряный крестик, зашел с другой стороны машины. – Хочешь от меня уйти? – прорычал демон, – Не выйдет! Это мой мир! Я здесь король! В этот момент перед Лиусом открылась ужасающая картина: вокруг него в воздухе образовались десятки и сотни демонов, они рычали, и жаждали его плоти. Они обступали машину плотным кольцом и готовы были разорвать его на куски. Оскалы, красные разъяренные глаза. Деревья также зашевелились, казалось, они ожили и тянули к автомеханику свои ветки, словно когти. Трава под ногами стала другой, она как будто пыталась схватить Лиуса за ноги, удержать его на одном месте. Все в этом лесу было против него. Вокруг было одно зло, тьма и ненависть. Кварион быстро запрыгнул в кабину и захлопнул за собой дверь. Пристегнув себя и девочку ремнями безопасности, он резко передернул все необходимые рычаги, и с силой вдавил педаль газа в пол. – Пошла! – прорычал он. Машина тронулась с места, выбрасывая из-под колес куски земли. Внедорожник быстро набрал скорость и вылетел с поляны на дорогу, пройдя сквозь кусты, как мощный таран через картонные ворота. Руки Квариона дрожали. Дрожало все его тело. Сердце колотилось как бешенное, перехватывая дыхание. В ушах стоял шум. Голова гудела. Перед глазами стали снова появляться белые точки. Лиус с силой вцепился в руль. “Только не сейчас, – взмолился он про себя, – Только не сейчас”. Он должен находиться в ясном сознании. Он должен быть максимально внимательным. Он должен четко контролировать каждое свое движение. Необходимо было как можно скорее выбираться из этого леса, но в то же время не гнать слишком сильно, чтобы не допустить аварии. Необходимо было отмечать любую неровность на дороге, скудно освещаемой фарами машины, и успевать вовремя среагировать. Необходим наивысший предел концентрации мозга. Сейчас этот автомобиль – единственный способ выбраться из леса. Единственная надежда. Кварион с беспокойством посмотрел на показания приборов на панели управления. Горючего почти полный бак. По крайней мере, больше половины. Можно вздохнуть с облегчением. При таком объеме этого должно хватить. В этот момент по лесу пронесся дикий вопль, и что-то с силой ударило по крыше машины. Лиус встрепенулся. Еще один сильный удар – только уже в бок, со стороны пассажирского места. Кварион заблокировал все двери, и стал нервно оглядываться по сторонам, не забывая при этом смотреть на дорогу. Да. Именно этого он и боялся. Демон преследовал их. Охотник за душами летел почти вровень с машиной. Его черное тело выделялось среди остальной тьмы в этом лесу, оставляя после себя в воздухе неровные ярко-красные следы. Он визжал, он был невероятно агрессивен. Он не собирался так просто отдавать свою добычу. Еще один удар – теперь уже в дверь водителя. Лиус отдернулся в сторону и чуть было не потерял управление. Он еще сильнее вцепился в руль и кое-как выровнял автомобиль. Еще немного и он улетел бы в кювет. “Нет, – подумал Кварион, – Он не сможет взломать эту машину. Он не сможет этого сделать. Он пытается устроить аварию. Мне нужно следить за дорогой”. Последовал еще один удар. Затем еще один. Лиус был прав: демон бился об машину, но тут же отскакивал в сторону, шарахаясь от нее, как от огня – он не мог зацепиться за кузов и не мог попасть внутрь. Ему что-то мешало. Как будто бы его обжигало чем-то. Как будто бы соприкосновение с машиной причиняло ему боль. Ему лишь только оставалось биться в нее, пытаясь отвлечь и рассеять внимание автомеханика. Нужно было просто сосредоточиться на дороге. Снова последовал очередной сильнейший удар в дверь со стороны водителя. Лиус заметил, как дверь выгнулась внутрь. Конечно, если такими темпами – то автомобиль может просто развалиться на части. Кварион прибавил газу. Впереди вроде начиналась более-менее ровная дорога. Проехав еще некоторое расстояние, автомеханик заметил, что демон куда-то исчез. Он больше не сопровождал их. “Не расслабляться, – подумал про себя Лиус, – Ни в коем случае не расслабляться”. “На право”, – мелькнула в голове странная мысль. В этот момент неожиданно впереди сверху через всю дорогу повалилось дерево. Мгновения моментальной реакции: Кварион вывернул руль вправо и до упора вдавил педаль газа в пол. Он почувствовал сильный шоркающий удар по крыше с левой стороны, стекло треснуло – и тут же автомеханик осознал, что успел проскочить это препятствие. Он окончательно убедился в этом, когда понял, что все еще движется прямо по дороге. Он проехал еще немного, и ему показалось, что он действительно оторвался. По крайней мере, он больше не замечал преследования за собой. Но он продолжал держать себя в постоянном напряжении, и он знал, что это будет наиболее правильным – до самого конца, пока он не убедится, что находится в полной безопасности. Лиус взглянул на свою пассажирку, практически без сознания лежащую в кресле. Укутанная в одеяло, находясь в машине, она начинала постепенно согреваться. “Я должен в любом случае спасти ее, – подумал про себя автомеханик, – В любом случае. Чтобы не случилось. Хоть ценой своей собственной жизни, хоть ценой, не знаю чего”. Он почувствовал невероятно сильное стремление к тому, чтобы все, как можно скорее, закончилось. В его разуме все желания, все инстинкты, всё, даже его собственная боль отступили на второй план. Даже его голод, даже его пересохшее горло не имело сейчас никакого значения. Если бы у него была вода, он непременно отдал бы ее этой девочке. Для него сейчас не было ничего более важного, для него сейчас, вообще, ничего не существовало – только его стремление спасти эту маленькую жизнь. Только его невероятно сильное желание, во что бы то ни стало, вытащить эту девочку из этого ужасного леса. Никогда еще в своей жизни он не волновался больше, чем сейчас. Никогда еще в своей жизни он не испытывал более сильного страха – не за себя, за другого человека, или – за цель. Его цель была сейчас – спасти. Никогда еще ни одна цель не была настолько значима для него. Никогда еще он не испытывал настолько сильного беспокойства за что бы то не было, или за кого бы то не было. “Только бы все получилось. Ну, пожалуйста. Только бы все получилось. Мне ничего больше не нужно. Только одно. Только одно. Я больше даже ничего не буду просить. Только это. Только это – и все. Мне больше ничего не надо”, – думал про себя Кварион, нервно сжимая руками мокрый от пота ладоней руль. Его сердце беспокойно колотилось. Больше всего на свете сейчас он желал того, чтобы дорога сократилась в десятки раз, и он сразу бы оказался на выезде из леса – там, где этой маленькой беззащитной жизни смогут, наконец, оказать помощь. Какая же длинная эта дорога. Как же долго еще придется ехать. По скорей бы… По скорей бы… Лиус снова посмотрел на девочку. Он начинал постепенно расслабляться. Его сердце успокаивалось, даже, несмотря на сильное волнение. Дыхание приходило в норму. Сейчас за ним уже не было погони. Он старался держать себя в напряжении, но его организм был не в состоянии постоянно мобилизовывать свои ресурсы. Кварион слабел. Его тонус, хотел того автомеханик или нет, начинал снижаться. Он проезжал мимо знакомые места и понимал, что не так уж и много им с командой пришлось пройти. Они больше топтались на одном месте, решая постоянные проблемы. На машине это расстояние оказалось преодолеть несколько быстрее, чем могло показаться. Через некоторое время он остановился. На его пути было озеро – то самое озеро с черной водой. Перед автомехаником стала задача – как перебраться на другой берег. В начале он был в ужасе, но, оглядевшись по сторонам, к большому своему удивлению заметил, что недалеко от него находился мост. Он был достаточно широк и крепок, чтобы по нему могла проехать машина. Видимо, тогда его не заметили из-за тумана. Теперь же – тумана не было и было как-то немного светлее. Лиус пересек мост. Тут он осознал, что ему, возможно, предстоит еще довольно длинная дорога. Теперь необходимо было проехать ту часть пути, которую команда преодолела на машинах. А это было, наверное, даже больше половины. И действительно – Кварион ехал еще достаточно долго. И чем дольше он ехал, тем сильнее начинал слабеть. Его клонило в сон, и он постоянно боролся с этим. Он старался максимально напрягать свое внимание и концентрировать взгляд на дороге. Ему становилось все хуже. Он думал только о том, как бы ему не потерять сознание или не заснуть. Пустой желудок, и все тяжелее становилось в груди. Голова кружилась. Лиуса трясло. Его тело дрожало. Его руки дрожали. В человеческом организме всегда периодически происходят незначительные сбои. Определенные моменты деконцентрации внимания, и непроизвольные сокращения мышц. Именно поэтому люди всегда ошибаются. Они не могут не ошибаться, и работать абсолютно идеально, как машины. Руки Квариона, лежащие на руле, дернулись немного влево. В этот момент одно из колес машины налетело на ухаб. Автомобиль подбросило, а затем сильно и резко повело в сторону. Лиус не смог справиться с управлением и въехал в дерево. Авария. Она все-таки случилась. Лиус с некоторым трудом расстегнул ремень безопасности и вышел из машины. Он понял, что ударился головой о руль – на лбу кровоточила небольшая рана. С одной стороны – боль развеяла сонливость и привела сознание в состояние повышенного напряжения. С другой – голова автомеханика чувствовала себя сейчас намного хуже, она не просто кружилась, она кружилась и болела. “Девочка, – подумал он как будто в тумане, – Что с ней?” С ней оказалось все в порядке. А вот машина больше не подлежала эксплуатации. Кварион разблокировал двери, отстегнул ремень безопасности своей пассажирки и вышел из автомобиля. Он с ужасом посмотрел вперед – ему предстояло дальше нести эту девочку на руках. Его собственные колени его-то еле держали. Однако было что-то, что вселяло определенную надежду – впереди мерещился огонек света. Они почти выбрались из этого леса. Лиус обернулся назад. То, что он увидел вдалеке, вызвало у него дрожь и заставило сердце биться чаще. Он почувствовал, что его начинает тошнить. Демон не оставил их в покое. Он сильно отстал, но продолжал преследовать их. Он был где-то там, вдалеке, но постепенно, хоть и медленно, приближался. Меньше всего Кварион хотел именно такого поворота событий. Он открыл дверь и взял девочку на руки. Невероятная тяжесть и боль в области солнечного сплетения. Тошнота. Лиус почувствовал, как его колени подгибаются. – Держись… за меня, – задыхаясь произнес он. Самое сложное оказалось сдвинуться с места. Дальше ноги несли по инерции. Нужно было спешить. Кварион не знал, когда демон настигнет их. Он не знал, насколько быстро или медленно он подбирается, но необходимо было сделать все, чтобы от него уйти. Неровными шагами, мотаясь из стороны в сторону, автомеханик быстро шел по дороге, неся на руках беспомощную девочку. Он задыхался. Его голова кружилась. Он не слышал даже собственных шагов. Только стук сердца в груди, свет впереди и земля под ногами, на которую нужно смотреть, чтобы не споткнуться. Нет, меньше всего он хотел именно такого поворота событий. Он рвал себя. Никогда еще он так сильно не рвал себя. Шаги. Лиус считал каждый свой шаг. Они отдавались по всему телу и впечатывались в сознание, словно удары молота. Его силы были на пределе. Его лицо исказилось. Он зажмурил глаза, и хотел закричать. Нет. Так нельзя – глаза должны быть открыты, иначе можно потеряться в пространстве. Неожиданно правое колено подкосилось, и Кварион стал резко опускаться к земле. Кое-как с огромным трудом он удержался на ногах, поднялся и продолжил тащить свое изможденное и еще это, чужое, но еще более значимое, чем свое, тело к свету. Впереди показались силуэты каких-то людей. Да, людей. Да, это были люди. Его ждали. Он приближался. Силуэты становились больше и отчетливее. Его глаза застилали капли соленого разъедающего пота, преломляя и без того скудные солнечные лучи. Но этих лучей становилось все больше. Все больше и больше с каждым шагом. Лиус собрал в себе последние остатки сил и ускорил свой бег. Последний мощный рывок. Свет… Силуэты людей… Свет… Силуэты людей… Почему они стоят?.. Почему они стоят там и не идут навстречу?.. Они просто ждут… Они просто наблюдают… Свет… Силуэты людей… Шаг… Свет… Силуэты людей… Шаг… Свет!!!.. Квариона ослепило. Слишком много света. Слишком много света. Значит, он вышел! Значит, он в безопасности! Лиус сам не понял, как уже оказался сидящим на коленях. Он опустил девочку на землю. Он перестал двигаться, и в его голову тут же с невероятной болью ударила кровь. – Вра… вра… вра-ча… – еле выговорил он. Подошел кто-то в белых одеждах, кто-то в прекрасных белых одеждах. Он склонился над маленьким хрупким, укутанным в покрывало, еле дышащим, но живым телом. Лиус понял: она в безопасности, ей помогут. Квариона стало сильно тошнить. Его сознание помутилось. Перед глазами туман. Сердце отдавало своими глухими ударами в голову. Он задыхался. Он жадно и с хрипом и свистом глотал воздух. Он не видел ничего, кроме света и силуэтов людей в белых одеждах, но теперь они были рядом, теперь они окружали его плотной стеной. Это были друзья. От них даже тепло исходило. Даже запах был другой. Это были друзья. Но в этот момент Лиус почувствовал зло. Да, это было зло. Оно приближалось. Демон приближался. В ужасе Кварион обернулся назад. Некто в белых одеждах стоял с поднятой рукой и вытянутым вперед, словно мечом, указательным пальцем, преграждая путь охотнику. Казалось, этот вытянутый палец был единственным, но в тоже время невероятно мощным и абсолютно непреодолимым препятствием для демона. Тот висел в воздухе, сверкая разъяренными глазами, и оскаливаясь, но, не решаясь что-либо сказать. – Убирайся обратно, – властно произнес Некто, – Битва окончена. Демон осклабился и, медленно развернувшись, полетел назад, в глубь леса. Лиус повернул голову и взглянул на девочку, до сих пор лежащую на земле. Ее цвет лица из бледно-синего превращался в светло розовый. Ее губы больше не дрожали. Ее раны начинали заживляться. Кварион вгляделся в это лицо. Насколько красиво оно было – лицо обычного человека, такого же, как и он. И он любил этого человека. Он любил ее сейчас. Насколько же сильно сейчас он ее любил! И ему не важно было, кто перед ним, на ее месте мог оказаться любой другой – женщина, мужчина, ребенок, старик – без разницы, кто угодно. Он любил ее без всякой тени пошлости, без всякой тени влечения – просто, как человека, странной особой любовью. Не как друга, не как личность – он совершенно не знал ее, он даже не знал ее имени. Но он любил ее – просто любил. И он готов был отдать за нее свою жизнь, он готов был страдать за нее, если будет необходимо. Он обернулся и посмотрел обратно на ту дорогу, по которой он совсем недавно бежал, он вгляделся в этот ужасный темный лес – сколько зла, сколько мрака, сколько ненависти и агрессии было в этом лесу. И сколько боли он там оставил, сколько ему пришлось там пережить, какой длинной казалась эта дорога, каким долгим казался весь этот путь, который он проделал! Он не хотел туда возвращаться, но он готов был снова пройти по этой дороге и вернуться назад, он готов был снова проделать весь этот тяжелый ужасный путь, если будет необходимо – вновь ради спасения этой девочки. Он склонился над ее лицом и заплакал, зарыдал, как ребенок. Насколько сейчас дорога и ценна была жизнь этого маленького человечка в его глазах, насколько сильно он сейчас любил ее. Подошел Некто, и Лиус почувствовал на своем плече Его руку. Он только сейчас узнал в Нем Того Самого Основателя организации, на которую все это время работал. И в этот момент Кварион вдруг осознал, насколько хорошо его сейчас понимают, понимают все его чувства и переживания, всю его боль и его любовь. Понимают, как Самого Себя – каждой клеткой Тела. Как все это странно… Впервые в своей жизни Лиус чувствовал себя по-настоящему в безопасности, среди друзей – там, где ему готовы помочь, там, где его любят, там, где его жизнь, которую он сам считал ничтожной и не достойной дальнейшего продолжения, является значимой, по-настоящему значимой и ценной. Впервые он ощутил, насколько действительно важна его жизнь сама по себе. Но в этот момент неожиданно сильно закружилась голова. Перед глазами появился туман. Пространство рассеялось. Теперь все это уже не поддавалось контролю. Последнее, что запомнил Кварион – как он провалился в пустоту. Забвение…
Свет. Лиус медленно открыл глаза. Свет. Повсюду был свет. Он снова окружал Квариона со всех сторон. Он снова освещал эту реальность, он снова озарял ее и делал такой, какая она есть на самом деле. Он снова открывал ее действительной. Больше не было никаких теней, никаких силуэтов, никаких обманов зрения, никакой тьмы – свет делал каждый предмет, каждую маленькую деталь пространства, каждый уголок видимым. Кварион оглянулся по сторонам… Да он же находился у себя дома!.. Он был у себя дома. Он лежал в кровати перед распахнутым окном в своей собственной квартире. Было так спокойно. Дул приятный ветерок. “Сон. Это был всего лишь сон”, – подумал Лиус. Он медленно поднялся на кровати и чуть не вскрикнул. – А-а-а-а… – простонал он. Его тело ломило. Каждая его мышца, каждая его связка говорила: “Не двигайся. Не шевелись”. Какое странное ощущение. Его спина, его шея, его руки, его плечи, его ноги, бедра, ягодицы – все болело, причем болело как-то необычно, причудливо. Лиус чувствовал каждый участок своего тела. Как будто его разделили на сектора, на маленькие квадратики – и каждый квадратик ощущался с невероятной четкостью расположения. Мышцы не хотели двигаться, они были уставшими. Уставшими – но в тонусе. Они могли двигаться. Просто они настолько сильно тянулись, что любое движение чувствовалось сильнее, чем обычно. Как будто бы все тело было сковано каким-то веществом внутри организма. Кварион сел, коснувшись ступнями пола. Холодный пол – он был сейчас так приятен. Лиус посмотрел на свои ноги – они все были в мозолях и ранах. Левая голень была перебинтована. Руки – они также были в каких-то ссадинах. По всему телу – синяки. Нет. Это был не сон. Кварион встал и медленно потянулся. Его ломало. Такое ощущение, как будто бы он вернулся с войны. Он чувствовал каждую свою мышцу, каждую свою связку – все какие только есть на теле. Нет, это была не просто молочная кислота, не успевшая рассосаться после непривычной физической нагрузки. Было что-то еще. Как будто адреналин, выделявшийся все это время, оказывал сейчас такое странное воздействие на мышцы. Лиус подошел к окну и потрогал шторы. Да, это были его шторы. Кварион оглянулся – он действительно находился в своей квартире. Здесь ничего не изменилось. Это был его дом. Теперь он в этом убедился. Но он не понимал, что все это значит. Возможно, это была очередная иллюзия. Сейчас казалось, что все в этом мире может в любой момент обернуться иллюзией. Все так странно. На письменном столе под тяжелым подсвечником, выполнявшим всегда больше роль некого сувенира, лежала записка. Может, она прояснит ситуацию. Лиус подошел к столу, отставил подсвечник в сторону и взял записку в руки. Что же он сам ожидал в ней увидеть и от кого он сам ожидал ее получить? Он начал читать: “Для начала, дорогой Лиус, хотелось бы разъяснить тебе некоторые важные моменты. Надеюсь, ты поймешь все, что здесь ниже написано. Начнем вот с чего: каждый человек в своей жизни должен совершить две вещи – определиться со своим статусом в вечности, и сделать себе имя. Каждый человек, придя на эту землю, должен стать Личностью, единственной, неповторимой, уникальной Личностью, с набором индивидуальных, присущих только ему одному, особенностей. Каждый человек должен научиться делать собственный выбор и достигать той цели, которую он себе поставил. Вся твоя жизнь, все ситуации, переживания, чувства, ощущения, восприятия, отношения к тем или иным вещам, вся твоя боль и то, как ты через нее проходишь – все это делает тебе Имя, твое собственное, не похожее ни на чье другое, Имя, которое полностью характеризует тебя. Ты должен стать человеком, единственным в своем роде – таким, каких больше нет. Ты должен стать человеком, который сам формирует свое сознание. Ты должен стать человеком, который может свободно мыслить и свободно выбирать. И это план. Это высший план для каждого. На самом деле твоя личная война, твоя боль и твои дела – это самое важное, самое значимое в твоей жизни, это самое главное, что у тебя есть на этой земле – это то, что ты сам будешь больше всего ценить, когда состаришься. Это то, что ты будешь помнить всегда. Это то, что лучше всего характеризует тебя, как человека. В сердцах людей всегда будут существовать: желание достижения чего-либо, и желание поиска смысла жизни. И всегда будет существовать боль при отсутствии достижений и при отсутствии смысла. Потому что боль – это один из самых эффективных способов – механизмов – побудить ленивую и эгоцентричную человеческую натуру к совершению каких-либо действий. Такой принцип. Это хорошо, что ты задумываешься над смыслом жизни – хорошо просто потому, что ты уже думаешь. Ты создан для того, чтобы думать. Если ты думаешь и можешь принимать решения – ты способен делать выбор. А выбор – это путь к свободе. Да, в этом мире действительно есть истина. Но что такое истина? Это всего лишь факты. Истина – это всего лишь реальность, это лишь то, что существует на самом деле. Иногда истину невероятно сложно доказать. А есть истина, которую на этой земле доказать невозможно. Такой принцип. Но важно не только это. Важно также и то, как ты эту истину воспринимаешь, как ты к ней относишься. В некоторых моментах жизни это не столь значимо – не все определяется только истиной. А в некоторых моментах твое восприятие – это ключ ко всему. Тебе сначала говорят – “думать”, а потом – “верить”, и на первый взгляд, кажется, одно противоречит другому. Но на самом деле в большинстве случаев все то, что, как ты думаешь, ты знаешь – это всего лишь то, во что ты веришь. Тебе просто доказали это, тебя в этом убедили, и не важно кто или что это сделало – человек, или твой собственный опыт, или еще что-то. Ты веришь в это, потому что тебе это удобно, и тебя это успокаивает. Запомни: в жизни любого человека можно создать любую иллюзию. И что самое интересное: человек будет верить в эту иллюзию, с убеждением того, что он действительно знает истину. Просто каждому человеку нужно постоянство и каждый ищет простоты во всем. И многие готовы пожертвовать чем угодно, даже истиной, ради этой простоты. Ты совершил хороший и значимый для тебя же самого поступок. Но то, что ты видел и то, что ты сделал – это всего лишь маленькая часть той огромной работы, которая была проведена. Ты даже представить себе не можешь, сколько боли, сколько труда, сколько слез, крови, пота, страданий и переживаний множества людей необходимо, чтобы спасти хотя бы одну душу. Жизнь каждого – любого – человека бесценна, и только боль другого человека способна стать платой за ее спасение. Потому что эта боль тоже бесценна. Теперь ты знаешь, что такое любовь. Теперь ты знаешь, насколько значима человеческая жизнь. Но то, что ты знаешь – всего лишь мизерная часть того, что есть на самом деле. Ты готов был умереть ради девочки, которую видел впервые – по большому счету она тебе, вообще, никто. Подумай: насколько огромной и насколько сильной должна быть любовь Того, Кто дает эту любовь матерям, отцам, мужьям, женам, братьям, сестрам, друзьям. Она бесконечна. Но ты ведь не понимаешь, что такое бесконечность, тебе нужны рамки, четко очерченные границы, тебе нужно, чтобы все было как можно проще. Есть истина, которую на этой земле никогда невозможно будет доказать. Но важна не только сама истина, но и то, как ты ее воспринимаешь. Человеческая жизнь бесценна. Викториус Малочевский знал это, и всю свое существование на этой земле он посвятил тому, что платил собственной болью за чужую жизнь. Сейчас его война закончена. И, если хочешь знать: он рад тому, что занимался именно тем, чем занимался. Запомни: иногда действительность бывает именно такой, какой кажется нам изначально, просто по каким-то причинам мы отказываемся ее принимать. Надеюсь, ты понимаешь, о чем здесь говорится. Надеюсь, ты достаточно умен, чтобы хотя бы взять это на заметку и поразмыслить. Надеюсь, ты сделаешь в своей жизни правильный выбор. Я не прощаюсь с тобой. Я лишь говорю “До скорой встречи!”. Если захочешь, ты всегда сможешь Меня найти”. Лиус закончил читать. “И это все? Это все, что они могут мне сказать?” – промелькнула в его голове мысль негодования. Он сильно задумался. Он до сих пор не понимал, что с ним произошло, и что происходит сейчас. Ему казалось все это нереальностью. В голове сразу же возникло невероятное множество теорий объяснения происходящего. Может, все это сон? Может, он спит сейчас, и еще не проснулся? Может, это все было чьей-то хорошо спланированной иллюзией? Он прошел испытания, игра закончена, опыты закончены, его в чем-то убедили – что, что это? Что все это значит? Где здесь действительность? Почему он должен всерьез воспринимать информацию на этом клочке бумаги? – И это ответы на все вопросы? Твоя боль значима, твоя жизнь значима – и все? Принцип веры – и все? – в растерянности произнес Кварион. Это то, что он слышал на протяжении всей своей жизни. И это истина? Естественно, он не собирался так просто во все это верить. Естественно, ему нужны были доказательства. Но какие еще он мог найти доказательства? И что действительно являлось бы для него таковыми? Лиус задумался. Лиус очень сильно задумался. Он прошел через такое! Он видел то, что не каждый даже во сне себе может представить. Он никогда не сможет забыть это. И что он будет делать теперь? Чем он займется? Неужели он сможет вернуться к своей обычной жизни после всего пережитого? Неужели он так просто проигнорирует все это, и продолжит вести свое прежнее депрессивное одиноческое существование? Нет, он не сможет жить как раньше. Он изменился. Его восприятие жизни изменилось. И сама его жизнь тоже должна будет измениться. Квариону нужно было подумать. Ему необходимо было очень сильно подумать. Что же такое его жизнь? И где же здесь истина? Священник оказался прав. Под любое необъяснимое явление можно подогнать свою теорию. И невозможно будет никогда представить неопровержимые доказательства веры. Само понятие вера исключает такую возможность. А ведь оно было придумано не самой глупой Личностью. И Эта Личность знала, что вкладывает в это понятие. Жизнь – это всего лишь иллюзия. Все в этом мире – любовь, счастье, дружба, справедливость, наука, коммунизм, демократия, система правительственной поддержки малоимущим семьям – все это только предметы веры. И каждый человек верит в то, что считает нужным или что ему кажется более удобным. Однажды наступит момент, когда станет известно, какие же предметы веры на самом деле истинны. Но на этой земле, наверное, никогда не получится до конца разобраться, что же является действительной реальностью. И глуп тот человек, который считает, что разбирается в жизни и может ее контролировать. Лиус осмотрелся в комнате. На спинке кровати висела его чистая одежда. Он оделся – с некоторым трудом, и преодолевая боль в мышцах. Затем он подошел к двери в прихожей – к двери, ведущей на улицу. Он взял в руки куртку и вышел из квартиры. И только одному ему сейчас было известно, что он собирается делать дальше.
Я выступлю в начале нового рождения зари. Рассвет кровавый возведет меня на Холм Спасения, поставит камнем на его вершине. На тонкой линии причудливого горизонта мой знак печатью Неба засверкает в серебре. За мной – огромное количество людей. Они внушили себе мысль, приняв на веру, что я их вождь и полководец до скончанья времени определенья. И я веду их по свету истины – туда, где здравый смысл возобладает над безумием инстинктов, и где любовь заменит ветхую идею эгоизма. В моей руке есть сила. Я приобрел ее однажды дорогой ценой. Сейчас пришла пора ей отыграть сие вложение. Корона власти над головой моей проявится в искрящейся игре переливающихся отблесков рассвета. И покрывало чести на моих плечах осядет каплями росы, слепящим обновленьем свежести сверкая. Тяжелые лучи безжалостного Солнца неотвратимо обнажат любую скорбь и зачерствелую неправду покажут в свете истины прозрения святого. Дана мне власть произвести нелицемерный долгожданный суд. Великой болью я открыл себе дорогу к великой славе. Пройдя сквозь тернии, я нашел тяжелый меч. Сей меч имеет силу внутри себя и власть, что выше любого человеческого понимания. Итак, отныне — он оружие в моих руках в борьбе извечной и нещадной со всяким заклинателем иллюзий славных. Он явной сделает любую ложь, и заговор раскроет, изобличив обман, питающийся смрадом невежества людского. И древнего владыку миражей он в гневе посрамит, развеяв по ветру, глаза дурманящие, краски. Сверкающее лезвие его не сможет обрести покой в забвении своем. Он не потерпит лицемерия и лжи, и почитание неправды подвергнет наказанию стократно. Он рассечет любую лесть, отделит значимое от ничтожного, и вечное поставит в стороне особо — от тленного, чтобы не перепутать изначальный подлинник с временной подделкой. В тот день ярчайший свет оригинала прорвется сквозь налет презрения и невнимательности малограмотных людей. Любое извращение найдет себе покой в огне, если не сможет выпрямить свои кривизны — сгорит. И то, что было почитаемо сверх меры, не по заслугам, в порыве легких чувств — по воле случая, иль просто по причине крайней неразборчивости увлеченного сознания, которое не в силах оказалось выбраться из лабиринта сказочной игры сверкающих иллюзий и зеркальных искажений — все это отойдет во мрак. Останется лишь то, что в истине своей всегда имело драгоценную природу... И я стою... Рассвет кровавый возвел меня на Холм Спасения. За мной – огромное количество людей. Они готовы выступить вперед в едином духе против своего врага по звуку трубному... Но ты не бойся... Ведь это — МОЯ ИМПЕРИЯ.
“…Идите за мной, и Я сделаю вас ловцами человеков…” Мф. – 4: 19.
Прежде чем кто-либо начнет читать эту книгу, я бы хотел сказать следующее: я буду делать то, что я захочу. И я буду писать то, что захочу. И буду делать это так, как сочту нужным. Если кому-то не нравится – он может не читать. Но я автор этой книги. Эту книгу я написал. Это мой сюжет. Это мой мир. И я здесь хозяин.
…Что?... На что ты уставился?... Куда ты смотришь?... Куда глядят твои маленькие глаза?... Неужели ты меня видишь?... Это невозможно… Ты же раб… Ты всегда был рабом… И как это не печально – ты навсегда им останешься… Ты не знаешь, кто я?... Не задумывайся об этом… Странно, что я вообще с тобой говорю… Ты ведь всего лишь кукла в моих руках. Я тот, кому ты принадлежишь… Я управляю тобой словно марионеткой, дергая за ниточки твои инстинкты. Я предопределяю планы развития твоей жизни на многие годы. Я проникаю в твой разум и формирую в нем те потребности, которые мне нужно. Ты всегда будешь думать, что это твои желания, но на самом деле это мои желания… Не веришь?... Я управляю твоим разумом через систему твоих же ценностей и стереотипов. Нет, это не твои ценности – это мои ценности. Мои идеалы и идеи, которые я придумываю – они становятся для тебя божествами. Твои стремления – всего лишь невероятно привлекательные, созданные мною, модели счастливого состояния, к которым ты несешься, сметая все на своем пути. Ты не видишь меня. Но моя работа всегда приносит очевидные результаты. Знаешь, что я сейчас сделаю? Я ограничу твои возможности в удовлетворении собственных желаний и посажу тебя в клетку. Ты будешь искать способы удовлетворить себя, но эти способы останутся для тебя недосягаемы. Со временем ты дойдешь до такого состояния, когда уже не сможешь ничему сопротивляться. А я буду наблюдать за тобой, отмечая степень твоей полной или неполной кондиции. Я доведу тебя до отчаяния, и ты готов будешь заплатить любую цену, чтобы устранить боль, которая станет для тебя нестерпимой. Ты зациклишься на каком-то конкретном предмете – моем предмете – так, что перестанешь видеть смысл во всей остальной жизни. Когда твое поведение станет очевидно детерминировано, я дам тебе возможность удовлетворить свою жажду. Я поставлю перед тобой барьеры и оставлю единственный путь с наименьшим сопротивлением. И ты пойдешь по нему в нужном мне направлении, потому что все остальное будет для тебя слишком сложным. Ты никогда не увидишь меня и не столкнешься со мной лицом к лицу. Ты никогда не сможешь разглядеть меня в жизнях твоих знакомых и близких людей. Причинно-следственные связи и нити моей системы навсегда останутся для тебя незаметными. Возможно, когда-нибудь ты случайно увидишь мою тень в какой-то структуре. Но я вовремя отвлеку твое внимание и займу тебя чем-то другим. Ты словно малое дитя, которому нужно показать забавную игрушку, чтобы заставить успокоиться, чтобы ты позволил себя одеть. И я одену тебя в ту одежду, которую сам сочту нужным. Ты никогда не поймешь, что я управляю тобой и всей твоей жизнью. Ты даже никогда не задумаешься о моем существовании. Я навсегда останусь для тебя пустотой и растворюсь в окружающем тебя мире. Потому что это мой мир. Ты будешь думать, что меня нет, но на самом-то деле нет тебя. Есть только я, а ты – мой объект, который я создал. Ты – робот, ты – животное, ты – программа. Твоя свобода – это моя внушаемая иллюзия. Не думай, что ты сможешь избежать моих цепких объятий, я поглощу тебя в своей власти. И даже если ты придешь из другого мира – я обязательно встречу тебя. Я найду тебя и превращу в своего слугу. И даже если ты убежишь, я все равно отыщу тебя хоть на краю света. Здесь все подчиненно мне. И я приду за тобой и интегрирую тебя в свою схему… И даже если ты долгое время по какой-то странной невообразимой случайности будешь где-то оставаться свободным – я вычислю твое местоположение и все равно когда-нибудь за тобой приду… Когда-нибудь я обязательно за тобой приду… Я уже иду…
– Рынок – это прежде всего спрос. Нужно смотреть на спрос. Если что-то не пользуется спросом – нет смысла тратиться на этот товар. – Да, но это так ведь только в самом начале. Это если у тебя ограниченное количество ресурсов и тебе необходимо удвоить их. – Увеличить. – Да. – Все дело именно в ресурсах. Если у тебя изначально мало ресурсов – тебе придется действовать исходя именно из спроса на рынке… – Это так. Но что если у тебя неограниченное количество ресурсов или значительно больше, чем нужно для первоначального старта… – Тогда можно попытаться навязать рынку то, что ты хочешь. – Вот именно! – А если ты действуешь в рамках какой-то идеологии и у тебя есть спонсоры… – Тогда ты можешь навязать рынку то, что идет параллельно с твоей идеологией… – И таким образом можно навязать эту идеологию и самому рынку… – В точку! Люди, которые занимаются бизнесом – по настоящему крупным бизнесом – они, прежде всего, очень хорошие психологи. И здесь не столько играет роль качество продукции, сколько то, как хорошо продавец чувствует рынок, как сильно он разбирается в человеческой психологии, и самое главное – знает ли он, что именно нужно покупателю. – Конечно. – Ведь даже если его товар покупателю в действительности не нужен, то под видом чего-то крайне необходимого, замаскировав, можно так преподать свою продукцию, что покупатель будет думать, будто это именно то, что он всю жизнь искал. – Это само собой. Это элементарная политика навязывания покупателю своего товара. Нужно всего лишь создать иллюзию того, что покупателю это нужно. Хотя в действительности ему эта вещь совершенно ни к чему. Это формирование спроса. Все говорят о том, что спрос рождает предложение. Но на самом деле можно создать спрос, сформировать спрос – если грамотно к этому подойти. Нужно лишь только убедить покупателя в том, что он нуждается в этой продукции, а потом насытить ей рынок и стать монополистом. – В том-то и дело. Нужно просто подсадить покупателя на тот или иной товар и внушить ему, что он больше не сможет без него жить. – И если все сделать правильно – то потом можно продавать продукцию гораздо худшего качества с нереально низкой себестоимостью за огромные деньги. – Об этом я и говорю. Вон недавно тут история была с одной новой моделью седана бизнес-класса. Сам бренд неплохой – достойные машины делает. Но одна модель новая – получилась неудачной. А обидно же, надо ведь продавать как-то. Вот и устроили этой машине с самого начала беспрецедентную рекламную компанию. Пока еще она не поступила в производство – людям заранее внушили то, что эта модель очень хорошая и престижная. И народ начал раскупать. А пока разобрались и отошли от того стереотипа, который навязала реклама – у компании уже было столько прибыли от продажи, что руководству было уже наплевать. – Ха-ха. Дак это везде так. Взять даже те же фармацевтические компании. Какие они деньги делают на болезнях людей! Причем как они их делают! И как они разводят людей на то, чтобы покупали именно их лекарство. Вот люди не задумываются о том, что они принимают и что им назначают в больнице. И ведь до сих пор не все еще об этом знают – о том, что так называемые медицинские представители, или по простому рекламные агенты от какой-либо медицинской компании, приходят к врачам и договариваются с ними о том, чтобы врач назначал больным не тот препарат, который им нужен, а тот, который является торговой маркой именно той фармацевтической компании, в которой работает этот медицинский представитель. За это медицинский представитель презентует врачам различные подарки, а иногда даже договаривается о некоторой денежной премии. В результате больные часто принимают не те препараты, которые им действительно нужны, а те, которые в лучшем случае просто дорогие и не помогают, а в худшем – еще и вредны для пациента. Врач не смотрит на то, какой у пациента показатель переносимости для этого препарата, можно ему его принимать или нет, а просто пропихивает именно то, о чем договорился с медицинским представителем за определенное вознаграждение. Ну, естественно, что врач так же заинтересован в том, чтобы его пациенты хотя бы иногда, но выздоравливали. И здесь – умный врач балансирует между своей репутацией и материальной выгодой, а глупый – рано или поздно палится. – Вот я и говорю – людей сейчас повсюду разводят как лохов. А компании, зарабатывая деньги, управляют покупателями именно так, чтобы те приносили им как можно больше прибыли. Я уж молчу про распродажи со скидками, создание специальных запахов в разных отделах, и получение сверхприбыли от продажи в огромных количествах всякой мелкой, но прикольной ерунды в гипермаркетах. Это уже как само собой разумеющееся. – Да. Люди сейчас делятся на иллюзионистов и на тех, кто верит, что чудеса случаются. – Ну, самые главные-то иллюзионисты у нас в Кремле сидят. – Ой, да эти-то вообще вне конкуренции. Они просто мастера своего дела. Это уже совсем другой уровень. – Да, они такие вещи целому народу впаривают. Один пиар чего стоит. И все считают их героями – борцами со злом, с коррупцией и преступностью. – Ага, а щас еще правительство начало с пьянством в стране бороться. – Ой, да, это еще та жесть. Такой маскарад. Государству не выгодно, чтобы люди перестали пить. В России народ всегда бухал и бухать будет. И государство просто извлекает из этого выгоду и умело использует в своих целях. – Дак в том-то и дело. – Вон, даже если историю взять – всегда, как только какой-нибудь экономический кризис в стране, сразу же вводят монополию на водку и казна мигом пополняется. – Дак я и говорю. В России всегда бухали. И власти выгодно, чтобы народ бухал дальше – так им проще управлять. Только нюанс здесь какой – в стране демографический кризис, правительство, наконец, заметило, что нация спивается, и если так и дальше пойдет – то народ просто скоро перестанет существовать. А до этого момента еще экономика страны будет долго и усиленно падать. Вот они и начали тревогу бить – потому что разумные рамки это все начинает переходить, начинается перегиб слишком большой. Слишком большие потери. Потом ведь просто доить некого будет. Вот и начали антипропаганду алкоголя. А когда через какое-то время люди станут пить чуть-чуть меньше и все это немного пойдет на спад, когда нация немного протрезвеет – вот тогда все компании по пропаганде здорового образа жизни будут свернуты. Снова начнут рекламировать алкоголь по телевизору в прайм-тайм и вообще в любое время и с прежней интенсивностью. – Конечно. То, что народ бухает – это уже давно превратилось для государства в регулятор внутренней политики. – Вот я и говорю. На одной чаше весов – спивающаяся нация, преступления, убийства, ДТП с пьяными водителями, аварии на станциях с пьяными операторам, авиакатастрофы, а на другой – экономическая и социальная выгода от того, что народ бухает постоянно. И нужен всего лишь баланс. Когда затраты и издержки с одной стороны будут превышать допустимые нормы – тогда будут вводить, или отменять антиалкогольные меры, в зависимости от ситуации. Но правительству ни в коем случае не выгодно полностью искоренять пьянство в стране. Это нецелесообразно. – Дак и так понятно. Наши президенты просто опять устроили себе очередной пиар – дескать, смотрите, какие мы народные герои, с пьянством боремся. – Угу. Так же как борьба с кризисом. Они себя постоянно пиарят. Разводят людей на идиотов. Вся власть Дорожина ведь на одном только голом его авторитете держится. Даже когда он за место себя своего преемника поставил и устроил этот фарс с выборами – народ все равно плюнул на это, и все равно пошел за ним, все равно не перестал ему доверять. Хотя все понимают, что выборов в принципе никаких и не было. – Нет, есть люди, которые правда поверили в эти выборы и с чистым сердцем шли голосовать. – Ну, что тут сказать… – И до сих пор некоторые убеждены в том, что у нас президент именно Плюшев. – Нет, ну это ведь действительно уже смешно просто становится… – Было бы смешно, если бы не было так грустно. – И не смотря на то, что это очень грустно – тем не менее, это продолжает оставаться смешным. Выборы нового президента на самом деле оказались просто перевыборами старого, но за место старого для маскировки в качестве марионетки поставили нового. Главное что? – главное, что все по закону, все по конституции. Новое лицо, новое тело, новый голос, паспорт на имя другого человека, да и сам человек другой, а суть – прежняя. И власть – прежняя. И кто-то еще ведь ведется на этот развод. Кто-то ведь действительно верит в это… Вот! Пример! – далеко ходить не надо. Как раз. Все равно, что реклама на бигбоарде. Невероятно низкая цена – девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей. Ведь девять тысяч девятьсот девяносто девять рублей – это ведь не десять тысяч? Нет, нееет – не десять. Так же и тут – ведь Плюшев это ведь не Дорожин? Нет, нееет – не Дорожин. – А щас уже по-другому делают. Эти цифры уже приелись всем. Делают не девять тысяч девятьсот девяносто девять, а на пример девять тысяч девятьсот девяносто, или девять тысяч девятьсот восемьдесят девять. – Дак ведь и у нас с властью тоже самое. Как люди только это все едят? – А людям на самом деле наплевать. Они просто привыкли уже. Как к рекламе, как к этим цифрам – привыкли. И как цифры на распродажах терпят, так и здесь – просто терпят и делают вид, что ничего не происходит. Главное, что уровень финансового благосостояния граждан растет, все более-менее сыты – и всем наплевать. Делайте что хотите с нами – только кормите нас периодически. Самый основной животный инстинкт – пожрать. Пожрать, посрать, поспать, посношаться – больше ничего не надо. Мы ведь все просто предки обезьян. Все животные. И наши жизни по большому счету ничего не стоят. – Да. Это так же как в Америке. Правительство создало людям сказку. Все сыты и относительно защищены. Главное – государство обеспечило своих баранов восполнением основных потребностей. А когда все сыты – всем наплевать, кого бомбят в Ираке, или в Иране, или в Югославии. Никого не интересует, какую внешнюю политику ведет правительство – насколько она правильна или не правильна, насколько она преступна или справедлива. Главное, что люди сыты и ни о чем не думают. – Это всегда так – обеспечь свой народ хлебом и он пойдет за тобой куда угодно и оправдает любую твою войну, любое вторжение в другое государство и любой геноцид. Главное – чтобы народ был сыт, чтобы у людей мозги жиром заплыли и перестали думать. Основы управления стадом овец. – Нет, все-таки в Америке есть некоторые группы людей, которые устраивают там демонстрации, против войны протестуют. – Это потому что они пресытились. Потому что они слишком давно уже хорошо едят и начинают задумываться о более высоких материях, так скажем. – Правильно. А у нас еще все помнят голодные годы. Нашим еще пока надо отъедаться и отъедаться. Поэтому народ кроме еды больше ни о чем другом пока и не думает. Вот когда окончательно жиром заплывут – тогда что-то сработает внутри у некоторых, основные потребности отойдут на второй план, и люди станут задумываться о более вечных ценностях. Начнут задумываться о таких понятиях как справедливость, правда, и так далее. – Нет, но ведь – я все-таки вернусь и позволю себе заметить одну маленькую забавность – действительно еще есть люди, которые воспринимают нового президента как новую власть. Как бы смешно это не звучало – но такие люди действительно есть. – Это бесполезно. – Ой, а моя дочка тут недавно мне заявила, что хочет татуировку сделать. – Ну, дак что теперь. – Дак ведь я спрашиваю – а зачем тебе? Она говорит – это, типа, модно щас. Мода такая. – Ну, это всегда так. Что ты хотел? – Дак ведь говорит – хочу как у… этого… как у Тимати. – Да, есть у нас такой забавный персонаж. – Раньше татуировки – у каждой ведь свое значение было. Просто так их не делали. В татуировках можно было судьбу человека проследить и узнать, чем он занимается. Это была его жизнь. И у каждой татуировки было свое значение и своя история. И за татуировку еще нужно было ответить. – Ну, дак это всегда так. Всегда так было. Сначала появляется какой-то человек, который живет этим, он этим дышит, для него это – его жизнь. Это часть его. Он пропитан этим. Он этим живет. А потом у него появляется куча последователей, для которых это просто понты, как говорится. Здесь и начинается массовая культура. – Ну да. Это из разряда, когда элитарная культура переходит в массовую. Только там на самом деле не совсем так, как ты сказал. Сначала у этого человека появляется группа последователей, которые так же отождествляют себя с ним и его жизнь со своей – и для некоторых из этих людей это становится потом тоже частью собственной жизни, они тоже этим пропитываются. А вот потом уже, когда это переходит в по-настоящему массовую культуру – вот тогда уже люди просто начинают копировать какие-то внешние признаки, не вкладывая в это никакого смысла. И вот тогда уже и смысл этого движения, или идеи, или образа жизни – теряется. – Ну, как всегда было в этом мире – да. – Дак вот моя-то дочь – она же малолетка еще. Она-то не понимает этих вещей. Не понимает смысла этого. А хочет просто потому что модно. Потому что вот у Тимати так. – Ну, это мода, да. Переболеет со временем. Щас быть модным это круто. Раньше не было моды. Не было таких понятий – было круто быть партийным, смотрели – партийный ты или нет. А щас смотрят – модный ты или не модный. А раньше моды практически не было. – Точнее, она была, но была одна на всех – та, которую партия одобрила. – Ну да. Другой и не могло появиться. – Нет, она как бы начинала появляться постепенно, но только… – Только – да, когда уже все начало сыпаться потихоньку. Власть партии стала ослабевать. Все начало разваливаться, трещины стали появляться в железном занавесе – вот тогда сквозь эти трещины что-то и начинало потихоньку просачиваться. – Да. А щас-то мод сколько – щас их много. Щас несколько разных модных течений. И практически каждая из них инициирована людьми, которые реальной властью в этом мире обладают. Эти люди – они же реально имеют этот мир постоянно во все щели. И с каждого человека они такие деньги стригут! И на модных течениях целые империи себе возводят. Просто дурят людей, управляют ими, как хотят. – Да, это точно. Разводят на лохов по чище партийных генсеков в союзе. – Дак они реально чуть ли не всем миром правят. – Да, это всегда так было. Всегда – лишь бы овцы были сыты, и делай с ними что хочешь. Хоть шерсть стриги, хоть на мясо пускай, а хочешь – просто играйся с ними в поле. – Дак весь этот мир – он весь, весь кем-то управляется. У каждого какие-то свои интересы. Смотришь – здесь одни правят, там смотришь – другие. У каждого свои сферы влияния. – Свои сектора, да. – Люди – просто материал, просто стадо – средство существования. Правды нигде нет. – А она и не нужна никому. Волки правят баранами и делают с ними что хотят. – И баранов это устраивает. – А им больше ничего и не нужно. – Правильно. А никто и не задумывается. Просто хавают все подряд – через телевизор, через Интернет, через знакомых. И еще считают себя прогрессивными и продвинутыми. – Дак ведь все друг друга разводят. На деньги, на еду, на жилье, на секс, на славу, на уважение и почитание разводят. – В этом мире все так. Все уже кем-то управляется. – Да, это точно… Хм… А знаешь… а у меня уже давно в голове одна мысль крутится. – Какая? – В этом мире… в этом мире есть силы, которые на самом деле управляют целыми миллионами сознаний людей… То есть они как бы… они формируют мировоззрение, они создают новые тенденции, они постоянно придумывают и пропагандируют новые идеологии. Они делают разум, мышление людей как можно более… упрощенным, стандартным… направленным в какую-либо сторону – чтобы поведение людей становилось более предсказуемо. Чтобы люди мыслили именно каким-то одним образом, или несколькими – несколько схем, несколько таких шаблонов, как человек должен мыслить. Чтобы в тех или иных ситуациях он почти со стопроцентной точностью поступал именно вот так, а не иначе. – Хм… Дак в Советском Союзе так и делали. И до сих пор делают. И америкосы тем же самым занимаются. Это естественная стратегия внутренней политики по управлению народом. – Дак это-то понятно. Но я говорю не о президентах, не о вождях, не о владельцах транснациональных корпораций или еще о ком-то. Это… это нечто другое. Это совсем другой уровень. Это там – выше. Это как бы другие силы. И они действуют совсем по-другому – на мысли, на чувства, сами формируют потребности. – Государство тоже формирует потребности у своих граждан. – Да. Но это другое. А это – … некие силы… я не знаю, как объяснить. В общем, они влияют на весь этот мир. Это нечто запредельное. Невидимое. Возможно не материальное. Нечто почти недоступное человеку. – Если бы это действительно было не доступно человеку – ты бы сейчас об этом не задумывался. – Да. Вот я и говорю – почти недоступное. Но это есть. Что-то есть. Я чувствую. В этом мире явно что-то такое есть. И оно управляет сознанием людей – или как минимум влияет на него – каждую секунду. Постоянно. Изо дня в день. Из года в год. Из столетия в столетие. Из тысячелетия в тысячелетие. И что я еще наблюдаю из истории – власть одних сил постоянно сменяется властью других… Возможно, даже между ними… идет какая-то война…
Меня зовут Константин Кайсаров. Я обычный человек. Такой же, как и все остальные. Живу на той же самой планете, что и другие люди, и хожу по той же самой земле. Я существую в этом мире как некий субъект, индивидуальная личность, со своим набором инстинктов, потребностей, желаний, возможностей, способностей, комплексов и страхов. Я существую в реальности – в той одной единственной, которая является объективной и которая включает в себя все остальные составляющие ее элементы – жизнь, смерть, сознание, действие, решение, причинно-следственные связи, боль. Все, что существует в том или ином виде, будто мысли, образы, воспоминания или реальные действия, существует наравне со мной и в зависимости от своего статуса оказывает на эту вселенную то или иное воздействие. Степень этого воздействия или влияния определяет значимость данного предмета в существующей реальности. Реальность всегда одна. Одна единственная, и общая для всего. Просто включает в себя несколько составных частей. И мысли человека – это тоже реальность. Просто она ограниченна определенными рамками, и ее власть может никогда не выйти за пределы одного сознания. И тем, не менее, даже одна мысль, произведя какую-либо реакцию в голове, может серьезно изменить мир. Реальность всегда одна. Даже виртуальная реальность – та самая, которая породила в XX веке столько споров – она всего лишь часть этой общей объективной реальности. Степень происходящих в ней событий также отражается в той или иной мере на реальности настоящей. Все, что происходит в виртуальной реальности, имеет свое значение в реальности объективной, и любое действие, совершенное в реальности виртуальной – имеет свои последствия во вселенной. Потому что все, что существует – существует в информационном поле и является частью информационного пространства. Информация – вот единая объективная составляющая всей вселенной, то, что объединяет между собой все предметы, находящиеся в едином информационном поле. Информация – квинтэссенция всего сущего. И любая информация в зависимости от своих пределов распространения – оказывает на вселенную то или иное воздействие. В соответствии с этим – любая реальность, даже виртуальная имеет свое влияние на реальный мир. Пример – подросток 13-ти лет, выдавливающий из последних сил кнопки на джойстике, пытаясь побороть в видео игре своего друга, в какой-то момент времени осознает, что ему не хватает тысячных долей секунды на реакцию, чтобы нажать нужную комбинацию кнопок – проигрывает схватку в виртуальном мире… поток информации производит реакцию в сознании – фрустрация, разочарование, боль, стресс, злость, желание возмездия… происходит сбой в программе… сбой в программе!... ощущения – несправедливо!… справедливость нужно восстановить!…. сбой в программе… потерян элемент системы… элемент не на найден… справедливость нужно восстановить!... сбой в программе… схема изменена… связь между элементами отсутствует… не хватает элемента… отсутствует связующее звено… связь нужно восстановить!... связь нужно восстановить!... Подросток берет стул и в порыве гнева с силой бьет своего друга по голове, проламывая ему череп. Друг падает на пол. Кровь и мозги разбрызгиваются в разные стороны. Мягкий ворсистый ковер впитывает в себя красную жидкость… Дыхание отсутствует… Друг мертв… …Сознание выбрало именно такой способ восстановления потерянной связи между элементами… Действие в виртуальной реальности → поток информации → последствие в реальном мире. Все существующее существует в едином информационном поле. Сознание – сложная многоуровневая схема. Любое изменение в этой схеме – будто удаление из нее отдельных элементов, или внедрение других элементов приводит к изменению этой схемы. Сознание меняется. Инстинкты – первостепенные элементы, заложенные в схему сознания изначально. Формируют ее базовую комплектацию, основную конституцию, в соответствии с которой работает весь механизм. Информация – универсальный и абсолютный носитель и проводник в причинно-следственных связях в едином информационном поле вселенной. Квинтэссенция всего сущего. Воздействие информации на сознание – есть не что иное, как внедрение в структуру сознания новых элементов. В свою очередь это приводит к перестройке сознания и удалению или перестановке его старых элементов. Отличительная и довольно забавная черта системы сознания – ее пластичность. Сознание может быть подвергнуто изменению. Но – в виду громоздкости и сложности его структуры существует высокая степень инертности изменения сознания. Другими словами внедрение или изъятие из системы сознания каких-либо элементов не всегда приводит к разрушению этой системы или ее тотальной перестройке. Вот почему описанный выше пример с подростком в большинстве случаев невозможен. Сознание – относительно устойчивая система. Меня зовут Константин Кайсаров. Я человек. Мои инстинкты – часть моего сознания. В то же время – я существую в мире объективной реальности в едином информационном поле. Окружающие меня потоки информации воздействуют на меня и, так или иначе, перестраивают мое сознание. Я сам выбираю, какую информацию допускать до процесса перестановки в схеме моего сознания. Я сам могу перестроить свое сознание. Для этого мне просто нужно потребление необходимой информации. Мои инстинкты – часть моего сознания. Если я захочу – я могу модернизировать и изменить свое сознание. То, что отличает меня от животного – я все это осознаю. Итак. Меня зовут Константин Кайсаров. И я человек, такой же как и все. И я живу в мире – в одной единой объективной реальности. Забавно, но большинство людей, существуя в этой огромной вселенной, стремятся к сужению своих пределов до определенных границ территории, на которой им комфортно и с ощущением безопасности жилось бы на протяжении если не всей жизни, то, по крайней мере, очень долгого времени. Каждый человек как бы закрывается в своем маленьком мирке, к которому он привык и в котором уже все обустроено. И дело даже не в физических границах или объемах пространства. Люди создают семьи, получают то или иное образование, устраиваются на хорошую работу по своей специальности, немного напрягаются ради карьерного роста, чтобы как-то удовлетворить свою потребность в самореализации, если нужно определяют для себя круг своих друзей, и замыкаются в том мире, который они сами себе сотворили. Своего рода некое царство, имеющее четко обозначенные границы, за пределы которых нет даже смысла выходить. Кто-то придумывает себе хобби или какое-либо развлечение, или начинает заниматься творчеством – но суть от этого не меняется, человек живет в некой своей отдельной от всего остального реальности, в которой его все устраивает и в которой он старается избежать любых проблем. Человек замыкается в своем мире, и теряет всякий интерес к тому, что находится за его пределами. Счастливая беспечная жизнь, привычный круг обязанностей и проблем, которые уже знаешь как решать. Семья, любящий супруг, с которым гармоничные отношения, дети, которые растут с каждым днем и все больше становятся похожими на тебя самого, друзья, с которыми всегда чувствуешь себя свободно и уютно и которые никогда не напрягают, немного личных достижений, которые греют твое самолюбие, и какой-нибудь еще дополнительный интерес к какому-нибудь развлечению, чтобы иногда отвлекаться от всего этого. И это – нормально. Это правильно. Это хорошо. Это естественный изначальный набор потребностей, инстинкты, базовая комплектация сознания. Вот только засидевшись во всем этом – человек начинает терять ощущение и понимание объективной реальности. Человек не видит ничего дальше тех границ, которые сам себе установил. Ему начинает казаться, что весь мир крутится вокруг него. Весь мир – это то, где он находится. Весь мир – это и есть его жизнь. И за пределами границ его царства нет больше ничего. Человек перестает видеть что-либо дальше своего носа. И так длится до тех пор, пока не приходит Нечто и не выводит человека из этой иллюзии, разрушая в его жизни что-то, что делало его существование самодостаточным. Итак, меня зовут Константин Кайсаров. Не знаю, как так получилось, но я почему-то видел не только свой мир, в котором живу, но и другие миры. Те миры, в которых происходят войны, те миры, в которых люди гибнут от болезней, или мечтают погибнуть, загнивая от этих болезней в своих телах, те миры – в которых люди едят друг друга заживо и истребляют с улыбкой на лицах, те миры – в которых правительство, наживаясь на распространении болезней и получая прибыль от фармацевтических фирм, травит своих граждан и делает их калеками на всю оставшуюся жизнь, обрекая на постоянное отчаяние, те миры – в которых супруги изменяют друг другу и стараются друг друга как можно сильнее унизить и втоптать в грязь, те миры – в которых дети, вырастая, насилуют и убивают своих родителей, те миры – в которых друзья предают и насмехаются над тем, что когда-то им доверяли, те миры – в которых твои дела и все твои старания мигом рушатся и превращаются в прах, те миры – в которых царят хаос, насилие, беспредел, боль, ужас, жестокость, отчаяние и абсолютная безнадежность, миры – в которых люди преодолевают свои инстинкты самосохранения только лишь для того, чтобы перестать существовать в этих мирах навсегда. И кто бы что не говорил, кто бы не пытался убедить меня в том, что жизнь прекрасна, и что тех других миров не существует… я знаю – точно знаю – они есть… и глупо их игнорировать. Они – объективная реальность. И поэтому я могу сказать: описанный выше пример с подростком – возможен. Итак, меня зовут Константин Кайсаров, и я знал о существовании этих миров, полных боли и страдания, и периодически путешествовал по ним. Но… хм… наверно, мне не с этого надо было начинать…
3.
Вечер. Темное зарево на небе свидетельствовало об окончании прохладного дня и предвещало скорое наступление ночи. Тусклый солнечный свет своими последними небольшими порциями просачивался сквозь унылые мутные стекла квартиры. И понимая уже свою недостаточность в восполнении потребностей освещения, он грустно передавал эстафету своему младшему брату – искусственному источнику – лампам накаливания. Я устало лежал на диване и смотрел телевизор, потребляя огромное количество информации. Понимая, что этот универсальный ретранслятор и кодировщик электромагнитных волн является, пожалуй, одним из самых действенных за всю историю человечества созданных приборов для промывки мозгов и пропаганды в глобальных масштабах, я старался фильтровать все, что видел на его экране и слышал из его динамиков, и делал это уже на автопилоте. Я никогда не был противником телевидения. Я всегда считал, что человек просто должен уметь контролировать те потоки информации, которые обрушиваются на его сознание. То, насколько сильно влияет (или не влияет) на тебя телевизор – свидетельствует о степени способностей твоего мозга к здравомыслию. Не нужно бояться информации – нужно уметь ее фильтровать. Конечно, все это должно соответствовать возможностям твоего разума. Если считаешь, что какая-то определенная информация в данный момент времени может нежелательно на тебя повлиять – лучше воздержаться от ее восприятия. Я вроде как уже более-менее попривык к тому, что слышал и видел из этого “ящика” по новостям – где-то опять кого-то убили, где-то опять кого-то изнасиловали в жесткой форме, кого-то где-то пытали в течение нескольких недель, где-то менты опять замочили какого-то левого беднягу на улице, в неудачное время возвращающегося с ночной смены домой, где-то чиновники опять стырили у пенсионеров парочку миллионов из фонда и несколько квартир, где-то на дорогах города “хамер” с правительственными номерами, проехав под 80 км/ч на красный свет, сбил двоих пешеходов и скрылся с места происшествия. Устав от обилия информации – о постоянном беспределе и о полной несостоятельности государства в наведении порядка в этой стране, я тупо ставил себе мощную ментальную защиту и старался абстрагироваться от всего происходящего на этой планете. Сейчас я смотрел репортаж о неонацистах. Я смотрел, как они избивали на улицах ни в чем не повинных людей только за то, что они другой народности. Смотрел, как они на своих собраниях выкрикивают лозунги и вешают свастики на стены. Слушал их бред, который они несли в интервью. Смотрел на их женщин, на их самок – на их сук, которые своим молчаливым согласием поощряли то, что они творят. И видел самое большое извращение – как сами эти женщины вливались в ряды фашистов и вставали на путь необоснованного насилия, превращаясь в зверьё, теряя статус человека. Агрессия к тем, кто чем-то отличается от тебя – характерная черта поведения животного в стае. Это и есть необоснованное насилие. Но ты уже не человек, если так поступаешь. Ты животное. И обращаться с тобой в таком случае нужно как с животным. Я привык, что люди в своей основной массе больше похожи на стадо баранов, хотя чаще ведут себя как стая волков. И к фашистам у меня было уже вполне определенное отношение. Но то ли звезды как-то так сошлись в этот день неудачно, то ли степень моего игнорирования к беспределу этой мрази достигла какой-то точки напряженности – меня зацепило. Зацепило настолько, что я хоть сейчас готов был выйти на улицу и крошить всех фашистов и любых других подобных им ублюдков, исповедующих национальный сепаратизм. Я знал, что все люди и все нации по природе равны – у всех свои отличительные черты, свои особенности, свои достоинства и недостатки, но все люди созданы одним Богом. Поэтому для меня было совершенно очевидно, что исповедовать какой-либо национализм – исповедовать ненависть и агрессию к людям – да еще и возводить это в рамки какой-то сраной идеи, могут либо абсолютное чмо, либо абсолютные дебилы. Это характерная и отличительная черта сатаны – ненависть к людям и агрессия. И если человек начинает идти по этому пути – то дьявол уже просто трахает ему мозг… либо он уже не человек. Со своей стороны – мочить нацистов – это конечно тоже не дорога в Рай. Не мне судить, кому умирать, а кому продолжать жить. Но, по моему мнению, лучше будет, если сдохнет один плохой человек, чем если по его вине погибнут несколько хороших людей. Объективно ничего хорошего в этот мир нацисты принести не могут. Разве что государство может использовать их в своих целях, когда захочет контролировать поток эмигрантов в стране. Но объективно, нацисты – это зло. И чем меньше зла на земле – тем этот мир чище. Если ты ставишь какую-то сраную идеологию выше человеческой жизни и до такой степени не умеешь контролировать свою подростковую агрессию и комплексы, что готов убивать или хотя бы просто необоснованно причинять боль – то для меня ты уже не человек, ты кусок говна. И разговор с тобой один – как с куском говна. Я знал, что Бог не разделял мою точку зрения. Я знал, что Он давал шанс любому человеку – даже таким уродам. Еще я знал, что я несколько эмоционален в своих суждениях на эту тему. А еще я знал, что обыкновенным мочиловом это зло не искоренить. Насилие обычно порождает только насилие. Есть правда еще такое понятие как возмездие. Так же для меня еще было очевидным, что чем меньше на этой земле плохих людей – тем лучше для всех. Предугадывая навязывающий сам себя уже задолбавший всех вопрос, сразу поясню – плохой человек, это тот, который несет в этот мир насилие, если оно не является обоснованной самозащитой или справедливой местью за себя или своих близких. На эту тему можно долго еще говорить, но в любом случае, учитывая Божью точку зрения, а также свою неспособность покрошить ВСЕХ нацистов на этой земле и потом еще нести за это ответственность – я понимал, что здесь нужен какой-то другой способ борьбы. Нужна пропаганда. Точнее антипропаганда – антипропаганда национализма, антипропаганда сепаратизма, антипропаганда насилия, антипропаганда надменности и антипропаганда стремления поставить себя выше другого. И пропаганда любви и взаимопонимания. Меньше насилия – больше любви. Кроме любви этот мир больше ничто не спасет. Хотя по мне – лучшим лекарством от болезни национализма был “калашников” в жопе, как свечка от простуды. Потому что быть фашистом может только больной человек. У меня не было желания переступать определенную черту перед Всевышним, поэтому я все же выбирал первый способ. Оставим “калашникова” на другой случай. Хотелось бы верить, что он вообще никогда не понадобится. Лежа на диване перед телевизором, смотря репортаж о неонацистах, я продолжал получать мощный поток информации, который оказывал на мое сознание все большее влияния и вызывал с каждой секундой все больше реакции. Я чувствовал, как во мне копится негодование и злость на эту падаль. И я действительно готов был пойти и крошить их, но понимал, что этот путь, по крайней мере, меня ни к чему не приведет. Необходимо было действовать по-другому. Контролируя свои эмоции, и производя определенный расчет, я понимал, что нужно было найти какой-то другой, менее кровожадный способ борьбы с этим явлением. В то же время мне не хотелось успокаиваться, я не хотел растерять свою злость во времени. Я хотел использовать ее как энергию, и мне нужно было сохранить ее до того момента, когда я начну что-то делать. Вся эта фашистская мразь должна была рано или поздно ответить за свое зло – за каждого невинного человека, на которого посмели поднять руку, за этих убитых и искалеченных людей, за их матерей, рыдающих на могилах, за родных и близких, которые никогда больше их не увидят. За страх, который посеяли, за боль, за каждый удар, за каждое оскорбление и даже за саму идею – потому что сама идея уже является преступной. Где-то в глубине души я надеялся, что когда-нибудь все эти люди получат свой справедливый суд. И мне никогда не будет жалко ни одного националиста, так же как никогда не будет жалко ни одного гопника и ни одного “братка”, и ни одного наркоторговца – потому что все эти люди достойны только смерти. От этих людей одно зло на земле. Они сами выбрали дорогу, которая ведет в ад. Это был их выбор. Самое ужасное, что эта фашистская идеология начинала распространяться в обществе. Даже на первый взгляд не злые и вроде как почти адекватные люди начинали прельщаться ее лживыми ценностями, не понимая, что ценность всегда одна самая главная – человеческая жизнь, и все люди равны между собой. Нетерпимость и злость в обществе всегда были теми ниточками, с помощью которых властители управляли сознанием масс и могли спровоцировать любое движение в социальной среде. Правители по своей прихоти всегда вели свой народ, словно стадо баранов на бойню – на войну, обрекая на смерть сотни, тысячи и миллионы жизней. Все эти люди так же шли в ад, потому что ни одна идеология, и никакой патриотизм убийства никогда не оправдает. Это приводило к ужасным трагедиям. Свидетелем одной из них стал XX век. То, что делали сейчас неонацисты, мало чем отличалось от того, что в свое время устроил Гитлер. Разница только в масштабах. А люди как всегда ошибок прошлого стараются не помнить и игнорируют их. Но передо мной вставал сейчас другой вопрос – что Я могу сделать? Как Я могу остановить это зло? А я могу – повлиять на разум тех людей, кто еще не подпал под влияние этой разрушающей мир идеи, кто еще не заболел этим бредом, кто еще сохранил здравый рассудок – повлиять на людей, чтобы они никогда не несли в этот мир зла, чтобы они не вставали на эту дорогу, ведущую в ад, чтобы они не пересекали черты, за которой человек превращается в нечто извращенное, и становится чем-то таким, к чему уже сложно относится как к человеку. Повлиять на мир, на людей, чтобы они – люди – остались людьми, и несли вокруг себя только любовь и свет, и никакого насилия. И чтобы – очень важно – чтобы они учились понимать друг друга, даже если они с разных континентов и говорят на разных языках. Итак, я знал по какому пути мне пойти, и что мне нужно сделать, чтобы хоть как-то повлиять на эту ситуацию, чтобы не допустить дальнейшего распространения этой неконтролируемой агрессии в обществе. Нужна была пропаганда. Теперь следующий вопрос – “Как?” я мог это осуществить, и какие у меня для этого были ресурсы? Я был музыкант. Я мог использовать свою музыку и свои песни для того, чтобы донести до людей свою идею и свои мысли. Я мог использовать сцену в качестве площадки для пропаганды своих идей и мыслей. Понятие “сцена” в данном случае могло включать в себя самые разные проявления деятельности в зависимости от контекста, – у меня был собственный Интернет-сайт, где я размещал свою музыку, записанную в студии, я мог сделать записи на диск и распространить по друзьям, я мог также сделать профессиональный тираж и пропихнуть его в магазины или, по крайней мере, ларьки, я в принципе мог исполнять свои песни у друзей на квартирах при небольших собраниях, даже телефонный звонок в определенном случае мог стать площадкой для пропаганды и распространения моей музыки, если эту идею довести до ума. Конечно, само выступление на сцене перед большим залом оставалось преимущественным способом и являлось наиболее значимым событием. Я знал, что не получу за это денег. Скорее всего, даже не приобрету какой-то славы. Но сама идея – сама мысль – будет распространяться и, так или иначе, будет оказывать на людей определенное влияние. Где-то как-то я слышал от кого-то: если много-много раз повторять ложь – ее станут воспринимать как истину. От себя добавлю – чтобы у людей не происходило подмены понятий и они не начали воспринимать ложь как само собой разумеющееся, необходимо периодически говорить им правду. Итак, я собирался написать на эту тему песню. Сейчас уже было немного поздно для того, чтобы сочинять музыку на гитаре. Боюсь, соседи не оценили бы моего благородного порыва. Я мог уже начать писать текст, но чувствовал себя слишком уставшим, и на ум не приходило ничего стоящего. Но потерять этот вечер впустую, не выплеснув на данный проект хотя бы часть своей энергии, сублимированной из злости и негодования, я не мог. Я нашел, что наиболее оптимальным для меня сейчас будет – посидеть ночь в Интернете и покопаться в хрониках Второй Мировой Войны, проводя параллели идей Гитлера с идеями неонацистов, тем более что это было практически одно и тоже. Тогда это привело к катастрофе. Сейчас это часто так же приводит к катастрофе, только в меньших масштабах, в масштабах одной или нескольких людских судеб. Я хотел погрузиться в то время и ту атмосферу, чтобы лучше прочувствовать зло и тьму, которой была охвачена земля. Чтобы лучше прочувствовать всю боль, страх, ужас и целый спектр других различных эмоций, которые несли в себе сначала – идеология, а потом и – трагедия глобального масштаба. Искусство, тем более творчество, это эмоциональная сфера деятельности человека. И чтобы впоследствии воздействовать на эмоции людей через свои песни, здесь и сейчас мне нужно было самому прочувствовать эти эмоции, чтобы перенести их, хотя бы отчасти, на свое творение. Я сидел в Интернете несколько часов, просматривая хроники – фотографии, записи, статьи, заметки, письма, сайты посвященные Второй Мировой Войне, а так же различный фотоматериал, который никогда не пойдет на телевидение или на крупные Интернет-ресурсы из-за цензуры, не пройдет по критериям особой жестокости. Я видел горы трупов и просто человеческих останков, разбросанных по полю, оторванные конечности, вывернутые наизнанку тела, растянувшиеся по траве кишки раздавленных танками солдат, крематории и газовые камеры, печи до верху заполненные руками и ногами, концлагеря с голодающими, грязными, в оборванной одежде и с гноящимися язвами на коже военнопленными. Я смотрел эти фотографии с поля боя, а так же фотографии из Нацистской Германии, с парадами немецкой техники, с сотнями тысяч марширующих солдат, и ораторские выступления Гитлера с собраниями народа на площадях, с развешанными по всему городу полотнами с изображением свастики, митинги с гербами и флагами. Мне казалось, что через эти фотографии я видел, как сама тьма сгущалась над землей где-то под облаками, накрывая своей мощной тяжелой тенью крыши домов, она зависала над тем ораторским местом, где стоял ее протеже и, распространяясь по всему городу, поглощала собой людей, захватывая их сердца и умы, одурманивая и играя на их комплексах, слабостях и животных инстинктах. И концентрируясь в одно огромное облако, растянувшееся на сотни километров над городами, она собиралась в центре Европы. Так начиналось это дьявольское шествие по всему миру. Казалось, что даже небо было каким-то неестественным. Словно сам ад пришел на землю, и сатана, спустившись откуда-то из поднебесной, поставил здесь свой трон, установив свою власть. Я слышал, что Гитлер уделял много внимания оккультным наукам и придавал мистической деятельности особое значение, отводя сверхъестественной поддержке своего движения особую роль. Не знаю, насколько это было правдой или очередной пропагандой, но я легко мог в это поверить. Я видел великую тьму в его движении. Видел великую тьму на его выступлениях. Чувствовал как она, просачивается с кадров видеопленки и фотографий и выплескивается на меня. Помазание сатаны. Я помнил эту тьму. Я уже встречался с ней. Я сидел в Интернете примерно до четырех часов ночи и изучал эти архивы, пока меня не начало тошнить. Достигнув определенной точки напряжения, я ушел в ванну и провел там некоторое время, но меня так и не вырвало. Вернувшись в комнату и почувствовав сильное головокружение, я понял, что мне пора спать. На сегодня с меня было вполне достаточно. Позже уже под утро я проснулся от кошмара, оставшись наедине со своим осадком от той боли, страданий и ужаса, которые струились на меня с экрана монитора всю ночь. И я был не сказано рад, что за окном был апрель и уже начинало светать.
Проснувшись во второй раз уже ближе к 11-ти часам утра, я встал с кровати, быстро позавтракал, привел себя в порядок и начал написание песни. Я хотел, чтобы эта песня была доступна для восприятия не только подросткам, но и более старшему поколению – поэтому сразу отказался от каких-либо ругательств и чрезмерно оскорбительных выражений. В то же время она должна была быть довольно жесткой, с четкими фразами, которые бы словно рубили топором и приводили разум человека в состояние напряжения и анализа. Поэтому я решил сделать ее в жестком альтернативном стиле, типа “нью-метал” – но не слишком прогрессивный “нью-метал”, и не слишком тяжелый, чтобы не отталкивать людей старше 30-ти лет. Так же в песне не должно было быть много агрессии. Чрезмерная агрессия – признак слабости, глупости и подростковой поверхностности в изучении какого-либо вопроса, когда человек не вникает глубоко в проблему, а только лишь выплескивает свои эмоции. Кроме того, агрессия отталкивает большинство более-менее здравомыслящих людей, так как они не совсем понимают ее как инструмент (отчасти в силу своей ограниченности). Поэтому я решил, что агрессии будет не много, но в тоже время она должна быть – в небольшом количестве, совсем чуть-чуть, чтобы привлекать подростков и не отталкивать более взрослых людей, но чтобы обязательно вызывать эмоции. Песня должна была цеплять, и ее жесткость – как один из способов это сделать. Песня должна была проникать в разум и производить определенную реакцию. Она не должна была быть нейтральной, или той которую послушал и сразу забыл, или такой которую начал слушать и пошел пить кофе на кухню. Она должна была производить реакцию внутри человека. И пусть лучше она произведет в человеке негативную реакцию и вызовет негативные эмоции, чем совсем никаких. Но в то же время доля агрессии не должна была превышать некоторое допустимое значение, иначе, как уже было замечено, она станет понятной только подросткам или очень молодым людям. А мне хотелось, чтобы так же студенты старших курсов и недавно закончившие ВУЗы могли быть открыты для восприятия этого музыкального трека. Поэтому текст песни так же должен был быть интеллектуальным – не тупым, не глупым, а раскрывающим проблему в разрезе социальной и политической тематики. Так же текст должен был содержать несколько “умных” фраз и выражений – чтобы привлекать интеллигенцию, чтобы образованные люди узнавали в тексте свой язык. В результате получалось так, что трек должен был стать в некоторой степени универсальным, почти для всех – хотя это и невозможно, невозможно охватить всю аудиторию, или даже хотя бы ее половину – невозможно, всегда для кого-то эта музыка будет оставаться непонятной, а для кого-то самой родной. Так же еще можно было немного надавить на жалость людей и добавить “слезливости” – в этом нет ничего плохого и ничего глупого, я думаю большинство из людей, увидев, как рыдает мать на могиле убитого сына, если бы не расплакались, то, по крайней мере, стояли бы и сдерживали свои слезы. Только “слезливости” в этой песне должно было быть совсем немного – как капелька кислинки в сладком пирожном. Чтобы трек не был плоским и туповатым. Но при этом жесткость в тексте и музыке – оставалась основной составляющей. Можно было все сделать несколько по-другому, но я решил пойти именно этим путем. Но самое главное, что должно было быть в этой песне – это душа, собственные эмоции, собственные чувства – чтобы люди видели, что я как автор сам серьезно озадачен этой темой и меня самого это разрывает изнутри. Чтобы было видно, что это прошло сквозь меня и является для меня самого не просто модой или увлечением – я действительно так думаю, и мне действительно больно от осознания того ужаса, который таит в себя это зло – ксенофобия. В этом есть искренность, а в искренности – уже есть отчасти какая-то глубина. Еще чтобы разум и сердце достигли глубины – должно пройти какое-то время – время, которое бы разум и сердце провели в осознании этой проблемы. Если не будет искренности и четкого осознания проблемы – даже самый агрессивный и жесткий “нью-металовский” трек может превратиться в слезливое нытье. А это уже провал. Итак, весь день я потратил на написание песни – текста и музыки, причем только основы, хотя текст к концу дня был написан почти полностью. С музыкой мне предстояло еще немного попариться, нужно было додумать и довести до ума переходы между частями песни и еще немного подумать над аранжировкой. Через пару дней упорной и непрестанной работы песня должна была быть полностью готова. И это считалось довольно быстро. Некоторые вещи у меня писались месяцами. А иногда – случайно придуманная партия дожидалась своего продолжения и контекста в течение нескольких лет. Но сейчас все было немного по-другому. Потом еще оставалась не менее сложная и ответственная часть работы – песню нужно было записать. Не в какой-нибудь крутой студии конечно. Была у меня на примете одна маленькая подвальная студия, совмещенная с репетиционной базой, в которой играли и иногда записывались различные андерграундные группы. Там за приемлемую плату можно было записать трек в приемлемом качестве – в андерграундном приемлемом качестве, где самое главное – чтобы были слышны все инструменты и различаем вокал и чтобы не было какой-либо лажи. Такое андерграундное звучание в отличие от лоска и усреднения частот в дорогой профессиональной студии придавало песни даже некий особенный шарм и создавало свою специфику для восприятия. Если трек был записан более-менее качественно с “прослушиваемостью” всех дорожек – иногда такой андерграундный звук мне нравился даже больше, в нем было что-то такое… изначально роковое и не привязанное к материальным ценностям, протест, как символ несгибаемости воли перед диктатурой системы. В данном случае у меня все равно были перспективы только на такой звук. Итак – запись. Что я мог сделать? Я мог сам прописать две-три гитарные партии, и басовую не слишком виртуозную. Еще мне нужно было прописать барабаны, но для этого мне уже придется кого-то просить – либо за деньги, либо если кто-то проникнется моей песней и сам захочет поучаствовать в ее создании. Вокал мне так же придется прописывать самому, и так даже наверно будет лучше – свои тексты лучше всегда звучат в собственном исполнении. Без клавишных здесь пока можно было обойтись. В любом случае все это за один день не делается, и мне предстояло еще много потрудиться, а так же потратить денег на запись. Однако я готов был пойти на эти жертвы ради удовлетворения потребностей собственной совести и желания что-то изменить в этом мире. Тем более что жажда самореализации своего творчества и своих способностей подстегивала меня, и это было как нельзя кстати. В противном случае я бы возможно так и сидел бы, раздираемый желанием сделать что-то – но не решающийся этого сделать. А так – был дополнительный стимул. Я знал, что моя совесть все равно не даст мне потом успокоиться и будет терзать меня еще долго. Это отдельная история – как я дожил до того, что желание изменить мир к лучшему и жажда восстановления правды стала одной из моих потребностей, не удовлетворение которой, как всегда вызывало впоследствии боль. Но я занимался тем, чем занимался. Может это тоже был всего лишь инстинкт, может это был приобретенный условный рефлекс – как реакция на что-то… может я тоже являлся рабом какой-либо системы… да, в любом случае являлся рабом – хотя бы своих собственных потребностей… рабство никогда не исчезнет ни из чьей жизни… все являются рабами той или иной системы… во всяком случае я знал что делаю и мне нужен был вполне конкретный результат – чтобы боли во всем этом мире, включая загробный, стало меньше. Но… хм… мне опять же, наверное, не с этого надо было начинать.
Тусклый, немного унылый, но в меру комфортный свет из огромных ламп накрывал своей прозрачной массой сцену и зал на триста мест, заполняя полностью все то помещение, на которое он был рассчитан. Этого унылого света было довольно много, поэтому было относительно светло, но мне почему-то казалось, что он слегка не справлялся со своей задачей и был слаб, чтобы в полной мере дать то удовлетворение, которое от него требовалось. Я стоял возле ведра с водой, которая капала сверху, просачиваясь сквозь дыры в огромной палатке из материала, названия которого я не знал. Эта палатка в 6 метров в высоту и площадью около 500 квадратных метров заключала внутри себя и абстрагировала от всего остального мира около полутора сотен человек. Позже выяснилось, что это называется тентовая конструкция из материала ПВХ. Но тогда мне на это было наплевать. Палатка была довольно старой, и вода лилась сквозь дыры и щели сверху прямо на сцену, попадая на дорогостоящую аппаратуру, часть из которой была уже бережно накрыта полиэтиленовыми пакетами. Некоторые комбики и колонки не могли быть накрыты этим полиэтиленом из-за мощных вибраций звука, который они издавали, поэтому они оставались мокнуть под каплями унылого непрекращающегося дождя. Здесь было мокро уже все, начиная от самой сцены и заканчивая тарелками на барабанной установке, которые при ударе разбрызгивали капли воды в разные стороны. Музыканты не обращали внимания на дождь и сырость, они играли на вымоченных инструментах, периодически стряхивая с вымоченных волос капли грязной воды. Певцы еще пытались с микрофонами в руках медленно передвигаться из стороны в сторону, уходя из под наиболее мокрых мест. А гитаристы просто старались укрыть свои гитары от постоянно капающей сверху жидкости. Но все продолжали играть. И концерт продолжался. Хотя это было уже сложно назвать концертом. Я и был прав – здесь было мало света, несмотря на то, что освещение было хорошее, и четко были видны лица людей. Но как будто некое невидимое “нечто” растворялось в воздухе, то ли материя, то ли сила, то ли что-то еще, но оно заполняло собой весь этот шатер, изменяя атмосферу, проникая в нее, деформировало ее сущность, делая угрюмый свет еще более тяжелым и плотным, чем он когда-либо мог казаться. Какая-то масса – и эта масса была неоднородна. Она была смешана и структура ее была мне непонятна. Но я чувствовал ее каждой клеткой своего тела, ощущая ее давящую холодную агрессию с одной стороны, и какую-то светлую теплую нежность с другой. Страх и ужас чувствовал я вокруг себя, словно он пропитывал собой воздух, и в тоже время любовь и успокоение окружали меня и проникали внутрь. И я не мог понять, что происходит. Я просто стоял под каплями воды, просачивающейся сквозь дыры в палатке из ПВХ, и машинально переставлял аккорды на гитаре. Я продолжал играть, не обращая внимания на капающую мне на плечо дождевую воду, изредка отвлекаясь взглядом на гриф гитары, я с неподдельным ужасом и округленными от шока глазами на своем бледном застывшем лице смотрел в зал, не веря тому, что происходит в его пугающей глубине. – Дьявол, я приказываю тебе именем Иисуса Христа!!!… – Во имя Бога живого!!!... – Во имя Отца, Сына и Святого Духа!!!... – Убирайся прочь!!!... – Ты не имеешь власти над этим человеком!!!... – Да придет свобода!!!... – Его душа стремится к свету небесному!!!... – Изыди!!!... – Пошел вон!!!... Множество голосов, криков, каких-то стонов, непонятных возгласов, нечеловеческих воплей и животных рычаний окружали меня со всех сторон, доносясь до меня из самых темных в этой палатке уголков, и перемешиваясь с человеческой речью и неизвестными мне, но до боли родными какими-то иностранными языками, которых я не знал и никогда не узнаю – все это проникало в мой разум, разрывая его на части и изменяя его структуру. Словно штурмуя мое сознание, эти звуки, крики и вопли наседали на меня своей огромной массой и, казалось, поглощали в своем ужасе. Мои барабанные перепонки, являясь всего лишь проводником, могли выдержать эту нагрузку, но разум, принимая чуждые для него сигналы, цепенел и начинал тормозить, с трудом справляясь с анализом поступающей информации, он расписывался в своей беспомощности и не мог выработать быстрой адекватной реакции и последовательных сигналов к действиям, он стопорился. Я смотрел в зал и наблюдал для себя совершенно неестественные действия незнакомых мне людей, совсем недавно пришедших в эту палатку от куда-то с улицы и буквально 20-30 минут тому назад сидевших здесь передо мной на пластиковых стульях и с циничной улыбкой и сарказмом в глазах смотрящих на сцену. Теперь некоторых из этих людей словно разрывало и выворачивало на изнанку, они как-то страшно дергались и изгибались, словно куклы на ниточках, как будто кто-то привязал их головы, руки и ноги к веревкам и теперь исполнял ими танец, как какой-нибудь безжалостный кукловод. Кто-то из этих людей кричал как-то странно и неестественно, и во многих этих криках было что-то животное и нагоняющее ужас, вопли – от которых тело бросало в дрожь, как будто они были сигналом к чему-то страшному. Эти ужасные вопли словно проникали внутрь костей и заставляли сердце учащенно биться в груди. Кого-то просто ломало и резко выдергивало конечности так, словно у них была ломка как у наркоманов. Кого-то просто крючила какая-то невидимая сила, и чувствовалось, как напряжение в их теле выворачивает им мышцы. А кто-то блевал на земле, стоя на коленях – так, словно из него выходили все внутренности. Рядом с каждым из таких людей было по два по три служителя церкви, которая организовала проведение службы в этой палатке. Эти служители молились за таких людей, возлагая руки, и от них я слышал ту родную человеческую речь и неизвестные мне, но до боли родные, иные языки, которых я не мог перевести. Забавно, но почти где-то половина из всех людей в зале – они стояли в полном порядке и с ними ничего не происходило, преимущественно это были молодые люди, подростки и дети. С детьми такое по определению вряд ли может быть, они еще невинны. И все эти молодые люди стояли и смотрели вокруг себя с не меньшим, а даже наверно с большим, ужасом в округлившихся глазах на бледных от шока лицах. Кто-то сразу ушел. Кто-то продолжал смотреть, не понимая что происходит. Но практически никто не сидел. Все стояли. И каждый получал для себя что-то свое – кто-то хлеба и зрелищ, кто-то новых впечатлений, кто-то свободу и спасение, а кто-то просто даже не мог моргнуть глазом. Преодолевая оцепенение, словно мое тело сковывалось каким-то невидимым холодным липким клеем, я продолжал играть на гитаре, механически переставляя аккорды и держа ритм, с трудом превозмогая сопротивление в слабых руках, и уже толком не следил за тем, лажаю я где-то или нет. В какой-то момент я медленно обвел взглядом всю сцену и встретился им с нашим ведущим гитаристом и лидером группы. По его глазам и выражению лица я понял, что все еще нахожусь в этом мире, и все происходящее вокруг меня – реальность. Его взгляд, казалось, выразил все его мысли и чувства в один момент. Тот же шок, страх, непонимание, но и – стремление к контролю за музыкой, “не расслабляться”, “следи за ритмом и качеством звукоизвлечения”, “не лажай”. И еще что-то такое… что нельзя было передать… что-то вроде… “мы запомним это надолго”. Я стоял на сцене, продолжая играть, и смотрел в зал. И казалось, что все происходящее на сцене – это один мир, а все, что происходит в зале – это мир другой. Но между ними сейчас огромнейшая связь и все что происходит в одном мире – имеет свои обязательные последствия в другом мире. Сцена и зал – но между ними невидимые связующие нити, через которые идет проникновение энергий и информации. И все смешалось вокруг. Ненависть и любовь. Напряжение и покой. Страх и чувство гармонии. Холод и теплота. Тяжесть и умиротворение. Зло и добро… Война… Я смотрел, как одну женщину крючит и выворачивает конечности. Она загибалась и кричала, а двое служителей церкви молились за нее, возлагая руки на голову и плечи. В какой-то момент времени я поймал ее взгляд. И в этот момент я оторопел от ужаса, пробежавшего по моему телу. Я сразу же почувствовал что-то не хорошее. Словно какая-то волна пошла в мою сторону. Женщина как-то странно неестественно улыбнулась и ее неестественные дикие глаза сверкнули какой-то животной ненавистью. Она с криком кинулась ко мне, но служители удержали ее. Я не успел даже среагировать и даже не отошел назад. И тут что-то злобное, желающее завладеть мной, поработить, а потом в ярости разорвать на куски, с силой ударило в мою сторону чем-то таким, что не ощущается тактильными рецепторами… Я закричал, прося о помощи и в этот момент…
…Я проснулся в холодном поту, с визгом подскочив и сдернув с себя одеяло и моментально сел на кровати, резко поставив ноги на холодный пол и вцепившись растопыренными в стороны руками в простыню… Сон… это был сон… Я понял это сразу же, как увидел вокруг себя родные стены и обнаружил себя в своей комнате. Осознание привычной реальности довольно быстро захватило мой разум и расставило все по своим местам. Я быстро и четко определил грань между миром сновидений и реальным миром. Но я продолжал тяжело дышать, и у меня кружилась голова. Меня трясло. Вроде и холодно не было, но тело продолжало дрожать. Я почувствовал, как тошнота, поднимаясь снизу, стала распространяться по всей груди и начала подходить к горлу. Трясущимися руками я слегка оттолкнулся от кровати и, встав на ослабшие ноги, неровными тяжелыми шагами быстро пошел в ванную. Не останавливаясь в коридоре, успев по дороге метким ударом пальцев щелкнуть по выключателю свет, как только я оказался рядом с белой ванной, меня начало рвать. Ощутив при этом сильную тяжесть в верху живота и еще большую слабость в ногах, я опустился на колени. После непродолжительной “агонии” своего организма я включил воду и, повернувшись спиной к ванне, упершись лопатками в ее края, уселся на холодный кафель. Я знал, что могу просидеть так некоторое очень непродолжительное время без вреда для здоровья и без опасения простудиться. Пока лимит этого времени был не исчерпан, я восстанавливал силы и давал возможность организму передохнуть. Этот долбанный, совсем не в тему разворошивший мое сознание, сон не самым лучшим образом сказался сейчас на моем состоянии. Забавнее всего было того, что это был не просто сон, он представлял собой некогда забытые мной воспоминания. Воспоминания, которые я давно похоронил, и старался держать глубоко-глубоко в самых темных уголках своего разума. Воспоминания о том, чем я занимался несколько лет назад. А занимался я… хм… чем же я занимался… нет – не совсем изгнанием бесов, это уже экзотика и слишком уж большой экстрим для меня… чем же тогда я занимался?… мне интересно было самому это определить… я занимался….
5.
Итак, я занимался пропагандой религиозных и морально-этических ценностей. Я пытался повлиять на сознание людей таким образом, чтобы они вели себя как люди – и не разрушали свои и чужие жизни. Раньше я это делал в церкви, в составе определенной команды людей. Я был участником рок-группы, которая ездила по городам с концертами и распространяла свои религиозные идеи. Естественно, что мы этим занимались не в одиночку, а тоже в составе другой более крупной группы людей – в составе самой церкви. На наших концертах люди плакали, становились на колени, начинали верить в Бога и били себя в грудь, обещая, что отныне будут вести другой образ жизни – тот, который мы им проповедуем, тот – который мы им пытаемся донести, сказать, и показать, что такой образ жизни существует. Мы несли идеи любви, идеи справедливости и свободы, идеи осознания ответственности за свои поступки, идеи, что эта жизнь не бессмысленна, идеи, что кроме грязи, сексуальной агрессии, пошлости, эгоизма, преступности и жестокости во всей это вселенной существует и что-то еще – та самая любовь, справедливость и свобода, они существуют, эти понятия, и даже не просто как понятия, они существуют как реальность, как явления. И, несмотря на то, что определенные силы, которые обладают настоящей властью в этом мире, силы, которые управляют сознанием миллионов, силы, которые настолько богаты, что могут купить себе целый материк, но просто стесняются, или просто уже владеют им – эти силы пытаются всем доказать, что этот мир животный, и в нем есть только секс, государственный закон и хаос, и больше в этом мире ничего нет – нет ни любви, ни справедливости, ни свободы. Они пытаются доказать, что этого не существует, они используют средства массовой информации, государственную систему, и даже иногда церковь, как часть государственной системы – и не смотря на то, что они пытаются это доказать, доказать и убедить, создать иллюзию, что кроме животных инстинктов и кроме их собственной власти нет больше ничего, мы все равно приходили и говорили “Нет, есть!”. Есть и любовь, и справедливость, и свобода в той или иной степени – и это реально, это реально хотя бы просто потому, что мы об этом думаем, мы к этому стремимся, и мы этого хотим – а это уже закономерность. И значит – это кому-то нужно. С этими идеями мы шли в мир и пытались предотвратить его от саморазрушения. Мы пытались остановить людей от уничтожения себя и уничтожения других. А кроме любви и справедливости – ничто и никогда больше не сможет сделать этого. Мы проповедовали Бога, в которого верили – Того, Который, ну, по крайней мере, как Он Сам сказал, нес эти идеи и был источником этих сущностей. Вначале он был Богом иудеев, точнее, вначале Он был просто Богом, а потом ему уже пришлось создать себе иудейский народ. Затем в одной из своих ипостасей он пришел на землю, взял себе имя Иисус Христос и немного изменил собственный закон. Это уже потом пошли разделения на всяких там православных, католиков, а еще позже на протестантов. И это уже потом к христианству начали примешиваться языческие культы, человеческие традиции и государственная политика. И уже потом одни стали говорить, что “это мы правильно верим, а вы верите не правильно”, “это вас нужно предать анафеме”, “это наша церковь одна святая”. Все это стало появляться позже – а в начале был просто Бог Яхве, который сперва пытался через народ Израиля пронести свои идеи в мир людей, но потом отказался от этой затеи и Сам пошел в этот мир. И уже потом стали появляться всякие предания и жития святых, а в начале была просто Библия – Ветхий и Новый Завет. Точнее, она даже и называлась-то по-другому. И не было никаких конфессий, не было никаких направлений – была единая Церковь. А все эти разделения стали появляться позже, когда люди начали верить не в Бога, а в собственные традиции. И мы пытались нести истинного Бога, а не традиции. Мы пытались нести те идеи, которые Он Сам сказал нести. Любовь и справедливость, и свобода с крайним чувством ответственности. Для этого мы использовали искусство и применяли его в своей работе, как средство пропаганды религии и моральных норм. И это действовало на людей. И они действительно начинали меняться. Я сам это видел. Видел собственными глазами. Я наблюдал, как люди менялись в течение нескольких лет. Конечно, не все было так просто, как кажется, и не все выглядело так же грандиозно, как звучит. И большинство пафосных речей по прошествии времени потом можно было уже с легкостью слить в унитаз. Со временем я понял, что этот мир действительно ничто не сможет спасти, кроме любви и справедливости. Ни Церковь, ни Учение (религия), ни даже Сам Бог – потому что в той, состоящей из трех звеньев, цепочке идей, которые мы пытались проповедовать, третья идея – то, что есть у людей, и именно потому что она у них есть, – свобода. В некоторых случаях даже Бог умывает руки и оставляет человека наедине со своим развращением. Иногда кажется, что Он делает это слишком часто. Еще я понял одну вещь – церковь всегда должна отличаться от этого мира. Церковь должна быть святой и мудрой, а еще она должна быть сильной. Церковь всегда должна доказывать людям, что человек не просто животное. Поэтому она не должна быть толпой обезьян, или стадом баранов, и уж тем более она не должна быть стаей волков. Наверное, я смог бы жить в этом мире, как животное, и никогда бы даже не страдал ни от чувства вины, ни от собственных комплексов, ни от ограниченности материальных потребностей. Есть люди, которые не смогли бы так жить. Я бы смог. Все упростить и найти баланс между жаждой секса и власти и – потребностью в славе и уважении. Но обидно когда тебя презирают за исполнение того, чему сами учат, когда тебе диктуют правила игры, а сами нарушают эти правила. Обидно, когда церковь превращается в собрание животных. Обидно, когда церковь начинает работать не на Бога, а сама на себя. Я бы смог стать волком в стае волков, но быть овцой среди гиен в овечьих шкурах – это слишком. Я бы мог стать гиеной и тоже надеть овечью шкуру, но почему-то меня от этого начинало тошнить. В крайнем случае, в стаю гиен в овечьих шкурах – я приду уже в образе волка.
Безусловно, я был не единственный такой вот герой во всей церкви, стремящийся к искреннему исполнению заповедей и истинному, не лицемерному служению Богу. Я видел множество людей, которых до сих пор уважал, не смотря на то, что с ними произошло впоследствии. Я знал людей, которые действительно пытались изменить этот мир к лучшему. Но как в человеке может одновременно сочетаться добро и зло, так и церковь состоит из истинно верующих и тех, которые лучше бы, вообще, никогда в церковь не приходили. Так или иначе, но большинство нормальных христиан рано или поздно в той или иной степени сталкиваются с несоответствием церкви требованиям веры – когда в церкви происходит то, что даже в обычном мире считается мерзким и подлым и, мягко говоря, неправильным. Тогда в мозгах у людей происходит зависание и сбой в работе системы. Все по-разному решают эту проблему. Но, однозначно, всех ожидает перезагрузка. В результате кто-то отрекается от веры и, проклиная все на свете, начинает косарезить так, как до церкви никогда не косарезил. Кто-то просто тихо разочаровывается и уходит догнивать в какую-нибудь собой же построенную себе берлогу. Кто-то становится таким же лицемером, как и все, пополняя ряды тех самых гиен в овечьих шкурах, которые пожирают друг друга. Кто-то переходит в другую церковь… потом через год переходит еще в одну церковь, еще через год переходит в третью, потом через полгода бежит из нее в четвертую, еще через четыре месяца сваливает в какую-нибудь пятую – и так бегает пока не надоест, или пока в городе не закончатся церкви. Другие просто, абстрагируясь от ненужной реальности, тихо мирно “уходят со сцены” в тень, начиная вести обычный образ жизни. Мало кому удается сохранить в себе чистое сердце, подавить ненависть и при этом не потерять прежний блеск в глазах и не обрасти цинизмом. И я – также не был из числа этих людей. Что касается моей деятельности в церкви – то изначально моей задачей было просто тупо играть на гитаре на сцене. Ну и, естественно, еще вести такой образ жизни, который был бы примером для тех, кто смотрит на сцену из зала. Но, все же, в основном – просто тупо играть. Однако, со временем я стал мыслить глубже. Я стал задумываться над тем, как можно доказать человеку свою правоту. Я стал задумываться над тем, что нужно, чтобы повлиять на образ мыслей людей. Что нужно, чтобы повлиять на образ мыслей уголовника, чтобы он перестал убивать? Что нужно, чтобы повлиять на образ мыслей мужа, чтобы он не изменял жене, с уважением относился к своей семье и стремился ее сохранить? (Я всегда был убежден: если ты чмо позорное и не можешь себя контролировать – не женись. Делай что хочешь, трахайся с кем попало – но не заводи семью. Не заводи семью с тем, чтобы ее разрушить. Не давай обещания людям с тем, чтобы потом их нарушать. Не заводи детей с тем, чтобы потом исковеркать им жизнь). А что нужно, чтобы научить людей мыслить свободно, чтобы они не были стадом баранов? – чтобы люди шли туда, куда действительно сами хотят идти, а не куда их ведут на убой, чтобы выбор людей был их собственным выбором. Я стал думать над этими вещами. С течением времени в церкви многое изменялось. Кто-то приходил, кто-то уходил. Места одних людей занимали другие. Кто-то укреплялся в авторитете. Кто-то создавал что-то новое. Я тоже стал приобретать больший вес. Иногда мне доверяли проповедовать со сцены. Доверяли некоторые организационные вопросы. Я создал школу для начинающих музыкантов, которую также использовали, как средство пропаганды. Если можно так выразиться, я стал оказывать на людей большее влияния. Когда я только начинал, у меня была небольшая депрессия. Настолько небольшая, что я бы ее даже и депрессией-то называть не стал, если бы мог придумать ей другое название. Это такая, своего рода, иллюзия депрессии, можно сказать, даже мнимая депрессия, такой слабый оттенок депрессивного состояния – легкий его налет. Но тогда – несколько лет назад, в самом начале – она была для меня вполне реальной. Я думал, что это действительно, самая что ни на есть настоящая, охрененная, мать ее! – депрессия. Но я ошибался. Это сейчас я могу сказать, что тогда я практически пребывал в состоянии абсолютного блаженства – по сравнению с тем, что мне пришлось испытывать в конце, когда я уходил из этой церкви, и, как мне казалось, завершал свою работу. Да, стоя на верху какой-то вышки, с маниакальным блеском в глазах и задыхаясь от ударов собственного сердцебиения, я был убежден, что моя деятельность полностью закончена, и в сладостном предвкушении собственной смерти, смотря вниз, всерьез задумывался – достаточно ли здесь высоко, чтобы мне разбиться насмерть, или я только покалечусь. Я подумал: “Надо лететь по-любому головой вниз – так надежней”. Тогда я все же не стал этого делать. Испугался, что церковь в своем жестком отношении к самоубийцам может оказаться права. Мне было, в общем-то, глубоко насрать, что там думает сама церковь – мне важна была истина. Истины я, к сожалению, так и не узнал. Но с проверкой своих летательных способностей я решил повременить. “Надо же, – думал я позже, – Хоть какая-то польза от этой долбанной религии”.
В этой своей работе, за которую мне никто никогда не платил, я прошел несколько этапов: от наивных восторгов, с плещущейся в разные стороны, словно щенячьей слюной, радостью – до циничных холодных аналитических расчетов с бессердечным пофигизмом и легким привкусом отвращения. В начале тебя все это завораживает и восхищает, а если еще есть результат, то ты просто готов раствориться в этом и пожертвовать ради этого всей своей жизнью, ведь ты понимаешь – происходит действительно что-то значимое, ты влияешь на судьбы людей. Потом начинаются серьезные проблемы и трудности – то есть не то, чтобы их раньше не было, но то ли ты на них внимания не обращал, то ли просто начинается усталость накапливаться – в любом случае приходит странное и ужасающее своей неотвратимостью осознание: то, что было раньше, теперь уже не проканывает, все становится намного сложнее. Тебе и раньше приходилось не мало напрягаться, чтобы делать все это, а теперь еще и все как-то невероятно усложняется. А потом ты сталкиваешься с разочарованием. Ты начинаешь совершать грубые ошибки, которые тебе уже никто не прощает. Наступают моменты, когда что-то не получается, ты чего-то не можешь, и поделать с этим ты тоже ничего не можешь. Перед тобой встают стены, которые ты не в состоянии преодолеть. А потом еще, если тебе повезет, то в придачу ко всему, тебя начинают предавать. Люди от тебя отворачиваются, а те, кто еще недавно был с тобой в одной команде – теперь против тебя. И вот тут по-настоящему начинает накапливаться усталость. Сложные отношения в коллективе и невозможность прыгнуть выше головы начинают выматывать и формируют навязчивое ощущение бессмысленности всего происходящего. Ты теряешь ориентиры, теряешь цель, начинаешь идти на ощупь – и теперь любой фактор может вывести тебя из состояния равновесия. Затем долгое отсутствие ясности своего пути и усталость начинают производить в тебе пофигизм. Там, где у тебя еще совсем недавно горели глаза – появляется циничность и нежелание лишний раз напрягаться. То есть, конечно, нежелание напрягаться было всегда, с самого начала – но теперь оно приобретает какую-то свою неоспоримую актуальность и превращается в патологию, в серьезную проблему. Потерянные ориентиры ты так и не находишь. Навязчивое чувство бессмысленности тоже никуда не девается. Ты идешь по инерции, цинично исполняя то, что должен, не понимая уже толком, зачем и кому это нужно. Ты уже даже не идешь – тебя несет система. Если бы она сама никуда не шла – ты бы тоже встал. И вот через какое-то время к ощущению усталости, чувству бессмысленности и состоянию крайне циничного безразличия присоединяется еще одно – отвращение от твоей работы. Усталость продолжает накапливаться. И вот это уже не просто усталость – это крайняя степень утомления. Это истощенность. В один прекрасный момент ты ловишь себя на осознании того, что у тебя больше нет ни физических, ни моральных, ни каких-либо других сил продолжать идти дальше. Ты начинаешь работать на износ. Ты перестаешь строить планы, потому что не имеешь представления, хватит ли у тебя еще на что-то энергии. И ты начинаешь себя рвать. Ты рискуешь. Что-то говорит внутри тебя “Остановись. Перестань”. Но ты не можешь – для тебя это слишком важно. Потом ты все-таки останавливаешься и думаешь: “Что же это я делаю. Я же себя угроблю”, но ты преодолеваешь этот внутренний тормоз и затыкаешь осознание неотвратимой безысходности этой истины куда подальше. И вот ты делаешь рывок… …и он оказывается для тебя последним.
Забавно, но глубочайшая депрессия и тотальная истощенность, и еще целый букет патологических болезненных состояний, вызванных моей деятельностью, были для меня не единственной проблемой. Просто как-то так сложилось, что все пришлось на один момент жизни. Я бы возможно не стал задумываться о самоубийстве, и не считал бы, что моя жизнь закончена, если бы мог в этой жизни за что-то ухватиться. Но то, что могло бы меня вытащить, от меня ускользало. И как я не пытался найти хоть какую-то спасительную ветку, зацепиться хоть за какую-нибудь нить – осознание того, что в моей жизни больше ничего не осталось, повергало меня в еще большее отчаяние и все глубже погружало в забвение. Как это ни странно потом оказалось для меня самого – но я каким-то чудом все же смог выбраться из этой бездны, поглотившей меня. Я словно утонул, но потом меня вынесло на берег. Некоторое время у меня ушло на то, чтобы восстановиться. Выровнять и более-менее стабилизировать свой психо-эмоциональный фон. Но прежним – я уже никогда не стал. Что-то меня поломало, и этот надлом уже нельзя было просто так игнорировать. Просто включились какие-то другие резервы, которые взяли на себя нагрузку. Но было очевидно – я все же стал другим. Бытие навсегда и безвозвратно изменило мое сознание. Придя к приемлемому для жизни и действий состоянию, я осознал, что мне нужно вернуть кое-какой должок. Должок – гиенам, ходящим в овечьих шкурах. Я должен был заплатить им той же монетой. И я знал – когда-нибудь этот момент настанет, когда-нибудь этот долг будет выплачен. И чем дольше я с ним хожу, как с неким грузом – тем сильнее чувство от него избавиться. Потом впоследствии – я избавлялся от него постепенно. Вторая вещь, которую я так же не мог игнорировать после того как выбрался из бездны забвения – то, чем я когда-то занимался в церкви. Пропаганда и распространение определенных идей и ценностей при помощи искусства и культуры. Я продолжил это делать – потому что умел, и потому что когда-то видел результат. Только теперь я уже занимался этим один, самостоятельно, лично продумывая стратегию. Я продолжил попытки хоть в чем-то изменить этот мир к лучшему. Возможно, кто-то посчитает, что все это полная ерунда, бред какой-то. Наверное, я и сам бы так считал, если бы в свое время не видел, как в жизнях людей происходят изменения. Если бы сам своими глазами не видел, как в течение нашей работы люди бросают пить, бросают курить, избавляются от наркотической зависимости, перестают ругаться матом, перестают воровать, перестают ненавидеть всех вокруг и искать повода для драки с каждым встречным, перестают уродовать жизни своих близких и начинают заботиться о семьях – если бы я сам своими глазами не видел, как люди рыдают и сокрушаются на наших концертах, если бы я не видел, как они однажды заходят в церковь просто так, послушать музыку, а выходят из нее уже совершенно другими людьми – если бы я не видел это все своими глазами, я бы тоже считал, что все это полный бред, и что людей невозможно изменить с помощью искусства. Но та деятельность, которой я занимался на протяжении нескольких лет, навсегда изменила мой образ мыслей. Все это – пропаганда. Способ воздействия на разум человека и формирование его мировоззрения. Но… хм… н-да… мне ведь опять же, наверное, не с этого надо было начинать.
…Первый раз это случилось со мной пару лет назад. Я тогда уже не ходил в церковь. Я занимался этой своей, с позволения сказать, работой самостоятельно, отдельно от какой-либо организации. Тогда у меня уже был свой взгляд на многие вещи, и было свое виденье, как мне нужно действовать, чтобы донести до людей те идеи, которые исповедует моя религия, и просто идеи – способные удержать этот мир от саморазрушения. Знаю, звучит это несколько пафосно. Но когда углубляешься в это – все оказывается совсем по-другому, и сразу сталкиваешься с таким количеством дерьма, которое ты себе и представить не мог. Я не знаю, что стало причиной первого приступа. Не могу даже определить какие-то предпосылки для его возникновения. Могу лишь отметить, что именно в тот период времени моя жизнь набирала наибольшие обороты (начиная с того момента как я ушел из церкви, что являлось, по сути, уже совсем другой эпохой в моей судьбе). Возможно, это была просто перегрузка. А может и нет. А может какие-то элементарные физиологические проблемы. Или какое-нибудь врожденное заболевание. А может и нечто сверхъестественное, выходящее за рамки материального мира. В любом случае объяснений этому впоследствии так и не нашлось. Первый приступ отличался от всех остальных своей жесткостью и безоговорочной властью. Тогда – в первый раз приехала скорая помощь. Видимо это была тупо обычная терапевтическая скорая помощь, так как она отказалась везти меня в больницу, и вызвала для этого машину реанимации, сославшись на то, что сами они могут меня не довезти. Одним из общих показателей тогда было повышенное кровяное давление со значением 170 на 100. Позже эта отметка была преодолена и значение достигало 190 на 120. И, тем не менее, все последующие приступы – в основном были лишь слабой тенью первого. Но их количество и продолжительность выматывало и со временем отнимало всю оставшуюся в организме жизненную энергию. Стоит заметить, что повышенное давление было не самой главной проблемой. Иногда приступы проходили и без повышения давления при нормальных показателях. Начало болезни тоже ознаменовало собой очередную эпоху в моей жизни, и теперь я измерял свою жизнь не годами, а временем, проведенным от конца восстановления после одного приступа до начала другого – временем ремиссии. Начало приступа – своего рода точка отсчета, точка X. Начало более-менее нормальной относительно приемлемой жизни после приступа – точка Y. Ремиссия – промежуток от точки Y до следующей точки X. В течение нескольких недель или, если повезет – даже месяцев – я старался вести привычный образ жизни, наверстывая то время, которое было слито в процессе болезни. Вместе с этим я накапливал в организме некоторое напряжение. И чем выше был темп моей жизни – тем больше и тем быстрее это напряжение копилось. Потом за несколько дней до приближения к точке X напряжение резко возрастало и начинало сигнализировать о предстоящей разгрузке. В эти дни, ложась спать, каждую ночь я не мог с уверенностью сказать, чем эта ночь закончится. А по утрам я просыпался с сильным сердцебиением и перебарывал невыносимые головокружение и слабость, чтобы встать и начать что-то делать – не просто встать с кровати, а именно начать свою жизнедеятельность. И каждую следующую ночь я ложился спать в предвкушении той забавы, которая должна была начаться и которую я уже ожидал. Так было и в этот раз. Я понял, что пришло время, когда ощутил в руках холод и легкое онемение. Одновременно с этим пошла какая-то волна жара по всему телу, которая стала разгонять сердце. Дыхание участилось. Ориентация в пространстве стала немного нарушаться и началось головокружение. Я встал и начал медленно ходить по комнате, пытаясь снять напряжение и вместе с этим мобилизовать все силы своего организма и привести их в состояние готовности. Я уже в общем-то собирался ложиться спать. Поэтому я медленно сел за компьютер, доделал какие-то основные, не большие, дела, которые не требовали бы усилий и времени, и стал его выключать. Выключив компьютер, я тупо приготовился ко сну, почистив зубы, сходив в туалет, разделся и лег в кровать. Как только я принял горизонтальное положение тела, какая-то волна, идущая изнутри и снизу тела, ударила в голову. Сердцебиение участилось. Я начал тяжело дышать, но через некоторое время все успокоилось. Системы организма начали потихоньку расслабляться. Напряжение стихло где-то глубоко внутри и я подумал, что эта ночь пока пройдет у меня без экстремальных переживаний. Я глубоко вздохнул и закрыл глаза. Я начал засыпать. Уже в полудреме, очнувшись от пограничного состояния между сном и бодрствованием, словно меня что-то ударило, я открыл глаза и тут же почувствовал, как сердце с огромной силой вновь застучало в груди, так, будто стремилось вырваться из нее наружу. Оно набирало обороты и ускоряло темп, словно система запуска какого-то механизма. Я стал задыхаться. Тяжело дышать. Я скинул с себя покрывало по пояс и начал жадно глотать воздух. В этот момент что-то ударило в голову с невыносимой болью, распространяясь звенящей волной по всему черепу. Я тихонько вскрикнул, но не закричал в полную мощь. В груди что-то схватило, резко появилась тяжесть в области солнечного сплетения. Сердце продолжало с силой долбить в грудь и теперь казалось, что оно разломит грудную клетку и выскочит наружу. Удары с болью стали отдавать в спину… В спину!... Казалось что позвоночник – словно металлическая труба, по которой долбят стальным прутом… Почему так?... Я начал теряться в пространстве… Голова закружилась, хотя я лежал на кровати… Перед глазами все поплыло… Шею и основание затылка начало сводить и мне ничего не оставалось как только изогнуться и подобрать под плечо голову. Я ощущал боль и напряжение по всему телу. Меня начало ломать… И… в этот момент как будто что-то провалилось в груди… как будто в ней появилась пустота… словно какая-то дыра образовалась там… и в нее стала стекать и уходить вся сила и жизненная энергия. Я почувствовал резкую слабость, так, что не мог даже пошевелить рукой или ногой… Дыхание остановилось… Я не мог дышать… не мог!… хотел… очень хотел… но не мог… и не мог двигаться… Глаза были открыты… но все что я видел – комната, стены, шкаф, дверь, стол, телевизор, какие-то разные мелкие предметы – вдруг все это словно стало сужаться и уходить куда-то далеко от меня… прочь… как-то странно сворачиваться в одну точку… а края начали размываться… скорее даже это не вещи удалялись – а я начинал уходить куда-то... я начинал удаляться от всего куда-то вглубь… вглубь себя или чего-то еще… но куда-то вглубь из этого мира… из реальности… вон из этой реальности… я отделялся от мира… или мир убегал от меня… Я начал чувствовать что задержка дыхания стала приобретать катастрофически опасный характер… я пытался сделать хоть один вдох, но легкие как будто застыли бетонными створками в груди, предварительно выпустив весь воздух… и не собирались впускать обратно… усилие… еще усилие… но дыхание остановилось, казалось, навсегда… я не мог двигаться… и не мог дышать… и реальность вокруг меня стала странно искривляться, деформироваться и сворачиваться словно лист бумаги, изменяясь и становясь какой-то пугающей… но абсолютно безграничной… Я уходил… удалялся… в никуда… мне нужно было дышать… мне нужен был вдох… вдох… всего один вдох… только один вдох!... один вдох!... всегоооо аааадин вдоооох!... вдоххххххххх!!!... … … …ВДОХ!!!... словно удар!... вывел меня из этого состояния… наконец-то!... Я жадно всосал в себя огромную порцию воздуха и тут же очнулся от искривляющейся, удаляющейся от меня, сворачивающейся словно лист бумаги реальности… я словно вынырнул из бездны плотной, но какой-то легкой пустой материи обратно на поверхность, и мои органы зрения вернулся к привычному восприятию… Я закричал… и начал жадно неровно дышать, продолжая чувствовать боль и корчиться на кровати от судорог… На крик прибежала мама. Она уже готова была ко многому и даже наверное ко всему. Теперь уже цепляться за эту жизнь и этот мир было задачей не моего тела… а разум за нее в принципе никогда и не цеплялся…
…Точка X. Теперь я тупо сливаю свое время на восстановление всех систем организма. Это не отдых, и не работа. Это не развлечения, и не война. Это время… какой-то непонятной бессмысленной реальности. Никакой продуктивности. Минимум всего – минимум движения, минимум мыслей, минимум действий, минимум положительных эмоций. Это новая точка отсчета – промежуточная точка Z, между точкой X и точкой Y – начала времени первоначального восстановления после приступа. Но я с нетерпением ожидаю приближения к точке Y – начала новой ремиссии. Пока – время от точки Z до точки Y, и я не понимаю что это за время и зачем оно мне. Отметка точка Z – это начало быстрой фазы восстановления сразу после приступа. Большую часть времени – просто сплю. Но это еще не ремиссия. Это моя тюрьма. Промежуток от точки Z до точки Y – я ненавижу это время. Оно самое ужасное во всей этой болезни. Оно ужасней самого приступа. Но еще более ужасное – когда затягивается время от точки X до точки Z.
Солнечный день был настолько солнечный, что я уж начал было напрягаться, а стоит ли в этот день вообще что-то делать, и насколько он в принципе подходит для свершения чего-то важного. Моя песня против фашистского движения была готова. Придумана, расписана по сценарию, отшлифована, исполнена и записана в маленькой андерграундной студии, еще и с небольшой аранжировкой. Две гитарные партии, басовую и вокал мне пришлось прописывать самому. Ударные я попросил прописать своего друга, с которым мы пытались создать группу. И хотя я не сильно доверял ему, учитывая его профессиональные возможности, но он выжал из себя почти все, что мог, и действительно постарался, и меня более-менее устраивало то, что в результате получилось. Клавиши – я решил обойтись без них. Теперь моей задачей было донести этот музыкальный трек до слушателей. У меня был один знакомый человек, хорошо разбирающийся в компьютерах и в Интернете. Работал системным администратором. Не сказать, чтобы он был крутым хакером, но кое-какие вещи он знал, и хорошим хакером он вполне мог бы стать, если бы захотел. От него мне сейчас нужно было – разместить мою песню в Интернете на различных площадках, сделать на нее ссылки, устроить небольшую рекламу. На своем музыкальном сайте я ее уже выложил и надеялся, что люди, прослушивая ее, действительно задумывались о том, насколько ужасна эта распространяющаяся фашистская идеология. Песня вроде получилась не плохой. Главное – чтобы соплей поменьше, и не слишком много агрессии. Баланс. Итак, я вышел из дома в этот чересчур солнечный день и направился к своему знакомому компьютерщику. Он должен был помочь мне в распространении моего музыкального трека в Инете. Этот забавный чувак тусовался в обществе троих обдолбанных укурков, которые постоянно торчали у него на трехкомнатной квартире и все время исполняли всякие интересные приколы. Кидание с балкона презервативов, наполненных водой, гонки вниз по лестнице на тазиках с восьмого этажа в подъезде и катание по длинному коридору на тележке, которую они стащили из какого-то гипермаркета, были еще самыми безобидными видами нарушения общественного спокойствия. К несчастью соседей они однажды чуть было не спалили квартиру, и к счастью этих соседей – они ее все-таки не спалили. Вдобавок ко всему они тащили в дом все, что только могли, и что им казалось забавным иметь в этой квартире. Сдернутые афиши и плакаты с заборов, причем целые и аккуратно отклеенные, дорожные знаки (не предупреждающие об опасности), таблички с кабинетов в больницах и госучреждениях – все это являлось частью интерьера и украшало бетонные разрисованные стены за место обоев. В общем, квартира представляла из себя довольно интересное место, и большинство людей такая обстановка пугала и вводила в ступор, когда они впервые в ней оказывались. Но мне нравилось. И я действительно любил этих укурков. И любил эту квартиру. Еще у компьютерщика, который был почти программистом, и работал системным администратором, была девушка. Она редко жила с ним в его квартире из-за его обдолбанных дружков. И когда приходила, развлекала себя тем, что отмывала с пола засохшую “кока-колу”, вступившую когда-то в реакцию с “ментосом”, вычищала микроволновку от частиц краски, выгоревшей с лейблов компакт-дисков, в очередной раз засунутых в эту бедную микроволновку, и собирала по полу сахар, раскиданный по всей комнате звуковыми вибрациями из огромных мощных колонок с сильным прокачивающим басом. Она всегда ворчала и была ужасно зла на этих идиотов, которые устраивали в этой квартире вечный праздник, но видимо ей нравилась такая участь и она не могла подавить в себе этот забавный женский инстинкт постоянной заботы о мужчинах и наведения в их жизнях своего утонченного порядка. Иногда она оставалась на ночь, и для этого случая у нее была отдельная комната, запертая дверью на замок, ключ от которого был только у нее одной. Даже своему парню она не давала этот ключ, так как боялась, что им могут воспользоваться его друзья-ошпарки. Это была действительно особая комната. В нее никто никогда не мог попасть, и эти трое укурков даже и не представляли, что находится в этой комнате и как она оформлена, и какая в ней обстановка. Она была для них каким-то таким загадочным местом, вроде светлых покоев сказочной королевы. И дверь в нее, запертая на семь магических замков, словно была порталом в фантастический мир эльфов из угрюмой реальности гоблинов. Только сам хозяин квартиры иногда бывал в этой комнате по особым случаям, когда его принцесса позволяла ему там находится, и когда трое его ошпаренных дружков тусовались где-то в другом месте. Так, по крайней мере, хотя бы он один из всех их имел представление о том, что такое современные виниловые обои, потолочная плитка и пластиковые плинтуса – в общем актуальный ремонт. – Число жертв террористической атаки в пакистанском городе Пешавар достигло 10 человек, среди погибших четверо детей. Боевик-самоубийца привел в действие взрывное устройство, заложенное в автомашине. Расслышал я краем уха, проходя мимо какой-то припаркованной иномарки с опущенными стеклами. “Гребанный уродский мир. Когда он уже наконец свернется, – подумал я про себя, – Какая теперь жизнь начнется у этих людей, которые остались живы, с искалеченными телами”. Я подходил к дому моего знакомого компьютерщика, и начинал испытывать небольшое волнение. Для меня было важно, чтобы этот музыкальный трек получил распространение по всему Интернету, и если не стал популярным, то чтобы его, по крайней мере, прослушало как можно большее количество людей. “Иные языки”, – промелькнула в голове мысль. “Хм… иные языки… Мда, иные языки… И чо?... Что “иные языки”???” Итак, иные языки – сверхъестественное явление, по мнению верующих людей, говорения какими-то неизвестными ранее языками. Иные языки это произвольный акт в отличие от пророчеств и видений, то есть они поддаются контролю со стороны человека и в основном проявляются тогда, когда человек сам этого хочет. То есть верующий человек говорит так же как и на обычном языке – захотел начал говорить, захотел замолчал, захотел снова начал. Забавность в том, что верующий человек, как правило, не знает значения того, что он говорит. Иные языки – один из даров Святого Духа. О них написано в Новом Завете в Деянии Апостолов, и очень много в 1-ом послании к Коринфянам Апостола Павла. Ах, да – еще в Евангелии от Марка сам Иисус говорил об иных языках. Не вдаваясь в подробности о том, что такое “длинное окончание” Евангелия от Марка и в чем его специфика – иные языки считаются у христиан сверхъестественным проявлением, даром Святого Духа, имеющим особенное значение в контексте молитвы. Естественно считается чудом – так как это либо какой-то совсем непонятный язык, либо просто иностранный, который человек до этого никогда не учил. Опять же ссылаясь на Библию – это может быть и некий ангельский язык. В современной России наибольшее распространение иные языки получили в 90-ых годах после распада СССР тогда, когда в стране стали подниматься протестантские течения христианства. Православная церковь всегда несколько скептически относилась к таким проявлениям как иные языки, но вот в протестантских церквах на них говорят, наверное, практически 90% верующих. Хотя и среди православных тоже есть люди, говорящие иными языками. А вот на западе в протестантских церквах говорение иными языками встречается реже, чем в России. Поэтому они там иногда удивляются от нас. Естественно, что скептики утверждают, что это полное фуфло, либо подстава, либо зомбирование, либо внушение, либо механическое повторение, основанное на подражании и заучивании, либо что-то еще. Особенно им нравится ссылаться на то, что во множестве случаев процесс говорения верующего на иных языках представляет собой повторение нескольких фраз. Собственного говоря, молитва и на родном-то языке часто состоит всего лишь из нескольких фраз. Хотя бывает забавно, когда человек знающий какие-то экзотические языки, например, там фарси, или иврит, или там язык какого-нибудь племени Чакча-Вакча, вдруг, попадая в протестантскую церковь, может перевести то, что кто-то там говорит во время молитвы, хотя сам говорящий понятия не имеет, о чем он там говорит. В общем как обычно, два лагеря – скептики и верующие, и у каждого свои доводы. Я как всегда находился где-то посередине, ближе все-таки склоняясь к верующим, и надеясь на то, что я прав, хотя не исключал и противоположной точки зрения. Кстати у посвященных сатанистов, шаманов и колдунов тоже часто наблюдается явление говорения на иных языках, это вроде как определенная сила и власть. Просто имеет другую природу. Дьявольскую природу. Это как оружие – принцип тот же, разные наклейки на корпусе. Типа, у хороших джедаев меч светится синим, а у плохих красным. Я подошел к подъезду и набрал через домофон нужный номер квартиры. Я так и не понял, от куда в моей башке вдруг взялась мысль про иные языки. – Секс-императрица здесь больше не живет. Вы ошиблись квартирой, – прозвучало в динамике. – Да давай открывай, чувак, – ответил я. Домофон весело заулюлюкал и я, со скрипом открыв железную дверь, вошел в подъезд. – Косячок пришел… – приглушенным фоном послушалось в динамике напоследок. Поднявшись на восьмой этаж на лифте, и сделав еще пару шагов по лестничной площадке, я вошел в квартиру, минуя две открытые двери. – Ну, чо, где пиво? – встретило меня вопросом длинноволосое тощее обкуренное, в разноцветной рубашке, тело. – Какое тебе еще пиво, обойдешься, – ответил я. – Блииин, ну ты обломист, – разочарованно посмотрело на меня это тело. Это тело называли Укур, или просто Кур. Наверное, потому что он много курил. Еще он немного забавно подбегал к людям, когда ему от них что-то было нужно, как курица, короче. – О, здорово, чувак, – отозвался своим тонковатым каким-то даже немного девчачьим голосом еще один парень, выходя из комнаты. Этот был уже более приличного вида, в светлых джинсах и легкой молодежной толстовке. По виду – обычный студент, немного худой. У него была белая кожа, кудряшки на голове и ангельское лицо (когда он был трезв), в общем, нежное создание. Его звали Флоп. Почему – для меня до сих пор оставалось загадкой, его кликуха была покрыта какой-то завесой тайны. Я поздоровался с обоими чуваками, и прошел в комнату. Нечто относительно мускулистое, сидящее на полу, глотая из жестяной банки газировку, дабы не отрываться, тупо приветствовало меня взглядом и двумя поднятыми вверх пальцами, между которыми была зажата сигарета. Этого чела звали Майк. Тупо потому что он почти всегда ходил в майке – спортивной, как у Димы Иплана, только черной. И джинсы носил темные и цвет кожи у него был темный, еще он и загорал постоянно. Он немного качался, поэтому летом стремился показать свое тело, ходя в майке. Но когда наступала осень или весна сверху он надевал вельветовый пиджак, который при желании всегда можно было снять. Я прошел еще дальше в комнату и остановился где-то посередине. Там дальше в углу сидел тот самый компьютерщик, помощь которого мне была нужна. Коля, или среди своих естественно Колян. Ему не давали клички. А свой ник в сети он старался скрывать, или периодически менял его. Это был интересный человек, с усиками и тонкой бородкой, как у благородного пирата, с черными волосами, собранными в небольшой хвостик, он сидел в халате за компьютером, за которым ему, в общем-то, и полагалось сидеть и за которым он и проводил большую часть времени. У него была фишка – он любил раскручивать монетки на столе в процессе работы. Это отчасти стимулировало его на скорость совершения той или иной операции, то есть – задания то или иной команды. Раскручивая левой рукой три четыре монетки, он начинал что-то делать, стараясь завершить это до того как последняя монетка перестанет крутиться и сляжет на стол. Поэтому раньше в комнате стоял постоянный грохот от этих монет. Потом его девушка купила ему еще один коврик для мышки, лишь бы только от монет было меньше шума. – Здорово, – отозвался он. – Здорово, – ответил я. Я специально не стал проходить дальше в комнату, сразу к Коляну, чтобы не проигнорировать тех трех укурков, и уделить им немного внимания. – Ну, чо, Костян, давай заценим твою тему, – произнесло нежное создание по кличке Флоп с бутылкой пива в руке. Я принялся доставать флешку. – Костя, приколись, короче, купили на оптовом три ящика, – вбежал в этот момент в комнату Укур, – Два с пивом, и один тупо с газировкой. Те, которые с пивом – уже оба раздраконили. – Да, выпили уже все, – подтвердил Майк с пола. – А тот, который с газировкой – еще больше половины осталось. Я усмехнулся и покачал головой. – Что и следовало ожидать, – саркастически произнес я, отдавая флешку Коляну. – Щас поставим, – прокряхтел тот, нагибаясь к системнику, стоящему на полу. Провод USB, выведенный на стол, уже был у него занят какой-то другой флеш-картой. – Пойдем, я тебе покажу, чисто приколишься, – продолжал Укур. – Щас, только файл, покажу какой открывать, – отозвался я. Я указал Коле музыкальный файл – мою песню – и пошел с Укуром в другую комнату. – Зацени, – ткнул он пальцами с сигаретой в сторону двух валяющихся на полу разорванных картонных коробок, которые когда-то покрывались сверху полиэтиленом. У этих коробок был такой вид, как будто с ними всю ночь занимались сексом. Полиэтилен кстати так же рваными кусками валялся где-то рядом. Я услышал, как в той комнате начал проигрываться мой трек, который Коля включил на полную громкость. – А теперь смотри сюда, – Укур подвел меня к коробке с газировкой, стоящей в коридоре, которая была наполовину разорвана и в которой валялась куча еще не выпитых жестяных банок, их действительно оставалось еще больше половины. – Щас вот допиваем, больше делать-то нефиг, – заключил Укур. – Да, я вот даже специально в магазин гонял, чтобы пива себе купить, – добавило тонким голосом нежное создание по кличке Флоп с бутылкой в руке. Я слушал, как на всю квартиру орет мой трек, и мне это было приятно, и еще я ждал, что о нем скажут эти четыре обдолбыша. – А за… – только хотел я задать вопрос. – За вечер все выжрали, прикинь, – опередил меня Флоп, – Думали купить просто так на неделю, там, чтобы вечерком иногда пару баночек задавить. За один вечер обе коробки расфигачили. – Н-да уж, – с улыбкой покачал я головой, – А не уссались? – Уссались, – ответила, выйдя из кухни девушка Коляна, убирая телефон в тугой карман обтягивающих джинсов, – Зассали весь унитаз. Как уроды нажрались и бегали орали тут по всей квартире. Я потом ходила выносила все эти банки на помойку. – Милочка, огромное спасибо тебе за заботу, – попытался осторожно подъехать к ней Флоп своим тонким голоском. Он не переступал границы, просто ее и правда звали Мила. – Отвали от меня, – ответила она, проходя мимо и направляясь в комнату к Коле. – Ты, наверное, очень интересно смотрелась с кучей пустых пивных банок на улице, – заметил я ей вслед, перекрикивая свою же песню, играющую в комнате. – Ага. Очень, – ответила она, обернувшись, – Особенно если учесть, что у них не было нормальных пакетов, только какие-то рваные и все прозрачные, через которые все видно. Уроды, блин. Я еще раз убеждался – ей нравилось ходить за Колей и за его друзьями ошпарками. Но я тоже любил этих ошпарков. С ними было весело. – Так-то ни чо, прикольная тема, – заметил Флоп, – вслушиваясь в мой трек, орущий на всю комнату. – Это твоя? – спросила Мила. – Да, – ответил я с улыбкой, кивнув головой, ближе подходя к Колиному компьютерному столу. – Немного агрессивная, – заметила она. – Не, нормальная, – возразил Флоп, – Как раз в тему. – Нормальная, – подтвердил Майк, сидя на полу. Флоп был меломаном и даже пытался как-то играть в какой-то группе на гитаре. Майк не особо разбирался в музыке, он больше разбирался в компьютерах, помогал иногда Коле. Укур, который до сих пор не выразил своего мнения, как и Флоп тоже был творческий человек, но занимался рисованием, компьютерной графикой и фотографией, так же любил бомбить граффити на стенах, причем нелегально. – Ну, может быть, – с неохотой согласилась Мила, – Но все равно, мне кажется, какая-то она слишком жесткая, – отмечала для себя Мила, продолжая слушать орущую из динамиков песню. – Просто тема такая, – сказал свое слово Колян. – Да, она просто по теме такой, я говорю, сделана, с текстом хорошо сочетается, – подхватил Флоп. – Ну, текст хороший, да, – согласилась Мила, даже без тени возражения, и после небольшой паузы добавила: – Нет, ну на самом деле, достали уже эти скинхеды. Ходят строят из себя каких-то уродов. – Да, блин. Я говорю, мы тут думали даже с пацанами поддержать как-то антифаш, там, – неожиданно произнес Флоп. – Ага, и тебя первого же пошлют на мочилово в первом же ряду, и первого же тебя и замочат с одного удара, какой-нибудь бычар, – отозвался с пола Майк. Флопа на разборку со скинхедами действительно только и посылать было. Я в принципе не был уверен, что он вообще хоть раз в своей жизни когда-то дрался. Так что Майк в этом был прав. – Не, ну а фигали, они задолбали уже эти мудаки, – ответил Флоп. – Я не думаю вообще, что тут поможет кулаками махать. Ну, надо по-другому как-то решать эту проблему, – заметила Мила, – Но с этим и правда надо что-то делать. Так нельзя уже… – Дак я и говорю, что надо делать, – перебил Флоп. – Надо идти просто в школах, в институтах разговаривать с людьми, как-то лекции читать на эту тему, что все люди братья, все люди равны между собой, – сказал тут свое слово Укур, – пускай учатся уважать друг друга. Чо как уроды-то жить. Как в быдлятнике каком-то. Нацистов вообще надо запретить. – Они и так в принципе запрещены. По крайней мере, пропаганда национализма юридически запрещена, – заметил Колян. К этому времени мой трек закончился. – Молодец – сказала Мила, повернувшись ко мне и как-то одобрительно посмотрев в глаза. Мне это было несколько удивительно, так как мы с ней в общем-то не особо сильно общались. – А кто барабаны прописывал? Слава? – спросил Флоп. – Да, я его запарил, – ответил я. – Ну и как он, развивается? Есть прогресс? – поинтересовалась Мила. – Да, как видишь. – Нууу… – вряд ли Мила действительно могла тут что-то увидеть, поэтому просто спросила: – Он справился? – Ну, в общем-то да, – я улыбнулся, – Он выжал из себя все, что мог. Мила слегка рассмеялась. – Понятно, – заключила она. Я был рад, что эта тема реально зацепила этих чуваков. Трек понравился. Понравился текст. И они действительно задумались над этой проблемой. Они все были, в общем-то, хорошие ребята, правда классные. Они понимали что хорошо и что плохо. Понимали как можно себя вести и как нельзя. Я знал, что они были не злые и по-доброму относились ко всем другим людям. И хотя они были укурки, алкаши и те еще приколисты (даже включая Колю), но они никогда не переходили определенных границ, с уважением относились к окружающим, и в них не было агрессии – той, которой сейчас в этом мире было до хрена. В них этой агрессии никогда не было. И они никогда не позволили бы себе причинить человеку зло. Поэтому я любил их. Поэтому они мне нравились. Возможно, они пока еще в чем-то были безбашенными идиотами, но уж лучше быть идиотом, чем машиной для убийств. – Ладно, щас начнем раскручивать твой трек в Инете. Надо его еще на всякие музыкальные сайты и порталы повыкладывать, со ссылками на твой сайт, – произнес Коля и принялся за работу. Майк включил телевизор, продолжая все так же сидеть на полу и допивая банку газировки. Видимо ему надоело пиво, или он просто хотел окончательно избавиться от ощущения уже прошедшего похмелья. По первому же каналу, на который он ткнул, шел какой-то фильм. – Только не надо делать никаких редиректов, там, или поп-андеров, в общем чтобы ссылки были приличными… – заметил я, – …Ну, с нормальной рекламой… чтобы не навязывать себя… и чтобы не вызывали неудобств у пользователей… сети… Интернет… – Да конечно, – уже предупредил меня Коля, – Такие вещи в основном только порно-сайты используют или всякие, там, дурилки. Так делать – себя не уважать. – Вот мне уважение и имидж важнее. – Само собой. Я просто устрою нормальную раскрутку и воткну ссылку на твой трек и твой сайт в самые злачные места, на форумы, на разные площадки. – Вот, отлично, – кивнул я головой. Сам я не особо хорошо разбирался в компьютерах и Интернете, хотя более-менее в web-пространстве ориентировался. Но помощь Коли мне в любом случае была необходима. Краем глаза и мочкой левого уха я уловил тему фильма, который Майк от нечего делать пучил по телевизору. Что-то там про религию было. Но мне было важнее другое – началась раскрутка моего трека. Коля зашуршал мышкой, левой рукой умудряясь при этом поднимать со стола монетки и раскручивать их пальцами на тонком жестком коврике для оптической мыши. Так у него одновременно крутилось на коврике до 3-4 монет. Иногда он отрывал свою левую руку от этого забавного занятия, чтобы напечатать что-нибудь на клавиатуре. А когда какая-нибудь из крутящихся монеток случайно выскакивала за пределы коврика, попадая на поверхность стола, она производила ужасный шум, что не нравилось, в общем-то, никому, и Коля быстро возвращал ее на место. – Костян, приколись, – обратил мое внимание Майк на то, что он сам сейчас смотрел по телевизору. Там в каком-то фильме вырисовывалась сцена – как некий… не знаю даже кто, вроде и не католический священник, но какой-то очень хороший глубоко религиозный супергерой блокбастера… пытался изгонять бесов из одной женщины (естественно фильм был западного производства, у нас таких не делают), он держал маленькую Библию в одной руке, а другую – ладонью с растопыренными пальцами, между которыми красиво переплеталась серебряная цепочка с крестиком – властно держал над головой женщины, при этом громко произнося что-то на каком-то языке, сильно напоминающем латынь. – Типа иные языки? – серьезно спросил меня Майк. Эти чуваки знали, что я верующий, и мы частенько разговаривали с ними на тему религии, я им иногда рассказывал всякие забавные истории. Но на вопрос Майка я рассмеялся, подумав, что он прикалывается. – Чо, нет? – переспросил он. В этот момент я понял, что сейчас он интересовался этим совершенно серьезно. Без тени приколов. – А… ты серьезно, что ли?... – тихо произнес я, перестав смеяться. И быстренько сделав умное выражение лица, я скрестил на груди руки и повнимательнее всмотрелся в сцену фильма. – Нееееееее, – покачал я головой, – Да это ж латынь… вроде. – Аа, – понимающе кивнул Майк. – Он по-моему просто Библию на латыни читает… ну, цитирует… читает вслух, – добавил я. В этот момент подошел Флоп со все той же бутылкой пива в руке. – Кинь-ка мне еще банку, – попросил его Майк. – Чо, сам встать не можешь? – тонким голоском проговорил Флоп. – Ну тебе ближе. Флоп немного недовольный вернулся в коридор и кинул ему от туда банку газировки. Честно говоря, я думал, что Майк ее не поймает, и она, пролетев по параболической траектории, проломит ему голову, откатившись потом куда-нибудь в сторону с кровавым пятном на вмятине корпуса. Уж очень она угрожающе летела. Но Майк как-то изловчился и кое-как ухватил ее руками, когда она уже подлетала к его носу. Затем он достал из кармана ножик и открыл им жестяную банку, отогнув язычок лезвием. – Интересный способ, – постебался я. – Зато удобно, – подмигнул мне Майк. – Лезвие сточишь так. – А, насрать. Флоп с бутылкой пива подошел ближе к телевизору и стал пялиться в него, с интересом всматриваясь в то, что там показывалось. Укур где-то бегал по квартире, забавляя себя чем-то не понятным и никому не известным. Мила снова ушла на кухню разговаривать с кем-то по сотовому. Я осмотрелся, в надежде найти в комнате какое-нибудь место, куда бы можно было бы присесть, и с радостью все-таки обнаружив его для себя сбоку от Колиного компьютерного стола, грохнулся на старое кресло, сделанное еще в советское время, без излишков мягкой материи и с деревянными подлокотниками и с сильно откинутой назад спинкой – но при этом невероятно удобное. Мне нравилось это место. Нравилась эта квартира. Здесь я чувствовал себя спокойно. Бетонные стены без обоев, разрисованные баллончиками с нитро-краской, и завешенные свиснутыми с улицы афишами, еще на этих стенах висела парочка дорожных знаков и всякая другая ерунда, типа таблички с кабинета проктолога или плюшевого мишки, разорванного и сшитого и с воткнутыми иголками и измазанного кетчупом. Комната была заставлена непонятно чем, в углах валялась всякая шняга, которая оказалась здесь по каким-то совершенно случайным обстоятельствам. Комната, как и сама квартира, была прокурена и немного пропахшая пивом, бутылки из под которого тоже иногда можно было найти где-нибудь в углах. При всем этом не сказать, чтобы квартира была очень пыльной и чрезмерно грязной. Мила периодически делала в ней уборку, недовольно при этом ворча и поминая Колиных друзей, да и самого Колю, недобрыми словами. Я расслаблялся под шум вентилятора от работающего системного блока, шуршание мышки и стук клавиатуры, и смотрел американский фильм про какого-то религиозного супергероя, борющегося со злом и со всякими там демонами. С кухни доносился еле слышный голос Милы, разговаривающей по телефону. Укур продолжал чего-то бегать по квартире. Пацаны в комнате так же пучили фильм, вставляя периодически свои короткие комментарии. В общем, я чувствовал себя практически как дома. Я провел в таком расслабляющем состоянии некоторое время, пока Коля раскручивал в сети мой трек, пропихивая его на различные площадки, я отдыхал с его корешами, заценяя забавный кинчик, идущий по ящику. Мила все-таки закончила трещать по своему телефону, и даже успела сбегать за продуктами в магазин. Вернувшись из магазина и растолкав продукты по разным отсекам холодильника на кухне, она зашла в комнату. Пройдя с выпученными глазами мимо телевизора, по которому шел все тот же блокбастер с каким-то религиозным смыслом, и немного поморщившись от одной из сцен этого блокбастера, она подошла к Коле и спросила: – Ты сделал мне презентацию? – Презентацию? – переспросил Коля, не отрываясь от монитора компьютера. – Да, презентацию. – Это про этих-то, пушистых? – отозвался с пола Майк, не отрываясь от телевизора. – Про каких пушистых? – поинтересовался я. – Миле надо для доклада, – ответил Коля, все так же не отрываясь от монитора и клавиатуры с мышкой. – Я доклад готовлю. Про кошек, – пояснила Мила, слегка повернувшись в мою сторону. – Ааааа. – Обожаю кошек, – проговорил Флоп, сидя на полу на какой-то подушке, вперясь в экран телевизора, не отрываясь от фильма. – Да, я почти доделал, как ты просила. Щас покажу, – наконец-то ответил Колян на вопрос своей девушке, временно заканчивая работу в Интернете, отрываясь от нее на пару минут, – Щас открою. В этот момент у меня зазвонил мобильный, разнося по всей комнате какую-то агрессивно-депрессивную психо-патологическую мелодию группы “Prodigy”. – Да, – ответил я. Я уже знал кто это. – Костя, привет, – послышался в трубке немного тревожный и слегка чем-то удрученный знакомый женский голос. – Привет… Я встал с кресла и чуть отошел в сторону, чтобы лучше слышать то, что мне хотели сказать по телефону. – Слушай, у меня брат совсем уже чо-то с ума начал сходить. Притащил вчера в дом какую проститутку, набухались оба… я не знаю что уже с ним делать… Как так можно жить… Я вообще не понимаю уже ничего… Может, придешь хоть поговоришь с ним… Я в осадке просто в каком-то от всего этого… – Ээээ… ммм… хм… да, хорошо, Светик, я зайду, – ответил я. Я уже понял, кто это звонил. – Я в общем-то тут как раз неподалеку. Так что я зайду скоро. – Хорошо, я тебя жду… Я уже не знаю чо с ним делать… Он меня достал… Просто ужас какой-то…, – продолжала девушка по телефону спокойным, но сильно расстроенным голосом, и едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Ты чо обалдел что ли, урод! – чуть ли не взвизгнула Мила. Я обернулся и тут же понял, что это там какие-то их дела с Колей и ко мне они никакого отношения не имеют. – Какой пушистик пиндосский!? Ты чо написал! Кошка североамериканская полудлинношерстная! Ты понял? Североамериканская полудлинношерстная кошка… – Да понял, я понял. Щас исправлю. Я забыл просто, как там этот твой… комок шерсти называется, – немного раздраженно, но каким-то успокаивающим тоном, поспешил ответить Колян. – Пушистик пиндосский… ха-а-а-а-а-а… – постебался Флоп, не отрывая взгляда от экрана телевизора. – Ладно, давай. Пока. Я щас приду, – закончил я разговор по сотовому и повернулся к компьютерному столу, чтобы увидеть, наконец, что же там такое интересное происходит. На экране монитора в программе презентации красовался кошак с таким выражением морды, как будто он впервые в жизни увидел, как разделывают севанскую форель. – И что, ты не мог получше что ли фотографию найти? Что это такое? – громко и раздраженно произнесла Мила. Флоп с Майком наконец-то оторвались от фильма и повернулись, чтобы посмотреть на фотографию кота с выпученными из орбит глазами. – Ха-а-а-а-а… У него такой взгляд как будто ему хвост прищемили… – А похоже что не хвост, а что-то другое. – Ты не мог нормальную фотографию достать что ли? – продолжала прессовать Мила своего парня. – Да есть у меня другие фотографии, есть, – ответил Колян, начав уже стирать подпись “Пушистик Пиндосский”, и остановившись, поняв, что ему придется менять весь слайд. – Ладно, ребята, я тогда побежал, – объявил я. – Хорошо, Костян, я еще потом сделаю, что смогу в плане твоего трека, куда его еще пропихнуть. Заходи потом, затрем еще за эту тему, у меня одна идея есть, – отозвался Коля из своего компьютерного стола. – Ну, давай, Костян… – Давай, Костян, – попрощались так же Флоп и Майк. Я пожал обоим руки и направился в коридор. – Ну, дак проводите человека-то, – услышал я уже позади себя слегка раздраженный голос Милы. – Ну, мы фильм смотрим, – хором ответили чуваки. Мила недовольно цыкнула, покачав головой, и сама пошла в коридор закрывать за мной дверь. – Задолбали они меня уже, – пожаловалась мне Мила, с недовольной улыбкой на лице. – Да ладно, они в тебе нуждаются, – ответил я с некоторой долей иронии, надевая обувь. – Вот так всю жизнь и придется, да – ходить за вами, мужчинами. – В этом ваше великое вселенское предназначение, – заметил я с улыбкой. – Да уж, конечно, – ответила Мила. – Мы вам, безусловно, за это благодарны, – приглушенно произнес я, немного приблизившись. – Хорошо, я это учту, – ухмыльнулась Мила, смотря на меня своими широко открытыми глазами. И я вышел за порог квартиры. – Ну ладно, давай, пока. Хороший трек, правда, – сказала Мила напоследок. – Спасибо. И тебе удачи с докладом. – Ага, спасибо. Мы с Милой мило попрощались, и я направился к лифту. Я не беспокоился за этих чуваков. Я знал, что с ними все будет в порядке. По моему мнению они не были конченными людьми и не находились на каком-то неправильном пути. Они не несли агрессии в своей жизни, не были наркоманами, не бухали по-черному, хотя и довольно много пили. Они не были злыми, не беспредельничали, хотя и откалывали иногда разные безбашенные штуки. Но у них были определенные границы и относительно правильные представления о морали и нравственности. Они не сидели в глубокой депрессии и у них не было психологических травм, хотя они и с пониманием относились к таким вещам, периодически рефлексировали и осознавали, что этот мир далеко не прекрасен. Они не зацикливались на деньгах и достижениях, или карьерном росте – соответственно у них было не так много шансов превратиться со временем в каких-нибудь самодовольных тщеславных ублюдков, получающих хорошую зарплату, и снимающих себе дорогих проституток при имеющейся беременной жене, сидящей дома с детьми. В то же время они не спивались и не погружались в наркотики и всякие там ночные развлечения с головой. У них были определенные рамки. Они не способны были на какие-то преступления, разве что кроме как спереть с улицы временный дорожный знак, отсутствие которого не вызвало бы серьезных проблем. В чем-то они были раздолбаи, но при этом они являлись в общем-то в определенном смысле интеллигенцией с недоконченным или у кого-то даже с почти уже полученным высшим образованием. У них было не плохое воспитание. Они были относительно образованы и эрудированны. Они не были сильно ущемлены в своих правах, поэтому у них не было каких-то серьезных комплексов и стремления что-то доказать этому миру и как-то возвысить себя за счет унижения других людей или ценой чужих жизней. В общем, скорее всего, они перебесятся и рано или поздно каждый из них заведет семью и устроится на более-менее приличную работу. Самое главное – они были нормальные, адекватные и, в общем-то, даже добрые люди. Мила была вегетарианкой и сильно любила животных. Она была хорошей девушкой. И она постоянно следила и за своим парнем и за тремя его корешами раздолбаями, чтобы они не учудили чего-нибудь и не влипли куда-нибудь по глупости, и постоянно тормозила все их безбашенные порывы, являясь, своего рода, такой как бы некой вечно-сияющей дубинкой здравомыслия, от которой на теле оставались следы озарения разума. Короче, я не боялся за этих чуваков. Они не вызывали у меня большого повода для беспокойства. Чего я, к сожалению, не мог сказать про того человека, к которому сейчас направлялся.
Света, которая позвонила мне – у нее был младший брат. То есть он сам как бы, в общем-то, был уже взрослый человек, но так получилось, что его старшая сестра продолжала ходить за ним, практически как за маленьким ребенком. Его звали Влад, и мы были знакомы с ним довольно давно. В свое время он поступил в институт, но там у него что-то не срослось. В поисках смысла жизни и в попытках ответить на вопрос, что он делает в этом институте, Влад немного потерялся в реальности и забыл, что он вообще является студентом. Пробухав несколько сессий и так и не сумев самому себе ответить на вопрос, зачем ему становиться инженером и до конца своих дней дышать грифельной пылью – он очнулся уже в том состоянии, когда говорят “Не плач, сынок, солдаты не плачут”. Не сумев закончить второй курс ненавистного ему университета, он с философским отношением к жизни пошел в армию. Вернувшись через два года, он впал в состояние последембельского расслабона и пофигизма. Обычно у пацанов, только-только вышедших на дембель и вернувшихся на гражданку к своей семье и старым друзьям, такое состояние длится от нескольких недель до полугода. Ну, это нормальный период такой, нужно отдохнуть, придти в себя, там, привыкнуть к гражданской жизни. Сразу начинаются мамины пироги, бухло с друзьями, тусняк, клубы, девочки, или одна девочка, если она все-таки по какой-то странной случайности дождалась, косарезиво по вечерам – “Слышь, а ты чо в армии не служил, ошпарок!?”, и “Папа, принеси мне сигарету, подкуренную. Я телик смотрю.” Хотя некоторые сразу же активно входят в гражданскую жизнь, устраиваются на работу, или начинают заниматься какими-то вещами, минуя этот этап. У Влада же время последембельского расслабона сильно затянулось. Придя домой после увольнения, он начал много бухать со старыми друзьями, тусоваться по разным клубам, трахаться с кем попало и просто отрываться на полную катушку. Все бы было ничего, но в таком состоянии он провел полгода, потом еще полгода, и вот в результате уже больше полутора лет он тупо сидел дома, не работал, почти ничем не занимался, а только и делал, что бухал и бегал по проституткам, или по тем девушкам, которые давали без особой разборчивости. Его старшая сестра Света не знала, что с ним делать, и, наверное, она бы уже давно возненавидела его, плюнула и отправила бы в какой-нибудь нарко-центр, если бы по вечерам он в пьяном состоянии не рыдал где-нибудь в углу рядом с батареей и не просыпался с криками по ночам. Ей было понятно – у ее брата серьезные проблемы. Проблемы вообще в жизни. Проблемы в душе. Проблемы в сердце. Проблемы в голове. Психологические проблемы. Проблемы в мировоззрении и в отношении ко всему этому миру. Я прошел пару кварталов и довольно скоро оказался возле нужного мне дома. С легкостью миновав препятствие в виде домофона благодаря вышедшему из подъезда человеку, я поднялся на третий этаж. Уже когда я подходил к квартире, меня чуть было реально не зашибла железной дверью, резко и со злостью распахнув ее, вылетевшая из этой квартиры девушка. Вот бы нелепая смерть была бы, а. Из квартиры еще вырвались злобные крики и недовольные ругательства. А девушка, пробурчавшая что-то матерное себе под нос, гордой походкой направилась к лестнице. В сильно обтягивающих джинсах, подчеркивающих каждый изгиб и каждую линию на ногах и ягодицах, в короткой легкой кожаной куртке, с длинными волосами и сумочкой на плече со множеством звенящих цепочек, отстукивая каблуками по старой керамической плитке, девушка наверное бы так и не заметила меня, даже если бы я сейчас по ее вине валялся в луже крови с пробитым железной дверью черепом – ага, если бы из ее сумочки не выпала пачка сигарет, и я бы не сказал вслед этой удаляющейся, видимо, не дешевой проститутке, мнящей себя королевной: – Девушка, у вас сигареты выпали. Она остановилась, немного развернувшись, бросила на меня мимолетный взгляд, затем посмотрела на пачку сигарет, валяющуюся на полу, и нагнулась, чтобы ее поднять. – У вас прекрасный повод бросить курить, – с улыбкой на лице проговорил я. Она подняла голову, снова бросив на меня свой теперь уже немного смущенный, но гордый взгляд, выпрямилась с пачкой сигарет в руке, развернулась и ушла, цокая по лестнице каблуками. Я открыл железную дверь (которую видимо так и не собирались закрывать) еще сильнее, чтобы войти в квартиру, и тут же с порога был встречен Светой. Ее сильно не довольное и ужасно измученное лицо слегка переменилось и появилась слабая тень какой-то небольшой радости и облегчения, хотя улыбки так и не последовало. – О, Костя, привет… – устало, но нежно произнесла она, – Как хорошо, что ты пришел. Она подошла чуть ближе к двери и вместе с тем немного отошла в сторону, давая мне возможность зайти в квартиру, образовав зазор между ней и косяком. – О, Костян, здорово! – поприветствовал меня поднятой вверх рукой небритый, толком еще не опохмелившийся, с помятым лицом и в такой же помятой бордовой футболке и джинсах, еле стоящий на ногах, Влад. Света как-то грустно посмотрела на меня своими выразительными глазками и устало наклонила голову, даже не оборачиваясь на брата, но стараясь передать мне своим взглядом все свое недовольство им. Я зашел в квартиру. В этой квартире – еще больше чем в той, предыдущей, в которой я был до этого – стоял сильный запах перегара, а также в ней пахло сексом, что еще сильнее отличало ее от первой. – Он меня достал, – грустно произнесла Света, глядя мне в глаза, – Они оба. Ну, эта шлюха – хрен с ней. Не знаю, где он ее подцепил, первый раз ее вижу. Но он меня уже заколебал. – Ясно все, – понимающе ответил я, вздохнув. Я не знал, что еще сказать, поэтому просто участливо и нежно подольше посмотрел на Свету и затем прошел на кухню. – Заходи, Костян, пивка со мной выпьешь, – пригласил меня сидевший уже за столом Влад. – Тупо сок, – ответил я, улыбнувшись. – А, ну да, я же забыл, что ты у нас сок любишь. Светик, налей Костяну сока, – Влад знал, что я не пью, но не предложить в самом начале не мог. – “Светик, налей сока“, – недовольно передразнила его сестра, и полезла в шкаф. Влад стукнул пальцами по пачке сигарет и, достав одну из нескольких высунувшихся из общей массы, закурил. Его небритое, с острыми чертами и острым носом и маленькими губами, помятое грустное лицо, словно накидывало на себя некий платок не опохмелившегося самодовольного цинизма, закрываясь от окружающего мира вуалью жизнерадостной и бесшабашной крутизны. Рядом со мной на стол была поставлена кружка апельсинового сока. – Вот тебе сок, Костя, – нежно произнесла Света, – Я пошла делать уборку, – уже с некоторым недовольством добавила она и вышла из кухни. Влад вытянул передо мной бутылку пива и, затянувшись сигаретой, с улыбкой на лице произнес: – За терпение и многомилостивость. – За терпение и многомилостивость, – ответил я, чокнувшись своей кружкой с соком – с бутылкой его пива. Мы оба сделали по глотку. – Ну, что, как житуха, Костян? – Потихоньку, – улыбнувшись, ответил я, пожимая плечами, – У тебя как? – Как видишь… – Влад сделал глоток и снова затянулся, – Бухаю, трахаюсь с кем ни попадя, не работаю – в общем, ничего полезного для общества не делаю, веду развратный образ жизни, – с улыбкой произнес он, – … Продолжаю огорчать свою сестру. Наступила небольшая пауза. – Сестра у тебя и вправду огорченная сильно, – наконец согласился я. – Мне ее тоже жалко, – ответил Влад. Наступила еще одна пауза. – Нет желания немного сменить обстановку и разнообразить свое бренное существование трезвым состоянием мозга? – спросил я. – Не вижу особого смысла в этой идее, – ответил мне Влад, отрицательно покачав головой, – Трезвое состояние обостряет эмоции – а это уже чревато для меня грустными сновидениями. – По крайней мере, ты будешь способен отделят сновидения от реальности, – произнес я, – Сейчас вся твоя жизнь одно большое сновидение. Влад медленно затянулся. – Неоспорима истинность твоего замечания, – согласился он, – Но иногда все же сновидения лучше. Я поставил локоть на стол и уперся передней частью щеки в кулак, смотря в глаза своему собеседнику. – Продолжительность такого состояния – таит в себе непредсказуемые последствия. – Может быть, – Влад снова затянулся, – Но я слишком слаб, чтобы предупредить это. – Ты можешь сделать это. Потом будет поздно, – я продолжал смотреть Владу в глаза. – Иногда лучше поздно, чем рано – ответил Влад, – Например: я потерял девственность в шестнадцать лет – лучше бы это случилось позже. – И не поспоришь, – согласился я после некоторой паузы, – Но контекст здесь разный. Истина – это не девственность, ее можно потерять, а потом вновь обрести. А времени всегда мало, и никогда не узнаешь, когда оно остановится. – Только – истина относительна, – произнес Влад. – Истина всегда абсолютна. Она относительна только в нашем разуме в свете нашего восприятия. Влад, немного задумавшись, слегка наклонил голову, как бы почти согласившись, и просто не зная, что на это ответить. – За абсолютность истины, – протянул он ко мне свою бутылку после некоторых размышлений. – За абсолютность истины, – ответил я, снова чокнувшись кружкой о его бутылку. Меня забавляла такое наше единодушие в отношении к разным философским вещам Влад сделал глоток и еще раз затянулся. – Только я все же не хочу просыпаться, правда. Реальность меня мало чем привлекает. – Твой сон когда-нибудь тебя поглотит, – заметил я. – Реальность тоже в долгу не останется. – С этим трудно не согласиться, – задумчиво покачал я головой утвердительно, – Только вот пока ты в реальности – у тебя есть шанс что-то сделать и все изменить. Когда ты спишь – все происходит независимо от тебя самого, и ты абсолютно беспомощен. Ты не можешь это контролировать. Наступила пауза. Влад продолжал курить и утвердительно покачивал головой, как бы в чем-то соглашаясь, но в то же время обдумывая эти слова и рассуждая над различными вариантами возражения. – Мое восприятие реальности несколько изменилось, – наконец сказал он. Я убрал локоть со стола, оголив образовавшийся на щеке след от собственного кулака, и откинулся на стуле. – В этом мире постоянно что-то меняется, и наш разум не исключение. – Меняется все, это правда, – ответил Влад, – Только вот как меняется? Становится чем-то совершенно другим и абсолютно новым или… – Приобретает ранее существовавшие уже когда-то формы, – одновременно произнесли мы с ним. Влад затянулся. – Да, это загадка, – задумчиво добавил я в заключении, улыбнувшись. – Это факт, – согласился Влад. Наступила еще одна пауза. Мы сидели тут на этой кухне и размышляли о смысле жизни, и казалось, что при нашем размышлении о ней уныние и грусть от осознания абсолютной ее бессмысленности и далеко не радужном нашем восприятии – немного растворялись в окружающем пространстве и как будто становилось легче. Иногда печаль нужно просто выговорить, чтобы не держать ее в себе, дожидаясь пока она тебя поглотит. Но это помогает не на долго. Это дает временное облегчение. Причина же остается не решенной, и продолжает рождать новые следствия. – Ты-то чем занимаешься? – наконец спросил меня Влад, и, не дожидаясь ответа, добавил: – Все пытаешься спасти этот погибающий мир? – Вроде того, – ответил я. Влад снова вытянул ко мне руку с бутылкой, призывая легонько стукнуть о ее блестящее играющее бликами света стеклянное тело, и произнес: – За мир во всем мире. – За мир во всем мире, – ударил я своей кружкой по его бутылке. – Я, правда, Костян, не вижу смысла в этой жизни, – сказал Влад после очередного глотка, – И я правда не вижу смысла просыпаться. Эта реальность, о которой ты говоришь – она меня пугает. Я не хочу жить в ней. Не хочу жить в этом мире, – он затянулся, – Мне страшно. Страшно заводить семью. Страшно заводить детей. Страшно идти и что-то делать, чем-то заниматься. Страшно ставить перед собой какие-то задачи и следовать каким-либо целям. Страшно доверять людям. Страшно просто жить, – он сделал небольшую паузу, – И я не хочу. Просто не хочу. Вот просто не хочу и все… Мне кажется, я уже достаточно повидал в этой жизни… Я не хочу напрягаться в ней и к чему-то стремиться. Меня от нее тошнит. Влад посмотрел мне прямо в глаза. Не знаю, что он прочитал в отражении моих зрачков, но я в его глазах видел глубокую бездну печали и абсолютного непонимания, зачем ему действительно дана эта жизнь, и зачем вообще, собственно говоря, жить. – Мне плевать ваще кто я в принципе. Кем я являюсь. И кем мог бы стать. Чем занимаюсь. Что делаю. Все это мне кажется совершенно бессмысленным. То есть, конечно, я понимаю, что у меня есть вполне естественные потребности – в том числе и социальные, и где-то глубоко внутри я все равно хочу, чтобы ко мне хорошо относились и хорошо обо мне думали. Но – у меня возникает один вопрос: “А зачем?”. И этот вопрос у меня возникает на любую потребность и на любое желание, которое вдруг неожиданно просыпается у меня внутри. Уголки тонких губ скривились в ухмылке на остром лице Влада, он затянулся и продолжил: – Мне вот правда – вообще наплевать, что дальше будет с моей жизнью, и что будет со мной. Мне наплевать, что я сопьюсь, превращусь в алкоголика и сдохну где-нибудь под забором, замерзнув зимой в собственных обоссанных штанах. Или стану бомжем, нажрусь какой-нибудь хрени на помойке и скопытюсь от отравления. Да мне ваще насрать. Я не вижу смысла что-то делать и к чему-то стремиться. Я продолжал смотреть прямо на Влада, а он продолжал говорить. – Знаешь, есть такая приколка: опыт – это когда на все вопросы “Почему?”, “Зачем?”, “Для чего?”, “Когда?”, “Как?”, приходит один – “На#&я?” – Да тебе лет-то примерно столько же, сколько и мне. Ты еще молодой. Ты не всю жизнь еще видел. Так же как и я – не всю, – произнес я спокойно, без улыбки. – Может быть, – ответил Влад, затушив сигарету в пепельнице, – Может быть. Но я и не хочу дальше смотреть на эту жизнь. И не хочу дальше знать, что там. Я видел уже достаточно. Все самые основные моменты мне уже известны… Да и к тому же: вот я видел до хрена стариков и людей в таком… зрелом возрасте – что-то не заметил я на их лицах улыбок счастья. Все злые, раздраженные, неудовлетворенные чем-то, постоянно вспоминают молодость и жалуются на то, что чего-то не доделали в жизни и чего-то не смогли. Я это уже видел все. Не думаю, что дальше есть еще что-то интересное. Я задумчиво, приподняв одну бровь, посмотрел в сторону, и пожал плечами, ничего не ответив. Как-то сложно было тут спорить. Наступила пауза. Мы просто сидели молча и я своей безответностью соглашался в значительной степени со словами Влада, прекрасно понимая его состояние. – Достало все… Пауза продолжалась. – Кхм… – наконец я попытался все-таки что-то сказать, – Я думаю, – начал я, – Зря ты так рассуждаешь. Тебя это разрушает. Ты просто сгниешь когда-нибудь в этих рассуждениях. Зачем это? Что в этом хорошего? Ничего. Только хуже будет… Тебе не стоит так глубоко уходить в эту депрессию… И так уж безнадежно смотреть на этот мир… Ты ведь действительно еще молод, так же как и я. Мы с тобой еще очень молоды. И в этой жизни – в ней есть и что-то хорошее. Разве нет? Да, дерьма много всякого. Но и что-то хорошее в ней тоже есть. Отношения между людьми. Друзья. Вспомни друзей. Вспомни, как хорошо было с друзьями. Общение. У тебя сестра есть – она любит тебя. Разве это не прекрасно? Любовь – сама по себе, ваще любая, отцовская, материнская, дружеская, романтическая. Когда-нибудь у тебя появится жена. Это тоже прекрасно. Дети будут. Будешь смотреть на них и радоваться. Будешь любить их, наблюдать за тем, как они растут… Неужели не хочешь этого?... Отношения между людьми… Любовь… Вот что важно… Ты ведь нужен тем людям, которые тебя любят… Своей сестре. Своим друзьям. Мне… Появится жена, дети – будешь нужен своей семье… Для этих людей ты… имеешь какое-то значение… Ты значим и будешь значим для них… – Ну-ну… – перебил меня Влад, – Только вот появится жена – появится страх. Будет страшно за нее, страшно ее одну из дома отпускать. Появятся дети – будешь за них постоянно бояться, будет страшно отправлять их в школу. Да и столько геморроя с этой семьей. К тому же – люди, они всегда люди. Они всегда могут тебя предать. Твоя жена может тебя предать. Твои дети могут тебя предать. Я такое тоже уже видел. Сколько у нас в России таких случаев – дети квартиру получили, и тут же выгнали родителей на улицу, и все… – Влад сделал небольшую паузу, и как-то нелепо подняв руку в порыве возмущения, с отчаянием продолжил: – А начнешь заниматься каким-нибудь делом – начнутся головняки, всякие проблемы, нервы. А зачем, собственно говоря, все это? К чему все это? Для чего? Только что б собственную самооценку повысить? Ради самореализации? Бред какой-то. Я так не хочу. Я понимаю, если бы в этом действительно был какой-то смысл. Можно за что-то бороться, если для тебя это важно. Но я в этом смысла не вижу. Не хочу бороться за то, что мне не нужно. А просто работать всю жизнь, занимаясь какой-то фигней, не имея цели и не стремясь ни к чему – тоже… лажа какая-то… Как замкнутый круг какой-то. Чем больше значения что-то имеет для тебя и дает радости – тем больше боли и всякого геморра… Тогда к чему это все?... Зачем?... Какой смысл в этом?... Все так… относительно… Не вижу в этом смысла. Я задумался. Конечно все эти мои рассуждения о том, сколько положительных моментов в нашей жизни – скорее просто способ утешить человека и поддержать, чтобы он совсем не расклеился и не упал духом – а то так и до суицида недалеко. А на самом деле я понимал – истины и смысла в этих словах – нуууу… хм… как бы… смотря как человек на жизнь смотрит… возможно не так уж и много… не то, чтобы совсем не было, но – все и вправду очень относительно. Потому что отрицательных моментов в жизни, наверное, нисколько не меньше. Это уже зависит от восприятия конкретного индивида. От отношения самого человека к жизни. И как же человеку, который не видит никакого смысла в этой жизни, и который действительно просто всего этого не хочет, и просто не хочет жить, доказать, что он – этот смысл – все-таки в жизни есть? А теперь усложним задачу – с учетом того, что ты сам в общем-то не видишь никакого особого смысла во всем этом… ???... И в этой жизни… ???... Ну и как?... Задачка не из легких… Забавно… Надо было, чтобы у Влада появилась какая-то новая потребность, которую ему интересно было бы удовлетворять, которая снесла бы ему голову. Что-то, что заставило бы бежать за собой, стремиться достигать – потребность, удовлетворение которой стало бы для него новой целью. По большому счету к такой игре и сводится вся человеческая жизнь. Просто на разных уровнях. Только вот когда понимаешь это – начинает тошнить вообще от самого факта существования. Эмоции… Эмоции… Эмоции еще были не правильные у Влада. Каждый человек находится в этой жизни в разном состоянии. Не в том состоянии Влад находился, в котором следовало бы. Эмоции определяли его восприятие, а восприятие – отношение к жизни. Честно говоря, я не знал, что мне сделать, чтобы помочь Владу. Я не знал, как ему помочь. То есть я как бы пытался, но проблема заключалась в том, что ему самому на определенном этапе необходимо было проявить немного усилия воли и захотеть что-то сделать. А он не хотел. Ничего не хотел. И не понимал – зачем ему вообще это нужно, и зачем это нужно в принципе. И, кроме того: если человек не хочет жить – то заставить его жить практически невозможно. – Знаешь, – произнес Влад, – В жизни человека все ведь только на желаниях держится… То есть, желание есть – пошел начал что-то делать. Желания, потребности заставляют человека куда-то бежать. А зачем? НА#&Я?! – громко произнес Влад, – Не вижу в этом смысла в конечном итоге… Я сидел и отстраненно смотрел куда-то в угол, периодически пристально поглядывая на Влада, чтобы не создать у него впечатления, как будто мне совершенно безразлично, что он говорит и чувствует. Мне не было это безразлично, и я действительно переживал за него. Просто я думал. Думал. Думал и не знал, что еще ему ответить. Как еще заставить его изменить свое отношение к жизни. Где и в чем мне найти для него в этой жизни смысл? – За смысл в жизни, – снова поднял передо мной бутылку пива Влад. – За смысл в жизни, – ответил я, легонько ударив по бутылке своей кружкой с соком. – …Или за его отсутствие… – грустно добавил Влад.
Я шел по улице, возвращаясь к себе домой, обдумывая положение и состояние, в котором находился Влад и размышляя над спецификой его образа мыслей. Самое забавное во всем этом было то, что я был с ним абсолютно согласен, может не во всем, но во многих вещах. Я сам когда-то находился в таком состоянии и не раз. Я сам думал точно так же. И я очень хорошо понимал, что он чувствует. Абсолютная бессмысленность жизни и неудовлетворенность от постоянного восполнения элементарных материальных потребностей. Другими словами, восполняя свои потребности и удовлетворяя свои основные желания, Влад приходил в результате к тому, что переставал видеть в этом какой-либо смысл. А если нет смысла в жизни, то зачем жить? В определенных обстоятельствах инстинкт самосохранения довольно просто обойти, прежде всего, в своем сознании – преодолеть этот элемент системы контроля. И Влад уже находился в таком состоянии, когда ему было не сложно это сделать. Как и когда он успел дойти до этого – я был без понятия. И что до сих пор держало Влада от свершения этого шага – может просто лень и нежелание лишний раз напрягаться? Влад не видел смысла в этой жизни. И что же мне нужно было сделать, чтобы заставить его посмотреть на жизнь по-другому, и вернуть ему к жизни вкус?... Я не знал… Может ему нужно было влюбиться в кого-нибудь?... Хм… Тогда возможно это как-то встряхнуло бы его и заставило что-то делать… Заставило бы к чему-то стремиться… Н-да… Я начинал приходить к выводу, что если бы у человека не было никаких раздражающих стимулов, стремлений и целей достижения – мир давным-давно бы уже перестал существовать, просто все бы повесились от скуки. Еще один элемент системы контроля. Ну ладно… Так… Хм… Любовь… Только вот любовь она все-таки наверно лежит за гранью человеческих усилий. По крайней мере, она лежала за гранью моих усилий. Влад трахался постоянно с кем ни попадя. Он воспринимал женщину просто как объект удовлетворения своих сексуальных потребностей. Нет, конечно, он понимал, что женщина это тоже человек и иногда она может быть личностью, тем более у него была сестра, и он правда любил свою сестру и никогда не позволил бы себе обидеть ее, и готов был ее всегда защищать. Но всех остальных женщин он воспринимал в основном исключительно как сексуальный объект. Он не обладал какими-то романтическими чертами характера. Не был склонен к излишней романтизации женского образа. Такого человека влюбить в кого-то было не просто. Придется изучать его вкус, его отношение к женщинам, какие ему нравятся, какие качества в них нравятся, что конкретно его больше всего привлекает, что ему нужно, в чем он сам нуждается… Ага… Это Ооооооочень кропотливая и сложная работа. Честно говоря, я не представлял, как ее провернуть. Может быть, я и был способен к этому… но… все-таки сейчас это лежало за гранью моих усилий… Да и любовь – все-таки мне кажется ее природа не так проста, как пытаются расписать различные научные теории. Я видел только один способ. Придется переводить разговоры с ним о смысле жизни в другую плоскость. Но что самое неприятное – он не хотел всерьез воспринимать эту другую плоскость. Я это знал. И поэтому не хотел начинать с ним на эту тему разговоров. Хотя другого выхода я действительно не видел. Я мыслил так же, как он, и был полностью, ну или частично, с ним согласен, но для меня все же существовал другой фактор контроля, не позволяющий мне до сих пор пойти и в последний раз в жизни набухаться, обкуриться, трахнуться с проституткой, замочить какого-нибудь ублюдка скинхеда, а потом пойти и вскрыть себе вены. Нечто, что оказывало влияния на мой разум, держало меня. Очередной элемент системы – элемент внутреннего… или может быть все-таки внешнего… контроля.
Мы сидели у меня на квартире в большой светлой комнате, называемой гостиной, я – вальяжно развалившись на диване, с гитарой в руках, лежащей у меня на коленях, лениво дергая медиатором струны, медленно скользя по грифу мокрыми от пота пальцами, и мой друг – Слава, так же откинув свое тело в безразличном положении и погрузив его в кресло, крутил в руке между пальцами одну барабанную палочку, а другой легонько долбился о мягкий подлокотник дивана, на котором я сидел, производя об его упругую материю не громкие, глухие удары. Слава был барабанщик, наверное, пока еще начинающий, но на барабанах он умел играть лучше, чем на гитаре. После некоторых попыток выжать из себя аккомпанемент для моей импровизации, он отложил вторую гитару в сторону, и, достав барабанные палки, решил создать мне ритмическое сопровождение на подлокотнике дивана. Теперь, расслабляясь после парочки сыгранных композиций, мы давали возможность рукам отдохнуть, и свободно развалившись на кресле и на диване, непринужденно вели разговор на достаточно забавную тему. – …И как же они себя удовлетворяют? – Пальцами, – ответил Слава, отложив в сторону палочку и немного подняв руку, он выставил “пистолетом” вместе указательный и средний палец, – Так вот этими пальцами и делают. – Ну да, в общем-то, я так и думал… логично. Слава снова взял в руки барабанную палку. – А я короче кинчик смотрел один, – начал я, – Про шлюха – ну то есть про парня шлюха, мальчик по вызову – пришел к своей клиентке… там какая-то реально богатая тетка… причем симпатичная, по фильму, в особняке живет, все такое. Ну, он типа пришел такой в форме полицейского, типа игры такой ролевой – с дубинкой, с наручниками – и в постели уже она типа попросила его, чтоб он ее дубинкой этой трахнул… там такая дубинка реально короче здоровая, толстая такая… и длинная. Слава улыбнулся. – Как они там… это… ты ее не спрашивал – не используют подручные средства? – продолжал я немного стебаться. – Даааай…, – Слава как-то небрежно махнул палкой в воздухе, – Они там чо только не используют… – Да?... – Они чо только не суют себе туда. – Понятно. – Ну, она типа говорит, у нее был секс короче с каким-то там васей – ей не понравилось, – произнес Слава, – А он тоже, видимо, просто поимел ее и все, и свалил. – И чо, после этого она разочаровалась во всех мужчинах? – ухмыльнулся я. – Но… не знаю…, – как-то утвердительно буркнул Слава. – Может, ей просто нужен человек, с которым бы они любили друг друга. – Да она такая… знаешь… говорит мне: “Вот тебе, типа, нравятся мужчины?” – я говорю: “Нет, конечно”… она говорит: “Вот и мне тоже нет”. – А-ха-ха-ха!..., – я рассмеялся, – Дааа, блин… жесть… логика ваще такая… железная просто. – Угу… Я продолжал смеяться. – А чо она тогда к тебе сама липнет? – Яааа… без понятия, – с каким-то небольшим раздражением ответил Слава. – Я так понял, что она же сама позвонила тебе. – Ага. – То есть она как бы сама была инициатором ваших отношений, получается?… все-таки. – Ну, типа того. – Чо она тогда заливает тебе, что мужчины ее не привлекают? – Аааай… – Слава снова отмахнулся палкой. – Основные инстинкты так просто не перебить. Рано или поздно природа берет свое, – заметил я. Наступила небольшая пауза. – Дак она ведь тут приставала ко мне. – Приставала? – переспросил я. – Угу. – И чо?... И как в смысле?... Как она к тебе приставала? Терлась о тебя? – с улыбкой на лице и горящими глазами спросил я. Меня начинало все это забавлять. – Ну… что-то в этом роде, – кивнул головой Слава, – Я у нее дома был – ну она типа пригласила меня. Пыталась короче в постель меня затащить. Целоваться лезла. – Да-а-а?..., – я еще сильнее расплылся в улыбке, – И… И… И чо – ты ей не дал? – Нет, – отрицательно покачал головой Слава, как-то смущенно ухмыльнувшись. – А-ха-ха-ха-ха! Я залился от смеха, чуть не покатившись по дивану с гитарой в руках. – Знаешь обычно… стандартная ситуация, – начал я прикалываться, – Во всех там фильмах даже иллюстрируют, в жизни, вообще – парень с девчонкой встречаются, он, типа, подъезжает к ней постоянно, а она ему не дает… А тут ситуация – что она сама подкатывает к тебе и ТЫ НЕ ДАЕШЬ ЕЙ. А-ха-ха-ха!!! – я еще сильнее заржал и, предварительно отставив гитару в сторону, лег на бок на диван и в экстазе начал бить по его упругой материи кулаком. – Не, дак я ей сказал – что все, нет, до свадьбы не это… там… ни какого секса…, – тоже с улыбкой на лице, продолжал говорить Слава, – Ни чего такого… только после свадьбы… все… – Аааа! Жесть…, – продолжал я ржать, – Такое, наверное, реально только у нас возможно. Слава улыбался и продолжал крутить между пальцами барабанную палочку. – Ну, она знает, что я верующий, я ей говорил, что вот я в церковь хожу, там, все такое… в Бога верю, – произнес он. – Понятно, – ответил я, снова откинувшись на спинку дивана, с еще не сошедшей улыбкой на лице. Интересно – но эти слова Славы для меня сейчас звучали как-то немного забавно. Как-то наивно из его уст – подумал я про себя. А вслух произнес: – Ну она привыкла все равно – что пацаны… вот обычные, там, мирские – они трахают все, что движется… особенно когда весна приходит… ходят там с пачкой презервативов во внутреннем кармане куртки… А тут, типа, какие-то понятия о морали, нравственности, понятия о семье, там, целомудрие… религия… У нее вынос мозга короче происходит. – Угу, – кивнул головой Слава. Он как-то забавно улыбнулся и продолжил: – Ну, она такая типа – это секта, секта, сектанты вы! – короче, такая, знаешь. – Секта, сектанты? – Ну, – с улыбкой еще раз утвердительно кивнул головой Слава. – Ха-ха…, – снова посмеялся я немного, – Чисто такая быдловская реакция… стандартная такая… Я реально столько раз уже слышал это. Наступила небольшая пауза. – Вот она про себя-то думает – вот мудак какой-то – скажет, а. – Угу, – улыбнулся Слава. – Дак вы вроде уже не первый месяц знакомы? – продолжил я, все еще улыбаясь. – Дак в том-то и дело. Мы уже сколько с ней встречаемся. Мы уже ругались с ней несколько раз. Она сама потом звонит, короче, мирится. – Ну, то есть она за тебя как-то держится, получается, – констатировал я. – Ну да, как-то… не хочет ни фига сама расставаться. – Ну, дак пора уже как-то привыкнуть немного к нашей религиозности. Слава пожал плечами. – Ни чо, привыкнет со временем, – заключил я. Я продолжал находиться в каком-то забавно веселом настроении. Меня перло. – У нее же есть какая-то там девчонка, – продолжил Слава. – Да? – Ну. Они встречаются, там, лижутся. – Ха!... Ясно. Наступила пауза. Я задумался с улыбкой на лице, потом произнес, вспомнив: – Ну, вот она прикололась-то реально – такая типа спрашивает у тебя, нравятся ли тебе парни… ответ – “Нет”… “Ну вот и мне тоже нет”… ха-ха-ха… логика ваще такая. – Угу, – покачал головой Слава, – Я сам ваще прикололся. Я офигел там просто… – …От хода ее рассуждений – ну. – Ага. – Вот она загоняется-то реально, – произнес я, почесав свою голову. – Да ваще, – ответил Слава, – Ты чо, знаешь как… вот… смотришь на них, короче – она мне фотку своей этой девчонки показывала – вот реально такое ощущение, что ей просто… вот просто мужика надо. Вот просто парня надо короче. Причем им обоим – и этой и той. Вот просто бабе мужик нужен… Как-то чувствуется так… Может дух просто какой-нибудь… Ну вот ощущение такое – так и прет. Просто парень нужен им обеим. – Ясно, – усмехнулся я. Наступила небольшая пауза. – Она типа, получается, с тобой встречается – и с ней как бы одновременно, да? – спросил я. – Угу, – утвердительно кивнул головой Слава, – Причем, знаешь… – заметил он, – Вот как бы ревности какой-то особой не испытываю к ней. То есть не то, чтобы совсем… все равно неприятно… но не так как если бы она с пацаном с каким-нибудь встречалась. – Н-да? – Угу. Ну, как бы неприятно, говорю… все равно. Но лучше, чем если бы она встречалась с парнем. Как-то по-другому. Если бы она с пацаном с каким-нибудь ходила там – у меня бы реально там такая ревность была. Я бы тут же послал ее. А тут как бы – ну я знаю, что они лижутся, да – но как бы… терпимо. Как-то не цепляет сильно. – Ага, понятно, – улыбнулся я, а затем оторвался от спинки дивана и, усевшись на край, немного поежившись, произнес: – А знаешь, я слышал где-то: что женское тело одинаково привлекательно как для мужчин, так и для самих женщин, а мужское – в основном наоборот – одинаково отталкивающе как для тех, так и для других. Ну, то есть, как бы получается у женщин изначально предпосылки для лесбийства – как бы больше. – Ага, а чо она тогда сама ко мне лезет постоянно? – Ну… основные инстинкты все равно никогда не перебить. Все равно хочется внимания какого-то со стороны мужчин, чтоб они ухаживали, ходили за тобой, хочется быть привлекательной для них, хочется восторженных взглядов… хочется любви, отношений… романтики… хочется нормальной семьи, детей… ха-ха-а-а – мужских крепких объятий… что б кто-нибудь отодрал в постели как следует… – Ха-ха-ха!!!... Мы оба заржали, и Слава чуть было не сполз на пол, загибаясь в кресле. На самом деле за всем этим стебанием и циничным рассуждением на тему того, как две лесбиянки удовлетворяют друг друга – стояло абсолютное понимание того, что подобный образ жизни не приведет в результате ни к чему хорошему. За нашими приколами скрывалось сочувствие, и желание понять, что заставило этих девушек пойти на компромисс с собственными комплексами и вопреки своим потребностям, что подтолкнуло их к этому альтернативному пути и добровольному отказу от собственных инстинктов и подавлению их – а это уже в свою очередь в сознании каждой из них рождало сильнейший внутренний конфликт. И нашей задачей было его разрешить. Внутри нас было желание разобраться в этой ситуации и стремление помочь, несмотря на весь наш цинизм и смехотворство, мы действительно хотели что-то сделать, а не просто отгородиться от этой проблемы и отмахнуться рукой, типа: “Каждый человек решает для себя сам”. Да, каждый человек всегда решает для себя сам, как он будет жить – но его решение может быть основано на иллюзии и искаженном представлении о чем-либо, а так же продиктовано собственной слабостью и неспособностью что-то преодолеть. И если человек сам ставит на себе крест, расписывается в поражении и готов добровольно разрушить свою собственную жизнь – это еще не значит, что мы ему это позволим сделать. – Нет, там на самом деле, – продолжил Слава, – Вот видно просто как она пытается выбраться из всего этого… Видно как… какая-то борьба, что ли, идет внутри нее… Что ее как бы и ко мне тянет, она стремится с парнями общаться – и та вот эта жизнь, она ее как бы не отпускает… Она как-то и хочет из этого выбраться – и не может. – Понятно… – Она постоянно в депрессии сидит в какой-то… постоянно чо-то грузится, истерики мне закатывает, потом сама звонит, извиняется… И все равно как бы тянется ко мне. – Ага… Ясно. Я задумался и спросил: – Слушай, а ты сам-то вообще как к ней? Она тебе нравится? Ты хочешь с ней отношения иметь или так просто? Слава как-то неоднозначно приподнял брови, покосившись в сторону. – Ну как… Ну да, в общем-то… Да, в принципе, нравится. – Ага. Ты просто смотри как бы, чтобы не получилось так, что ты в один прекрасный момент ее кинул и – она еще сильнее тогда разочаруется в мужском роде. Она и так как бы немного со злостью к парням относится, и так уже в чем-то разочарована ими, еще если ты как-то не правильно с ней поступишь – то это ваще абзац будет полный, еще хуже только станет. – Да нет, ну я же… – только хотел сказать Слава. – То есть ты смотри, – перебил я его, – Не давай ей ложных каких-то обещаний, не давай ей поводов каких-то… ложных… иллюзий ей не строй. Чтобы не получилось так, что ты погулял с ней и бросил. – Да нет, – возразил Слава, – Я же сам к ней подъезжал – она меня просто отшила тогда. А потом уже позвонила мне сама – там через какое-то время. Я даже сам не ожидал, там прошло наверно года полтора уже, у нее мой номер телефона как-то остался… Вот… И мы начали просто общаться… и… постепенно встречаться стали. – Ага… – То есть мы там никаких изначально обещаний друг другу не давали, ни чо такого, просто общались и все. – Угу. Понятно. – Ну, она нравится мне. И тогда нравилась. Щас я немного привязался к ней. Я даже думал как-то жениться на ней… ну… так чисто, рассуждал, обдумывал это. – Н-да?... – Ну да… Я бы в принципе мог на ней жениться. – Ага. Понятно. Ну, я просто говорю – чтобы не получилось так, что ты ее кинул. То есть – так, очень аккуратно с ней, смотри, следи за ее чувствами, чтобы не обидеть ее. Если вдруг поймешь, что она тебе не нужна – лучше сразу с ней отношения выясни, и расстанься, чтобы не обманывать ее. – Не, дак конечно, это само собой… – Просто, если как-то… ну, не очень хорошо получится – у нее останется след… негативные впечатления такие. У нее и так как бы не ладится с парнями. Если и тут еще косяк будет – то это ваще будет пипец. Она потом еще глубже в это все уйдет, окончательно разуверится в парнях, скажет, типа, “все мужики козлы”, поставит на себе крест, станет феминисткой… ха-а-а-а… и… все… еще хуже только будет потом. Еще и о религии, о нас, как о верующих плохое впечатление останется. – Да базару ноль… – Вот. Так что аккуратней там с ней. Смотри за ее чувствами. И следи за тем, как она сама к тебе относится. – Ну, она же еще музыкой хочет заниматься, – заметил Слава. – Н-да? – Нууу. Вот она побывала у нас пару раз на репетициях, помнишь же приходила – ей понравилось. Она тоже хочет научиться… То есть у нас с ней еще какие-то такие партнерские отношения начались. Чисто деловые. – Ага. – Дааа, вот… Она на гитаре хочет научиться играть. Тебе придется ее учить. Ну, я ей там самые простые вещи какие-то показал, начал уже объяснять… Но это в любом случае с тобой надо – чтобы ты ее учил по нормальному. – Ну… Это как бы в общем-то без проблем, – ответил я, почесав висок, – Научим, чо. Какие разговоры… Это очень хорошо даже. – Ну… вот… Я ей посоветовал там музыку хорошую, которую можно слушать. Ну, такую – с качественным исполнением. Какое-то такое понимание музыки чтобы было. – Ну, замечательно… Будет еще что-то, что будет нас с ней связывать. Еще что-то, что будет ее держать с нами. Не только дружба, но и деловые отношения, общее дело. Это как раз кстати. Это очень даже хорошо. – Угу, – кивнул головой Слава. Это действительно было очень хорошо, что Катерина – так звали эту девушку – заинтересовалась музыкой и сама хотела научиться играть на каком-либо инструменте. Музыка – как и любое другое искусство – приближает к Богу, да и вообще к Небесам. Искусство заставляет человека задумываться о, скажем так, более “тонких материях”, разрушая зацикливаемость на приземленных материальных вещах. Когда человек зацикливается только на материальном – он превращается в эгоиста. А еще зацикливание на материальном отупляет человека и стандартизирует его образ мышления. Бывают исключения, правда. Но, как правило, большинству людей свойственно следование по вполне конкретной схеме в обустройстве своей жизни – человек получает хорошую специальность с помощью того или иного образования, находит приемлемую работу, более-менее удовлетворяющую его потребности, заводит семью и детей, и так и проживает до конца своей жизни, зацикленный только лишь на том маленьком мире, который он сам себе сотворил. Человек, как элемент, встает в определенную схему, внедряется в сложную многоуровневую систему, и окруженный со всех сторон связующими моментами этой системы – становится ее винтиком, и движется в соответствии с ее направлением. Человек разучивается думать и перестает свободно мыслить – он одевается так, как ему приказывает начальство, разговаривает так, как принято в его окружении, потребляет то, что навязывает ему реклама, голосует на выборах и поддерживает тот политический строй, который существует. Человек превращается в винтик – мельчайшую элементарную механическую единицу сложнейшей конструкции – попросту становится ее рабом. Не важно, куда движется сама система – хоть в ад – главное быть ее частью, и ни в коем случае не вылететь из нее. Человек становится всего лишь ресурсом – рабочей силой для нанимателя, элементом для социальной формации, субъектом для восприятия и внушения идеологии, объектом денежной массы для бизнеса, потребителем для системы сбыта, голосом для партийной системы, электоратом для революции, предметом для изучения и проведения научных опытов, военной единицей для битвы за богатство и благосостояние властьимеющих. Человек становится бесправным – его права всего лишь иллюзия, выстроенная системой таким образом, чтобы она могла как можно дольше продержать его в качестве своего элемента. Если возникнет крайняя необходимость нарушения этих прав – они будут попраны. Зацикливаясь на материальном – человек перестает не только думать, но и чувствовать. Человек перестает чувствовать тех, кто его окружает, он чувствует только себя или тех, с кем он так или иначе связан и от кого зависит. Он обеспечивает себе и своей семье прекрасное благосостояние и не видит больше ни кого, кто находится за пределами его маленькой жизни. Обращая внимание только на тех людей, кто может оказаться для него полезным, и в ком он заинтересован, человек начинает разъезжать на дорогих машинах и жить в роскошных домах в то время как кто-то на улице замерзает от холода, он начинает питаться в дорогих ресторанах в то время когда кто-то рядом подыхает с голоду, он покупает себе красивую брендовую одежду и щеголяет в ней мимо тех, кто гниет в оборванных грязных тряпках. Человек становится эгоистом, мыслит по принципу “выживает сильнейший” и превращается… хм… в животного. С такими людьми разговор обычно короткий. Как бы странно это не звучало – но это путь к погибели и разрушению. Мир, состоящий из таких людей – уничтожит сам себя, захлебнувшись собственным гноем алчности и тщеславия. – В общем, поаккуратнее с ней, – заключил я, – Следи за ее чувствами, чтобы не обидеть ее никак и не обмануть. Хотя в принципе вы друг другу руку и сердце еще не предлагали, особого повода пока нет. Ну, короче, осторожней тут. Тут тонко надо действовать. Будем потихоньку влиять на нее. Приучать постепенно к религии, к церковным понятиям. Формировать понятия о браке и нормальной семье. – Угу, – кивнул головой Слава. Мне было интересно этим заняться. Никогда еще в моей практике в работе с людьми я не сталкивался с гомосексуальным мышлением. Если бы это был пацан – я бы с 98%-ной вероятностью не стал бы с этим связываться вообще, даже близко бы не подошел. Противно и неприятно все равно, и я ведь тоже не на все готов пойти, я не железный, у меня есть какой-то предел. А тут девушка – немного другое отношение. Я с радостью готов был поработать с ней, повлиять на ее образ мыслей. Тем более – такой опыт. Практически незаменимый. Возможно, раз в жизни предоставляется такая возможность. Я работал с наркоманами, с алкоголиками, с отсидевшими (к счастью для меня таких случаев было не много), с людьми, побывавшими на войне, даже с людьми, у которых были проблемы в семье, хотя сам не был женат (и это для меня было самое забавное… это была просто жесть), но вот с лесбиянками – еще не встречался, тем более в таком контексте. Мне самому было интересно покопаться в этом. Прозанимавшись некоторое время социальной работой и повидав всякого разного дерьма в жизнях разных людей и еще того дерьма, из которого большинство этих людей состоят – мы обрастали определенным цинизмом. Сейчас мы сидели и прикалывались, обсуждая эту тему, но по настоящему – мы были одни из тех немногих, кто действительно мог помочь этим людям, кто действительно любил их, и кто действительно хотел им помочь, не прося ничего взамен… по крайней мере от них самих. Мы с уважением относились к любой личности и знали насколько глупо превозношение над людьми само по себе. Оставляя позади весь этот стеб, мы переходили к конкретным действиям, направленным на то, чтобы уберечь человека от саморазрушения. Да, мы были такими – циничными и возможно между собой позволяли себе лишнее. Для кого-то данные качества могли показаться несовместимыми с пониманием и сочувствием, но мы действительно с сочувствием относились ко всем этим людям, понимали их, насколько это было в наших силах, и, зная что может обидеть человека в каждой конкретной ситуации, никогда не позволили бы себе причинить кому-либо из них боль, тем более, если они нам доверяли. Кроме меня никто больше не знал о специфике отношений Славы с Катериной, и уж тем более никто из церкви не знал об этом. Не всем людям, примерно ходящим в церковь, стоит доверять.
Итак, я абсолютно точно знал, что образ мыслей человека больше чем на половину зависит от того, с кем он общается. Для Катерины сейчас общение с нами было как никогда полезно. И если бы я не был уверен, что то или иное влияние на человека может изменить его жизнь к лучшему – я бы никогда не занимался этим. Если бы я был уверен, что для Катерины будет лучше оставаться лесбиянкой – я бы и не подумал даже заниматься каким-либо втиранием ей всех этих семейных ценностей и понятий нравственности. Но сейчас я понимал – тот образ жизни, который вела Катерина, вряд ли мог ее к чему-то хорошему привести. Она не решала проблему и не разрешала свой внутренний конфликт, она лишь затыкала ему рот. Основные инстинкты не перебить никогда. И основные потребности нельзя так просто игнорировать. Неудовлетворенное желание производит боль и накапливает напряжение. А человек – это не бездонная пропасть, он не может вечно контролировать свое напряжение. Вот почему я был против монастырей и монашества. Не стоит из редких исключений брать и создавать моду. Целомудрие и монашество – не одно и то же. И уметь контролировать свои желания – не значит ставить на них крест – просто есть определенные правила, которым необходимо следовать, и удовлетворение желаний лучше производить по этим правилам. Нарушение этих правил – приводит к тому миру, в котором мы живем. А Катерина просто попыталась найти альтернативный путь, после того как в чем-то разочаровалась. Но этот путь на самом деле вел в никуда.
Я расхаживал по коридору своей квартиры и обматывал костяшки эластичным медицинским бинтом. Не давая возможности организму полностью расслабиться, сохраняя его в тонусе после проведенной разминки на растяжение мышц и связок, я одновременно восстанавливал дыхание и успокаивал ритм сердца, подготавливая его к предстоящему повышению нагрузки. Я обмотал костяшки, затем сделал несколько глубоких поворотов спиной, окончательно разогрев поясницу, и, подойдя к углу, в которой у меня висела груша, набитая песком и опилками, вытащил ее поближе в середину коридора. Я еще раз потянул руки, затем расслабил их, и сделал несколько ударов, постепенно начиная входить в ритм. Эластичные бинты не могли полностью защитить костяшки от синяков и боли, но до того, чтобы покупать боксерские перчатки, у меня руки пока еще не дошли. Тем более, мне казалось, что перчатки для груши весом всего около 10-ти килограмм были бы не совсем уместны. И не смотря на гематомы после каждой тренировки, и постепенно образовывающиеся на костяшках костные мозоли, я продолжал использовать в качестве защиты только лишь одни бинты. Не то, чтобы я собирался подраться с кем-нибудь на улице. Но мало ли – вдруг придется кого-нибудь убивать… Ха… Конечно, это была не серьезная мысль. Но на всякий случай я отрабатывал силу удара, к тому же мне хотелось сбросить немного жира, и еще я просто любил движение… Да и… мало ли… вдруг на самом деле придется все-таки кого-нибудь убивать… Но нет – конечно же это была не серьезная мысль. Очень сложно заниматься спортом и давать какие-то физические нагрузки на организм, если ты постоянно болеешь и у тебя проблемы с сердечно-сосудистой системой. Для этого нужно точно рассчитывать нагрузку и учитывать общее состояние здоровья в конкретный момент времени. А так как я не мог позволить себе заниматься регулярно и в каком-то постоянном ритме, потому что был занят и другими делами, то занимался, как придется и когда получится, не всегда плавно входя в этот ритм. Отработав несколько основных движений и окончательно разогрев тело, я решил провести систему ударов, а потом начал ходить по коридору, восстанавливая дыхание. Снимая лишнее эмоциональное напряжение, высвобождая негативную энергию, и попутно очищая организм от лишних примесей и солей, выходящих с секрециями пота, я одновременно размышлял на тему, почему одни люди попадают в те или иные сложные обстоятельства и им приходится делать какой-то выбор, а другие так и живут прекрасно всю жизнь без каких-то особых потрясений. Да, определенно, человек прошедший через сложные жизненные ситуации и не сломавшийся, становится сильнее, а сломавшийся – хотя бы как минимум мудрее. Но такой ответ меня не удовлетворял. Мне нужна была справедливость. Сила и мудрость не могут сделать человека счастливым, к тому же за это часто приходится платить цену, которая оказывается слишком высокой. Невозможно жить постоянно в состоянии какой-то борьбы и противостояния. Мне было обидно за то, что происходит в этом мире и в жизнях людей, с которыми я так или иначе пересекался. За несколько лет своей деятельности я научился одной важной вещи – я научился понимать людей. Я научился понимать их чувства. Все люди разные, все индивидуальны, и ситуации, в которых оказывается тот или иной человек – так же индивидуальны. Иногда кажется, что ситуации абсолютно идентичны, и люди ведут себя по разному, но – ситуации не могут быть абсолютно одинаковыми, всегда существует что-то еще, что не видно на первый взгляд, что скрыто от посторонних глаз. Даже одинаковые ситуации в чем-то различаются и обстоятельства всегда не одни и те же. Обстоятельства всегда разные, и в каждой ситуации есть свои специфические различия. Эти различия могут быть в нюансах, но иногда именно нюансы полностью меняют всю картину и делают ситуацию совершенно другой. Поэтому не стоит спешить в своих суждениях. Судят только люди недалекие, не умеющие глубоко копать, не способные думать, живущие по инстинктам. Даже в одних и тех же ситуациях – расклады реального положения вещей могут сильно отличаться, и в каждом конкретном случае имеет место быть неодинаковое и часто совсем неравнозначное наличие тех или иных внешних и внутренних факторов, которые в результате придают конкретной ситуации совсем другой контекст. Именно этот контекст – не просто ситуация, а контекст и общее положение вещей, в котором происходит эта ситуация – часто делают расклад совсем другим. И именно контекст может стать той дополнительной силой, которая выводит общую систему всего расклада из равновесия и придает ей именно такое направление. Таким образом, даже уравновешенная система, имея свой индивидуальный контекст, может приобретать совсем другой вектор направленности. Как говорится – всего лишь взмах крыла бабочки, и ситуация уже пошла совсем по другому пути развития. Именно поэтому Бог сказал не судить. И если ты судишь поверхностно, не углубляясь в контекст ситуации и не вникая в нюансы – тебя будут потом судить таким же судом, и всем будет глубоко наплевать, какие у тебя были внешние и внутренние обстоятельства. Так что будь осторожен в своих суждениях. Все относительно. А истину до конца не знает никто. Единственное, что я всегда осуждал, и всегда буду осуждать – это причинение зла другим людям, если это не оправдано самозащитой или местью. Но даже месть – иногда она может быть направлена совсем не на того, кто реально виновен. Человек может ошибиться и обвинить кого-то несправедливо, сделав поспешные выводы, и не успев рассмотреть истинную картину происходящего. Многое в жизни человека иллюзорно и является обманом. Наверное, поэтому Бог заповедал не мстить, а отдавать суд в Его руки. Но как бы это раздражающе для кого бы то ни было не звучало – я оправдывал справедливое возмездие или месть. Пускай меня за это судит мой Бог. Пускай я перед Ним за это отвечу. Но я мыслю именно так. Я оправдывал месть. Ну а уж если человек в порыве мести по странной случайности, не успев разобраться в деталях, причинял боль действительно невиновному – ну, что ж, тогда это были уже его проблемы. Его предупреждали, говорили ему, заповедовали – не мстить. Реальность может оказаться совсем не такой, какой кажется на первый взгляд. Поэтому прежде чем что-то в ней сильно изменить – нужно сначала внимательно все рассмотреть и проследить всю цепочку возможных последствий. И главное не ошибиться с выводами. Но для всех остальных с умным видом качающих головой, остается другая заповедь – не судите. Вы не знаете обстоятельств, в которых оказался человек, и никто кроме него самого и Бога этих обстоятельств в абсолютной исчерпывающей точности не знает. И на некоторые вопросы на этой земле просто нет ответа.
10.
Сознание человека в значительной степени поддается внушению. И хотя в наше время и, в особенности, в нашей забавной стране России люди привыкли никому и ничему не доверять, тем не менее, сознание “среднестатистического” гражданина (насколько уместно вообще это понятие) – поддается внушению достаточно легко. Для этого существуют определенные схемы. Необходимо лишь, зная способы воздействия на человеческий разум, немного усложнить и усовершенствовать эти схемы. Существует много способов воздействия на сознание человека с целью убедить его в своей правоте. Способ первый: “…Да ты что, отсталый? Я тебя умоляю! Святые угодники! Как это банально! У тебя нет абсолютно никакого чувства стиля. Сейчас это не модно. Никто не носит кожаную куртку с джинсами…” – сыграть на комплексах и низкой самооценке собеседника. Достаточно примитивно, но вполне эффективно. Способ второй: “…Да ты чо лох что ли? Чо ты, зассал, да? Чо ты боишься? Да все пробовали уже. Да спроси вон Димона, Коляна, Рыжего, Бубу. Ну, ты мужик или нет? Да я тебя сам уважать перестану, если ты этого не сделаешь, – Вася настойчиво пихал Стёпе ладонь, в которой лежали уже раскрошившиеся куриные кубики, – Я тебе говорю: у нас в школе уже все пробовали Maggi всухомятку, давай ешь…” – (из разговора пятиклассников) – сыграть на потребности индивида в социальной адаптации. Способ третий: “…Ты подумай сам – зачем дарить женщинам на 8-мое марта живые цветы? Живые цветы вянут, от них много грязи, постоянно осыпаются листья, это все нужно убирать, кроме того, иногда приходится менять воду, а вазу с водой еще можно и нечаянно уронить, тогда испортится ковровое покрытие. Живые цветы пахнут, являясь аллергеном, вызывают бронхиальную астму. И еще – живые цветы максимум через две недели, но придется выкинуть. Намного рациональнее и практичнее будет подарить девчонкам цветы искусственные – от них меньше проблем, с ними нет никаких хлопот, и они будут стоять вечно – будут стоять и радовать глаз, и это будет постоянным напоминанием о встрече с клёвыми парнями из аналитического отдела…” – (где-то здесь, вроде, была логика) – разумное объяснение своих слов с приведением неоспоримых аргументов. Способ четвертый: “…На фоне звучащего проигрыша, с негромкой едва слышимой, но четкой перкуссией, с затихшей тревожно-ревущей гитарой и клавишами, герой с измятым и немного оцарапанным лицом произносит фразу: “Да, возможно, что в этом мире нет справедливости, но это не значит, что ее не нужно искать”. По окончании фразы на первую долю, создавая эффект одновременно захлестнувшей волны и разорвавшейся бомбы, вступает душераздирающий припев с громким протяжным вокалом. На эту же первую долю припева идет кадр – где герой, в замедленном действии, заснятый в трехмерной перспективе, посылает впереди себя железный диск, который, закручиваясь, вдребезги разбивает окно…” – (из сценария клипа на саундтрек к фильму боевику) – оказать эмоциональное воздействие. Способ пятый: “…Да ты с кем споришь?! Ты хоть знаешь, кто я такой?! Да я десять лет на сцене проповедую! Да я Библию вдоль и поперек знаю! Да я создал церковь, в которую сейчас ходит четыре сотни человек! Да я лично договаривался с главой администрации города о проведении пасхального служения! Да под моим началом Библейский колледж! Можешь мне поверить – у Иисуса не было братьев и сестер – ни до, ни после! Мария всю жизнь была девственницей! И она умерла девственницей! И чо, что Иосиф!? И чо, что муж!? Да мало ли, кто кому какой муж! Ни до, ни, тем более, после рождения Христа! – понял? Это я тебе говорю – пастор церкви, блин!...” – использование собственного авторитета или авторитетного источника информации в качестве доказательства. Существуют и множество других способов, чтобы убедить своего собеседника и внушить ему то, что тебе нужно. Неважно прав ты или не прав – ты можешь самое ужасное зло замаскировать за правду, и самую мерзкую ложь представить как абсолютную истину. И люди с определенной долей вероятности поведутся на это. И будут в это верить до тех пор, пока не придет Нечто и не вскроет этот обман и не заставит людей отвечать за свои поступки и за свою доверчивость, и за свою внушаемость. Забавно, но любой человек на протяжении своей жизни, так или иначе, но пытается воздействовать на сознание окружающих людей. В большинстве случаев каждый из нас делает это не осознанно, на интуитивном уровне, рефлекторно или даже инстинктивно. В определенной степени мы даже осуществляем некоторое манипулирование сознанием других людей – чтобы заставить их делать то, что нам нужно. Так, например, жена оказывает на мужа то или иное воздействие, чтобы заставить его помыть посуду, или – уже чуть более тонкая работа – с помощью определенных действий свести на нет или просто к минимуму раздражение и злость со стороны мужа за то, что потратила последние деньги на новые сапоги. Так же и родители в определенной степени манипулируют сознанием ребенка, воспитывая его в соответствии с какими-то принципами и взращивая в его сознании те или иные понятия – о добре и зле, о силе и правде, о семейных ценностях, формируя мировоззрение. Даже маленький ребенок манипулирует действиями своих родителей, и когда ему что-то нужно, использует определенные способы воздействия, имея в своем арсенале на начальном этапе своего развития только один способ – плач, и еще, если нужно, истерика. Каждый человек пытается оказать на окружающую его реальность – а соответственно и на социум, в котором находится – то или иное воздействие, и в той или иной степени пытается манипулировать людьми. Просто делает это не осознанно, интуитивно. Поэтому такое громкое сочетание слов как влияние на сознание других людей – звучит для нас несколько угрожающе и поблескивает каким-то оттенком агрессии, ассоциируясь с вторжением в человеческий разум, производит в нас страх и вызывает у большинства из нас негативное отношение. Именно сама одна эта фраза – уже является для нас сигналом к защите и, формируя воинственное отношение, воспринимается как угроза. А между тем – любое действие, любая сказанная фраза, неосторожно брошенное слово, непроизвольный эмоциональный жест, движение руки, непроконтролированное действие мимики на лице, взгляд, походка, стойка, занятое положение тела в пространстве – все, так или иначе, воздействует на сознание человека, и, проникая в глубины его разума, производит определенную реакцию или сигнализирует о каких-либо вещах. И каждый из нас интуитивно на уровне инстинктов пытается оказать на других людей воздействие и заставить делать то, что ему нужно. Но вот целенаправленное воздействие на сознание других людей, с пониманием всех этих механизмов, и принципов, по которым они работают, с осознанием всех цепочек причинно-следственных связей – это уже совершенно другой уровень. Понимая, как происходит работа по схеме “поток информации → реакция сознания”, можно научиться манипулировать людьми, и влиять на их разум, формируя то мышление, которое тебе нужно. Все правители, цари, вожди, генсеки и президенты, все руководители крупных организаций или сообществ, или транснациональных корпораций, все крупные бизнесмены, имеющие огромную развитую торговую сеть, все политики, все те, кто занимает руководящую должность и организует работу своего персонала – все эти люди в той или иной степени знают эти принципы и понимают, как нужно влиять на сознание человека, чтобы человек шел и делал то, что нужно. Чтобы люди исполняли те или иные законы, потребляли тот или иной товар, исповедовали ту или иную идеологию, поддерживали то или иное политическое направление. В этом мире все кем-то управляется. И все лежит во власти каких-либо структур или отдельных личностей. И все поделено кем-то на зоны влияния и территории владений. И человеческий разум не исключение. Людьми всегда управляли и всегда будут управлять. Не обязательно с помощью диктатуры – просто внедряясь в государственные структуры, в системы образования, здравоохранения. Я уже не говорю о сфере культуры и о тех, кто как-то связан со средствами массовой информации и шоу-бизнесом. Государство всегда будет развивать то направление культуры в стране, которое ему выгодно, чтобы люди хавали то, что нужно государству, и чтобы образ мыслей людей становился более стандартизированным, и поведение более предсказуемым, чтобы людьми было проще управлять. Все те, кто имеют власть или деньги – как правило, стараются их преумножить и распоряжаются ими, учитывая принципы управления огромным количеством людей. Они постоянно производят мониторинг состояния общества и преобладающих в нем настроений, и, учитывая схемы поведения человека, зная, как люди ведут себя в тех или иных обстоятельствах, и понимая, какие реакции вызывают те или иные потоки информации в сознаниях людей, прекрасно представляют себе, как нужно себя вести, и что говорить, и что делать – чтобы лучше управлять этим огромным количеством людей и извлекать из их жизней свою выгоду. Так, например, развиваясь в самом начале в первые века, Церковь столкнулась с этой неизменной проблемой, которую невозможно было так просто обойти – человеческое мышление в большинстве случаев стандартно, реакция предсказуема, и поведение детерминировано. Нужно лишь знать механизмы и способы воздействия. Большинство людей не хочет лишний раз напрягаться и думать, и предпочитают, чтобы за них это делал кто-нибудь другой. Поэтому они всегда идут туда, куда их ведут. Римские правители хорошо знали это. И использовали это знание в своих целях. И Церкви так же пришлось изучать и учитывать схемы поведения человека и принципы, по которым он мыслит, потому что иначе противостоять римским гонениям, клевете и попыткам дискредитации – было невозможно. Рим не хотел так просто отдавать свою власть в руки какой-то кучке долбанутых людей, отрешенных от мира, и живущих по своим законам. И Церкви – тогда еще состоящей из просто множественных групп последователей, ныкающихся по пещерам и стремящихся остаться незаметными – им пришлось думать и изучать людей, их образ мыслей, чтобы аннигилировать то влияние на разум, на массовое сознание, которое постоянно производила Римская империя на своей территории. Потом каким-то чудом Церкви удалось преодолеть то необходимое значение критической массы и разрастись до размеров общественно-религиозной организации, в которую вовлекалось все большее количество людей – и которую Рим уже не мог так просто игнорировать. Рим понял, что это уже власть, и эту власть не свергнуть только лишь одной силой, эта власть была в сознаниях людей. И Рим просто договорился с Церковью. А затем – Церковь сама стала государственной структурой, а еще позже превратилась в государственный аппарат, являясь инструментом в формировании массового сознания. Церковь сама стала властью. Потом конечно власть этой зажравшейся и завравшейся, утопающей в собственном гное тщеславия и лицемерия, Церкви пришлось свергать и реформировать, чтобы вернуть к тем принципам, которые изначально в ней проповедовались. Ну а потом уже этот цикл: Церковь в андерграунде, как оппозиция → Церковь, как часть государственной власти и альтернатива ей → Церковь, как собственно сама государственная власть → и Церковь снова, как оппозиция – он стал идти бесконечно, сменяясь новыми этапами развития и обрастая современным контекстом. Но за все это время Церковь изучила схемы поведения человека и научилась управлять огромными массами людей, терпя поражение и возвращаясь к самому началу своего развития всякий раз, когда начинала думать, что она и есть Сам Бог и ее власть несокрушима. Тогда Богу приходилось реформировать Церковь и обновлять ее. И тогда все начиналось с самого начала с первого этапа. Иногда приобретенный опыт сохранялся, а иногда приходилось приобретать его заново – опыт в изучении схем поведения человека и путей оказания влияния на него, с целью распространения своей идеи, своей религии. Существуют различные схемы поведения человека. То есть, наверное, конечно, не всегда поведение человека можно подвести под какую-то схему, но, тем не менее, существуют определенные законы психологии – законы, по которым мыслит человек в той или иной ситуации при тех или иных обстоятельствах с учетом всех прочих условий. В соответствии со схемами поведения человека существуют, соответственно, и схемы влияния на человека, и схемы манипулирования человеком. Я не особо утруждал себя изучением этих схем, но знал одну определенную схему, по которой можно было работать с некоторыми людьми, занимаясь в их жизни пропагандой религии. Я лично частенько этой схемой пользовался. То есть не то, чтобы, конечно, это было манипулированием человеческого сознания – это был просто способ оказать некоторое влияния на человека без давления на его разум. Так было проще и для меня и для самого человека. Схема довольно примитивная, возможно даже ее и схемой-то назвать нельзя, но – тем не менее, она включает в себя несколько последовательных действий или моментов. Итак, этап первый: стать для человека авторитетом хотя бы в одной какой-то области. Это можно осуществить, показав человеку в чем-то свое превосходство, но сделать это надо по возможности не навязчиво и, в большинстве случаев, желательно так, чтобы это не воспринималось как понт. Хотя в зависимости от ситуации иногда понт бывает более эффективен, чем что-либо другое. Но, тем не менее – авторитет. Даже на подсознательном уровне слова авторитетного человека приобретают большее значение. Обычно, если человек видит в другом человеке какое-то превосходство и не сталкивается с его надменностью – то он, по крайней мере, обращает на слова этого человека внимание. Тем более, если это касается сферы, в которой человек стремится достичь какого-то результата – он потенциально видит своего “учителя”. Этап второй: установить с человеком контакт. Не то, чтобы глубокие дружеские отношения, но, по крайней мере, хорошие приятельские, и, со временем, желательно, доверительные. Это самый идеальный вариант – когда человек реально начнет доверять тебе. Это необходимо сделать через общение таким образом, чтобы человеку хотелось общаться с тобой снова и снова. Я не всегда и не во всех компаниях выигрывал в общении, но в подобных случаях – в случаях пропаганды своей религии – у меня обычно почему-то получалось. Я не знаю почему. Но на меня как будто что-то находило, и, даже если до этого момента я, например, сейчас по какой-то причине чувствовал себя где-то в чем-то отвергнутым, то, когда наступало время, я как будто преображался, становясь другим, и начинал действовать. Наверное, дело есть дело. Следующий этап – третий: не навязчивое приобщение человека к религиозным понятиям и ценностям. Вот здесь обычно начинается ломка стереотипов. Я просто по опыту знал, что это была стандартная схема поведения человека, стандартная реакция, стандартные фразы, реплики, и даже стандартные, доходящие до примитивности, оскорбления. Это было все настолько стандартно, что некоторые оскорбительные сентенции у меня уже непроизвольно вызывали только рефлекторный смех. Я часто видел: когда человеку начинали говорить о вере или о каких-либо моральных ценностях, человеческий разум, не желая воспринимать новую или не новую, но идущую в разрез с его старыми убеждениями, информацию, начинал сопротивляться, используя для этого все возможные способы. Это происходило еще ярче и динамичнее, если человеку говорили о вере не как о каких-то традициях своей страны – как например, “патриотическое православие”, то есть я, типа, православный, потому что я патриот. Боже упаси кому-то стать православным, потому что он патриот. Вот тут действительно недалеко до крестовых походов. Вера намного глубже всего этого. Но когда человеку говорили о вере, как о том, что основано, прежде всего, на Писании и является личным поиском истины, и что традиции здесь не имеют вообще абсолютно никакого значения, потому что традиции в любом случае придуманы людьми, а Писание, как все-таки считается, является словом Божьим – вот здесь начиналась реальная ломка стереотипов, по которым человек мыслил все это время. И тут нужно было работать достаточно аккуратно, и желательно иметь при этом крепкие нервы. Этап четвертый: все-таки приобщение человека к религиозным и моральным ценностям. Человек, все чаще воспринимая новую информацию, со временем начинает к ней привыкать. Это как с хард-роком в протестантской церкви. Сначала все старейшины называли эту музыку демонической, потом старейшины смирились с тем, что ее слушают… ну… так… отдельные прихожане, потом старейшинам пришлось смириться с тем, что ее слушают и другие немногие старейшины, потом этим старейшинам, оставшимся уже в меньшинстве, пришлось смириться с тем, что ее слушает уже полцеркви, и вот в результате через некоторое время вся церковь трясет волосами, под потолком стоит облако перхоти, сам пастор научился грозно хрипеть в микрофон и хард-рок стал использоваться в качестве проповеди евангелия, как средство работы с молодежью. А заключительной стадией всего этого является крайнее удивление самих прихожан протестантской церкви и фраза: “А что, православные тоже умеют играть хард-рок?” Примерно по такой схеме происходит ломка всех стереотипов. И даже музыка Бетховена в свое время через все это прошла. И даже рок-энд-ролл, который сейчас слушает только моя бабушка, через все это прошел. И, да, даже женские брюки, которые сейчас носят почти все женщины – они тоже в свое время через все это прошли. А теперь отдадим дань памяти всем, кто когда-либо ломал какие-либо стереотипы и пал в этом нелегком бою… минута молчания… Да, и, кстати, Джордано Бруно тоже – респект. Со временем я понял, что не все стереотипы нужно ломать. Прежде, чем нарушать какие-либо традиции, нужно хорошенько подумать, к чему это приведет, и зачем это нужно. Разрушать религиозные стереотипы и традиции стоит тогда, когда религия превращается в чисто традицию и часть государственной политики. Когда патриоты говорят о православии только потому что они патриоты, и идут мочить всех, кто не патриот, не православный, и у кого раскосые глаза, и у кого нос горбинкой и, вообще, всех, кто не носит кожаные куртки с джинсами и армейскими сапогами и не бреется на лысо. Вот тогда и начинаются крестовые походы. И вера реально превращается в оружие зла. И для предотвращения этого – иногда необходимо сломать кое-какие стереотипы и традиции. Итак, первое – авторитет, второе – контакт и общение, третье – начало пропаганды и ломка стереотипов, четвертое – привыкание. Возможно, это похоже на способ вербовки в какой-нибудь секте. Но только лишь до того момента, пока дело не дойдет до пятого этапа. Пятый этап: человек делает собственный выбор. Когда стереотипы разрушены и разум человека свободен от предубеждений, когда человек отходит от ложного понимания веры и не воспринимает ее как традицию, когда человек окончательно понимает, что есть добро и зло, что есть правильно и неправильно, и, самое главное, почему это так называется и к чему это ведет, когда он понимает, зачем ему нужна вера, или почему она ему не нужна, и насколько она истинна и какие причины верить всему этому, когда воля человека свободна от влияния общества, страхов, государственной системы, друзей, родителей, средств массовой информации – тогда человек делает собственный выбор. Конечно, на самом деле этот процесс протекает сложнее. И часто человек делает выбор, не успев избавиться от стереотипов, или страхов, или влияния друзей. И часто, да даже не часто, а почти всегда, человек осознает собственный выбор только с течением времени. Но задача таких, как я – подвести человека к этому выбору, чтобы человек стал личностью, осознал то, что имеет право осознавать и, по возможности, если у меня получится, прежде чем отпустить человека – научить его поступать по жизни правильно, единственным критерием чего, кстати, является уважение к другим и не несение в себе зла этому миру. Повлиять на человека так, чтобы он никогда не стремился разрушить этот мир. Потому что в этом мире есть и что-то хорошее, хотя так кажется и не всегда. Возможно, многие секты часто также используют подобную схему. Но вся разница в том, что они никогда не доходят до пятого этапа, а, останавливаясь на четвертом – высасывают из человека все соки. Конечная же цель моей работы – подвести человека к свободному и осознанному выбору, а затем отпустить, попутно успев сформировать в нем элементарные человеческие качества, заложив принципы любви и справедливости, чтобы он никогда не стал маньяком, убийцей, насильником, преступником, или циничным рекламщиком, а так же – никогда не разрушал жизни своих близких из-за отсутствия самоконтроля или собственной слабости.
Итак, этап первый – становишься для субъекта авторитетом, в какой-то сфере, которая ему интересна, или вообще просто уважаемым в его глазах человеком – в общем, становишься тем, к чьему мнению он (субъект) будет прислушиваться. Когда Слава впервые привел свою девушку к нам на репетицию – я сразу же понял, что с этим человеком я смогу работать. Это то, что было для меня посильно. Это был тот человек, на которого я мог повлиять. Я помню как, оставшись один в репетиционной комнате, когда Слава ушел встречать Катерину, я, ожидая знакомства с ней, продолжал играть на гитаре, свободно расхаживая из угла в угол, насколько это позволял провод. Слава вернулся, приведя с собой Катю. – Вот это мой друг, Костя – он играет на электро и на бас-гитаре, – произнес Слава сразу как только вошел со своей девушкой в комнату. – Привет, – отозвался я, оторвавшись от тяжелых рифов на ревущей “примоченной” гитаре. – Привет. Я Катя, – с улыбкой подняла она вверх правую руку, немного пошевелив пальцами. – Очень приятно. – Мне тоже. Это была девушка брюнетка, невысокого роста, одевающаяся в некий такой молодежный стиль, носящая такую как бы уличную одежду, несколько пацанского вида – в не обтягивающих штанах, в куртке-пиджаке с множеством каких-то карманов, в бейсболке на голове и с молодежным маленьким рюкзаком через плечо – не такая, которая любила заигрывать с парнями на каждом шагу, не стремящаяся подчеркивать свою фигуру, не обладающая излишней сексуальностью. Такие девушки могут стать душой компании – если много общаются, и любят тусовки на подобие рок-фестивалей под открытым небом типа “Нашествия” или “Старый Новый рок” где-нибудь в лесу. В общем-то, она была симпатичной, но не настолько, чтобы мне очень сильно понравиться – это так же облегчало для меня работу с ней. Проще говоря, это не была… хм… скажем какая-нибудь там реально очень красивая и преуспевающая “бизнес-вумен”, шикарно одетая, на дорогой машине и при этом настолько умная, что, по крайней мере, не глупее меня – вот с такой девушкой (способной произвести на меня впечатление) – мне было бы работать не просто, это было бы для меня реально не легкой задачкой. Хотя даже в этом случае даже у такой девушки я мог бы как-то сформировать в сознании какие-то представления о некоторых вещах. Но это лично для меня было бы уже сложнее. Хотя в любом случае подобную девушку Слава в принципе и не мог нигде подцепить – это было не реально для него. Так что мне можно было даже не напрягаться. Передо мной была Катерина. Так уж получилось, что с людьми часто приходится разговаривать с позиции превосходства. Все очень просто – если ты в чем-то превосходишь человека, но не унижаешь его и не превозносишься перед ним, то в большинстве случаев нормальные адекватные люди будут относиться к тебе, по крайней мере, с уважением. Очень сложно повлиять на человека, если он не видит в тебе авторитета, и если ты по уровню развития находишься ниже его. Конечно, ситуации бывают разные, и в этом случае удобными являются такие позиции как – ученик и учитель (когда ты являешься учеником), или в каком-то противостоянии (когда ты слабее своего противника). В первом случае позиция удобна тем, что учитель обучает тебя все-таки какому-то конкретному делу, каким-то профессиональным навыкам, и это касается только узкой сферы его специальности, и здесь если ты по жизненному опыту и в какой-то другой сфере выше своего учителя, и самое главное – если ты хорошо показываешь и проявляешь себя как обучающийся, делающий успехи – у тебя сохраняется хорошая позиция для того, чтобы оказать на своего учителя какое-то влияние. Потому что любому учителю приятно, когда его ученик делает успехи, и в то же время – каждый здравомыслящий человек понимает, что если он является профессионалом в какой-то одной области, то это еще не значит что он пуп земли и разбирается абсолютно во всем. Второй пример – противостояние (в любой сфере – в бизнесе, в спорте, в работе, на войне, просто во время бакланки по беспределу на улице), причем, когда твой противник сильнее тебя, но если ты проявишь должную меру упорства и отваги, и будешь стойко сносить все удары, то твой противник, пусть он и сильнее тебя, в большинстве случаев, по крайней мере, будет тебя уважать (опять же если он сам адекватный нормальный человек). Таким образом, даже в таком положении, когда ты не обладаешь видимым превосходством над человеком и находишься на ступеньку ниже его – ты все равно можешь повлиять на его сознание, внушив ему то, что тебе нужно, просто нужно делать это грамотно, обращая свои недостатки в преимущества. Однако в большинстве случаев все же намного удобнее влиять на человека, если ты в чем-то его превосходишь, и если он видит в тебе авторитет хоть в какой-то сфере. Универсальным же оружием в данном случае является какой-то общий жизненный опыт, просто жизненная мудрость, бытовая что ли, так сказать. Если ты по опыту в жизни превосходишь человека – у тебя уже есть преимущество, независимо от твоих профессиональных навыков в той или иной сфере. И когда Слава впервые привел свою девушку Катерину к нам на репетицию – я сразу же понял, что с этим человеком у меня не должно возникнуть проблем в моей, скажем так, работе. К нашему счастью Катя любила музыку и сама хотела научиться играть на каком-нибудь инструменте. Ее это привлекало и вызывало неподдельный интерес. Она с радостью окунулась в эту атмосферу, начиная впитывать в себя все, что касалось музыки и жизнедеятельности рок-групп. Тогда мы уже не выступали на сцене. Мы сидели в своем андерграунде на репетиционной базе, которую нам по счастливой случайности бесплатно на халяву предоставляли очень хорошие знакомые. Мы уже некоторое время пытались создать коллектив, срастаясь так или иначе где-то с теми или иными музыкантами, мы сыгрывались, присматривались, приглашали, кто-то приходил сам, но толком ничего серьезного у нас пока так и не получалось. Мы просто репетировали в свободное время, иногда пересекаясь на базе с другими группами, общались, крутились в этом, пытались придумывать какие-то интересные вещи – в общем, это больше было похоже на какой-то тусняк и приятное времяпрепровождение, с периодически возникающими у нас творческими порывами создания каких-то новых музыкальных тем. Мы не теряли времени даром, мы оттачивали старые вещи, придумывали новые, поддерживали свое мастерство, но – не было движения вперед, никак не получалось создать группу, не было выступлений. Пару раз мы записывали некоторые отрепетированные треки в студии, и потом выкладывали их в Интернете на своих сайтах, но на запись нужны были деньги, еще – не все сценарии треков у нас были четко отрежессированы, и всегда возникали проблемы с поиском музыкантов для качественного прописывания басовой и вокальной партий, а так же клавишных – самая большая проблема. В общем, это был наш андерграунд. И он нам естественно уже начинал понемногу надоедать. Но когда появилась Катерина – это внесло в нашу застоявшуюся творческую жизнь некоторое разнообразие, и желание Кати научиться играть создало у нас ощущение чего-то нового в нашей деятельности. Когда я познакомился с этой девушкой, я уже кое-что знал о ней – то, что мне успел рассказать Слава, некоторые особенности ее характера, мне так же было известно и то, что она лесбиянка, или, по крайней мере, старается быть ей. Итак, мы начали тусоваться вместе, теперь уже втроем пытаясь создать музыкальный коллектив, и обучая Катю игре на электрогитаре. Надо сказать, она сама толком не могла определиться, чего хочет, и думала то научиться играть на бас-гитаре, то просто научиться петь, а то и просто – стать нашим менеджером. Это было конечно забавно. Во всяком случае – ее притягивало все это, и она стремилась к тому, чтобы проводить с нами время. В этом плане нам повезло. А так как мы являлись, в общем-то, уж не самыми плохими музыкантами, просто в силу тех или иных обстоятельств оказавшихся в андерграунде, без коллектива и без концертной деятельности (я например, еще после концертов в церкви толком не отошел) – то естественно мы в определенной степени представляли для нее некоторый авторитет. Я помню, как на одной из репетиций, сидя на стуле во время игры – уже не первую минуту обливаясь потом, с высунутым на плечо языком, я нервно фигачил медиатором по металлическим струнам, резко переставляя аккорды, выбивая из слегка “примоченной” эффектом гитары нестандартную гармоническую линию, с отрывистым синкопированным ритмом. В паре метров от меня, заглушая комбик, стоящий в углу, из которого собственно и вырывались эти забавные секстовые и всякие нестандартные трезвучные аккорды – заглушая этот самый комбик почти на половину, по ударной установке так же обливаясь потом, с вытаращенными глазами и таким выражением лица, как будто ему в попу загнали ломик по самый пуп, долбился изо всех сил Слава, стараясь не посадить темп и видимо стремясь к тому, чтобы порвать “кожу” на барабанах. Нас перло от самих себя и от нашей новой нервозно-агрессивной “тяжелой”, с оттенками какой-то параноидально-шизофренической бредовой гармонии, альтернативной темы. Мы выкладывались по полной и отрывались, выплескивая все свои эмоции. Слава, явно не жалея тарелок долбил по ним с такой силой, что у меня реально звенело в ушах, и казалось мозг подпрыгивал и переворачивался в черепе от четких ударов “бочки”, а звук от долбления по “рабочему” барабану, проходя через все тело, вызывал дрожь, проникая внутрь казалось даже не через уши, а через кожу. Я в свою очередь все-таки задумывался о том, чтобы не порвать струны, но комбик, орущий на полную мощность, так же не мог скрыть явно нервной и очень злой игры на гитаре. Катерина сидела рядом, напротив меня, и слушала то, что мы выдалбливали и выжимали из инструментов, наблюдая за нашими движениями и за тем, какие рожи образовывались на наших лицах в процессе игры. Ей нравилось то, что мы делали. Ей нравилась наша игра. И нравилась наша музыка. И она хотела научиться играть так же. Хотела играть такую же музыку. Это прочитывалось в ее взгляде, это было видно по ее сверкающим глазам. Не то чтобы они блестели какой-то наивно фанатичной чрезмерной впечатлительностью, но было очевидно – Катя хотела того же, что сейчас видела перед собой. Она хотела заниматься музыкой. К тому времени мы уже потихоньку начали обучать ее, объясняли какие-то самые элементарные вещи, принципы. Естественно, что-то она понимала, а что-то нет, что-то у нее получалось, а что-то не получалось – но в основном пока еще ничего не получалось. Может из-за нерегулярности наших занятий, может из-за того, что сама не хотела много заниматься дома, но какие-то вещи она просто не догоняла, и пока что процесс развития шел не слишком быстро. Сейчас я замечал в ее взгляде некоторый высад от того, что она не может выдать ничего даже близкого к тому, что делали мы. Она завидовала. Завидовала белой завистью, так как причин для черной у нее пока еще не было, она только начала обучение. Ей хотелось научиться играть так же, как мы. Ей хотелось добиться такого же уровня мастерства. Такой же техники. Такой же свободы в исполнении. Чтобы сидеть и переться от своей же собственной игры. Чтобы просто получать от нее удовольствие. Но пока она не могла достигнуть этого. Нужно было время и огромное количество затраченного труда. И сейчас в ее взгляде читалось какое-то небольшое огорчение от сравнения того, что она видела и того, что не получалось у нее. Одновременно с этим она все же смотрела с некоторым восторгом. Для нее то, что делали мы – было сейчас чем-то запредельным, недостижимым. Она даже толком не понимала, что именно мы делаем, но ей нравилось, как мы играли. И ее, безусловно, перло от того, что она могла находиться рядом. Это был один из тех моментов, когда я видел, что на меня смотрят с восхищением. Безусловно, это очень приятное чувство. Оно неповторимое и его нельзя спутать ни с чем. Но главное – не потеряться в нем, и не позволить ему, чтобы оно затмило тебе глаза. Не начать утопать в собственной самовлюбленности и тщеславии. Иначе рано или поздно это приведет к погибели. За то время, которое я занимался музыкой, я привык различать взгляды людей, в частности, взгляды людей находящихся в зале перед сценой. Я немного научился отличать взгляды профессионалов – от простых обывателей, обычных слушателей, а так же от тех, кто просто по каким-то причинам хочет постебаться, при этом, совершенно ничего не понимая в музыке, и от тех, кто смотрит с восторгом или хотя бы с интересом. Катерина смотрела с восторгом, но в отличие от первого раза, когда она только пришла к нам на репетицию – сейчас она смотрела еще и с огорчением и с каким-то высадом. Многие вещи у нее не получались, хотя сейчас об этом еще было рано судить, она только начала учиться, но – она понимала, что чтобы достигнуть даже нашего, мягко говоря, далеко не самого виртуозного уровня (пусть и неплохого) – ей придется очень сильно постараться, и чего-то достигнуть ей получится еще очень не скоро. И мы могли использовать эти ее чувства и ощущения для своей выгоды. Одновременно с этим я лично за собой и за нами со Славой обоими не помню, чтобы мы когда-то проявляли какое-то чрезмерное самодовольство и признаки тщеславия, за то время пока мы ее учили, мы никогда не превозносились над ней, никогда не кидались понтами, и не строили из себя каких-то гуру, да это было бы и глупо и нелепо в данном контексте – как я уже сказал, Катя только начала обучение, и естественно еще ничего не умела и многого не понимала. Хотя я видел людей, которые даже в таком контексте – даже со своими учениками – в процессе обучения брызгали в разные стороны своей самовлюбленностью и подчеркивали свое превосходство. Такое поведение я считал крайне дибилоидным – только люди чем-то сильно обделенные в детстве, или вообще в жизни, и с низкой самооценкой способны на постоянное проявление своей гордости, чтобы доказать всем, что они все-таки что-то из себя представляют. Это комплексы. Меня от этого тошнило. Мы со Славой всегда были чутки к Катерине в процессе обучения, и всегда старались нормально общаться с ней, не просто с позиции учителя, а, прежде всего, с позиции друга, приятеля. Но все же Катю огорчало то, что она не могла понять какие-то вещи, которые мы ей объясняли, и то, что какие-то вещи у нее просто не получались. Это читалось в ее глазах. Было видно по тому, как она сейчас смотрела на нас со Славой – пока мы, увлекшись собственной игрой, производя невероятное количество ритмичного и гармонически необычного, но все же приятного, шума, уходили в нирвану. Ну а что касается самой Катерины – я понимал, что у нее будет хороший стимул стремиться к тому, чтобы достигнуть хотя бы нашего уровня, стимул к обучению. Это еще больше привяжет ее к нам. И в таком состоянии – каждое наше слово, каждую нашу мысль она будет воспринимать из наших уст уже совсем по-другому. Для нее наши слова будут что-то значить. И, конечно же, оказывать на нее определенное влияние. Очень хорошо, что она любила музыку и решила обучаться ей именно у нас. В этом плане нам, безусловно, очень сильно повезло.
