Жарко было. Солнце слепило, томило зноем, сухостью сковывало губы. Пожилая женщина в миткалевом белом платке, и девочка лет шести с бантом на пшеничной макушке, сидели, поодаль дороги, на сколоченной из бревен, покрытой неотесанными досками, скамейке. За их спинами простиралось пожелтевшее ячменное поле. За полем возвышалась гора, на склоне которой красовалась бревенчатая избушка с плетеным забором, яблоневым садом и колодцем, с уходящей ввысь жердью. - Пойдем, бабань?.. И вода в бутылках закончилась… - спрыгнув со скамейки, жалобно прострекотала девочка, взяв за руку бабушку, попыталась потянуть за собой… - Потерпи, внуча, пятый, должно быть, на станции задерживается… К обеду в аккурат прибудет… - И вчера, и после вчера, и до этого… Вдруг внучка перестала теребить бабушкину руку, как вкопанная, застыла, вглядываясь в удивлении раскрытыми глазами-вишенками на извилистую проселочную дорогу, по которой медленно катил, оставляя за собой клубы пыли, пассажирский «Бусик». - Вот и дождались ноне… - стряхивая со лба кончиком платка пот, сквозь шепот пробурчала, вставая рядом с девочкой, пожилая женщина. - Не реви, бабань, дождались же! « Бусик» резко затормозил. Пыльный вихрь окутал пространство серостью. Пожилая женщина крепко сжала ладошку девочки, которая, не шевелясь, продолжала всматриваться в запыленные стекла … Наконец, из окошка выглянул вихрастый водитель с загорелым лицом и рыжими усами: - Садись по-быстрому, бабуль-к… из-за вашей глухомани график опрокинул… Женщина молчала. - Цирк прямо! В Пастухово высадил последних, думаю, дай-ка, до Отрадного докачу, давно не был, там, может, пассажиры найдутся… Чего уставились?.. Мужиков с усами не видали?.. Поехали. - Мы не пассажиры, мы ожидающие, - прощебетала девочка. - Так бы сразу и сказали, ядрено вошь! Кого ожидаем-то? - Маму. Без весточек год целый в городе пропадает… - Прости, стрекоза. И ты, бабуль-к, извиняй за неудобства… «Бусик» просигналил тревожно, и покатил в обратном направлении по проселочной дороге, взъерошивая грейдерную пыль.
