Бессонница рвала в клочья остатки ночи. Раздражало всё: наглый рассвет, заглядывающий в окно, мирное посапывание жены, бесстыдно разметавшейся на кровати, стук форточки, с которой забавлялся разгулявшийся ветер, мещанский фикус в углу.
- Ты что не спишь, Вадим? – пробормотала Наташка, чтобы тут же снова провалиться в сон до утра.
Отвечать не хотелось. Да и что скажешь, если на этот вопрос есть ответ, но проговорить его не хватает мужества. Не скажешь же Наташке, с которой два года живёшь под одной крышей, что с мыслями о Юльке, Юле, Юленьке он не расстаётся несколько месяцев.
Вадим взял подушку и, на цыпочках прокравшись в гостиную, облегчённо вздохнул. Здесь наедине с собой он мог судить себя самой строгой мерой. При этом он и прокурор, и судья, и защитник.
Вот она перед ним - Юлия Смолина, худенькая, стройная, голубоглазая со смешным хвостиком, перетянутым серебристой в тон платью ленточкой.
Он, Вадим Мезенцев, высокий, хорошо сложенный, кареглазый, с копной густых тёмно-каштановых волос.
- Не смотри на меня так, я не выдержу твоего взгляда, - это она.
- Кто сказал, что любви с первого взгляда не бывает? – это он.
Оба мечтали об аспирантуре. Но Вадима ждала армия, а Юлю - школа в Эвенкии. Встретившись летом в родном посёлке, и он, и она забыли обо всём. Хотелось быть вместе постоянно: касаться, чувствовать, гореть. Вадим стал её первым мужчиной.
- Самый нежный, самый добрый, мой, мой, - шептала Юлка в порыве страсти.
- Не верь мне, Юлька, прошу, не верь, - раздражённо бормотал Вадим.
Из потёмок его озлобленной души внезапно выплыло плохое настроение. Выплыло и замерло. Радость Юльки превратилась в пыль. Но она постаралась его понять, простить. Не стоит ссориться: им отмерено так мало времени, завтра каждого из них ждёт неизвестность, как говорится, дорога в никуда.
Когда Юля в августе приехала в Эвенкию в лакированных туфельках, там уже лежал снег. Говорят, здесь когда-то жили динозавры? Язык эвенков имеет много общего с русским? Это тема её будущей диссертации? Но эвенков в обозримом пространстве не было. О диссертации думать не хотелось. Время остановилось. Замерла Юлька. Оживала, если слышала стук в окно и вопрос почтальона дяди Васи:
- Эй, хозяйка? Есть кто дома? Ну, дочка, пляши!
Плясала. Потом трясущимися руками открывала конверт, читала первый раз, второй, потом шёпотом повторяла вслед за автором: «Любимая», «девочка моя», «люблю, люблю, люблю…» Затем бережно распрямляла на листочках каждую морщинку, каждый изгиб и оставляла письмо в развёрнутом виде на столе. Посёлок – две улицы, магазин и школа. Время пошло. Теперь оно измерялось сорока пяти минутными уроками, учебным днём, учебной четвертью.
- Мне бы только «день простоять да ночь продержаться», - думала Юля, делая вид, что слушает невразумительный лепет стоящего у доски ученика. – О чём это он? – вздрагивала она, возвращаясь в реальность.
В том году караван с продуктами питания для рабочих графитного рудника, единственного предприятия в посёлке, не пришёл. В магазине продавали водку, которую местные жители покупали ящиками, маринованные огурцы, сайру в масле, московские конфеты. Местные жители питались дарами тундры. Неприспособленная к жизни Юлька этого была лишена. К началу ноября у неё стали выпадать волосы, из дёсен сочиться кровь.
В декабре на лёд Нижней Тунгуски сел первый самолёт. С ним Юлька улетела домой. А оттуда через неделю отправилась поездом в Спасск-Дальний, к Вадиму. И опять - в никуда.
Вадим нервно закурил - вспышка на мгновение осветила его измученное бессонницей , бледное лицо. Что дальше? Память замолчала перед лицом строгого судьи – совести, но ненадолго. Как преступника тянет к месту преступления, так и его тянуло к воспоминаниям.
Юльку встретил на бронетранспортёре: знай наших, – и отвёз в однокомнатную квартиру, которую молодому лейтенанту выделило командование. Не беда, что первый этаж, не беда, что влажные комнатные тапки за ночь примерзали к полу… На узкой солдатской кровати горели страсти, способные растопить любой холод. А днём, чтобы не замёрзнуть, Юлька надевала особое обмундирование: ватные брюки, фуфайку, валенки. Свадьбу решили не откладывать. Мечтали о ребёнке. И мечта, кажется, сбылась.
Накануне регистрации Вадим пришёл домой пьяный. Плохое настроение в соответствии с его линейной жизненной формулой перешло в раздражение, затем в агрессию.
- Я в этой жизни чувствую себя проигравшим, - начал он вполне миролюбиво. – Мне не везло с самого детства. Корни-то гнилые. Я родился слабым. У матери не было молока. Где силу взять? Был слабым, слабым и остался. Отец – офицер-неудачник, уволенный из армии за пьянку. Чувство обиды заставляло его искать виноватых. Искал и находил. Отыгрывался на жене, детях… Пьяный, он становился невменяемым: бил мать смертным боем, выгонял нас, детей, босых, раздетых, на мороз. Мы прятались в соседской баньке… - глаза Вадима, ставшие угольными, блестели не по-доброму.
Накинув на плечи шубейку, Юлька подвинула шаткий стул ближе к дверям. Вадим продолжал:
- Так было, пока мы с Серёгой не подросли и не дали отцу настоящую взбучку. Да, били… Помогло. Теперь он издевался над матерью только в наше отсутствие. Жили бедно: на зарплату учительницы начальных классов. А у нас, если ты не богат и не знаменит, ты – никто! Но за себя постоять я всегда мог… Пусть попробуют… Пробовали – и получали… - Вадим сжал кулаки. - Я был в возрасте, когда человек учится быть злым. Юля боялась пошевелиться. - А дальше ты сама знаешь: Валька, моя первая школьная любовь, предпочла мне преподавателя института… Я не хуже этого старика: учился всегда хорошо, закончил с отличием политех. В аспирантуру собрался. Обещали… Бац! В армию забрили. В армию, которую я ненавижу! А в аспирантуре вместо меня учится другой: у него есть «волосатая рука» … Скажи, как после этого жить?! – Вадим с размаху стукнул кулаком по столу.
- Вадик, - стараясь быть спокойной, начала Юля. – Нельзя же смотреть на жизнь, как на серию неприятностей. Жизнь – это ряд испытаний, которые мы вместе переживём. Поверь, мы не бессильные жертвы обстоятельств. Мы сами научимся контролировать происходящее вокруг нас. Ты выпил, возбуждён… - не успела Юля закончить фразу, чтобы примирить будущего мужа с действительностью, как получила удар по лицу.
Приютили соседи. Всю ночь плакала. Утром простила. В обед отправились в ЗАГС. Радость снова превратилась в пыль.
Родился Женька. Оттаяла Юля. Сын – свет в окошке, её кровиночка. Ребёнок метался между родителями. Он не понимал, кто прав, кто виноват. Ему нужны были оба.
- Мама, а почему мой папа всё время злой?– спрашивал сын.
- Какой же он злой? Просто его обидели, - как могла, объясняла Юля.
Отслужили Мезенцевы, переехали в небольшой городок. Работа не приносила Вадиму ни морального, ни материального удовлетворения. Жили на учительскую зарплату Юли. Время от времени Мезенцев напивался до потери сознания. А когда приходил в себя, бил Юльку сначала только по голове, но так, чтобы не было видно синяков, а потом и об этом перестал беспокоиться.
Одиннадцать лет терпела Юля. Почему? Одному Богу известно. Наконец, терпение кончилось: Женьку за руку, сумку в руку и… в никуда!
Голос совести замолчал, но зато в истерике забился будильник: на работу пора. «Эх, хорошо бы начать всё сначала!» - с этой мыслью Вадим вышел из дома.
На автобусной остановке два успевших похмелиться мужика с красными от перепоя глазами с утра пораньше искали ответ на извечный русский вопрос: «Ты меня уважаешь?» Если «да», отношусь к тебе хорошо. Если «нет», получишь по шапке. Слово за слово, дошли до рукоприкладства. Каждый защищал своё «я», требуя к себе уважения. Вадим бросился их разнимать. В руке одного из мужиков блеснул нож.
Вадим лежал в луже крови… Вокруг суетились какие-то люди, скрипели тормоза, визжала сирена…
