Танюшка торопилась. Надо было скоренько помыть полы и бежать вместе со всей дружной компанией в лес за ландышами. Каждый год накануне праздника 9 мая они ходили в лес и собирали душистые кудрявые шапочки-букетики, чтобы на следующий день на линейке перед школой подарить их ветеранам. Детвора уже собралась на лавке у колодца и, нетерпеливо жужжа, периодически выкрикивала: - Танька! Выходи уже! Не то без тебя уйдем, догонять будешь! Танюшка проворно бегала с тряпкой, скользя босыми ногами по хорошо выкрашенному полу, и несмотря на спешку, старалась заглянуть в каждый уголочек комнаты: плохо вымоешь, мамка враз перемывать заставит! За большой черной галанкой на сколоченной из досок кровати лежала бабка Матрена, Танюшкина прабабушка, сухонькая старушка с тихим вкрадчивым голоском, которая всю жизнь всех жалела, всех прощала и зла никому отродясь не делала. Лет ей было все 90 с гаком, да, как говорил младший ее сынок алкаш Федька, семь лет день рождения не справляла. Старушка была еще вполне в силах, ходила по дому и по двору, и еще даже дела кое-какие по хозяйству делала. Танюшка проползла на коленках под бабкиной кроватью, добросовестно вытирая стоявшие там с зимы банки с соленьями и вареньями. - Тихонько ты та-ам, побьешь а то - для порядка поворчала бабка Матрена. - Не побью - отозвалась Танюшка. В простенке на комоде под белой ажурной накидушкой стояла гордость семьи Лукьяновых - большая радиола в деревянном корпусе с желтой матерчатой вставкой, на которой величаво блестели золотые буквы "Муромец". Это чудо техники было куплено прошлым летом на премию, что отец семейства дядя Миша получил за успехи в социалистическом соревновании. Каждый вечер отец, скинув рабочую одежу, умывшись и поужинав, садился на табуретку, чинно нажимал на приемнике кнопку ВКЛ и нервировал домочадцев, медленно крутя ручку настройки. Обстоятельно пройдя всю шкалу, он останавливался на единственной четко принимаемой радиостанции и, чуть прибавив звук, довольно растягивался на диване. Танюшка аккуратно, чтобы не дай Бог, не задеть какую-нибудь кнопочку или проводочек, принялась протирать пыль с радиолы. - Ну вот, здрасте вам! Опять! На льняной скатерти у задней стенки радиоприемника сиротливо лежали три маленьких кусочка ржаного хлеба. - Ма-ам! Иди-ка суда-а! - позвала Тнюшка. Мать, полноватая, но фигуристая женщина тетя Нюра, круглолицая и улыбчивая, работающая в деревенской пекарне, отчего всегда пахнущая свежим хлебом и сдобой, возилась у печи в кухне. - Ну чего тебе? - спросила она, вытаскивая на шесток большую плоскую кастрюлю топленого молока с румяной пенкой. - Опять тут куски, ну! Вчера токо убирала. Любанька поди кладет, шкода, скажи ты ей, ма-ам! Любанька - пятилетняя Танюшкина сестренка, что шкода, то шкода - просто спасу нет! - Да говорила уж, и отец ругал - плачет: не я это! - Врет поди, знаю я ее. Ну кто же еще может-то? - Ладно, убирай, да последи потихоньку, можа застанешь ее, тогда и получит и за куски, и за вранье. Только вот интересно все же, зачем это она куски-то кладет? - А штоб я убирала! Закончив с полами, Танюшка умылась, надела пестренькое платьице, старенькую зеленую кофтенку с рукавами по локоть, и, схватив на ходу со стола кусок свежего хлеба, уже с крыльца крикнула: - Мам, я в лес! - Ну-у, не долго там! - крикнула вслед ей тетя Нюра, - вечор Зорьку встречать! Ребятня встретила Танюшку веселыми шутками: - Слава те Господи, до темноты управилась! - Ты там чего, красила что-ль полы-то? - Да ладно, красила - рассмеялась Танюшка и вся ребячья стайка весело запылила по проселочной дороге. Вернувшись из леса и забежав в комнату, Танюшка первым делом заглянула за радиолу: так и есть! Опять кусок лежит! "Стоп! - подумала Танюшка, - а Любанька-то с утра у бабы Маруси, и ночевать там останется! Ну, чудеса-а! А может, это домовой ? А что, говорят же, что он иногда над хозяевами потешается, скуку разгоняет?" У Танюшки захолодело под ложечкой. " А как рассердится он на меня за то, что я убираю его кусочки?!" Она испуганно нахмурила лоб и положила назад убранную было корочку. Теперь Танюшка только и думала о том, кто же это с удивительным постоянством кладет хлеб за радиолу? А главное - зачем?. Эти вопросы мучили Танюшку весь вечер, а ночью ей приснился маленький бородатый старичок в клетчатой фуражке, скачущий по комнате на одной ножке и украдкой подкладывающий за радиолу кусочки черствого хлеба. Наутро Танюшка решила во что бы то ни стало поймать злоумышленника. Но одной было боязно да и несподручно. И свидетель не помешает ежели что. И она решила посвятить в свою страшную тайну самую близкую подругу Маринку. Маринка жила на соседней улице в двухквартирных казенных домиках. Там жили те, кто работал в колхозной конторе, как их в деревне называли - "спицалисты". Мать Маринкина работала в конторе бухгалтером, а отца у них не было. Маринка днями пропадала в сельской библиотеке и постоянно читала разные книжки. Девчонкой она была бойкой и бесстрашной. "Такая никакого домового не испужается - думала Танюшка, - к тому же она всегда говорила, что никаких домовых на свете не бывает". Маринка тут же подхватила Танюшкины размышления: - Куски, говоришь? Прямо так, сами по себе, ни с того ни с сего? Интере-е-есно! Ну, айда, поглядим. Девчонки тихонько прошмыгнули в избу. В избе было тихо, только на стене тикали ходики да за галанкой похрапывала бабка Матрена. За радиолой лежало уже 2 кусочка хлеба. - Вишь? - прошептала Танюшка - Ви-и-ижу! - задумчиво отозвалась Маринка - И Любаньки дома нет? - Неа... - Хм... - Маринка с загадочным видом походила по избе - и чужих никого не было? - Да, не было, вот те крест! - Ладно. Стой тут, я щас - скомандовала Маринка и вышла в сени. Танюшка услышала, как хлопнула сначала входная дверь, а потом садовая калитка. Немного погодя, Маринка тихонько постучала в окошко рядом с комодом, где стояла радиола и помахала Танюшке. - Зеркало на стене видишь? - Ну? - Надо его развернуть чуток. - Как? - Да фу ты! Как-как? Вон запон бабкин Матренин подложи с одной стороны. Ага... еще маленько... все, пойдет. Забирай куски и айда сюда. Поесть захвати чего-нибудь а то с утра маковой росинки во рту не было. Девчонки устроились в палисаднике на старом обеденном столе, на котором тетя Нора сушила укроп, резала и раскладывала яблоки и другие садово-огородные дары. Через окно в зеркале виднелся край радиолы, тот самый, где появлялись загадочные кусочки: - Ну вот теперь ждать будем - подытожила Маринка, уплетая корку свежего душистого хлеба со смородиновым вареньем. - Уж не пропустим! - поддакнула Танюшка, потирая ладошки.
Девчонки сидели уже без малого два часа, но никого в зеркале не видели, и куски на комоде больше не появлялись. - Мож Кузя? На черный день припасает? - засомневалась Маринка. Огромный лохматый рыжий кот Кузя дрых на солнышке между кустами картошки. - Неее, ты чего? - обиженно отозвалась Танюшка, - будет тебе Кузя хлеб есть, как же! Его мамка остатками из столовки кормит! Вон какое пузо наел - Да уж. Не будет - согласилась подруга Тут в зеркале мелькнул кончик цветастого рукава. Маленькая худая рука потянулась к углу комода и аккуратно положила за радиоприемник кусочек ржаного хлебушка. Девчонки в миг слетели со стола, вскочили на завалинку и прильнули носами к оконному стеклу: от окна медленно отдалялась сгорбленная фигура .... бабки Матрены!
Вечером дядя Миша учинил бабке Матрене допрос: - Бабань, эт ты что ли куски-то за приемник кладешь? - Я, Мишенька, я внучек - вздохнула пойманная накануне с поличным бабка. - И заче-ем? - Дык чай оне там вона как стараются, а есть-то им там и нечего. А это они попоют-попоют да поедя-ат! - А-а, ну ежели та-ак, тогда конечно! - силился подавить смех дядя Миша. Девчонки в голос хохотали в кухне. - Чего ржете?! - шагнув в кухню, вдруг посерьезнел дядя Миша, - голода не видали! А бабка Матрена вдоволь наголодалась. Вот и переживает. Пусть кладет. Не объяснять же ей, что в приемнике нету никого. Лектричество одно.
