Друзья, я очень прошу вашего совета. Мне редакторша сказала доработать, потому, что на ее взгляд у меня от отрывка к отрывку меняется стиль повествования. Я двадцать раз прочитала. Не вижу вообще. По задумке это дневник одного человека. Можете взглянуть, неужели действительно пишут разные люди.
Апреля 7-го от Р.Х. (утро)
Abyssus Abyssum Invocat. Бездна взывает к бездне.
Выбор сделан, и мы можем только надеяться на то, что он верен. Испанцы не оставили нам ни единого выхода, кроме одного- попробовать отстоять свой дом. Сегодня с самого утра Петр вооружал гуарани. А воевать индейцы умели, нам уже приходилось защищаться. Вот уже почти двадцать лет редукции пытаются доказать свое право на существование. Этот Город Солнца стал для кого-то болезненным бельмом на глазу. И мы знаем, почему испанцы так упорны в своем стремлении изгнать нас из этих стен. Они боятся. Боятся того, что мы лелеем в своих мыслях свергнуть светское правительство на этих обласканных Господом землях. Они завидуют богатствам, которых у нас нет. Бог им судья. Брат Петр осенял крестным знамением каждого, кто заходил в оружейный склад. Храни нас всех, Господь. Амен.
Апрель 7-го 1767 от Р.Х. (вечер)
Ante bellum. Перед войной
Я дал окончательный ответ наместнику Карла. Братья Бенедикт и Петр дружно поддержали это решение, в чем у меня не было ни единого сомнения. Мы не уйдем. Посыльный молча выслушал то, что я передал его господину, и удалился, пообещав скорый ответ. Сегодня служил вечерню в церкви св. Франциска Ксаверия. Окидывая глазами паству, молил за каждую душу, которую привел к Господу. Что будет с ними завтра? За себя не боюсь, ибо знаю- без ведома Всевышнего ни один волос не упадет с моей головы.
Рим. Резиденция графа д`Орсинио. Мая 28-го 1767 от Р.Х
Господь Всемогущий, прости раба Своего за то, что я наделал, ослепленный гордыней. Как вспомню то злосчастное утро 8-го апреля, так сердце мое хочет присоединиться к погибшим братьям. Мы спрятали женщин и детей в подвалах костела. Гуарани стояли за нашими спинами, а я все еще наивно надеялся на мирный исход. До нас дошли слухи, что соседняя редукция уничтожена полностью, а паттеры повешены на площади, и трупы их расклевывают вороны в назидание оставшимся. Когда крепостные ворота дрогнули под ударами испанских мечей, я громко закричал: - Вы нарушаете указ Филиппа III от 1645 года. О запрете входа в редукцию для светских властей. Мне казалось, что юридические нормы способны остановить испанцев. Но я заблуждался, мы все заблуждались. Под стены Япии пришло несколько тысяч кирасиров, вооруженных пиками и аркебузами. Их гнала сюда жажда наживы, но нам нечего было им отдать, кроме наших обреченных душ. Брат Петр, развернувшись к пастве, благословил их, приготовившихся к битве. И если мне суждено сегодня умереть, я умру, зная, что Царство Божье на земле, все-таки, возможно. - Благословите, отец. Ко мне подошел молодой индеец. Я нашел его на берегу реки неделю назад, израненного когтями ягуара. Над ним горько рыдала его беременная жена. Я знаю, что не должен был его благословлять, ведь он еще не успел окреститься, но не смог ему отказать. - In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. Если этот мальчик сегодня умрет, он умрет с моим благословлением. Возможно, это поможет ему отыскать в темноте дорогу к Царству Господнему. Молодой гуарани быстро принял на себя командование, распоряжаясь отрывистыми резкими фразами. У них очень красивый язык, а мы дали им письменность, научили их счету, чтению и мастерству. А ведь незадолго до этого их основной едой была сырая человечина. То, что произошло потом, мне трудно вспоминать без дрожи, но я постараюсь . Крепостные ворота, все-таки, треснули под натиском пик и мечей, и сквозь них хлынула толпа аркебузеров с уже зажженными фитилями. Брат Бенедикт рухнул на землю от первого же выстрела. И мы с Петром остались вдвоем, стоя на ветру в развевающихся рясах, являющих собой жалкую преграду между жаждущей убийства толпой кирасиров и нашими индейцами. На одно короткое мгновение мои глаза встретились с глазами испанского генерала, и я прочел в них наш приговор. Неожиданно, чья-то рука схватила меня за полу и втащила внутрь толпы. Следом за мной ввалился раненый Петр. Гуарани из задних рядов быстро затолкали нас в ближайший дом и забросали прелой соломой. Индейцы открыли ответный огонь, и воздух вокруг наполнился запахом крови. Я на несколько минут потерял сознание, когда ударился головой обо что-то твердое. Пришел в себя от того, что Петр брызгал мне в лицо водой из кувшина. Он уже перевязал себе руку полой рясы, и сейчас прижимал ее к груди, морщась от боли. Я выбрался из-под соломы и бросился к двери в безумной надежде остановить эту кровавую, бессмысленную бойню, но дерево не поддавалось. - Бесполезно,- ответил Петр на мой немой вопрос,- они завалили двери бревнами. А окна мы сами приказали им забить. Мы в ловушке, Франциск. - Но зачем? Раненый пожал плечами. - Они пытаются нас спасти. По-своему. - От чего?- я, действительно, не понимал.- От судьбы? - Ну, что ты хочешь от них, Франциск? Они же, как дети. Хотя, неделю назад торговцы принесли слухи, что дальняя редукция отбилась и сейчас успешно держит оборону. Может, и мы устоим, коли Господь поможет. - Это там, где братья Доминик и Христофор? Так там паства десять тысяч душ, а у нас всего лишь пять.
Я наблюдал за ходом битвы через щель, обнаруженную в забитом досками окне. Брат Петр истово молился и за себя, и за меня, и за душу несчастного Бенедикта, и за всех, кто сейчас был там, снаружи. Помоги нам, Господи, Защитник Небесный. Укажи детям Своим, что делать. Сражение на улицах нашей Япии меж тем набирало обороты. Мой «найденыш», как я его прозвал, руководил войском гуарани весьма успешно. А в вооружении мы не уступали испанцам, мы делали хорошее оружие, и даже торговали им с португалами. Мой взгляд выхватывал отдельные эпизоды битвы, не видя картины в целом. Это было невозможно. Босые ноги индейцев скользили в крови, залившей центральную площадь редукции. Не знаю, чего в моей душе было больше- горести от осознания происходящего, или надежды на то, что испанцы уйдут, оставив нас в покое. Как вдруг гуарани, которого я благословил, не имея на то права, захохотал над трупом поверженного кирасира. И, выхватив у того из руки меч, одним движением взрезал убитому врагу брюшину, доставая еще дымящуюся печень. Я застыл, глядя на то, как индеец поедает ее сырой, как течет по его подбородку густая темная кровь. Да, мне рассказывали, что воины съедали печень врага, считая, что она придает им силы в битве. Но как же страшно было видеть наяву. Значило ли этот поступок то, что Сын Ягуара чувствовал, как проигрывает сражение? - Что нам делать, брат?- в отчаянии прошептал я. Петр впал в беспамятство от слабости и потери крови, и сердце мое разрывалось, когда я видел его в таком состоянии. Необходимо было извлечь пулю, но здесь не было ни корпий, ни инструментов. И единственное, что сейчас оставалось- это преклонить колени рядом с Петром, надеясь на то, что Господь дарует нам всем легкую смерть и избавит от мучений наблюдать, как алчные руки разрушают труды всей нашей жизни.
Мая 30-го 1767 от Р.Х.
Как ни тяжело вспоминать те события, но я постараюсь. Господь Всемогущий не услышал наши молитвы, и мы проиграли. Испанцы отвалили бревна, закрывающие вход, и выпустили нас наружу. Я вышел из дома, щурясь от солнца. Петра, все еще находящегося без сознания, мне пришлось нести на плече. Проиграли не только мы, проиграли все. И редукция Доминика, и редукция святого Ксаверия, где паства была числом под тридцать тысяч душ. Испанцы согнали нас в подвалы церквей, и каково же было мое удивление, когда вниз по ступеням спустился Сын Ягуара и его беременная жена. Выживших индейцев захватчики великодушно отпустили, на что я, честно говоря, даже не рассчитывал. Учитывая прошлое, когда они угоняли несчастных гуарани в рабство тысячами. Я пытался объяснить Ягуару, что он должен уйти, что ему лучше вернуться в свои джунгли с теми, кого выпустили испанцы, но этот упрямец отказывался меня слушать, и только повторял: - Благословите, отец… Я не могу тебя благословить, несчастный. Ты не крещен, ты только что ел плоть брата моего во Христе.
Декабря 12-го 1767 от Р.Х.
Я сделал последнюю запись в дневнике более полугода назад. Сейчас я вновь раскрываю эти страницы и перечитываю то, что происходило с нами в то страшное апрельское утро. Однако, я постараюсь быть последовательным. Нас разместили в подвалах церквей. Сюда согнали всех братьев, которых захватили в испанских редукциях. Многие были ранены, некоторые находились при смерти. У меня отобрали все медицинские инструменты, и я был не в силах помочь им. Брат Петр постоянно бредил, я видел, что у него вот-вот начнется воспаление. Надолго ли хватит ему сил? На площади моей некогда прекрасной Япии испанцы спешно возводили виселицы. Нас собираются повесить? Почему бы и нет? Мы были к этому готовы. Мы- солдаты Господа, и мы проиграли эту войну. С тяжелым сердцем погрузился я в воспоминания. Я провел в джунглях Парагвая почти двадцать лет своей жизни. Первый коадъютор Ордена приказал отправляться на тот край света, когда мне едва исполнилось семнадцать лет. А приказы старших по званию не обсуждаются. Красота этой земли обступила меня сразу же, едва я сделал шаг с трапа галеона. Через некоторое время стало понятно, что единственное мое желание в этой жизни- остаться здесь навсегда. В этой прекрасной стране, построенной нашими руками, с индейцами- гуарани, добрыми и наивными, как дети. - Франциск,- слабый голос Петра отвлек от грустных воспоминаний, и мне стало стыдно. Как мог я- здоровый и непострадавший- забыть о больных, и поддаться унынию. Как мог я- лекарь редукции Япия- оставить увечных. Да, у меня не было медицинских инструментов, испанцы их не отдали, как я не просил, но уж утешения и сострадания мне хватало на всех. Даже священникам иногда требуется помощь. - Да, друг мой,- подошел я к нему. - Франциск, я умираю. Исповедуй, брат. И я принял его исповедь, которая была коротка, в отличие от его жизни, ибо грехов на нем не было. Петр отошел в мир иной так же, как жил- спокойно и тихо. Амен. Мне пришлось принять еще три исповеди: брат Христофор был ранен в голову, брат Доминик был изрублен мечами, еще кто-то, кого я лично не знал, из самой дальней редукции почти на границе испанской зоны. Они уходили молча, как и положено братьям Ордена, принимая свою судьбу и вручая свою душу Господу. Испанцы, вы торопитесь с виселицами. Их понадобится гораздо меньше. Я разорвал свою рясу почти до колен, затягивая раны на пострадавших, в этом мне помогал гуарани, рот которого до сих пор был измазан испанской кровью. Его жена забилась в самый дальний угол, обхватив руками огромный, выпирающий живот. Рядом с ней находился брат из св. Ксаверия. Он утешал ее, как мог, шепча молитвы и вложив в руку свои четки. Она тоже не была крещена, но перед смертью, которая тогда казалась неизбежной, мы все становимся равны.
Динабург Россия. Января 25-го 1775 от Р.Х.
Сейчас я пишу из Динабурга. Это место - единственное пристанище запрещенного Общества Иисуса, милостиво предоставленное нам русской императрицей. Здесь мы зализываем свои раны, сюда стекаются те, кого гонят отовсюду, как прокаженных. Мы не рыдаем, у нас нет на это времени, нам надо работать. Нам надо строить школы и больницы, местное население одичало от бесконечных войн и потеряло дорогу к Господу. Мы пришли сюда, чтобы помочь им найти ее. Тогда, в Япии, испанцы казнили не всех, повесили только некоторых. Ватикан, все-таки, проснулся, и запретил бессмысленное убийство священников. И нас погрузили в трюмы галеонов, направлявшихся в Европу. Мне едва удалось упросить тюремщиков поместить гуарани рядом с собой, ведь я нес за них ответственность. Беременную женщину втолкнули внутрь, и мы едва успели подхватить ее на руки. Четыре галеона вывозили из Америки товары и нас, в пропахших мочой и блевотиной трюмах, где до этого возили рабов. Нас болтало в море почти неделю, когда начался шторм. Слава Господу, я никогда не страдал морской болезнью, но некоторым моим братьям так не повезло. Единственное ведро для оправления естественных надобностей выносилось хорошо, если раз в день, и то при благоприятной погоде. Сейчас же команде галеона стало просто не до нас, и мы задыхались от кислого запаха тошноты. Не знаю, как бы я справился с этим кошмаром, если бы не мой гуарани, и двое совсем молодых послушников из дальних редукций которые помогали мне облегчать чужие страдания Как будто проверяя на прочность нашу веру и терпение, Господь послал нам еще одно испытание: у несчастной женщины начались роды. Я, как мог, расчистил в трюме самый дальний угол, и положил ее на пук соломы, которую мои браться собирали по всему полу. У нас не было ни воды, ни материи, у нас не было ничего, чем можно было бы принять ребенка. У меня были только мои руки и знания. В редукции мне приходилось помогать женщинам-гуарани рожать, если роды проходили сложно. Но сейчас, в условиях грязного трюма и шторма за бортом, у меня была только одна надежда- на милость Господню. Послушник принес мне единственную кружку воды, которую смог найти. Я молча поблагодарил его кивком. Я знал это была последняя вода, от которой отказались мои братья для того, чтобы в этой грязи смогла родить некрещеная индейская женщина, и на свет появилась бы еще одна душа, угодная Создателю. Мы- воины Господа. Гуарани родила мертвого сына, это было неудивительно, учитывая то, через что ей пришлось пройти. После окончания шторма мы едва упросили испанцев выкинуть маленькое холодное тельце за борт. Ни его отец, ни его мать не лили по нему никому ненужных слез. В их племени часто рожали мертвых, пока туда не пришли мы. Через две недели галеоны пришвартовались в Кадисе и мы, наконец-то, смогли сойти на берег. Мы были свободны и вольны в своих передвижениях, вот только нам некуда было идти. Орден находился практически под запретом. Нас обвиняли в ереси, нелояльности к церкви, в предательстве, в убийствах, в шпионаже, в сребролюбии. На нас вылили ушаты лжи, лучших преподавателей изгоняли прямо из школ. Когда-то великий Орден превратился в стаю в бездомных собак. Втроем с индейцами мы прожили в Италии у моего родного брата (храни его, Господь) до 1773 от Р.Х., пока Понтифик Климентий официально не запретил Общество Иисуса. Наши школы были распроданы, наши книги сожжены, наши обсерватории отобрали, наши библиотеки превратили в увеселительные дома. И тут меня опять нашло письмо професса Павла. « Дорогой Франциск,- писал он мне,- благодарю Господа за то, что ты находишься в добром здравии. Слухи доходили до нас один страшнее другого, и я уже не чаял видеть тебя вновь. Однако же все, что происходит, происходит по воле Создателя, и Он сохранил тебе жизнь для того, чтобы я смог написать тебе это письмо и повторить свое прошлое предложение. Я жду тебя в Динабурге, где твои медицинские знания, и большой практический опыт работы на индейской земле, будут оценены по достоинству. Ныне я сам возглавляю курию Братства в русском государстве, и настоятельно прошу тебя присоединиться ко мне». Почему бы и нет, подумалось мне тогда. В отличие от немногих отступников, большинство членов Общества не выходили из Ордена, и применения им на землях католической церкви не нашлось. А там, в далекой России меня ждала моя работа. Та, которую я умею делать. Та, которую я люблю делать. Та, которая нужна людям. Конечно, дикая славянская Россия всегда сопротивлялась влиянию истинной церкви, однако же теперь ее императрица- бывшая католичка, и по слухам настроена весьма благосклонна к нашему присутствию на ее земле. И мы с гуарани двинулись в путь через всю Европу в крепость Динабург, в единственную сохранившуюся курию Братства.
Значило ли этот поступок то, что Сын Ягуара чувствовал, как проигрывает сражение?
Тут мне кажется:"Значил ли этот поступок, что Сын Ягуара..." Так правильнее.
Цитата (Znfufy)
никому ненужных слез
Или просто ненужных,или "никому не нужных". Разницы в стилях тоже не заметила. Меняйте редактора, а рассказ оставьте в прежнем виде.)) Титул - Лирическая маска года Титул - Юморист Бойкое перо
Znfufy, "пустошь" - это скорее относится к большим площадям. Например большое поле, где был пожар и теперь там ничего не растет и никто не живет - это пустошь. А "каверна" это пустая полость искусственная или нет в целом. Возможно тут редактор права, но как по мне, так я вообще не очень люблю "специальные" слова. Я бы сказала "пустота под алтарем" или "дыра" Кстати, тоже не заметила разницы в стилистике, разве что совсем чуть, но оно и понятно - эмоции у перса меняются. Моя страница, велкам! Мой дневник
Znfufy, "пустошь" - это скорее относится к большим площадям
Может быть, вы правы, но... Когда я писала эту полу-историческую вещь, и изыскивала под нее материал, я натыкалась именно на фразу " вскрыли пустошь под алтарем". Оттуда я ее и взяла.
Znfufy, я не претендую на истину в первоисточнике, но язык меняется. То, что раньше значило одно - сейчас совсем другое. Когда я сталкиваюсь с некоторыми словами, в которых не уверена, я предпочитаю залезть в словарь (благо интернет всегда под рукой). В общем, сколько людей - столько мнений. И под каждого подстраиваться - нервов и времени не хватит. Пишите так, как хотели бы читать сами! Моя страница, велкам! Мой дневник
Не было на них Вашего редактора. Пустота, каверна, полость, яма, пещера, жеода (во что даже нашла! ). Титул - Лирическая маска года Титул - Юморист Бойкое перо
Самира, возможно, в том тексте слово пустошь и оправдано. Но теперь это слово немного изменилось. все зависит от контекста и стиля, в котором работает автор. Вон, меня тоже за некоторые слова ругают, а я до сих пор не уверена, надо ли их менять Моя страница, велкам! Мой дневник
Ладно, забыли про пустошь. Пустошь, каверна... Как по мне, среднестатистическому читателю, так приятнее слово "пустошь". Каверна- поди еще догадайся, что это такое. А пустошь, она и в Африке пустошь. Ага, а следующей ее претензией было: ты теряешь нить повествования. Я понимаю, что это кусок без начала, без конца. Но если посмотреть отстранено... с момента, когда иезуит дал ответ Карлу до того, как он об устроился в России- где-то потеряна нить? Вам, сторонним читателям, понятно, о чем идет речь в этом отрывке? Ведь это- дневник, он в любом случае не будет содержать фраз "Я встал и выпил кофе".
Znfufy, я считаю, что редактор редактору рознь.Вопрос стоит на самом деле так - чего она добивается. Если она действительно хочет вас продвинуть, помочь и напечатать, то стоит пообщаться с ней более конкретно, пусть укажет конкретные моменты. А если у нее иная цель (например, завернуть вас, не пропустить или вовсе избавится от вас, как от автора), то не стоит заморачиваться. Что касается меня, то если бы я лично была уверена в своей вещи, то послушала бы советы, но в ответ сказала свое веское, что менять не намерена. Другое дело, что если это издательство, то они вправе отказать в издании (если это за их счет). К этому надо быть готовым. И не всегда это потому, что у вас плохо написано, может быть море других причин, далеких от творчества. Моя страница, велкам! Мой дневник
Znfufy, Нина, мне вся канва повествования ясна, и даже многое, что за кадром осталось, тоже понятно и интересно. Даже в Вики залезла почитать.) Так что, боритесь за свою вещь. Титул - Лирическая маска года Титул - Юморист Бойкое перо
Самира, Ирина, спасибо. Вы- бальзам на мою израненную душу. Вещь не просто классная, вещь- шикарная. Попробую я ее немного доработать и выложить здесь. Обещайте, что будете критиковать и ругать по полной. Чтобы уши заалели.
Обещайте, что будете критиковать и ругать по полной. Чтобы уши заалели.
да с удовольствием Но я бы с удовольствием почитала. Кстати, вопрос - а что за редактор? Хотите издать? Мне просто интересно, были ли еще какие-то книги изданы. Моя страница, велкам! Мой дневник
Пустота, каверна, полость, яма, пещера, жеода (во что даже нашла! 
Но я бы с удовольствием почитала.