Переводчики, по мнению некоторых исследователей, делятся на две основные категории: "буквалисты" и "вольные". "Буквалисты", как следует из названия, пытаются воссоздать авторский текст на другом языке, подыскивая наиболее точный эквивалент для каждого слова и каждой фразы. "Вольные" полагают, что переводу подлежит не столько текст, сколько "дух" произведения – переводить, мол, следует не с языка на язык, а с культуры на культуру.
Для некоторых произведений "буквализм" подходит наилучшим образом. Вряд ли уместно вольничать при переводе, скажем, "Диалогов" Платона. Ведь слова философа интересны именно тем, что выражают некую универсальную истину, не зависящую от красот языка, стиля и особенностей культурной среды, в которой появился переводимый текст.
Но есть другие произведения, в которых родной язык автора является, по выражению Набокова, "одним из действующих лиц". Такие тексты переводить буквально практически невозможно – ведь они насыщены игрой слов, идиомами, намеками, имеющими смысл только в определенной культуре.
"Alice's Adventures in Wonderland" Льюиса Кэрролла является безусловно таким произведением. Каждая страница этой сказки ставит переводчика перед необходимостью искать иноязычные эквиваленты игры английских слов и идиом, созданных автором. Буквальный перевод здесь невозможен в принципе.
Действительно ли Набоков, Заходер, Демурова и многие другие переводили текст Кэрролла? Не правильнее ли будет сказать, что, вдохновленные идеями и образами английского писателя, авторы переводов создавали свои собственные оригинальные произведения?
В данном эссе мы рассмотрим различные вариации лишь одного короткого фрагмента "Алисы" и увидим, насколько переводчикам удалось сохранить замысел Кэрролла и сделать русский язык "действующим лицом" его сказки.
Вначале прочтем интересующий нас отрывок в оригинале.
В конце второй главы Алиса встречает весьма интеллигентную красноречивую, хотя и несколько эксцентричную Мышь. В начале третьей главы девочка просит Мышь поведать о причинах неприязненного отношения последней к кошкам и собакам.
Далее перейдем к языку оригинала:
"Mine is a long and a sad tale!" said the Mouse, turning to Alice, and sighing. "It is a long tail, certainly," said Alice, looking down with wonder at the Mouse's tail; "but why do you call it sad?"
Итак, Мышь предупреждает, вздыхая, что её рассказ длинен и печален. Однако слово "tale", означающее в английском языке "рассказ" или "повествование" звучит совершенно одинаково со словом "tail", означающим хвост. Вследствие этого недоразумения Алисе кажется, что Мышь жалуется на длину своего печального хвоста. Девочка, признавая, что хвост несомненно длинен, недоумевает по поводу эпитета "печальный". Действительно, почему бы хвосту быть печальным?
Мышь не улавливает Алисино затруднение с пониманием смысла сказанной фразы и преспокойно продолжает рассказ. Алиса же настолько поглощена размышлениями о возможных причинах хвостовых печалей, что и сам рассказ Мыши укладывается в воображении девочки в форму длинного извивающегося хвоста.
Из рассказа мы узнаем, что некий пёс по имени Фьюри, случайно наткнувшись на безымянную мышь, потребовал, чтобы та предстала перед судом, в котором он – Фьюри – будет играть роль и судьи, и прокурора, и коллегии присяжных и, разумеется, приговорит несчастную обвиняемую к смерти. Надо полагать, что идея соединения всех указанных юридических функций в одном лице должна была казаться британцу викторианской эпохи воплощением абсурда. Однако люди, имеющие советской опыт, могут найти эту мысль не такой уж и смехотворной.
Алису же настолько поглотили мысли о изгибах хвоста, что она совершенно не вникла в суть рассказа и не выразила никаких эмоций по поводу описанной картины вопиющего попрания британской законности. Разумеется, такое невнимание вызвало бурный протест со стороны Мыши:
"You are not attending!" said the Mouse to Alice, severely. "What are you thinking of?" "I beg your pardon," said Alice very humbly: "you had got to the fifth bend, I think?"
Увы! Алиса, пребывая в заблуждении и искренне полагая, что рассказ – это, в сущности, лишь извивающийся хвост, спрашивает, не дошла ли Мышь до пятого изгиба. Возмущение Мыши, само собой, только усиливается.
"I had not!" cried the Mouse, sharply and very angrily. "A knot!" said Alice, always ready to make herself useful, and looking anxiously about her "Oh, do let me help to undo it!"
Ах! Непонятки переходят в критическую стадию! На этот раз Алиса принимает отрицание "not" за слово "knot", означающее "узел". Слова эти опять-таки звучат совершенно одинаково. Алиса полагает, что Мышь озабочена существованием некоего узла (на хвосте?), и девочка, движимая самыми лучшими побуждениями, предлагает своей собеседнице бескорыстную помощь в распутывании этого самого узла преткновения. Увы! Сия реплика переполняет чашу терпения Мыши, которая немедленно прекращает всякое общение с Алисой:
"I shall do nothing of the sort," said the Mouse, getting up and walking away. "You insult me by talking such nonsense!" "I didn't mean it!" pleaded poor Alice. "But you're so easily offended, you know!" The Mouse only growled in reply.
Подобные диалоги не способствуют налаживанию добрососедских отношений, да и нервную систему не укрепляют. И всему виной оказалась роковая игра английских омонимов. Но как же перевести эту игру на другие языки?
Перевод Набокова безусловно относится к категории "вольных" и, потому, называется даже не переводом, а пересказом. Переводчик скрупулезно заменяет английскую культурную среду на русскую и даже главною героиню теперь зовут не Алиса, а Аня.
– Мой рассказ прост, печален и длинен, – со вздохом сказала Мышь, обращаясь к Ане. – Да, он, несомненно, очень длинный, – заметила Аня, которой послышалось не "прост", а "хвост". - Но почему вы его называете печальным?
Итак, Набоков находит довольно элегантный выход – действительно нетрудно перепутать "прост" и "хвост". Тем не менее фраза, которая послышалась Ане: "мой рассказ-хвост печален и длинен" не столь естественна, как та, которую в оригинале услышала Алиса.
Она стала ломать себе голову, с недоумением глядя на хвост Мыши, и потому все, что стала та говорить, представлялось ей в таком виде:
(Разумеется, Набоков располагает рассказ Мыши в форме хвоста, но мы для экономии места не будем этого делать, так как формы эти и в оригинале зависели скорее от издателя, нежели от автора).
В темной комнате, с мышью оставшись вдвоем, хитрый пес объявил: "Мы судиться пойдем! Я скучаю сегодня: чем время занять? Так пойдем же: Я буду тебя обвинять!" "Без присяжных, – воскликнула мышь, – без судьи! Кто же взвесит тогда оправданья мои?" "И судью, и присяжных я сам заменю", - хитрый пес объявил. - "И тебя я казню!" – Вы не слушаете, - грозно сказала Мышь, взглянув на Аню. – О чем вы сейчас думаете? – Простите, - кротко пролепетала Аня, – вы, кажется, дошли до пятого погиба? – Ничего подобного, никто не погиб! - не на шутку рассердилась Мышь. – Никто. Вот вы теперь меня спутали.
Выражение "погиб хвоста" звучит для меня несколько странно, но, думаю, Набоков знал, что писал. Возможно, он написал таким образом, потому что реплика принадлежит семилетней девочке, которая вполне могла и перепутать произношение.
– Ах, дайте я распутаю... Где узел? - воскликнула услужливо Аня, глядя на хвост Мыши.
Здесь Аня со всей очевидностью предполагает, что узлом завязался именно хвост, и это весьма естественно – ведь Мышь запуталась в рассказе, а рассказ, как мы установили ранее, и есть хвост. В оригинале нет этого удачного хода – Алиса там осматривается по сторонам в поисках узла – тут Набоков элегантно переигрывает Кэрролла.
Далее следует печальное завершение диалога.
– Ничего вам не дам, – сказала та и, встав, стала уходить. – Вы меня оскорбляете тем, что говорите такую чушь! – Я не хотела! Простите меня, – жалобно протянула Аня. – Но вы так легко обижаетесь! Мышь только зарычала в ответ.
Борис Заходер стремился русифицировать культурный контекст "Алисы" в куда меньшей степени, чем Владимир Набоков. Заходер оставил героине её имя, не скрывал, что дело происходит в Англии, не заменял Вильгельма Завоевателя на Наполеона в одном месте и на Владимира Мономаха в другом. Зато он очень старался снабдить свой перевод комментариями, дабы исключить возможность неправильной интерпретации текста читателями.
Мышь повернулась к Алисе и тяжело вздохнула. – Внемли, о дитя! Этой трагической саге, этой страшной истории с хвостиком тысяча лет! - сказала она.
Переводчик почему-то решил заставить Мышь выражаться так, словно она и впрямь прибыла в Англию с войсками Вильгельма Завоевателя. Косвенно эту версию подтверждает и тот факт, что Мышь у Заходера хранит память десяти веков.
– Истории с хвостиком? – удивленно переспросила Алиса, с интересом поглядев на мышкин хвостик – А что с ним случилось страшного? По-моему, он совершенно цел – вон он какой длинный! И пока Мышь рассказывала, Алиса все думала про мышиный хвостик, так что в ее воображении рисовалась приблизительно вот такая картина:
(Заметим сразу, что и форма и содержание рассказа не похожи ни на один из вариантов, которые нам довелось видеть до сих пор)
Кот сказал бедной мышке: - Знаю я понаслышке, что у вас очень тонкий, изысканный вкус, а живете вы в норке и глотаете корки. Так ведь вкус ваш испортиться может, боюсь! Хоть мы с вами, соседка, встречаемся редко, ваш визит я бы счел за особую честь! Приходите к обеду в ближайшую среду! В нашем доме умеют со вкусом поесть!.. ... Но в столовой у кошки даже хле- ба ни крошки... Кот сказал: - Пустяки! Не волкуйтесь, мадам! Наше дело котово - раз, два, три, и готово - не успеете пикнуть, как на стол , я по- да- м !
??? До чего хитрый кот! Обратите внимание: он сказал, что только понаслышке знает, какой вкус у мышки. Как будто он никогда не попробовал ни одной мышки!
Как видим, Борис Заходер спешит объяснить читателю, что речи кота бесчестны, и от этого проходимца можно, пожалуй, ожидать всего. Но откуда он взялся, кот-то? Ведь в оригинале ясно сказано – пёс!
Тут надо сказать, что версия мышиного рассказа, содержащаяся в канонических изданиях "Алисы", является второй по счету. До этого Кэрролл вложил в уста страстотерпицы следующую речь:
We lived beneath the mat, Warm and snug and fat. But one woe, and that Was the cat! To our joys a clog. In our eyes a fog. On our hearts a log Was the dog! When the cat's away, Then the mice will play. But, alas! one day; (So they say) Came the dog and cat, Hunting for a rat, Crushed the mice all flat, Each one as he sat, Underneath the mat, Warm and snug and fat. Think of that!
Этот вариант имеет одно преимущество: из рассказа становиться понятно, почему Мышь не переносит ни собак, ни котов. Однако, в конце концов, Кэрролл решил отказаться от этой версии – возможно он счел картину кровавой резни, учиненной хищниками, неподходящей для детской сказки.
Трудно сказать, взял ли переводчик за основу именно этот вариант. У Заходера в рассказе отсутствует собака, да и резни, вроде, не наблюдается – кот только пытается заманить мышку в западню. Не очень понятно, и почему переводчик не счел необходимым как следует "повилять" хвостом – ведь и первоначальную версию Кэрролла всё-таки принято изображать хвостато.
Далее происходит знакомая нам сцена второй непонятки:
– Ты не слушаешь,- ни с того ни с сего сердито взвизгнула Мышь, –отвлекаешься посторонними предметами и не следишь за ходом повествования! – Простите, я слежу, слежу за ним,- смиренно сказала Алиса, – по-моему, вы остановились... на пятом повороте. – Спасибо! - еще громче запищала Мышь, – вот я по твоей милости потеряла нить! ??? Мышь говорит про ту нить, из которой состоит ТКАНЬ ПОВЕСТВОВАНИЯ (что это такое, я и сам толком не знаю!). 'Вообще впервые встречаю таких образованных и обидчивых мышей! И уж совсем непонятно, почему она считает свой собственный хвостик посторонним предметом!
Борис Заходер, видимо, имеет в виду ту самую нить, на которой у Кэрролла и Набокова завязался узел. Набоков, как мы помним, полагал этой нитью сам мышиный хвост, но Заходер хвосты узлами завязывать не захотел и ввёл некую абстрактную нить повествования. Впрочем, Алиса абстракции не поняла, и путаница всё равно произошла:
– Потеряла нить? Она, наверное, в траву упала! – откликнулась Алиса, всегда готовая помочь. – Позвольте, я ее найду!.. – Ты и так себе слишком много позволяешь! - пискнула Мышь. Она встала и решительно двинулась прочь, бормоча себе под нос: – Вот и мечи бисер перед свиньями! После того, что я рассказала, слушать такие глупости! Очень обидно! – Да я не нарочно! - взмолилась Алиса.- Вы какая-то очень обидчивая! Мышь в ответ только что-то проворчала.
Надо сказать, что у Кэрролла Мышь не так многословна и красноречива. По уровню интеллигентской рефлексии Мышь Заходера явно побивает своих предшественниц.
Перевод Нины Демуровой часто называют самым точным, хотя мы уже убедились, что точность в отношении "Алисы" – понятие относительное. Важно отметить, что стихотворные части произведения переводили поэты – С. Я. Маршак, Д. Г. Орловская и О. И. Седакова.
– Это очень длинная и грустная история, – начала Мышь со вздохом. Помолчав, она вдруг взвизгнула: – Прохвост! – Про хвост? – повторила Алиса с недоумением и взглянула на ее хвост. – Грустная история про хвост?
Итак, связь рассказа с хвостом обеспечена весьма элегантным приемом: этот неожиданный выкрик вполне соответствует эксцентричному характеру Мыши.
И, пока Мышь говорила, Алиса все никак не могла понять, какое это имеет отношение к мышиному хвосту. Поэтому история, которую рассказала Мышь, выглядела в ее воображении вот так:
(Рассказ Мыши перевел Самуил Маршак. В книге рассказ приводится в канонической хвостатой форме, которую мы не воспроизводим для экономии места).
Цап-царап сказал мышке: Вот какие делишки, мы пойдем с тобой в суд, я тебя засужу. И не смей отпираться, мы должны расквитаться, потому что все утро я без дела сижу. И на это нахалу мышка так отвечала: Без суда и без следствия, сударь, дел не ведут. – Я и суд, я и следствие, – Цап-царап ей ответствует. – Присужу тебя к смерти я. Тут тебе и капут.
Гонитель мышки получает имя Цап-царап вместо непривычного для русского уха Фьюри. Не очень понятно, является он псом или котом. Заметим также, что исчезли чуждые советским людям присяжные.
– Ты не слушаешь! – строго сказала Алисе Мышь. – Нет, почему же, – ответила скромно Алиса. – Вы дошли уже до пятого завитка, не так ли? – Глупости! – рассердилась Мышь. – Вечно всякие глупости! Как я от них устала! Этого просто не вынести! – А что нужно вынести? - спросила Алиса. (Она всегда готова была услужить.) – Разрешите, я помогу!
Нина Демурова решила обойтись без потерянных нитей и хвостов, завязанных узлами. Впрочем, на финал это не повлияло. – И не подумаю! - сказала обиженно Мышь, встала и пошла прочь. – Болтаешь какой то вздор! Ты, верно, хочешь меня оскорбить! – Что вы! - возразила Алиса. - У меня этого и в мыслях не было! Просто вы все время обижаетесь. Мышь в ответ только заворчала.
В переводе Николая Старилова есть парочка курьезных моментов, на которые стоит обратить внимание.
– Это длинный и печальный рассказ, - начала Мышь, но на слове рассказ она закашлялась и издала какие-то нечленораздельные звуки, которые Алисе показались похожими на слово "хвост".
Как видим, к вопросу с игрой омонимов переводчик подошел примерно с тем же изяществом, с каким Александр разрешил проблему гордиева узла.
– Это и вправду длинный хвост, – сказала Алиса, с удивлением разглядывая мышиный хвост, – но почему вы называете его печальным? – и она стала ломать себе голову над этим вопросом, в то время как Мышь, не обратив ни малейшего внимания на ее замечание, начала свой рассказ. Вкратце ее история такова: "Старая ведьма поймала в доме мышь и строго ей сказала: " А ну-ка марш на суд!" А мышь кричит в ответ:" Пошли" Пусть знают Все, что Я ни в чем Не виновата!" И вот они пришли на суд, но что же тут за Суд? При- сяжных нет, и ад- воката нет, нет даже про- курора! А кто ж судья? Цепной Барбос! А ведьма тут ска- зала:"Ты, Мышка, не волнуйся, я отработаю за всех - за суд и проку- рора. И спра- ведливый приговор получишь ты немед- ля – при- ворю тебя я к сме- рти!"
Мало того, что на хвосте нет никаких изгибов, мало того, что бесследно исчезли рифмы, так еще и появилась какая-то "старая ведьма"! Вспомним, что имя барбоса – Fury (Фьюри). Слово это означает "фурия" – "ведьма" (как, впрочем, и "ведьмак" – в английском языке трудно определить пол собаки по имени). Так что, откуда взялась "ведьма" понятно. Но ведь в оригинале ясно сказано, что барбос и есть Fury!
Именем Fury звали фокстерьера, принадлежавшего одной из юных приятельниц Кэрролла – Eveline Hull. Судьба пса трагична – он заболел бешенством, и его пришлось застрелить. То ли сей Fury стал прототипом пса-мышененавистника, то ли наоборот – фокстерьер был назван в честь персонажа из сказки. История не дает четкого ответа на этот вопрос.
– Вы не слушаете, - строго сказала Мышь Алисе. – О чем вы думаете? – Прошу прощения, - ответила Алиса с подобострастием. - Вы кажется приближаетесь к пятому изгибу? – Да нет же! - сердито закричала мышь. дергая хвостиком. - Вы просто связываете мне руки! Увидев, как Мышь дергает хвостом и в то же время говорит о каком-то связывании, Алиса решила, что каким-то образом на ее длинном и печальном хвосте образовался узел.
Переводчик, как видим, не играет с читателем в словесные игры, а объясняет всё по-военному четко и однозначно. Заметим также, что узел, по мнению Николая Старилова, завязался, похоже, на хвосте самой Алисы.
– Узел! – вскричала Алиса, всегда готовая помочь ближнему, с тревогой глядя на Мышь. – Ах, позвольте мне помочь вам развязать его! – Я не собираюсь делать ничего подобного, - гордо сказала Мышь, вставая и удаляясь. – Вы оскорбляете меня, обращаясь с такими глупостями. – Я совсем не это имела ввиду! - попыталась защищаться бедная Алиса. – Но вас, знаете ли, так легко обидеть! От избытка чувств Мышь в бешенстве зарычала.
Тут, пожалуй, и завыть недолго!
Перевод со всей очевидностью не удался. А всё потому, что переводчик пытался донести до русскоязычного читателя лишь информацию, заключенную в тексте Кэрролла, но никак не "душу" этой сказки.
Этот перевод (или, скорее, пересказ) создан известным литсоветовским автором и потому особенно интересен. Важной особенностью данного текста является то, что он в большей степени, чем другие, адаптирован для восприятия современным ребенком. Не секрет, что читают "Алису" в основном взрослые, хотя и задумывалось произведение как детская сказка. Впрочем, может быть, оригинал Кэрролла и неплохо воспринимался детьми викторианской Англии. Но существующие канонические русскоязычные переводы являются не очень детскими.
– Расскажу, – согласилась Мышь, - хотя сейчас не самое удобное время: хочется есть… сыро… – и она тяжело вздохнула. – Сыра у меня, к сожалению, ни кусочка, – сказала Алиска, – а про себя подумала: "Бедняжка! у неё даже хвостик похудел!" Мышь начала свой рассказ, а Алиска всё смотрела и смотрела на Мышин хвост и услышала вот что: РАССКАЗ МУДРОЙ МЫШИ
(Текст оформлен в традиционном виде извивающегося хвоста. Мы не воспроизводим это оформление)
Жили-были Кот и Мышка, ели кашу с молоком. Кот на Мышку рассердился, съел всю кашу целиком. Жили-были Пёс и Мышка. Ели кашу с молоком. Пёс на Мышку рассердился, съел всю кашу целиком. Мышка не пила, не ела и серьёзно похудела.
