Ориенталь

Не сотрут из памяти твой облик
Грациозность женщин-туарегов,
Тремоло гортанных резких воплей,
Солнце жаркое пустыни Негев.

Ни хамсинов зной, и ни сирокко,
Зыбких миражей-обманов виды
Не позволят избежать мне рока,
Не помогут мне тебя увидеть.

Не нужны верблюдов караваны,
Не нужны костры в песках и дюнах.
Утром, днём и ночью неустанно
Вспоминаю я о деве юной.

Ориенталь

Не сотрут из памяти твой облик
Грациозность женщин-туарегов,
Тремоло гортанных резких воплей,
Солнце жаркое пустыни Негев.

Ни хамсинов зной, и ни сирокко,
Зыбких миражей-обманов виды
Не позволят избежать мне рока,
Не помогут мне тебя увидеть.

Не нужны верблюдов караваны,
Не нужны костры в песках и дюнах.
Утром, днём и ночью неустанно
Вспоминаю я о деве юной.

В час, когда на стихший пляж Эйлата
Вдруг внезапно опустилась ночь,
Встретил я прелестную мулатку -
Знойной Африки родную дочь.

С ней вы обликом совсем не схожи,
Но, поверишь ли, мне невдомёк:
Почему в иссиня-чёрной коже
Я заметил бледность милых щёк.

И не понимаю, право слово:
Погрузившись в карие глаза,
В них узрел оттенки голубого,
Будто в них таилась бирюза.

Почему же вдруг в объятьях тех
Среди буйства чувств и ласк бездонных
Я услышал твой спокойный смех,
Словно плавное теченье Дона.

И тотчас повеяло прохладой
В духоте израильских ночей.
Понял я: мне ничего не надо,
Только б видеть блеск твоих очей.

В час, когда на стихший пляж Эйлата
Вдруг внезапно опустилась ночь,
Встретил я прелестную мулатку -
Знойной Африки родную дочь.

С ней вы обликом совсем не схожи,
Но, поверишь ли, мне невдомёк:
Почему в иссиня-чёрной коже
Я заметил бледность милых щёк.

И не понимаю, право слово:
Погрузившись в карие глаза,
В них узрел оттенки голубого,
Будто в них таилась бирюза.

Почему же вдруг в объятьях тех
Среди буйства чувств и ласк бездонных
Я услышал твой спокойный смех,
Словно плавное теченье Дона.

И тотчас повеяло прохладой
В духоте израильских ночей.
Понял я: мне ничего не надо,
Только б видеть блеск твоих очей.

Какое изумительное стихотворение "Миражи". Рукоплещу!!!

Какое изумительное стихотворение "Миражи". Рукоплещу!!!

Вновь хамсин задул, могучей лапой
Разметав пески пустыни Негев.
Солнце, как неоновая лампа,
Освещает синим светом небо,

Листья пальм трепещут как страницы
Древних книг, давно ушедших в Лету,
Словно по команде смолкли птицы,
Только слышно завыванье ветра.

Зной объял безлюдных улиц струны,
Пылью красной всё вокруг застило...
А перед глазами облик юный
Той, что в сердце так и не пустила.

Вновь хамсин задул, могучей лапой
Разметав пески пустыни Негев.
Солнце, как неоновая лампа,
Освещает синим светом небо,

Листья пальм трепещут как страницы
Древних книг, давно ушедших в Лету,
Словно по команде смолкли птицы,
Только слышно завыванье ветра.

Зной объял безлюдных улиц струны,
Пылью красной всё вокруг застило...
А перед глазами облик юный
Той, что в сердце так и не пустила.

Апрельская жара. Под сорок.
От зноя южного в тоске
Лежу, соорудивши полог,
На обжигающем песке.

Народу мало. Лишь туристы.
И никого из старожил.
Вдруг вижу - Ванька Феоктистов,
Дружок, с которым я служил.

Потомственный якут. Охотник.
Обнялись, сели. - “Вот те раз!
Ты что здесь делаешь?”
- “Я - плотник.
В мошаве возвожу матнас.”

- “Ты ж прежде был противник юга.
И на моржа ходил с веслом.
Какой тебя полярной вьюгой
Сюда в Израиль занесло?”

- “Да нам зарплату не платили.
Ты ж знаешь сам. Хоть помирай,
А в наших чумах говорили,
Что здесь не жизнь, а просто Рай.

Достал я ксиву, мол еврей я,
Пообещал, что брошу пить.
Теперь я здесь. Ну, сожалею.
Да что об этом говорить!”

- “Ты ж никогда не верил в Бога.
А кипа вовсе не к лицу.”
- “Так я ж сейчас из синагоги.
На Песах вот купил мацу.”

Всю ночь мы вспоминали службу.
Я был сержант. Он - рядовым.
И мы к “Кеглевичу” за дружбу
Не раз прикладывались с ним.

Над пляжем занимались зори
И раздавался птичий гам.
И щедро Средиземноморье
Ракушки сыпало к ногам.

Мы распевали марши плаца,
С которыми ходил наш взвод.
- “Ну что якут? Давай прощаться.
Шалом!”
- “Шалом! Леитраот!”

Мошава (ивр.) - село;
Матнас (ивр.) - клуб;
Ксива (крим.) - документ;
Кипа (ивр.) - головной религиозный убор;
Песах (ивр.) - Пасха;
Маца (ивр.) - пасхальный хлеб евреев;
“Кеглевич” - сорт водки;
Шалом (ивр.) - здесь, прощай;
Леитраот (ивр.) - до свиданья;

Апрельская жара. Под сорок.
От зноя южного в тоске
Лежу, соорудивши полог,
На обжигающем песке.

Народу мало. Лишь туристы.
И никого из старожил.
Вдруг вижу - Ванька Феоктистов,
Дружок, с которым я служил.

Потомственный якут. Охотник.
Обнялись, сели. - “Вот те раз!
Ты что здесь делаешь?”
- “Я - плотник.
В мошаве возвожу матнас.”

- “Ты ж прежде был противник юга.
И на моржа ходил с веслом.
Какой тебя полярной вьюгой
Сюда в Израиль занесло?”

- “Да нам зарплату не платили.
Ты ж знаешь сам. Хоть помирай,
А в наших чумах говорили,
Что здесь не жизнь, а просто Рай.

Достал я ксиву, мол еврей я,
Пообещал, что брошу пить.
Теперь я здесь. Ну, сожалею.
Да что об этом говорить!”

- “Ты ж никогда не верил в Бога.
А кипа вовсе не к лицу.”
- “Так я ж сейчас из синагоги.
На Песах вот купил мацу.”

Всю ночь мы вспоминали службу.
Я был сержант. Он - рядовым.
И мы к “Кеглевичу” за дружбу
Не раз прикладывались с ним.

Над пляжем занимались зори
И раздавался птичий гам.
И щедро Средиземноморье
Ракушки сыпало к ногам.

Мы распевали марши плаца,
С которыми ходил наш взвод.
- “Ну что якут? Давай прощаться.
Шалом!”
- “Шалом! Леитраот!”

Мошава (ивр.) - село;
Матнас (ивр.) - клуб;
Ксива (крим.) - документ;
Кипа (ивр.) - головной религиозный убор;
Песах (ивр.) - Пасха;
Маца (ивр.) - пасхальный хлеб евреев;
“Кеглевич” - сорт водки;
Шалом (ивр.) - здесь, прощай;
Леитраот (ивр.) - до свиданья;

Вот тут взгрустнулось за нашего человека:

Вот тут взгрустнулось за нашего человека:

Темь. Фонари, барахтаясь в ночи,
Глазами утро пытаются выискать
И вырывают из ночи клочьями
Небо, фасады, кроны и вывески.
Город зевает на наш отъезд:
После всех учений и испытаний
Я покидаю приморский Брест -
Самый скучный город весёлой Бретани,
Где улицы-оборотницы после семи
Обрастают шерстью и смотрят зверем,
Где море спокойно, а дух штормит,
Где небо смеётся и тут же плачет.
Этот город встретил меня недоверием
И не мог проводить иначе.

Темь. Фонари, барахтаясь в ночи,
Глазами утро пытаются выискать
И вырывают из ночи клочьями
Небо, фасады, кроны и вывески.
Город зевает на наш отъезд:
После всех учений и испытаний
Я покидаю приморский Брест -
Самый скучный город весёлой Бретани,
Где улицы-оборотницы после семи
Обрастают шерстью и смотрят зверем,
Где море спокойно, а дух штормит,
Где небо смеётся и тут же плачет.
Этот город встретил меня недоверием
И не мог проводить иначе.

Вот град Давида. Вдалеке от моря,
Лавандовая, с звёздочками мака
Стоит гора, известная как Мориа,
Где Авраам пожертвовал Исааком.

А рядом, разделённые долиной
Кедронской, там, где кладбища лежат,
На Елеоне древние оливы -
Вечери место, Гефсиманский сад.

Здесь был Иисус. Здесь разделил лепёшку
Последнюю. Отпил глоток вина.
И не Иуды в том была вина,
Что времени осталось так немножко.

Всё Б-г предначертал! Его веленья
Исполнились! Осину приглядел.
И только по Его благословенью
Холодный труп на дереве висел.

А подле ног сребренники лежали.
Ну что ж ещё Иуда сделать мог,
Когда предать Христа его заставил
И подтолкнул к тому Единый Б-г?

Вот град Давида. Вдалеке от моря,
Лавандовая, с звёздочками мака
Стоит гора, известная как Мориа,
Где Авраам пожертвовал Исааком.

А рядом, разделённые долиной
Кедронской, там, где кладбища лежат,
На Елеоне древние оливы -
Вечери место, Гефсиманский сад.

Здесь был Иисус. Здесь разделил лепёшку
Последнюю. Отпил глоток вина.
И не Иуды в том была вина,
Что времени осталось так немножко.

Всё Б-г предначертал! Его веленья
Исполнились! Осину приглядел.
И только по Его благословенью
Холодный труп на дереве висел.

А подле ног сребренники лежали.
Ну что ж ещё Иуда сделать мог,
Когда предать Христа его заставил
И подтолкнул к тому Единый Б-г?

Однажды в жаркий летний вечер
Собрался я к друзьям своим,
Чтобы отметить нашу встречу
В поселке южном - Мавкиим.

Мы пили водку до отвала
(уже не хочешь, а терпи),
Но ведь всегда бывает мало
Спиртного, сколько не купи.

И мы заметили не сразу
Что в млае алкоголя нет.
Тогда поперлись в сектор Газа,
Чтобы продолжить наш банкет.

Единственный был выход, дабы
Народ особо не грустил.
Джума закончили арабы,
А шабат уж в права вступил*.

Мы по шоссе шли за продуктом
Почти до самого утра,
Когда у пропускного пункта
Нас задержала миштара.

Они нам чётко объяснили,
Направив в животы "узи",
Что, как бы их мы не просили,
Нам не позволят быть вблизи,

Иначе мы получим пулю,
А не закуску и вино...

Когда ж мы наконец вернулись,
Шаббат закончился давно.

* у евреев выходным днем считается суббота и в это период не работает ни одно заведение, в том числе торговое, а у арабов - пятница, хотя со спиртным там проблемы;

Аза - то же самое, что Газа (по крайней мере так написано на всех дорожных указателях в Израиле);
מלאי (ивр.) - запас (млай);
جمعة (араб.) - джума ( пятница);
שבת (ивр.) - суббота (шаббат);
משטרה (ивр.) - полиция (миштара).

Однажды в жаркий летний вечер
Собрался я к друзьям своим,
Чтобы отметить нашу встречу
В поселке южном - Мавкиим.

Мы пили водку до отвала
(уже не хочешь, а терпи),
Но ведь всегда бывает мало
Спиртного, сколько не купи.

И мы заметили не сразу
Что в млае алкоголя нет.
Тогда поперлись в сектор Газа,
Чтобы продолжить наш банкет.

Единственный был выход, дабы
Народ особо не грустил.
Джума закончили арабы,
А шабат уж в права вступил*.

Мы по шоссе шли за продуктом
Почти до самого утра,
Когда у пропускного пункта
Нас задержала миштара.

Они нам чётко объяснили,
Направив в животы "узи",
Что, как бы их мы не просили,
Нам не позволят быть вблизи,

Иначе мы получим пулю,
А не закуску и вино...

Когда ж мы наконец вернулись,
Шаббат закончился давно.

* у евреев выходным днем считается суббота и в это период не работает ни одно заведение, в том числе торговое, а у арабов - пятница, хотя со спиртным там проблемы;

Аза - то же самое, что Газа (по крайней мере так написано на всех дорожных указателях в Израиле);
מלאי (ивр.) - запас (млай);
جمعة (араб.) - джума ( пятница);
שבת (ивр.) - суббота (шаббат);
משטרה (ивр.) - полиция (миштара).

Конечно был. По приглашению! В 1998-1999г.г. В самый разгар интифады. Столько не напридумываешь. Я только изменил имена.

Это после литра выпитой-то? А местное население настолько привыкло к этой обстановке, что не обращает внимание на эти инсинуации. Слышна артиллерийская канонада в километре от них, а люди продолжают заниматься своими делами.

Конечно был. По приглашению! В 1998-1999г.г. В самый разгар интифады. Столько не напридумываешь. Я только изменил имена.

Это после литра выпитой-то? А местное население настолько привыкло к этой обстановке, что не обращает внимание на эти инсинуации. Слышна артиллерийская канонада в километре от них, а люди продолжают заниматься своими делами.