Я мечусь по перронам,
Забытым вокзалам.
И в тиши полустанков
Блуждаю опять.
По каким же законам,
Что раньше не знала,
Не успев обрести,
Мне дано потерять.

И плацкарт переполнен
Спешащими всюду.
И часы опоздали
На целую жизнь.
Но состав остановлен
На станции «Чудо».
Полетели наверх…
Только крепче держись…

Я по кругу бежала,
Сбивая колени.
Крылья все обтрепались
На диких ветрах.
Я себя потеряла
На темных аллеях,
Или только очнулась
На риск и на страх.

Зеркала, как статисты,
Мне чужое покажут.
Профиль мой и не мой,
Кто ты есть – отзовись!
На полянке лучистой
Перепачкана сажей.
Почерневшие угли –
Сожженная жизнь…

Я мечусь по перронам,
Забытым вокзалам.
И в тиши полустанков
Блуждаю опять.
По каким же законам,
Что раньше не знала,
Не успев обрести,
Мне дано потерять.

И плацкарт переполнен
Спешащими всюду.
И часы опоздали
На целую жизнь.
Но состав остановлен
На станции «Чудо».
Полетели наверх…
Только крепче держись…

Я по кругу бежала,
Сбивая колени.
Крылья все обтрепались
На диких ветрах.
Я себя потеряла
На темных аллеях,
Или только очнулась
На риск и на страх.

Зеркала, как статисты,
Мне чужое покажут.
Профиль мой и не мой,
Кто ты есть – отзовись!
На полянке лучистой
Перепачкана сажей.
Почерневшие угли –
Сожженная жизнь…

Питер
В этих странных холодных улицах
Замирает течение времени.
А в парадном опять целуются,
Искры – словно по камню кремнием.

Там промозглым усталым вечером,
Сквозь привычную марь дождливую
Бродят, кутая шалью плечики,
Дамы, щурясь на взгляды львиные.

Темной гладью, в гранит закованной,
В отражении – ночей бессонница,
Греет душу Нева. Бестолковою
Длинной жизнью течет-торопится.

Этот город, дождливо-сумрачный,
Завлекает дворцами в прошлое.
Тут и Спас, на крови замученный,
И на Смольном играет солнышко.

Здесь в нечастые дни погожие
Кружит ветер стылые запахи.
Улыбаясь, идут прохожие,
Лица свету вперед распахнуты.

А на Марсовом прыжки да салочки,
Беготня да детские песенки.
В Летнем снова влюбленные парочки,
С рук орешками кормятся белочки.

Уж под вечер, в закатном мареве,
Слепит шпиль на далеком острове.
Серый дым Петропавловки каменной
Растекается мёрзлыми грозами.

Скоро крыльями над бессонницей
Распахнутся мостов созвездия,
И луна бледно-желтой угодницей
В окна Зимнего светит и сердится.

А под утро привычная изморось
Спеленает проспекты и крепости.
Хмурый дядька спешит, не выспавшись,
Очертить путь-дорогу по местности.

Питер
В этих странных холодных улицах
Замирает течение времени.
А в парадном опять целуются,
Искры – словно по камню кремнием.

Там промозглым усталым вечером,
Сквозь привычную марь дождливую
Бродят, кутая шалью плечики,
Дамы, щурясь на взгляды львиные.

Темной гладью, в гранит закованной,
В отражении – ночей бессонница,
Греет душу Нева. Бестолковою
Длинной жизнью течет-торопится.

Этот город, дождливо-сумрачный,
Завлекает дворцами в прошлое.
Тут и Спас, на крови замученный,
И на Смольном играет солнышко.

Здесь в нечастые дни погожие
Кружит ветер стылые запахи.
Улыбаясь, идут прохожие,
Лица свету вперед распахнуты.

А на Марсовом прыжки да салочки,
Беготня да детские песенки.
В Летнем снова влюбленные парочки,
С рук орешками кормятся белочки.

Уж под вечер, в закатном мареве,
Слепит шпиль на далеком острове.
Серый дым Петропавловки каменной
Растекается мёрзлыми грозами.

Скоро крыльями над бессонницей
Распахнутся мостов созвездия,
И луна бледно-желтой угодницей
В окна Зимнего светит и сердится.

А под утро привычная изморось
Спеленает проспекты и крепости.
Хмурый дядька спешит, не выспавшись,
Очертить путь-дорогу по местности.

На Староконном шум и гам,
Всё крики, визги вперемешку,
А я бреду себе неспешно
По длинным путаным рядам.

На землю брошена простынка,
На ней медали и цари,
Портреты, чашки, корабли
Да чья-то старая косынка.

А в дряхлом сером чемодане,
У бабушки, что прошлый век
Прошла от горя до утех,
Горят игрушки, словно пламя.

Давным-давно, в холодный, колкий,
Но все же детский Новый Год,
Мерцанием топили лед,
Сверкая бликами на ёлке.

А там, уже в конце квартала,
За столиком, сидит отец.
Из цепок, брошек и колец
Он каждой выберет по нраву.

Спешу к путям, бесстыдниц* тени
Прохладой укрывают плечи,
И запах моря мне навстречу,
И ветер холодит колени…

Трамвая трель звенит набатом,
А за окошком зелень спит,
То, просыпаясь, зашумит,
А то листвой швырнет, как градом.

По старым улицам гремит
К Привозу старенький трамвайчик.
Эх, не успел запрыгнуть мальчик
И вслед обиженно глядит.

Базар – раздолье для фантазий,
Бурлит смеющейся толпой.
Как по утру шумит прибой –
Так гомон здесь Европ и Азий.

«Возьми арбуз! Ты даже мед
Не ела в жизни своей слаще!»
Куда мне северной, пропащей…
Уж закружил водоворот.

Картошка, лук синеет в связке,
А рядом россыпь абрикосов.
Про цену даже нет вопросов,
Торгуйся смело, без опаски.

Вот помидоры, чурчхела,
И сливы, персики, гранаты,
И синих** горы, а пернатых
На том ряду купить смогла.

Из круговерти вырываясь,
Иду сквозь старый сквер домой,
Смеюсь, качаю головой,
Одесса – я в тебе купаюсь.

На Староконном шум и гам,
Всё крики, визги вперемешку,
А я бреду себе неспешно
По длинным путаным рядам.

На землю брошена простынка,
На ней медали и цари,
Портреты, чашки, корабли
Да чья-то старая косынка.

А в дряхлом сером чемодане,
У бабушки, что прошлый век
Прошла от горя до утех,
Горят игрушки, словно пламя.

Давным-давно, в холодный, колкий,
Но все же детский Новый Год,
Мерцанием топили лед,
Сверкая бликами на ёлке.

А там, уже в конце квартала,
За столиком, сидит отец.
Из цепок, брошек и колец
Он каждой выберет по нраву.

Спешу к путям, бесстыдниц* тени
Прохладой укрывают плечи,
И запах моря мне навстречу,
И ветер холодит колени…

Трамвая трель звенит набатом,
А за окошком зелень спит,
То, просыпаясь, зашумит,
А то листвой швырнет, как градом.

По старым улицам гремит
К Привозу старенький трамвайчик.
Эх, не успел запрыгнуть мальчик
И вслед обиженно глядит.

Базар – раздолье для фантазий,
Бурлит смеющейся толпой.
Как по утру шумит прибой –
Так гомон здесь Европ и Азий.

«Возьми арбуз! Ты даже мед
Не ела в жизни своей слаще!»
Куда мне северной, пропащей…
Уж закружил водоворот.

Картошка, лук синеет в связке,
А рядом россыпь абрикосов.
Про цену даже нет вопросов,
Торгуйся смело, без опаски.

Вот помидоры, чурчхела,
И сливы, персики, гранаты,
И синих** горы, а пернатых
На том ряду купить смогла.

Из круговерти вырываясь,
Иду сквозь старый сквер домой,
Смеюсь, качаю головой,
Одесса – я в тебе купаюсь.

Затронула мою больную струнку. Питер и Одесса два моих любимых города. Прослезила. Замечательные стихи. Спасибо тебе большое!

Затронула мою больную струнку. Питер и Одесса два моих любимых города. Прослезила. Замечательные стихи. Спасибо тебе большое!

Улыбнуться небу и шагнуть на крышу,
Пошептаться с ветром, разбудить зарю.
Тихий нежный шепот снова я услышу,
Город, просыпаясь, дарит песнь свою.

Заблестели стёкла. Старый пёс усталый
Выглянет в окошко, просится гулять.
Он хозяев носом, как ребенок малый,
Ласково разбудит – мол, пора вставать.

Зазвенели чашки. В форточку, играясь,
Резво улетает утренний «Привет!».
Старенькой метлою двор метет стараясь
Дядя Коля в дымке крепких сигарет.

Прошуршал автобус, скоро трель трамвая
Распугает стайку хмурых голубей.
Вот уж скоро лето – середина мая,
А сейчас обычный из весенних дней.

Улыбнуться небу и шагнуть на крышу,
Пошептаться с ветром, разбудить зарю.
Тихий нежный шепот снова я услышу,
Город, просыпаясь, дарит песнь свою.

Заблестели стёкла. Старый пёс усталый
Выглянет в окошко, просится гулять.
Он хозяев носом, как ребенок малый,
Ласково разбудит – мол, пора вставать.

Зазвенели чашки. В форточку, играясь,
Резво улетает утренний «Привет!».
Старенькой метлою двор метет стараясь
Дядя Коля в дымке крепких сигарет.

Прошуршал автобус, скоро трель трамвая
Распугает стайку хмурых голубей.
Вот уж скоро лето – середина мая,
А сейчас обычный из весенних дней.

Не хочу лепить сквозь оскал улыбку,
Напряженность фраз выдают пробелы.
Не хочу опять вместо слов – ухмылку –
Судорог плети дождём по телу.

Выпила море чужих ошибок,
Чьих-то просчетов, ненужных танцев.
Не помогла череда прививок,
Не удалось мне собой остаться.

Я разучилась кидаться в омут,
Ластиться кошкой, шептать на ушко.
Тихо влюбляться в осенний город,
Смеяться ярким зимы игрушкам.

Глупые пляски связали руки,
«Мы таковы» - не дано природой.
Но, если в жизни в почёте – с**и,
Что тут грешить на измену моды.

Не хочу лепить сквозь оскал улыбку,
Напряженность фраз выдают пробелы.
Не хочу опять вместо слов – ухмылку –
Судорог плети дождём по телу.

Выпила море чужих ошибок,
Чьих-то просчетов, ненужных танцев.
Не помогла череда прививок,
Не удалось мне собой остаться.

Я разучилась кидаться в омут,
Ластиться кошкой, шептать на ушко.
Тихо влюбляться в осенний город,
Смеяться ярким зимы игрушкам.

Глупые пляски связали руки,
«Мы таковы» - не дано природой.
Но, если в жизни в почёте – с**и,
Что тут грешить на измену моды.

Очень хорошо написано.

Очень хорошо написано.

Я тут пару дней злая хожу...вот и вышло:

Если снова разом вдруг
Повалилось всё из рук.
И из творческих потуг
Получается лишь «пук».

Если эта дребедень
Раздражает целый день,
И от мыслей только тень
Навалилась на плетень –

Отключи же телефон,
Пусть на час замолкнет он!
А природы тихий фон
И капели перезвон

Возвернут былую тишь,
О которой так грустишь,
И тоскуешь, и молчишь.
Мысль, проворная как мышь,
Пронесется с ветерком,
Грусть оставит на потом,
Смех опять наполнит дом,
Заискрится всё кругом!

Я тут пару дней злая хожу...вот и вышло:

Если снова разом вдруг
Повалилось всё из рук.
И из творческих потуг
Получается лишь «пук».

Если эта дребедень
Раздражает целый день,
И от мыслей только тень
Навалилась на плетень –

Отключи же телефон,
Пусть на час замолкнет он!
А природы тихий фон
И капели перезвон

Возвернут былую тишь,
О которой так грустишь,
И тоскуешь, и молчишь.
Мысль, проворная как мышь,
Пронесется с ветерком,
Грусть оставит на потом,
Смех опять наполнит дом,
Заискрится всё кругом!