* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров квазиславистской болотной амебообразной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Лето в Колоне
Гекзаметры эти не снились нам с давних времен, Но камни Эллады точила янтарная пена, И стройная строфика смерти прожгла небосклон, И на воды пала холодная тень Карфагена.
Лазури одне мы хотели зело созерцать, А вышло иное и нити сии не исправить, Грассируйте, Парки, как станут серебром бряцать Опричники тьмы – сами будем сиречно картавить.
Мы сами поидем ко браминам эллинских царств, В окарины дунем, вспоем, яко Божьи рапсоды, Воскреснуть нельзя после жалких сукровных мытарств, Так будем хотя всетризниться за славские оды.
Аттический холод терзает доднесь хоровых Высоких певцов, обреченных безгласности горней, Их мало и было, а музы считали живых Всегда и теперь, поелику живые соборней.
Я был одинок, одиночества лета страшны Для воров немых, для седмичной Луны фаворитов, Бессмертие всем полагается, золото в сны Лишь мертвым лиется из вешних пустых лазуритов.
Пусть сон золотой навевает безумец опять Иным поколеньям, а мы рассчитались навечно С каменами славными, Лета быстрее воспять Направит себя, нежли будем глаголить сторечно.
Ах, форумник пуст арамейский, но шумен другой И капищей новых бетон фиолетовый гулок, О нас не дождутся церковные вести благой, Одни Азазели сейчас и легки для прогулок.
Господними копьями всех не достать палачей, Чреды не достигнуть убийц, ко пирам оглашенных, Слезами ли выжечь терничных венцовых свечей Цитрийские тьмы, чтоб не слышать литий совершенных.
И дивных речей вековое стремленье пустой Огранкой мерцает, но только уста отверзали Мы в красных углах мирозданий, яремно густой Нас кровию рдили юроды и нощно терзали.
Я часто, Вергилий, лукаво и истинно рек, Обманом спастись от фатумных эриний пытался, А оды слагал небодержцам и мертвым, но век Со требою этой без нежных камен рассчитался.
Вновь кровью церковное перебродило вино, Кагор темной антики, рушивший мрамор Гомера, Гудит в брызгах соли червленое веретено, Вплетая во сны смертоносную нитку размера.
* «Структура произведения Есепкина сложна, многопланова, полифонична, текст разделен на автономные полисы, строго организован и выверен. Масштаб эсхатологических картин, совершенство письма, его метафоричность, символика образов ставят книгу нашего современника в один ряд с выдающимися литературными памятниками разных эпох. Само по себе такое сопоставление можно рассматривать как художественный и эстетический феномен. Однако и эта параллель объективно детерминирована.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Современная мультисегментная книгоиздательская система жалка в своей общехарактерной для всех ниш и секторов деградационной убогой маргинальности -- читайте великую русскую литературу в интеллектуальном андеграунде
Яков Есепкин
Офорт
Солиственное золото веков, Публичку в термоядерном просторе Лелея, от готических оков Замковые цари избавят вскоре.
Опять присобираются без век Святые мертвецы в топазных залах, Чтоб глиняные куклы картотек Сыграли на мелованных кимвалах.
Земли варварской чудный Парфенон Возносится вне города и мира, И терем кафкианский отражен На цинковой доске его эфира.
Давай, Вергилий, адницы свое Оставим на короткое мгновенье, Гранатовое может остие Мерцать еще без нас, отдохновенье
Свитые наспех бросили, глядят Ревнительно сюда, а наши дивы И ждут лишь, не пиют и не ядят, Их царские осанки горделивы,
Ланиты, мелом красным упиясь, Возвышенно горят, они внимают Собранье, над которым, превиясь Легко, струится нега, поднимают
Ее наверх воздушные столпы, Туда, туда, к вершине коллонады, А ниже книгочейные толпы Всеправят бал, такие променады
На благо им бывают, но редки Замысленно они, век на три делим, Число времен имеем, велики Меж встречами разрывы, туне целим
Высоко мы, небесные лета Иное принимают исчисленье, Мишени бьются низкие, тщета, Соломон, вкруг, суетность, но томленье
Сейчас не помнить время, царичей Урочно ждут царевны меловые, Им бал не в радость будет, сих парчей Червонных и желтых еще живые
Не видели, а те сидят и вниз Точат о неге бархатные взоры, В парче и злате глиняном, каприз Играй быстрей, Никколо, разговоры
Сейчас не нужны дивам и теням Благим, в сиренях книжные гурманы Резвятся пусть, восковым огоням, Сопирникам чудеснейшим романы
За яством пересказывают, их, Не всех едва, в миру любили этом, Теперь, узри, в сплетеньях дорогих Свечные фолианты, силуэтом
Здесь каждый узнаваем, разве мы Любви земных царевен белоликих Не ведали еще, хотя сурьмы Свечные присно в чаяньях великих
Сребрили взором, битые персты, Гвоздимые иродами, претляли Червным тем воском, благость нищеты Узнав, на звук один определяли,
Где истинности голос, где лишь хор Черемный, посмотри, оне толкуют О нас еще, те ведемы, их ор Я слышу и чего ж теперь взыскуют,
Червницы с ними, серебро свое Мы ходом крестным Господу принесли, Гранатовое тлится остие Под нами, только бдят царевны, если
Сейчас мы не явимся, в ады к нам Направятся они, я верю, девы Прелестные, рядитесь, дивным снам Таинства доверяйте, были где вы
Не важно, коль теперь нас дождались, Встречайте мертвых царичей желанных, Эфирных мужей, десно пресеклись Очницы наши, взоров долгожданных
Огни красой немирною своей Нимало не щадите, но взирайте На музами избранных сыновей И доченек мертвых преубирайте
Лишь мелом красным, златом и сурьмой, Их северные песни с вами будут, Алкать иного суе, но чумой Тлеенья встречу эту не избудут. * «Аутентичное письмо Есепкина с нарочито архаическими речевыми конструкциями, минорным и камерным звучанием текстового материала, едва ли не мраморной строфической графикой претендует на некую новую эталонность. Подобное реформаторство сейчас -- вызывающее исключение из правил, а точнее -- априорная художническая фантасмагория. Тем не менее данный феномен существует в реальности.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров косной профанационной советскоцентричной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Никейские стансы
Мы расстались, но, Боже, доныне Твои слезы -- к карату карат. Поклоняясь небесной твердыне, Звезды смерти неровно горят.
Долго млечная пыль осыпалась В померанцев полночный букет, Вот у ангелов ты и осталась, Как побитый огнем первоцвет.
Ночью он всекупальскою тлеет, Мертвым юнам дарит благодать, В небоцарствиях горних алеет, Здесь не могут одесных предать.
Разве ангелы наши цетрары Зрели в неге восковий свечных, Пили с нами хмельные нектары, Ожидали из странствий земных.
А теперь претрезвели покои, Царских емин столы не держат, Вазы севрские розы-левкои Тлят остьем и в зерцалах дрожат.
Зеркала эти вечностью биты, Всё ириды мелькают одне, Где серебро и смерти графиты, Нощь темней еретички в огне.
Где сейчас наши алые свечки, Время им возгораться-цвести, Херувимские кровью сердечки Обводить и чудесно тлести.
Ставь, братия, холодные вина И хлебовниц изыски на мел Скатертей, именитств сердцевина Днесь для тех очевидна, кто бел.
Зря мешали нам белые сучки, Мы со Господом лишь говорим, Левоперстные жалуем ручки, Хорошо, хорошо ведь горим.
То серебро, о коем пеяли Херувимы в эдемских садах, С течной кровию иды ваяли, Сех фигурники тлятся на льдах.
Знай, мы столько избыли страданий Ибо к присным цветам вознеслись. Только после прямых попаданий На века разрывается высь.
Если можешь ты зреть и сквозь нети, Муку смертную благослови, Надо мною созвездия эти, Словно вечные раны в крови.
* «Примечательная деталь: Есепкин построил книгу таким образом, что все ее составные части (полисы) как бы находятся в зеркальной геометрической фигуре исполинского размера и естественно видятся под смещенным углом зрения. По сути он совершил революционный, в рамках строгого искусства, прорыв, книга с филигранной четкостью и точностью определила позиции вечных сторон, кто же -- по ту сторону Добра и Зла, кто адаптирован к земной бытийности и в состоянии трансформироваться при необходимости.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Есепкин входит в элитарный клуб литераторов, претендующих на получение Нобелевской премии (США, Канада, Швеция, Россия)
Яков Есепкин
Лед нефрита
Закрыла нефритом дубраву Листва, три осины Ахилл Богеме пустой на забаву В алис заводных обратил.
По воску ланит Мельпомены Лилейные слезы текут, В лечебнице -- пепел Селены, И Лектором врача рекут.
Высокая длань психиатра Витиям упасть не дает, Обвальная сцена театра Над бездною лет восстает.
Пред вечностью бледночервонной Плывет астенический свет, А чудная кукла Мадонной Не станет, и Марсия нет.
И мастера нет, чтобы древо Опять превратить в матерьял И жертвою сделать иль девой, Ища золотой идеал.
Магический лед оживится Рождественской ночью, когда Нам ангел Господень явится И лед будет красить Звезда.
Сколь мало на хвое игрушек, Сколь мало иглице огней, Ей мертвых добавится ушек И матовых красных теней.
Порфировой влагою млечной Их нощный огонь окропит, Затеплит окариной течной Пока Богопервенец спит.
Мы сами витые свечницы Украсим слезами-тесьмой, Смотри, яко райские птицы Клюют огоньки над сурьмой.
Нефрит наш рождественский ясен И багрием вечным покрыт, Еще неизбывно прекрасен, Виждите червовый нефрит.
Бывает в миру лишь урочно Такие крашенье и мгла, Ваятельство наше бессрочно, Иглу затмевает игла.
А буде сияния длятся, Каждит эта зелень в свечах, Те девы на святки явятся, Красуясь о горних лучах.
* «Архаическая минорная лексика является прелюдией, читатель входит в некую наднебесную обитель, странный сюрреалистический Город, где утопленные ангелы медленно плывут по черным каналам. Уж не аллюзия ли это Петербурга с Мойкой и Фонтанкой, града, нам давшего цвет русской мистики? Отчасти именно лексическая аутентичность завлекает странников, решившихся на путешествие по загробному миру. Есепкин в нем один, без проводника, но подает надежду входящим в порфирную обитель.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров астенической сирой макулатурозависимой книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Гаты
Как юродивый правду речет И прислужник отмоет покои, Вдов утешных туда завлечет Пересвет -- целовати пробои.
Серебристые кажут глазки Во садах провисающих вишни. Княжий зрак исчернил образки, Тьмы возлиты и слезы излишни.
Поздно плакать над жалкой судьбой, Тще алкать небоцветного Слова, Время Смерти ответить рябой, Нас терзавшая грация вдова.
Были рубища эти худы, Только злато уста изливали, Превились горицветом лады, Из каких звезд арму добывали.
Ни псалмовия некому петь, Ни за мертвых речи и возвиться, Яко с родом греховным успеть Положили – и дико резвиться.
Мрамор, мрамор в очницах, смотри, А о славе певцов разве хоры Ангелочков узнали, гори Ярче, пламень, каждитесь, Фаворы.
Нету елей здесь, будут гореть Озолотные маковки башен, Оглашенным еще умереть Можно в рае, сколь маком он гашен.
А что нет сего, чудный обман Мало значит, мы алые маки Напасли, и в Господний карман Мак набился пред цейские зраки.
Дела в мире начать не могли, Завершить вседеяние дали Нам великие те ангели, Вместе бредники мы соглядали.
Течь тартарская сбила часы, И блажные столпились у морга, Дабы маршевы смерти басы Сберегли нас для жалкого торга.
Страшно почести их тяжелы, Постарайся, елико возможно, Оглядеть на поминках столы, Может, спирт напитал, что преложно.
Возмечтали стези проторить -- Да стопы затекли в формалине. В нем и будем с тобою парить, Как две чайки на Божьем помине.
* «Эстетическое звучание творчества Якова Есепкина, внешняя мрачность эталонно соответствуют канонам избранного жанра, ассоциируются с изысканной художественностью. Более поздние тексты и книги мастера столь же оригинальны, самобытны, аутентичны. Он входит в элитарный круг литераторов, претендующих на получение Нобелевской премии.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров маргинальной ультраблеклой никчёмной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Архаические опусы
Второй фрагмент
Богородицын лик отобьется в цветках, В черных розах мелькнет и огнистых ромашках, Всеисплачем тогда жизнь свою в рушниках – Что уж плакати днесь о цветочниках-пташках.
Их пуховый раскрас тяготил небеси, Ихний пух прибивал черневые лазори, На крови Иисус, у Господе спроси, Буде есмь вопросить чудный шанец у мори.
Чуть жили в прахорях снег-царствий моровых, Минул житийный сон ан ведь мы и не жили, Слезы пролили впрок за предтечей живых, Да без нас родичи в изножиях вражили.
Только слез пролитых эти снеги черней, Прославление здесь и хула неуместны, Поелику слегли, не сыскать и теней, Страстотерпцы в чаду, имена их предвестны.
Кармен, Кармен, твоя ль разлетелась тоска, Не печалься, огонь разрушает и стены, Мимо жизни ползут со виска до виска Змейки чермных земель, достигаючи пены.
Ах, сочельники мы привечали всегда, Рождество ли мело по вечерним пролеткам Иль в крещенье Господь серебрил невода И зерцалы темнил небезвинным красоткам.
Божевольная смерть, во пировой судьбе Не гаси очеса – узрят чады сквозь вежды По чумном питии, как неможно в божбе Человекам сносить апронахи-одежды.
Наши стогны, Господь, стали бутом пустым, Дикий взрос виноград в Ботаническом саде, Горбой статию, виждь, не пришлись мы святым И у ноженек Тя отстенаем во аде.
* «Что же происходит вокруг этой культовой фигуры? Увы, картина удручающая. Российские издательства во всей своей палитре, дотируемые государством и безбедно существующие в основном за счет паразитирования на классике, буквально как мелкие бесы от ладана шарахаются от Великого Мастера. Понятно, что на его фоне никчёмная макулатура, выпускаемая ими, будет и вовсе смотреться сюрреалистически. Издательства выступают альянсом, от, к примеру, «АСТ» до, к примеру, «ЭКСМО». Издателей маргинальной квазилитературы можно легко понять — где им взять некие образцы приличной современной литературы, их нет. »
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров заскорузлой антихудожественной подцензурной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Пергамские стансы
Под наперстками иглы вонзает в рядно Сквозь имперскую платину зарев, Поелику нам было изведать дано И всемилость, и гнев этот царев.
Тяжек он и неможно его перенесть, Но терпи, венцеизбранный брате, Значит, будем одесно с алкеями есть, Водку сладкую пить на карате.
Вижди блюда царские и вина вдыхай, Ароматы сие благовонны, Меж смурными безумцами тенью порхай, Где стульницы от лядвий червонны.
Там горят черносливы о нежной икре, Здесь тунец розовее стерляди, Преядают царевны в чумном серебре, Им трапезу сервируют бляди.
Я молчал дольше Бога и горше, сейчас Время речь, паки розные термы Излучают бессмертие, где Комитас, Розы вьет пусть слезой Даздрапермы.
Се и стали бессмертные, мертвым легко Воевать с юродными купцами, Что летают валькирии днесь высоко, Над алмазными рдятся венцами.
Залетайте-ка нощно к свечному столу, Много ль вы погубили одесных, Вместе будем травиться, не Дант ли в углу Спит и видит альковниц чудесных.
Фри успенные пудрами серебро бьют, Мел восковием красят, уловки Их опаснее смерти, кого не вспеют, Жечь ему льдом чрез кровь сервировки.
Русских Лиров с небесным огнем не сыскать, Всё привратники либо холопы, И воителям славы не должно алкать, Не порфиры в ходу, а салопы.
Погибает всечасно, кто Богом любим, А мирские потравы излишни. Мы с тобою еще со столов доедим Те гнильцой золоченые вишни.
Нам объедки опричнины в топкий закат Поднесут, в тьму загробных сияний, Пусть булаты сверкают у призрачных врат И не жаждет никто подаяний.
Ибо смертная гнилью горя полоса, Леденеющей тканью закатной, Переливные наши прожгла голоса Кровотока струей невозвратной.
* «После Серебряного века последовало выжженное литературное столетие, сгорели на корню и возможная литература, и литературоведение с критикой заодно. Отдельные персоналии существовали, их системно загубили. И вот в этой пустыне Тартари возникает фата-моргана, миражный силуэт Гения. Как его могли встретить маргинальные приспособленцы? Только равновеликой ненавистью. Если бы Есепкин написал только «Космополис архаики», его имя навечно вошло бы в пантеон, зал славы русской словесности. Но он воздвиг грандиозное литературное сооружение с алмазным венечием.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров квазиславистской болотной амебообразной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Лорелее
Нас ничто уже не помрачит, Лишь воскресный багрец вскроет вены И Господний псалом отзвучит, Мы уйдем в кущи роз и вербены.
Мы с Юдифию к царским вратам, Где пеяла церковная дева, Обращались и паки листам Доверяли таинства напева.
Платье белое ныне красно, Горько плачет ребенок прекрасный, Сталось кровью худое вино, Этот цвете губительно красный.
Пахнут ладаном персты дьячка, А твое ледянее гранита, Обручала нас иже тоска, Фрида ты иль иродная Нита.
Что искала в каморе мирской, Разве пиров и скаредной требы, Вижди остье за левой рукой, Вдоволь ешь чечевичные хлебы.
Все дешевые вина пречлись, Расточились чурные демоны, В пирамидные тьмы разошлись На иные века фараоны.
От сандаловых тонких дерев Ароматом аттическим веет, Толпы резвятся розовых дев, А за Корою царе червеет.
Мало гончим потравных утех, Мало ворам кровавой трапезы, Будет вечеря славной у тех, Кто лишен инфернальной аскезы.
Будут с нами еще пировать Наших дней подсадные витии, Царских братьев легко продавать, Пусть хотя сторонятся Мессии.
Не нашла чернь в субботу царя, Вкруг псари да запалые волки, Хоть посмертною славой горя, Что ж, украсим престольные полки.
Падом нежить вся ныне сюда Налетела во гневе ослеплом, И горит ледяная вода Не алмазным огнем -- черным пеплом.
То Полынь тяжело вознеслась Над уродцами и образами. Льдом изгнившим ты и обожглась, Сиих чудищ гнилыми слезами.
* «Наш современник сделал для отечественной литературы больше, чем кто-либо до него, больше, чем возможно представить. Чудом уцелевший читатель относится к нему с пиететом, примерно с тем же пиететом современники относились к Андрею Тарковскому. Тарковскому государство дало хоть что-то, Есепкин не получил ничего. В СССР подобное истребление гения (вытеснение нежелательной правды по Фрейду) было вполне объяснимо — художника убивала система, идеологические клевреты. После падения Советского Союза объяснения уничтожению Мастера нет. Всё на совести наших маргиналов. »
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров косной профанационной советскоцентричной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Видение Леты
(Святки)
Пучина Леты и альбом Семейный приняла -- со всеми. В фамильной славы окоем Глядится нежилое время.
Не проливаясь через край, Волну чернит полет валькирий Сквозь северный вороний грай В розововетренном эфире.
Поток лазури в черноту Течет, в тотальное пространство, Где милых ликов красоту Объяло смертное убранство.
Кто много странствовал, Орфей, Искал невест благих во аде, Земных уже не будет фей Вокалом жечь на променаде.
Не станет их обременять Искусством певческим всечасно, Сад Фьезолани истемнять, Цветенье с юностью согласно.
Для нимф отыщутся пажи, Глупцы доверчивые, музам Не оглашенные мужи, Иным подвластные союзам.
Я часто Марсия встречал, Вдыхал мелос его печальный, Юродиц темных расточал, Но яден морок невенчальный.
И что о белых сожалеть Царевнах в райских экипажах, Им должно с маками алеть, Иным кручиниться о пажах.
Зачем и помнить молодым Пенаты скорбные, в инферне Достанет грешников, седым Огня достанет в нощной серне.
Смотри, смотри, еще горят Все эти форумники жизни, В устах со вишней говорят Царевны, их, певец, не тризни.
Меж бездн двудонных вопия, В пергаментных тенетах сути Могильный камень бытия Рвет золотую степень жути.
И вновь апрель, толпой разъят, Сырою тенью догорая, Распластан снег, и дни стоят, Как кровь на сабле самурая.
* «Следует понимать и учитывать по крайней мере две вещи в себе. Первая. Лучшая литература не написана, величайших художников останавливала метафизическая сила (об Истине писать запрещено). Вторая. Написанная великая литература до нас не дошла, банально исчезла. Для примера. Если бы Пушкин не жил в Петербурге, солнце русской поэзии в принципе бы не взошло. Это трагедия, мы не знаем, в частности, великих литераторов, они погребены под мрамором времени. Так что Есепкин не одинок в своем трагизме.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Есепкин входит в элитарный клуб литераторов, претендующих на получение Нобелевской премии (США, Канада, Швеция, Россия)
Яков Есепкин
Второй архаический этюд
Нам чрез мрамор четверг, чрез последний удел Шлет смарагды жалких кровонищенских терний, Зелень веждов испьет, кто премертвенно бел, Душ успенных считать идет часе вечерний.
Ах, златые деньки, буде воля Твоя, Закатились оне пред пятничною перстью, И не впрок же пошла солодная кутья, Белы агнцы взялись огнечерною шерстью.
Что разорвано раз, то неможно связать Перстам Парок, а слез, Господь, хмельных не страшно Соглядати волхвам, да потом лобызать Во ланиты Сынка под колядное брашно.
Рок немилостив столь – и потайны дела Явью стали в миру, всё мы деток хороним, И любовна гудьба отшумела бела, Не святой Валентин, к нам пришел Иероним.
Коли рухнула жизнь, вина терпки неси Покрепчее, пиит, из Господних подвалов, Хоть умоем Твое, Господарь, небеси, Тризну справим в слезах, исчезая со балов.
Дева-лебедь зачем агнцев тихо зовет, Здесь одна царит Смерть и тризнится во гробе, И куражится всласть, и к зерцалам нейдет, Аль обочь их черно, яко в перстной утробе.
И не светит Звезда в новогодней нощи, И никак обойти мы не можем юдольны Круги, чадную ель, Иисус, не ищи, А и были купцы в Рождестве хлебосольны.
Даже память саму о закланных агнцах Иглой той мишурой на века угасили, Огнево и стоим в серебряных венцах, Сберегли их, Господь, а голов не сносили.
Тайной вечери дым, золотея, с перста Иисусе летит, вижди, Господе, татей – Обрали ж до костей, а Твоя лепота Над крухой прахорей только ярче и златей.
* «Однако то же время предоставило шанс на сияние великим именам, благодаря техническому прогрессу. Есепкина не замечают бесчисленные издатели макулатуры, вокруг него роятся мошенники, пиратские издания его книг, добытых в Антикварном Самиздате и всемирной паутине наводнили рынки, само собой — облачные, темные. В России их сняли с витрин, все, что легально издавалось, раскуплено до последнего экземпляра. Примерно то же самое в русском Зарубежье, мошенники, как российские братья на классике, паразитируют на творчестве писателя, в респектабельных книжных сетях, магазинах книги Есепкина молниеносно исчезают с прилавков.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд русской литературы, готические стихотворения — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров косной профанационной советскоцентричной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
К Евтерпе
Из огня голубого кроясь, Тяжко блещет беззвездная чара. Наша твердь на костях вознеслась, Вся горя, как небесная кара.
Белой лестницы в ней не ищи, Мы были о Звезде нетлеенны, Виноградные эти ключи Для отроков иных разлиенны.
В рае маковом Бога молят Ангелов световольные тени, Обелят нас еще, обелят, На лазурные кликнут ступени.
Вспоминай хоть во снах обо мне, Только там где нас нет, мы пребудем. И забудем о вечной весне, Друг о друге легко позабудем.
Что и праздновать юности бал, Он горел мелованным огонем, Ныне маковник Божеский ал, Мы стопами его не затронем.
Не сотронуть райских цветников, От земли до небес ли тянуться, Буде ангельский темен альков, Положат нам одесно вернуться.
Были, Господь, мучители злы, Настигали Твоех полукровок, А и райские сны тяжелы, Всякий ангельчик лепо неловок.
Благ тот маковник алый в Твоем Светлом рае, а всё недокрашен, Хоть серебро еще разлием, Хоть алмазы достанем из брашен.
Ссеребрим липы темных аллей, Огнь прельем в теневые альковы, Сами будем дорожек белей, Лунных венчиков, аще маковы.
А не всяким даруется цвет Светломаковый, цвете венечный, Этот Божиий троновый свет Для однех лишь невинников млечный.
Будем, будем еще пресветлы, Вознесемся, тогда удивится Челядь злобная, тьмы ангелы Разве тернию смогут увиться.
За одни лишь о счастье мольбы, Над планидой кровавой полеты В черный вакуум гиблой судьбы Тя вобили святые высоты.
* «Могли мы рассчитывать на нечто иное? Вряд ли. Издательства в обеих столицах буквально оккупировали несостоявшиеся плохо образованные безграмотные инженеры человеческих душ, невежественные слависты и панслависты. Как иначе? Главный писательский союз возглавляет функционер, быть может, не последний гражданин, но никак не писатель. Бак, Вяземский, примкнувший к ним еврей с замечательной русской фамилией Соловьев, иудей, сочинивший «Евангелие от Соловьева», имя им легион. »
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
Сообщение отредактировал silverpoetry - Четверг, 02.10.2025, 10:30
* Алмазный фонд русской литературы, готические стихотворения — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров астенической сирой макулатурозависимой книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Застолья с тенями в пенатах
Третий фрагмент
Минем кущи садов неземных И явимся в пенаты обедать, И увиждим круг столов родных, Благо яствия с ними отведать.
Стынут хлебы, лампада горит, Именины ли днесь восклицают, Прелиется над мглою нефрит, Дивно ломкие тени мерцают.
Зарыдаем, очнемся — тусклы Снов даянья о восках порфирных, И течет на пустые столы Барва нетей со емин эфирных.
Девятнадцатый фрагмент
Иль во мареве августа хлеб Именинный готов преломиться, Дочки Тийи взыскуют ли неб, Цвет граната ли может сотмиться.
К столам щедрым емины отнесть Время с ядною пудрой менадам, Век букетникам тьмы не оцвесть, Мы их тусклость дарим колоннадам.
Нас однех в пировой и блюдут, Сень яркую исцветят деревы -- И лекифии мглой соведут Отравленные бледные девы.
Тридцатый фрагмент
Внове Эрса емины сребрит, Гостьи ль неб и привычны ко ядам, Августовский течет лазурит В усны дев, их ли славить плеядам.
И гляни — белый мраморник див Сном чарует, нем терем Адилий, И меловые перси Годив Совиты хладом тлеющих лилий.
* «При изречении словесном слушателю и читателю впору затыкать уши. «Явства», «райх», «пейсах» и т. д., и т. п. «Мы не боимся любые цвета» -- один из перлов мнимого Шепилова. Ровно так же падежи не выучили в школе наши ведущие литературоведы-слависты, родительный уж точно им недоступен. Об оценочной глубине суждений лучше умолчать. Какая «Волшебная гора», какие «Гроздья гнева», верхом интеллектуализма для новых митрофанушек остаются стишки Агнии Барто, их собственный интеллектуальный уровень чуть ниже уровня канализации, сложное нарочито архаическое торжественное письмо Есепкина в картельных синекурах просто некому прочесть.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
Сообщение отредактировал silverpoetry - Четверг, 02.10.2025, 10:31
* Алмазный фонд отечественной литературы — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров маргинальной ультраблеклой никчёмной книгоиздательской системы
Яков Есепкин
Застолья с тенями иродиц
Второй фрагмент
Где и нимфы дневные, Огюст, Исполать сих безумствам, фиады Тьму гасят мелом чувственных уст И любому всестолию рады.
Ночь откупорим — слава земным И небесным пирам, доливают В кельхи яду, а тще, ледяным Домам слава, зане пировают.
Иль очнемся: Цилии белы, Жжет шелка их уголье неонов, И текут на пустые столы Воск и мирра из битых ритонов.
Восьмой фрагмент
Из каморников Ада ль несут Феи тьмы эти белые свечи, Вновь иродицы гоев пасут, Яства льют диаментные течи.
Суе истинно речь, ах, одно Будем пирствовать, хлебам дивиться, Несть еще молодое вино, Им тиадам всенощно давиться.
Иль Господе увидит со неб: Жгут фарфоры огни меловые И точится диаментный хлеб, И от свеч золоты пировые.
Четырнадцатый фрагмент
Ханаана ль сады прецветут, Денно млечны альтанки Никеи, Петь кому, где рапсодов и чтут, Спят кифары и немы алкеи.
Чуден пир изваяний, хурмы, Вишен, яств им ли нимфы жалеют, Се и мы, это, Господе, мы, Барвой наши веретища тлеют.
А и суе на фей уповать, Отемнятся келихи в столовых И начинем тогда пировать, Жечь глаголами юдиц меловых.
* «Кстати, ежевечерние гости Ш. отвечают ведущему по гамбургскому счету (Гутиериш вместо Гуттериша, Сидзинь Пинь вместо Сидзинь Пина, так и далее, так и далее). В сравнительной парадигме Массолит и Берлиоз буквально сверкают и блещут, наши зиждители куда как темнее, из сумрака почти не выходят. Как шутил вождь народов — оба хуже. Фигуру Демиурга русской (российской, русскоязычной) литературы и словесности жалкие издательские пигмеи с ненавистью прикрыли и прикрывают то ли черным, то ли красным шелком.»
Из статьи Эда Тарлецкого «Маргинальный книгоиздательский альянс против гениального художника»
* Алмазный фонд русской литературы, готические стихотворения — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров заскорузлой антихудожественной подцензурной книгоиздательской системы Яков Есепкин
Застолья с тенями нимф
Одиннадцатый фрагмент
Нимфы кущ арамейских белы, Дичь в жаровнях одесно готовят Вновь тиады, лиют на столы Цветность неб и патеры меловят.
Иль сюда меловницы влекли Тени дев, изваянья садовий, Ныне жгутся решет уголи, Ядом полн тусклый мраморник вдовий.
К нощным пирам и нас ли зовут Меловые кровители Ада, Где с тенями корветы плывут Мимо фей августовского сада.
Шестнадцатый фрагмент
Неб амфорники столы теснят, Вакх на хлебы всещедр и емины, Их Цереры ли сны отемнят, Лейтесь, лейтесь, благие кармины.
Чад Господе меж темных ветвей О холодных увидит лилеях, Несть эдемских садов розовей, Мы ль во угольных тонем аллеях.
Иль деревы тенета сведут, Мглою выбьются рамена Цилей, Нас в шелках меловых и найдут -- Со затекшейся кровию лилий.
Двадцатый фрагмент
Хлад подвальных лекифов сребрит Мак и вина, о цвети фарфоры, Иль серветочный тусклый нефрит Фей пьянит, благоденствуйте, Оры.
Из какой эолийской сумы Льется августа нега, тиады Чают морока винной армы, Дивны ярких садовий рулады.
Воск течет на емины и хлеб, Шелк овил силуэты прелестниц И чудесные гостии неб У пурпурных безмолвствуют лестниц.
* Алмазный фонд русской литературы, готические стихотворения — только в интеллектуальном андеграунде, поверх барьеров квазиславистской болотной амебообразной книгоиздательской системы Яков Есепкин
Застолья с тенями у Аида
Второй фрагмент
В пировые — лекифы нефрит Залиет дивным блеском садовым, Иль утешна беспечность харит Не царицам и пассиям вдовым.
Что юродным сюда и бежать, Наши тени у ангелей хоров, Туне смерти оцветники жать, Буде ярка золота фарфоров.
Нас ищите меж Цинтий и Ев О ваяньях садов Азраила, Где угольные рамена дев Тлят шелковий истечных белила.
Восьмой фрагмент
Меж оцветников терпких столы Пышут златию, белы емины, И младые вертятся юлы, И шампанское льют в керамины.
Пироваем и днесь, царь Аид, Мы о лилиях ядно-меловых Рифмой чудной дивим бассарид, Хмель вдыхаем гешефтов столовых.
Здесь и дочери наши — оне Жгут амфоры беленою Цилей, И серебро тлеет на вине, Перемешенном с золотом лилий.
Одиннадцатый фрагмент
Сад цветочные феи блюдут, Дерева золотыми канвами По уголию Морты ведут, Юных пассий манят кружевами.
