Таааак. Все просились. Ну, тогда берите пример с меня!
На остановке.
Душное лето подходит к концу, и в этот вечер будто в награду за последние жаркие дни идет дождь. Крупные капли тяжело шлепаются в зелень придорожных кустов, разбиваются о проезжающие мимо автомобили и с грохотом падают на стеклянную крышу автобусной остановки, где сижу я и блаженно улыбаюсь. Пожалуй, сегодня лучший день в моей жизни, а начинался как всегда – истеричный будильник, вновь сбежавший кофе, торопливая прогулка до библиотеки, где вот уже полтора года я за старшую, впрочем, единственную. Потом пыльные книги, редкие посетители, шелест пожелтевших страниц в тишине и размеренное тиканье часов. И вдруг перед самым обедом врываешься ты, такой красивый в новом светлом костюме, гордый и весь прямой, с не скрываемым задором в васильковых глазах, с огромным букетом полевых, дурманящих запахами цветов и наконец-то говоришь мне те заветные три слова, которые однажды мечтает услышать каждая девушка. Я не даю тебе ответа, ведь так необходимо подумать и все взвесить, но глаза кричат обо всех секретах влюбленного сердца…
Теперь идет дождь и я рассматриваю узоры на зонтах спешащих прохожих. Вижу, как уличный кот почти вплавь пересекает проезжую часть, направляется прямо ко мне и, забежав под продуваемое влажным ветром укрытие, брезгливо отряхивается. - Что ж ты по такой погоде гуляешь? – спрашиваю, глядя, как он с остервенением вылизывает бока и лапы. Кот игнорирует вопрос - слишком занят, а я по прежнему глупо улыбаюсь и, кажется, ни о чем не желаю думать.
Спустя какое-то время ливень, растративший всю ярость, неохотно стихает, улица как-то вдруг укутывается в сумрак вечера. Редкие автобусы с яркими окнами – будто из другой жизни – великодушно распахивают двери прямо напротив, но нет желания подняться с места и войти. Вымокший черный кот лежит рядом на лавочке, смешно подогнув лапы, и довольно урчит, пока я глажу его черный лоб. В душе тишина и покой, но в сыром воздухе уже начинаю зябнуть, и хочется поскорее домой. Подъезжает знакомый автомобиль и появляешься ты –громкий и злой. - Черт! Все с ног сбились - тебя ищут! Уже ночь на дворе. Ты что творишь, сдурела? - Милый, я гуляла, - смотрю в твои потемневшие глаза – в них тревоги и переживания этого дня, и виновато улыбаюсь. Открывается дверь, подхватываю одной рукой уже порядком подвядший букет, другой кота и ныряю в теплый уютный салон. Ты косишься на нашего невольного попутчика: - Это еще что такое? Я чмокаю тебя в нос и невозмутимо отвечаю: - Это – Яша, он будет жить с нами. Новой семье все равно понадобится кот.
Ты лишь устало вздыхаешь – кто бы сомневался в моем решении?..
Анаит, честно пыталась что-то написать, но ничего не вышло... а твой рассказик мне понравился , думаю его смело можно в победители определять. А я задам новую тему, и поскольку сама её предложу, то разумеется и отпишусь обязательно
Анаит, Нэша, я уже где-то намекала, что у меня ступор... Наверное, на почве трудовой деятельности офисного работника (чем никогда не занималась ранее!) И всё же, буду постепенно восстанавливаться. Анаит, ты умница. Титул - Лирическая маска года Титул - Юморист Бойкое перо
Смесь валерианового корня, лимонной кожуры и чего-то едкого, вонючего, но чрезвычайно полезного, плывёт по воздуху и обволакивает вас принимая в свои липкие объятия. И вы уже не в силах сопротивляться, подчиняетесь, слабеете, размягчаетесь, послушно садитесь в кресло и засыпаете.
Кругом тишина, ни звука, и даже кот ходит бесшумно и старается не задеть лапой валяющуюся на полу игрушку. Мухи перестают жужжать, птицы щебетать, соседи смотреть сериалы, телефон посадил батарейку – папа болеет. У папы тридцать семь и два, болит горло и слезятся глаза – и это для домочадцев страшнее, чем любое цунами, землетрясение или пожар. Эти пресловутые тридцать семь и два означают полный карантин, табу на всё что звенит, шуршит или стучит, на всех кто смеётся, чихает и даже улыбается – это строжайше запрещено мамой. Чтобы не травмировать папу довольными лицами, глупыми улыбками и розовым румянцем, в то время когда ему так плохо и невыносимо. Разрешалось вздыхать, иногда держать больного за руку и говорить фразу «папочка поправляйся, мы тебя любим». Ах да, ещё можно было отругать статью в газете, в которой папа работал, сказав что без него, редакция еле справляется с номером, это неизменно шло ему на пользу и всегда вызывало улыбку , в которой читалось многое, для тех кто умел понимать такие улыбки.
А мама в эти дни превращалась в домашнего , личного раба этой страшной болезни носящей название «тридцать семь и два». Чай, лимоны, малина, горы таблеток, микстур, припарок – всё это входило, нескончаемым потоком в сервировку стола, который подвигался к отцовскому дивану и как-бы образовывал заслон для этой страшной болезни. Но главным предметом, скипетром, жезлом папы - был ГРАДУСНИК. В эти дни он властвовал безраздельно и именно от его безжалостного ртутного индикатора зависела жизнь в квартире № 20, что располагалась в старой пятиэтажке, по вонючей лестнице направо , со звонком изображающим трели сумасшедшего соловья. Этот предмет ненавидели все члены дружной семьи, ненавидели и боялись. Но боже мой, какое же наступало счастье, когда этот ужасный идол начинал показывать сначала тридцать семь, потом тридцать шесть и восемь и наконец тридцать шесть и шесть! В этот незабываемый день, с квартиры снималась осада; с треском рассшторивались и открывались окна, впуская свежий воздух, пряталась малина и полчища лекарств, вазы как будто сходили с ума и то и дело падали и разбивались, но все говорили, что это к счастью. А градусник… его мама прятала в тайное место, доступ к которому знала только она одна, ибо небеспочвенно полагала, что если дети к нему доберутся, то он погибнет страшной и жуткой смертью.
Всё… пережили, выдержали, продержались. Папа здоров – можно шуметь, играть, прыгать, смеяться, можно – ЖИТЬ. И не беда, что маме всё это время, тайком от всех, градусник показывал её температуру – тридцать восемь и один. Это право, пустяки.
Считаю, что в этой трудной битве я одержала победу А также считаю, что надо продолжать бороться. С юмором, с ним веселее. Новая тема - юмористическо-уморительная
- Эй, парень, уснул что ли? Или в обмороке с перепугу? Да не бойся, не похож ты на Робина, но проверить не помешает. Владимир Ильич открыл глаза, и увидел, что зелёный абажур настольной лампы, почему то превратился в листву огромных деревьев над головой, сквозь которые едва просачивался солнечный свет. Если это был сон, то уж очень реальный, потому что тычок сидящего рядом огромного верзилы, пахнущего луком, потом и конским навозом, он почувствовал вполне ощутимо. - Не похож, тот и не такой коротышка, и помоложе будет, - продолжал верзила, - но шерифу видней, сказал всех, кто в Шервудском лесу попадётся, к нему везти, вот ты и попался. Владимир Ильич хотел обидеться на «коротышку», но повозка, в которой они сидели, въехала на площадь. На площади возвышалась башенка, это что-то напомнило Владимиру Ильичу. «Эх, сюда бы броневичок», - некстати подумал он. - А скажите, товарищ, - повернулся он к верзиле, но получил ещё один тумак и кубарем полетел с повозки. - Ты не выражайся, а слушай, пока я добрый. Сейчас шериф тебя испытывать будет. Гуд ты или не Гуд. Жаль мне тебя, косоглазенький. Это Робин может у богатых отнять, а бедным раздать. А у тебя морда хитрая, ты на такое не способен… Владимир Ильич аж задохнулся от такой наглости, но вовремя спохватился, покосившись на огромные лапы верзилы. - Грех на душу за тебя брать не хочу, так что подскажу. Меткость показывать не надо, и если мёдом будут кормить – ешь побольше. Верзила вытолкнул Владимира Ильича в центр набежавшей толпы, и склонился в поклоне перед подходившим шерифом. - Итак, - громогласно провозгласил шериф Ноттингемский, - сегодня мы, чтобы уверить наших горожан в справедливости и гуманности нашего суда, испытаем этого человека, прежде чем предъявлять ему обвинение в принадлежности к шайке разбойников Робина Гуда, а то и в том, что он сам является этим негодяем. Всё, что случилось потом, Владимир Ильич запомнил смутно. Сначала ему сунули в руки лук со стрелами и заставили стрелять в мишени. Владимир Ильич с детства был близорук, поэтому стараться, чтобы выполнить совет верзилы, и не пришлось – первая же стрела вонзилась в высокую спинку шерифова кресла, как раз над его головой. Шериф нехорошо ухмыльнулся, и приказал привязать Владимира Ильича к стулу, а потом принести бочки. Владимир Ильич уже решил, что с порохом, и начал вспоминать закон Божий, по которому у него были пятёрки в гимназии, чтобы помолиться. Но оказалось, что с мёдом. - Разбойник Робин Гуд мёд терпеть не может, потому что в детстве его покусали пчёлы. Проверим, любишь ли ты мёд. Ещё один верзила в наряде, похожем на платье Надежды Константиновны, начал кормить Владимира Ильича мёдом с огромной ложки, чем ещё больше напомнил его жену. На четвёртом бочонке Владимиру Ильичу поплохело и он стал проваливаться в темноту, где был слышен только громкий стук его сердца. Оказалось, что это стучали в дверь кабинета. Лампа по-прежнему горела ровным светом под зелёным стеклянным абажуром. - Войдите! – еле произнёс Владимир Ильич, не опомнившись ещё от своего кошмара. Вошёл Дзержинский. - Владимир Ильич, надо что-то решать с этим английским шпионом. Я бы за то, что он попытался в Вас стрелять, тут же поставил бы его к стенке. Он всё лопочет про большие деньги, которые за него дадут валютой. Надоел со своим «Good?» Так как? - Гуд, значит? Покажем этим буржуазным ренегатам, что такое гуманный суд. Депортируйте его, валюта нам сейчас не помешает, - и добавил совсем уже непонятное для Феликса Эдмундовича, - Стреляет он плохо, хотелось бы посмотреть, как они его мёдом пытать будут.
Титул - Лирическая маска года Титул - Юморист Бойкое перо