Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Ни страны, ни погоста
не хочу выбирать.
На Васильевский остров
я приду умирать.
Твой фасад темно-синий
я впотьмах не найду.
между выцветших линий
на асфальт упаду.

И душа, неустанно
поспешая во тьму,
промелькнет над мостами
в петроградском дыму,
и апрельская морось,
над затылком снежок,
и услышу я голос:
- До свиданья, дружок.

И увижу две жизни
далеко за рекой,
к равнодушной отчизне
прижимаясь щекой.
- словно девочки-сестры
из непрожитых лет,
выбегая на остров,
машут мальчику вслед.

Год закончен, день не начат...
Снежной дымкой обозначен
Белый свет.
Елка. Свечи. Шелк и вата,
Мишура...Ума - палата,
Счастья - нет.
С астеническим синдромом
Хорошо валяться дома,
Слушать джаз...
от любви любви не ищут,
Кто же будет третим лишним
В этот раз?
Год закончен, бьют куранты,
Откопай мои таланты,
Друг и брат,
Отнеси, сложи под елку,
Пусть лежат себе в иголках,
И блестят.
Жизнь в пространстве многоточий,
Стиль изыскан, слог отточен...
Два в одном.
Ничего - наполовину,
От себя лечиться сплином
И вином
Я умею виртуозно...
Ничего, еще не поздно
Изменить
Жизнь, прическу, взгляд на вещи,
Надоело птицей вещей
Петь и ныть.
Год закончен, день не начат,
Счастья нет, а это значит -
Есть покой.
Ничего. Пока мне хватит.
Выход есть в моей палате
Запасной

(М. Хамзина)

Год закончен, день не начат...
Снежной дымкой обозначен
Белый свет.
Елка. Свечи. Шелк и вата,
Мишура...Ума - палата,
Счастья - нет.
С астеническим синдромом
Хорошо валяться дома,
Слушать джаз...
от любви любви не ищут,
Кто же будет третим лишним
В этот раз?
Год закончен, бьют куранты,
Откопай мои таланты,
Друг и брат,
Отнеси, сложи под елку,
Пусть лежат себе в иголках,
И блестят.
Жизнь в пространстве многоточий,
Стиль изыскан, слог отточен...
Два в одном.
Ничего - наполовину,
От себя лечиться сплином
И вином
Я умею виртуозно...
Ничего, еще не поздно
Изменить
Жизнь, прическу, взгляд на вещи,
Надоело птицей вещей
Петь и ныть.
Год закончен, день не начат,
Счастья нет, а это значит -
Есть покой.
Ничего. Пока мне хватит.
Выход есть в моей палате
Запасной

(М. Хамзина)

Я тебя удочерю

То, что я сейчас скажу –
Важно.
Я тебя удочерю.
Можно?
Это будет вовсе не
Страшно.
Это будет даже не
Сложно.

Ну не плачь, послушай, я
Честно!
Обещаю настоящей быть,
Тёплой.
Усажу тебя к себе,
В кресло,
Вытру слёзы со щеки
Мокрой.
Сладкой-сладкой угощу
Ватой.
Назову своей морской
Пчёлкой.
Разрешу без рукавов
Платье,
И подольше, до весны,
Ёлку.
Заболтаю – ни о чём
Сказкой,
Понадую пузырей
Мыльных.
Заберу и спрячу все
Маски –
Те, в которых ты была
Сильной.
Подарю блаженство стать
Слабой,
Беззащитной, не боясь
Фальши.
Хорошо ведь младшей быть,
Правда?
Ну и что, что ты чуть-чуть
Старше.

На ладошке напишу –
«Мама» –
На своей, а на твоей –
«Дочка».
Так хочу, чтоб ты была
Самой…!
Я тебя удочерю.
Точно.

© Copyright: Мила Хамамелис, 2007
Свидетельство о публикации №1706190748

Я тебя удочерю

То, что я сейчас скажу –
Важно.
Я тебя удочерю.
Можно?
Это будет вовсе не
Страшно.
Это будет даже не
Сложно.

Ну не плачь, послушай, я
Честно!
Обещаю настоящей быть,
Тёплой.
Усажу тебя к себе,
В кресло,
Вытру слёзы со щеки
Мокрой.
Сладкой-сладкой угощу
Ватой.
Назову своей морской
Пчёлкой.
Разрешу без рукавов
Платье,
И подольше, до весны,
Ёлку.
Заболтаю – ни о чём
Сказкой,
Понадую пузырей
Мыльных.
Заберу и спрячу все
Маски –
Те, в которых ты была
Сильной.
Подарю блаженство стать
Слабой,
Беззащитной, не боясь
Фальши.
Хорошо ведь младшей быть,
Правда?
Ну и что, что ты чуть-чуть
Старше.

На ладошке напишу –
«Мама» –
На своей, а на твоей –
«Дочка».
Так хочу, чтоб ты была
Самой…!
Я тебя удочерю.
Точно.

© Copyright: Мила Хамамелис, 2007
Свидетельство о публикации №1706190748

На старинной остзейской гравюре
Жизнь минувшая отражена:
Копьеносец стоит в карауле,
И принцесса глядит из окна.
И слуга молодой и веселый
В торбу корм подсыпает коню,
И сидят на мешках мукомолы,
И король примеряет броню.
Это все происходит на фоне,
Где скелеты ведут хоровод,
Где художник заранее понял,
Что никто от беды не уйдет.
Там, на заднем убийственном плане
Тащит черт короля-мертвеца,
И, крутясь, вырывается пламя
Из готических окон дворца.
И по древу ползет, как по стеблю,
Исполинский червец гробовой,
И с небес, расшибаясь о землю,
Боги сыпятся — им не впервой.
Там смешение быта и бреда,
Там в обнимку — Чума и Война;
Пивоварам, ландскнехтам, поэтам —
Всем капут, и каюк, и хана.
…А мальчишка глядит на подснежник,
Позабыв про пустую суму,
И с лицом исхудалым и нежным
Поселянка склонилась к нему.
Средь кончин и печалей несметных,
Средь горящих дворцов и лачуг
Лишь они безусловно бессмертны
И не втиснуты в дьявольский круг.

1976 г.

На старинной остзейской гравюре
Жизнь минувшая отражена:
Копьеносец стоит в карауле,
И принцесса глядит из окна.
И слуга молодой и веселый
В торбу корм подсыпает коню,
И сидят на мешках мукомолы,
И король примеряет броню.
Это все происходит на фоне,
Где скелеты ведут хоровод,
Где художник заранее понял,
Что никто от беды не уйдет.
Там, на заднем убийственном плане
Тащит черт короля-мертвеца,
И, крутясь, вырывается пламя
Из готических окон дворца.
И по древу ползет, как по стеблю,
Исполинский червец гробовой,
И с небес, расшибаясь о землю,
Боги сыпятся — им не впервой.
Там смешение быта и бреда,
Там в обнимку — Чума и Война;
Пивоварам, ландскнехтам, поэтам —
Всем капут, и каюк, и хана.
…А мальчишка глядит на подснежник,
Позабыв про пустую суму,
И с лицом исхудалым и нежным
Поселянка склонилась к нему.
Средь кончин и печалей несметных,
Средь горящих дворцов и лачуг
Лишь они безусловно бессмертны
И не втиснуты в дьявольский круг.

1976 г.

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок

слова М. Ножкина

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не светила луна.

И окурки я за борт швырял в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.

Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

Я в весеннем лесу пил берёзовый сок

слова М. Ножкина

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.
Я менял города, я менял имена.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахли цветы, не светила луна.

И окурки я за борт швырял в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.

Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли Родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

Я знаю мир - он стар и полон дряни,
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит деньга в кармане,
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя.
Я знаю тех, кто "за", и тех, кто "против"
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю шлюх, они горды, как дамы.
Я знаю дам, они дешевле шлюх.
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух.
Я знаю, как зерно клюют павлины
И как вороны трупы теребят.
Я знаю жизнь - она не будет длинной.
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю мир - его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко.
Я знаю, как молчат перед Законом,
И знаю, как порой молчит Закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю - только так, а не иначе,
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю мир - он стар и полон дряни,
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит деньга в кармане,
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя.
Я знаю тех, кто "за", и тех, кто "против"
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю шлюх, они горды, как дамы.
Я знаю дам, они дешевле шлюх.
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух.
Я знаю, как зерно клюют павлины
И как вороны трупы теребят.
Я знаю жизнь - она не будет длинной.
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю мир - его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко.
Я знаю, как молчат перед Законом,
И знаю, как порой молчит Закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю - только так, а не иначе,
Я знаю всё, но только не себя.

Стихи Леонида Филатова
Музыка Владимира Качана

Я с детства был в душе моряк,
Мне снились мачта и маяк,
Родня решила: "он маньяк,
Но жизнь мечты его остудит."
Мне дед сказал: "Да будет так!"
Мне дед сказал: "Да будет так!"
Мне дед сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

В одной из жутких перяг
Наш бриг вертело, как ветряк,
И кок, пропойца-овстряк,
Решил, что качка нас погубит.
Мне кок сказал: "Да будет так!"
Мне кок сказал: "Да будет так!"
Мне кок сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

Врачи вертели так и сяк
Мой переломанный костяк
И про себя подумал всяк:
"Отныне плавать он забудет."
Мне врач сказал: "Да будет так!"
Мне врач сказал: "Да будет так!"
Мне врач сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

Меня одели в тесный фрак
И погрузили в душный мрак,
И Бог решил, не будь дурак:
"Одной душой в раю пребудет"
Мне Бог сказал: "Да будет так!"
Мне Бог сказал: "Да будет так!"
Мне Бог сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

Он смутился: "Как же так?
Но коль он так, ну раз он так,
Да пусть он, так его растак,
Живет и здравии пребудет!"
И я сказал: "Да будет так!"
И я сказал: "Да будет так!"
И я сказал: "Да будет так!"
И сам ответил: "Так и будет!"

Стихи Леонида Филатова
Музыка Владимира Качана

Я с детства был в душе моряк,
Мне снились мачта и маяк,
Родня решила: "он маньяк,
Но жизнь мечты его остудит."
Мне дед сказал: "Да будет так!"
Мне дед сказал: "Да будет так!"
Мне дед сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

В одной из жутких перяг
Наш бриг вертело, как ветряк,
И кок, пропойца-овстряк,
Решил, что качка нас погубит.
Мне кок сказал: "Да будет так!"
Мне кок сказал: "Да будет так!"
Мне кок сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

Врачи вертели так и сяк
Мой переломанный костяк
И про себя подумал всяк:
"Отныне плавать он забудет."
Мне врач сказал: "Да будет так!"
Мне врач сказал: "Да будет так!"
Мне врач сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

Меня одели в тесный фрак
И погрузили в душный мрак,
И Бог решил, не будь дурак:
"Одной душой в раю пребудет"
Мне Бог сказал: "Да будет так!"
Мне Бог сказал: "Да будет так!"
Мне Бог сказал: "Да будет так!"
А я ответил: "Так не будет!"

Он смутился: "Как же так?
Но коль он так, ну раз он так,
Да пусть он, так его растак,
Живет и здравии пребудет!"
И я сказал: "Да будет так!"
И я сказал: "Да будет так!"
И я сказал: "Да будет так!"
И сам ответил: "Так и будет!"

Спляши мне, август, по-шамански,
Роняя звезды с высоты.
До дна допит бокал с шампанским –
За упокой моей мечты...

Я Вам, наверное, не нравлюсь,
Но под ребро толкает бес.
Не лей дожди, мой глупый август,
За упокой моих небес...

Зачем же плакать безутешно
О звездах, сбившихся с орбит?
Ты помолись, мой ангел грешный, -
За упокой моих обид...

Дух августа густой, медовый...
Давай, не тратя лишних слов,
Нальем себе еще по новой –
За упокой моих грехов...

Из почвы корни тянут соки,
Спешат плоды увидеть свет.
Не плачь, мой ангел одинокий,
За упокой моих побед...

Гостинцы августа – с горчинкой,
И сон мне не смыкает вежд.
Ликует в яблоке личинка –
За упокой моих надежд...

А сгусток августовской ночи
Блуждает тромбом по крови,
И пересмешник зло хохочет –
За упокой моей любви...

Ты слишком загостился, август!
Пора в дорогу – поспеши!
Не вой, мой старый, верный Аргус,
За упокой моей души...

Люче

Спляши мне, август, по-шамански,
Роняя звезды с высоты.
До дна допит бокал с шампанским –
За упокой моей мечты...

Я Вам, наверное, не нравлюсь,
Но под ребро толкает бес.
Не лей дожди, мой глупый август,
За упокой моих небес...

Зачем же плакать безутешно
О звездах, сбившихся с орбит?
Ты помолись, мой ангел грешный, -
За упокой моих обид...

Дух августа густой, медовый...
Давай, не тратя лишних слов,
Нальем себе еще по новой –
За упокой моих грехов...

Из почвы корни тянут соки,
Спешат плоды увидеть свет.
Не плачь, мой ангел одинокий,
За упокой моих побед...

Гостинцы августа – с горчинкой,
И сон мне не смыкает вежд.
Ликует в яблоке личинка –
За упокой моих надежд...

А сгусток августовской ночи
Блуждает тромбом по крови,
И пересмешник зло хохочет –
За упокой моей любви...

Ты слишком загостился, август!
Пора в дорогу – поспеши!
Не вой, мой старый, верный Аргус,
За упокой моей души...

Люче

Глаза ребенка так блестят,

как будто в будущем гостят.

Слова ребенка так свежи,

как будто в мире нету лжи.

В ребенке дух бунтовщика.

Он словно жизнь - вся целиком,

и дышит детская щека

морозом, солнцем, молоком.

Щека ребенка пахнет так,

как пахнет стружками верстак,

и как черемуховый сад,

и как арбуза алый взгляд,

И как пастуший козий сыр, -

как весь прекрасный вечный мир,

где так смешались яд и мед,

где тот, кто не ребенок, - мертв.

Глаза ребенка так блестят,

как будто в будущем гостят.

Слова ребенка так свежи,

как будто в мире нету лжи.

В ребенке дух бунтовщика.

Он словно жизнь - вся целиком,

и дышит детская щека

морозом, солнцем, молоком.

Щека ребенка пахнет так,

как пахнет стружками верстак,

и как черемуховый сад,

и как арбуза алый взгляд,

И как пастуший козий сыр, -

как весь прекрасный вечный мир,

где так смешались яд и мед,

где тот, кто не ребенок, - мертв.

Продавалась душа -
за неё попросили немного.
Продавалась любовь -
прикупили за ломанный грош.
Продавалась мечта -
ценник резали снова и снова...
Нарасхват уходила
только милая сладкая ложь

И её не хватало!
Ломились прилавки от давки.
Цены резко взвинтили,
а за счастье купить - и не стой!
Но Господь положил
на сей торг очень крупные ставки:
Каждый должен отдать
за иллюзию - Вечный Покой.

Продавалась душа...

***

Продавалась душа...И хорошего качества, вроде...
Там, со скидкой цена получалась нелепо смешной
Только вот не нашлось покупателя,-души не в моде.
Их, бывает используют...редко..И только весной...

И валялась она на прилавке ненужным товаром,
Но какой-то чудак продавца равнодушно спросил:
-Как насчёт пол-цены? Тот ответил, разя перегаром:
-Приходите весной. Души нынче заразно больны.

Вторoпях человек отошёл от лихого прилавка
И уняв, ниоткуда возникшую странную дрожь,
Он рванул в тот отдел, где царили веселье и давка
покупать, как и все внесезонную чистую ложь.

Продавалась душа -
за неё попросили немного.
Продавалась любовь -
прикупили за ломанный грош.
Продавалась мечта -
ценник резали снова и снова...
Нарасхват уходила
только милая сладкая ложь

И её не хватало!
Ломились прилавки от давки.
Цены резко взвинтили,
а за счастье купить - и не стой!
Но Господь положил
на сей торг очень крупные ставки:
Каждый должен отдать
за иллюзию - Вечный Покой.

Продавалась душа...

***

Продавалась душа...И хорошего качества, вроде...
Там, со скидкой цена получалась нелепо смешной
Только вот не нашлось покупателя,-души не в моде.
Их, бывает используют...редко..И только весной...

И валялась она на прилавке ненужным товаром,
Но какой-то чудак продавца равнодушно спросил:
-Как насчёт пол-цены? Тот ответил, разя перегаром:
-Приходите весной. Души нынче заразно больны.

Вторoпях человек отошёл от лихого прилавка
И уняв, ниоткуда возникшую странную дрожь,
Он рванул в тот отдел, где царили веселье и давка
покупать, как и все внесезонную чистую ложь.

Запах лампад, отовсюду с икон незнакомые строгие лица,
Сбоку прилавок, старушка считает рубли...
Боже, прости меня, я никогда не умел ни просить, ни молиться,
Шел по делам – ноги сами сюда привели.

Да и о чем же просить тебя, ты мне и так уже дал все, что нужно –
Кормит работа, надежны любовь и друзья...
Вот если б только всегда был достоин я этой любви, этой дружбы,
Впрочем, наверно, уж это – забота моя.

Просто спасибо тебе и за горькую быль и за сладкую небыль,
Свежесть рассвета, вечернюю светлую грусть...
Вот бы еще прожить век свой не только лишь ради насущного хлеба,
Впрочем, пожалуй, и с этим я сам разберусь.

Боже... да что там... я – чадо твое, неразумное, полуслепое,
Зябкий листок, незадутое пламя свечи.
Сделай же так, чтоб всегда был я честен с тобою, с людьми и с собою,
И не оставь, сохрани, вразуми, научи...

А Бердзенишвили

Запах лампад, отовсюду с икон незнакомые строгие лица,
Сбоку прилавок, старушка считает рубли...
Боже, прости меня, я никогда не умел ни просить, ни молиться,
Шел по делам – ноги сами сюда привели.

Да и о чем же просить тебя, ты мне и так уже дал все, что нужно –
Кормит работа, надежны любовь и друзья...
Вот если б только всегда был достоин я этой любви, этой дружбы,
Впрочем, наверно, уж это – забота моя.

Просто спасибо тебе и за горькую быль и за сладкую небыль,
Свежесть рассвета, вечернюю светлую грусть...
Вот бы еще прожить век свой не только лишь ради насущного хлеба,
Впрочем, пожалуй, и с этим я сам разберусь.

Боже... да что там... я – чадо твое, неразумное, полуслепое,
Зябкий листок, незадутое пламя свечи.
Сделай же так, чтоб всегда был я честен с тобою, с людьми и с собою,
И не оставь, сохрани, вразуми, научи...

А Бердзенишвили

ПОВИДЛО

Тряхани мне, мальчик, сливу
над разостланным рядном!
Я сварю повидло к чаю,
к зимней стуже за окном.

Я сварю повидло к хлебу
с тёплой коркой золотой,
к снеговеющему небу
с черносливою-звездой.

Это дивное повидло
мне приснилось в сладком сне,
в раннем детстве, в годы бедствий,
в глодающей стране,

где из кубиков повидла
на квадратиках ржаных
получился рай небесный
для оставшихся в живых!

Я магическим дыханьем
окна в детство отворю
и сварю себе повидло,
сладкий сон себе сварю.

Мы на кубики разделим
эту божью благодать -
чтобы ангелы голодных
к нам повадились летать,

в сладком сне, в глубокой тайне,
сквозь завесы облаков
с хлеба слизывать повидло-
пищу дивную богов.

ПОВИДЛО

Тряхани мне, мальчик, сливу
над разостланным рядном!
Я сварю повидло к чаю,
к зимней стуже за окном.

Я сварю повидло к хлебу
с тёплой коркой золотой,
к снеговеющему небу
с черносливою-звездой.

Это дивное повидло
мне приснилось в сладком сне,
в раннем детстве, в годы бедствий,
в глодающей стране,

где из кубиков повидла
на квадратиках ржаных
получился рай небесный
для оставшихся в живых!

Я магическим дыханьем
окна в детство отворю
и сварю себе повидло,
сладкий сон себе сварю.

Мы на кубики разделим
эту божью благодать -
чтобы ангелы голодных
к нам повадились летать,

в сладком сне, в глубокой тайне,
сквозь завесы облаков
с хлеба слизывать повидло-
пищу дивную богов.

Себя не видят синие просторы,
И в вечном холоде светлы, чисты,
Себя не видят снеговые горы,
Цветок своей не видит красоты.

И сладко знать, идешь ли ты лесами,
Спускаешься ли горною тропой:
Твоими ненасытными глазами
Природа восхищается собой.

Себя не видят синие просторы,
И в вечном холоде светлы, чисты,
Себя не видят снеговые горы,
Цветок своей не видит красоты.

И сладко знать, идешь ли ты лесами,
Спускаешься ли горною тропой:
Твоими ненасытными глазами
Природа восхищается собой.

МАЛЕНЬКАЯ КОЛДУНЬЯ

Могу я взять твою руку недрогнувшею рукою,
Могу, на тебя не глядя, рядом с тобою быть.
Тебе, как знакомой, просто могу кивнуть головою,
Но не могу забыть.

Могу на взгляд твой ответить улыбкою безмятежной,
О книгах или нарядах с тобою заговорить,
Имя твое могу я произнести небрежно,
Но не могу забыть.

Пусть зарастает тропинка, что ведет к твоему порогу,
Могу о тебе не думать, могу тебя разлюбить,
Могу с другим тебя встретить – и уступить дорогу,
Но не могу забыть.

Ты не узнаешь тайны, которую я скрываю,
Надежнее океану сокровища не укрыть.
Маленькая колдунья, я тебя знать не знаю,
Но не могу забыть.

МАЛЕНЬКАЯ КОЛДУНЬЯ

Могу я взять твою руку недрогнувшею рукою,
Могу, на тебя не глядя, рядом с тобою быть.
Тебе, как знакомой, просто могу кивнуть головою,
Но не могу забыть.

Могу на взгляд твой ответить улыбкою безмятежной,
О книгах или нарядах с тобою заговорить,
Имя твое могу я произнести небрежно,
Но не могу забыть.

Пусть зарастает тропинка, что ведет к твоему порогу,
Могу о тебе не думать, могу тебя разлюбить,
Могу с другим тебя встретить – и уступить дорогу,
Но не могу забыть.

Ты не узнаешь тайны, которую я скрываю,
Надежнее океану сокровища не укрыть.
Маленькая колдунья, я тебя знать не знаю,
Но не могу забыть.