ДУША Вот говорят – мы земляне, космополиты, и глобализм наше будущее. Понимаю, что всеобщее земное братство когда-нибудь в далёких веках состоится. Мы станем единой нацией, народом, общностью. Но сегодня я русский. И не хочу слыть братом американцу, арабу или китайцу. Почему? потому что считаю свою культуру – нет, не выше лучше прекраснее – но непохожей на все другие, и пусть она в своей уникальности остаётся единственной в этом мире – на левую ножку кривой, на правый глазик косой – с иноземного взора – но моей, удивительной и волшебной, душу разрывающей на части. Я могу послушать чужую музыку, стихи, посмотреть живопись – и скажу, что это неповторимо и гениально; но впитав в своё сердце Чайковского да Левитана, никогда не пойму, что хотели сказать мне всякие джорджи и майклы – они могут хоть тысячи лет выть, лепить, рисовать монолиз и давидов, а мне всё-таки будет в мильён раз милее улыбка юродца, блаженного, и злобный оскал его палача. ============== ДУША Я завидую людям, у которых радостно складывается личная жизнь. Завидую мужикам, у которых внешность альфонсов, и хоть говорят будто с лица воду не пить, но всё-таки бабам приятнее утолять плотскую жажду красавцем, а не кривоногой обезьяной. Даже если эта обезьяна кубыряется на кровати как сам обольстительный дьявол – но кто из девчат о том знает? Он ведь страшён да ужасен, и подойти к нему отважится лишь такая же косорылая квазимодка, которая по своей недалёкости из-за недообщения проглядит его благородную душу, просто голодно позарившись на свободный хер. В Но понимая, что красавец из-за благосклонности к нему судьбы, изза недоударов и недоувечий душой слабее меня, я всё равно завидую ему в миг своего одиночества. И буду выть вот так на весь белый свет, горячими ладонями тиская в томлении переполненные семенем яйца, пока не найду любимую бабу. А с ней, кончая своей подзабитой радостью глоткой, пузырясь на губах долгожданным бабьим оргазмом, я вознесу хвалу небесам за то что я не красавец. =========================== ДУША Оказывается, для того чтобы хорошо жить, нужно уметь властвовать своим внутренним состоянием. Никакие радости денег и комфорта не пойдут во благо не только душе, но и телу, и даже желудку – если на сердце залегло тёмное ожидание какой-то бытовой или психической пакости, и никаких собственных сил не хватает чтобы его подальше прогнать. Эта бяка приходит из ниоткуда: то ли дурной сон вдруг приснился; то ли разум – прежде практичный в житейских делах – непонятно с чего убедил себя в суеверности всего происходящего; и вот уже кажется, что эта тяжёлая длань беспощадной судьбы пригнула, принизила к земле навсегда – а там в двух метрах от зелёных кустов, от пахучей травы, уже гроб – и из него не подняться. Кто может протянуть сильную руку помощи в такой пусть не горестный, но шаткий момент глубоких сомнений в себе, своей человеческой мощи? Психолог? обыкновенный самоуверенный болванчик, который нахватался верхов из прочитанных доверительных книг, но не познал страшной бездонной глубины пожирающих страхов, извращений и фобий; который с глупенькой улыбкой кивает чужим выстраданным признаниям, сам боясь чтобы когда-нибудь его это всё не напрягло до петли, до ножа или яда. Может быть спасатели, мчэсники тут помогут? Бравые ребята из тех, что в топоры да острые пилы режут да рубят любую беду и невзгоду. Когда смотришь на них, то вспоминаются храбрецы, великаны, герои из разных веков, из множества придуманных сказок и настоящих былин. Всё они могут, все катастрофы для них - это преходящая пыль, которую легко сдуть мощным дуновением жизненной силы. Но в душе у такого героя помимо отваги достоинства веры, тоже имеется дна апокалипсис, в котором средь зелёной тоски, как тины болотной, угнёздился ворох сомнений, змеиный клубок. ====================== ДУША Ах, как я летать хочу! Представляю себя вон на той ветке, где качается белая горлица, или на кабеле, протянутом между домами, где блажит во всё горло чёрная ворона. Конечно, я буду там нелепо смотреться – в костюме, раскинув длинные серые рукава – а народ на земле станет показывать на меня пальцами, такого совсем несхожего с птицей. Мне стыдно, я даже покраснею: но ведь снизу никто меня не сможет узнать, потому что слишком далеко – и стыд мой обязательно пересилится счастьем полёта. Зато как радостно я воспарю в безбрежный беспрепятственный воздух – ведь это совсем не то что на земле, где через каждые метры расставлены машины, гаражи, здания и прочие птицам ненужные сооруженья, которые людям приходится обходить. А ветер? внизу, среди бетонного нагроможденья, он даже не может распрямиться во весь свой могучий рост; кругом протянуты высоковольтные провода, и только ветру захочется встать, как тут же – бац – разряд по темечку, а изза этого приходится ему стлаться по земле. Но в воздухе! особенно ближе к небесам, он носится стремглав, играя с воздушными шарами, самолётами, и даже цепляется к ракетам на хвост. А я вот, взмыв, уцеплюсь за его фалду, и может быть, мы триедино с ракетой отправимся к марсу, по пути своими ароматами развеяв во прах хищный вакуум космоса. ================ ДУША Не скажу, что я очень уж добрый человек. Скорее, назову себя добро-злопамятным. Я могу долго – может быть, и целую вечность – прощать глупого дурачка, который в своей жадности и зависти не переходит границ потребительства. Это значит, что пусть он завидует моей силе-сноровке, не имея к ним побуждений из-за собственной лени; пусть жадует на мою маленькую удачу, коя в чужих загребущих глазах всегда кажется небесной жар-птицей. Но неизменно, что тихие подленькие чувства этого человечка – желание перещеголять меня в мощи и обогатиться в мильён больше раз – ни в коем случае не должны обращаться в подлые, скверные поступки, вдруг исподтиха пронзившие моё тело и душу острыми крючьями страданий. Мне тяжко переносить эту бессовестную боль молча, христосно, одному – именно изза несправедливости, безнаказанной дьявольщины – и я обязательно отомщу. Я долго могу – может быть, и пока хватит физических сил – терпеть на своей жилистой шее хитренького захребетника. Есть такие, и наверное очень много, которые сопливо бьют на жалость, слёзно прося о помощи щедрого на добро, а к тому ещё довольно милосердного человека, сострадательнее других. Думаю, что я из этих самых добродеев; и пусть тот хитрец время от времени – когда ему нужно, и когда я смогу – пользуется моей добротой и помощью в различных делишках, щедро без платы, говоря мне за это спасибо от сердца, без фальши. Хочу чтоб в его душе было хоть немного благодарности, и даже понимая что у хитрецов она своя, с подковыркой на их будущие просьбы – я всё равно буду доволен. Он будет петь – точно будет, безо всяких сомнений – хвалебные оды моей силе и доброте; но сознавая что за этими одами припрятана его новая корысть – я обязательно порадуюсь похвалам. Но не дай ему бог, сев на шею мою безо всякого пряника а с одним лишь кнутом, вознамериться лихо требовать да понукать – поверив в то что я тягловый вол, безропотный жалкий. Нет; я облачу наружу свои крепкие рога, что до времени прятал из жалости – и свергну игрушечного тирана, коего пестовал сам много лет. ======================= ДУША Я думаю – каков он, этот сумбурный поток сознания такой? потому что меня часто обвиняют в том, будто мысли мои неразборчивы, спешны, как разновеликие и разноходные лошадки, которых силой запрягли в одну упряжку для неизвестных, и скорее всего смешных целей. Верно, думают люди, он хочет устроить карусель в наших приглаженных головах, чтобы не одному скушно, а всем вместе радостно и весело мельтешить в параллельном мире, который недостижим для нормальных простых извилин. Бабуся моя ещё б проще сказала – бес, мол, тебя дурачка хороводит – и сводила к соседке на отприворотный отплюй. Та посмотрела бы внимательно в очи мои, да плюнула сквозь мой левый глаз, чтоб ядовитая слюна проникла до мозга и отравила ту самую дурную извилину. Я конечно, притворюсь выздоровевшим – абы старая карга меня не трепала. Бабуля моя тогда от радости спляшет краковяк, сказав – ну наконец-то он стал нормальным, и мне больше не надо таскать его по церквям да гадалкам; я приглашу её на парный вальс, теперь уже ровно держа головку и не наступая ей на тапочки; но вернувшись в свой дом, жестоко сброшу маску наивного детки, и равнодушно – за то что меня так и не поняли – взорву в башке новую, страшную, ядрёную бомбу, подпалив хату, себя, да бабулю, и весь окружающий мир. Так вот чтоб не сгорели вы, люди, в аду – то поиграйте со мной в мою карусельку.
Эта каруселька - участь большинства людей. Наши мысли почти постоянно кружатся, но обращают на это внимание далеко не все, потому что привычней - забить себя новыми впечатлениями и всё путём. Только святые умеют противостоять карусельке и держать ум в тишине и чистоте.
