Троллейбусы автобусы трамваи давно нужно делать круглястыми, а не коробкастыми. Потому что так они больше всего похожи на своих коллег из мультфильмов – ведь дети и взрослые очень мультики любят. В круглом транспорте не будет скандалов и ссор – он же шар – наоборот, все молодые станут уступать место старичкам, а те вежливо с улыбкой отнёкиваться. Почему люди враждуют в автобусах? оттого что салоны квадратны и везде отовсюду торчат острые углы, об которые колется сердце. На каждый зигзаг визгливого тормоза душа отзывается игольчатой болью, а если сам укололся серьёзно, то обязательно хочется тыкнуть шилом соседа, чтобы не радовался – вот пассажиры и затачивают языки друг на друга. А шар? а круг – в нём всего одна палка диаметра, да и та удобно пролегает сверху вместо поручня, и на ней рядышком возлегают ладони стоящих – касаясь и нежа друг дружку. Снаружи круглый автобус похож на доброго дядюшку с сияющими глазами – квадратный же словно злой дальний родственник, к которому незвано приехали гости, и он клацает на них нижней челюстью, угрюмо мигая фарами. Жаль, но пока что не хватает ума и фантазии автоглупожаднозаводчикам.
К трамваю неуклюже бежала пожилая дама, переваливаясь с ноги на ногу, и подгребая руками словно плывя по воде. За целый день ещё сотня трамваев мимо пройдёт, проскользит тормозя на остановках, но она почему-то спешила именно к этому. Может быть, лишние десять минут в её жизни значили важного множество, а скорее всего что даму давно закружила обыденная суета, которая очень похожа на детскую карусель со взбесившимся моторчиком, сорвавшим в натуге все свои стопы – и теперь по желанью не остановишься, страшно спрыгивать надо. Вагонная вожатая терпеливо подождала даму, возможно представив себя на её месте, и снова отворила ей заднюю дверь. Та быстренько заторопилась вовнутрь, чуть не падая на ступеньках – а когда вся вошла, и руки и ноги и сумка, когда установилась качающимся памятником на площадке, то тяжело отдуваясь сказала – спасибо! – вожатому, кондуктору, всем пассажирам. Ей отчего-то очень хотелось выговориться:- Вы знаете,- то ли из благодарности, то ль вместе с воздухом из неё сами собой выходили слова,- а я ведь ещё пару лет назад даже себя и не чувствовала, как будто летая,- обратилась она к другой, уже сидящей дамочке помоложе, которая пока душою и телом в сочной зрелости обреталась.- Однажды я увидела старушку, что с трудом шла по улице, и подумала: вот притворяется, сучка – видно, и в молодости так же лентяйничала. А теперь я её понимаю. Хоть я всегда работала, трудилась – но уже и сама такая. - Да, да,- отвечала ей зрелая дамочка.- Я как только чувствую недомогание в своём теле,- и она провела ладонями по своим соблазнительным бёдрам, по-лисьему косо посматривая в стороны на рядом сидящих и дальних мужчин,- то сразу обращаюсь к врачу, который меня уже давно наблюдает.- По её сладкому голосу стало понятно, что она б не отказалась и от большего; в каждом её слове сквозили ветреные намёки, лёгкими порывами словно бы оголяя ей короткую бордовую юбку, а прыгающее на груди жемчужное монисто – перламутровое ожерелье, собранное на коралловом дне глубоководными ныряльщиками – то и дело проваливалось в розоватое декольте покрасневшей от волнения дамочки – будто эти смуглые мускулистые юноши ныряли именно к ней за корсаж, и барахтались там с удовольствием. Но пожилая дама совсем не нарошно не дала ей насладиться барахтаньем: её просто очень заботило собственное здоровье, а разговор о врачах как будто пришёлся к месту, и нужно было застолбить эту интересную тему всякими больничными вёшками, чтоб уже не сворачивать в сторону. Дама с натугой присела с дамочкой рядом – ей уступил своё трамвайное кресло симпатичный молодой человек, который явно хотел бы симпатизировать всем женщинам на свете – и тут же продолжила беседу о себе и таблетках.- Вам просто повезло, девушка, с лечащим доктором.- Непонятно, как это получилось – сознательно, по наитию ли, благородству души – но на девушку дамочка расцвела, красиво зарделась, и ловя восхищённые мужские взгляды, уже не смела перебить пожилую даму, боясь спугнуть жалобным болезненным голоском свою здоровую привлекательность. А дама, заполучив такую внимательную кивательную слушалку, которая к тому ж сама не надоедала болячками как ноющие сидельцы в кабинетных очередях, с удвоенным пылом набросилась на систему здравоохраненья, ту что не лечит но калечит.- Мне лично досталась баба-яга, а не докторша. С улыбочкой меня приняла, ласково чуть ли песни мне пела, и раздела догола в кабинете – чтобы съесть. Я ей целую кучу анализов в банку сдала, меня шприцами всю искололи сбоку и сзади, замучили клизмами, а она не сумела понять по бумажкам – то ли у меня застарелый артроз, то ль подагра. Как вам это понравится? Не понравилось, точно. Потому что дамочка всё дальше отодвигалась от неё, казалось в готовности выпрыгнуть из окна, и закрывала правую щёку бледной ладонью, испод которой уже полыхало огнём. Я не такая! Я другая! – хотелось ей выкрикнуть на весь вагон, изгоняя из себя чужой стыд, безобидным ужиком заползший к ней в нутрь – а то была только мимикрия, фальшь, змеиная подделка ядовитой гадюки. По разнице в возрасте старенькая дама уже давненько не понимала подобного срама: ей думалось, что как живёт она в искренних заботах о своём здоровье, то так должны проживать и другие, будь хоть юноши-девушки. Любое естество никогда не бывает безобразным: если молодая неопытная душа часто смущается скабрёзным оттенкам бытия, то душа многоповидавшая с нежностью лелеет и даже смакует свои трудовые интимности, заработанные потом и кровью на этом пристойном свете. Поэтому дама без малейшего стеснения – как так и надо – продолжала рассказывать о диагнозах, клизмах, рецептах, будто это всем интересно, и совершенно не замечая неловкости, которую она словно передала от себя окружающим людям.
Непонятная человеческая сущность – стыд да срам. В ней есть и физическая и моральная сторона неловкости положений, в которые попадают люди. Оказаться голым на виду у толпы или обделаться от недержания в магазинной толчее – это всё телесный позор, гадкий и грязный, но за него меньше грызёт совесть, особенно если свидетели больше в жизни не встретятся. Память только лишь иногда будет подкидывать эти воспоминанья, да тут же сама оправдает грех смехом. Моральный стыд глубоко заедается в душу, словно бы вместе с желудочным соком разносясь витаминными молькулами по крови, по сердцу, запитывая и разум в систему обращенья – как бы мозги потом ни искали пустых оправданий преступку, а душа всё равно каждый раз содрогнётся, будто кару вменяя вину. И ещё есть интересная особенность у стыда – совестливым натурам, у которых порядочность вскормлена генами, или утончённым, коих тонкая кожа легко пробивается почти невесомой стрелой, очень часто бывает стыдно за других, а не за себя. Сидя рядом, и просто наблюдая чужой позор, такой человек может покраснеть как варёный рак и затрястись в лихорадке, оттого что дружок, иль товарищ, или даже далёкий знакомец смешон – хотя может быть самому этому знакомцу в сей миг хватает выдержки, а лучше сказать наглости, чтобы глубоко наплевать на дурное мнение. Вот и толстая кожа пожилой дамы была непробойна. Скорее всего, что за всю прошлую жизнь она уже побывала во многих ругательных схватках, и пули плевки оскорбления не только оставили зарубки на ней, но и закоптили под первым слоем белого жира второй тёмный слой дублёного мяса, похожего на солонину, что закатывают в трёхлитровые банки. Даме даже в голову не могло сейчас прийти, что кому-то неинтересны подробности о здоровье, когда для неё это самое главное в жизни. Ведь и те кто стоят рядом держась за поручни, тоже не вечны, и обязательно будут болеть – значит нужно делиться с людьми, чтоб они не попали впросак со своими язвами, аппендиксами, запорами. А молодой дамочке хотелось поговорить о красоте и дружбе – о любви. Молодость недоверчива к старости, и тем более к болезням и смерти: ей кажется – она даже более чем уверена – что её это всё стороной обойдёт. Потому что прогресс, эволюция – а значит, к тому времени медицина дойдёт до порога бессмертия. За которым вечная жизнь и любовь. И все молодые юноши, что окажутся через сто лет в таком же трамвайчике, будут с ошеломительным восторгом глядеть на неё, рты разинув, и никто из них не поверит в то что она ровесница прошлого века. Дамочка, кое-как совладав со стыдом, вполовину уже разбавленным её негодованием, самоуверенно попыталась всё же перевести разговор на трамвайные рельсы, на общество:- Вы знаете, здесь не совсем удобно об этом говорить. Вот если бы мы с вами сидели в больнице... - Эээ, милочка,- перебила её дама,- видно что вы по молодости ещё плохо понимаете людей. А они все одинаковы – что в поликлинишной очереди, что на нашем трамвае.- И она внимательно оглядела пузатым взором круглых глаз всех стоящих возле, и вдаль.- Вот вы, молодой человек, часто думаете о здоровье? - Стараюсь,- улыбнулся ей широкоплечий спортсменистый атлет, на которого чаще других и поглядывала молодая дамочка. Ему хватило одного ёмкого слова, чтобы соблюсти свой физкультурный статус. - А с кем-нибудь говорите о нём, советуетесь?- Дама пыталась пробить брешь в этом накачанном теле, если хоть не гантелью, то каверзным вопросом. - Зачем?- удивился спортсмен.- По мне и так всё видно. - Эээ, не скажите...- Дама опять села на своего эгегешного конька, который чаще всего привозил её к оздоровительным парадоксам.- Вот вы ходите, спите; качаетесь, как у вас говорят. Вроде всё хорошо. А где-то внутри уже завёлся маленький червячок, который впоследствии вырастет в большую змею, если вовремя не показаться врачам. - Никогда такого не будет.- Атлет сказал как отрезал; но всё же отступил на шаг и отвернулся, может уже на один мускул сомневаясь в себе. - Так думали о своём здоровье почти все покойники,- равнодушно к его судьбе промолвила пожилая дама, выглядывая в окно ближайшую остановку; а дамочка молодая закашлялась от её пророчествующих слов. - Я бы вам ещё рассказала о своей доброй знакомой, но мне пора выходить.- Даме с её габаритами было трудно пройти к выходу, не цепляя других; и все перед ней расступались, то ли боясь быть растоптаными, то ль опасаясь острого языка. Когда она вышла – даже, образно говоря, вывалилась из трамвая – ближайшие к ней пассажиры облегчённо вздохнули и улыбнулись друг другу. А один не очень молодой гражданин посетовал:- Конечно, она очень навязчивая, и бестактная,- потом оглядел всех рядом стоящих,- но вы знаете, в отдельных вопросах она права,- и начал рассказывать про свои баночки, скляночки, клизмочки. ========================
