Стоит автобус большой без колёс. На деревянных чурбачках он спокойно устроился и похож на слишком объевшегося поросёнка, который после вкусного завтрака блаженно принимает солнечные ванны. Он улыбается своим мыслям и даже довольненько похрюкивает – чихпых – неизвестно из какого места, потому что ни мотора ни выхлопа нет у него. Зато есть пассажиры. Разные люди в салоне сидят, и беседуют разно о разном. Молодёжь о кино и хипхопе, старики вспоминают болячки и пенсию, а зрелость всё больше тревожится хлебом насущным. И только детишки визжат ни о чём, словно пчёлы носясь и жужжа с добрым мёдом. А одна тихая бабуленька с постным лицом безо всякой сердитости то и дело их уговаривает не летать, а спокойно собраться в улье. - Ну и огурцы мне выдались в этом году,- говорит один дачник другому.- Такие гвардейские, что ими можно сабли вместо махать, и если не срублю голову – то контузю точно. А самым большим жена подпирает дверку в сарае, чтобы куры не выбежали. Сосед вздохнул так, будто и впрямь удручён сильно:- И мне вот с томатом возиться приходится. Он красный, зараза, что солнце, и вчера от него загорелась ботва – мы с пожарной машиной едва потушили. Теперь вот за розжиг присудили платить, и немалые деньги. Тут вклинился третий, молчавший мордатый мясной:- Вы утей моих видели? стадо слонов. Когда я выпускаю на волю всю эту ораву, то пыль от их лап и хвостов подымается к небу, и лётчики даже теряют из виду наш сказочный город. - А зачем это лётчикам нужно здешнее захолустье?- Спросила столичная штучка, стреляя глазами по сторонам из-под густого слоя румян. - Как? а экскурсии? Вы же ещё не видали наших огурцов, помидоров, индюшек. Милости просим. Улыбчиво входит высокий да крепкий шофёр. От его тяжёлых шагов начинает автобус раскачиваться как детская люлька, и взрослые, которые только что были осмурены наступающим днём и заботами, вдруг стали похожи на мелких агушек, ожидающих звон погремца. - Все загрузились?- спросил шофёр почему-то взволнованным голосом, и дрожание его длинного языка вдруг чуточку напугало пассажиров. - Все,- ответила маленькая бабулька, видно спешившая обратно в деревню, на дальнюю предальнюю окраину города. - Тогда готовьтесь. Мы сейчас улетаем в неведомое. - Как это?! Как это? как это?- закудахтали все пассажиры вместе и каждый вразнобой.- Отъезжаем по маршруту: вы так хотели сказать,- поправил водителя интеллигентный мужчина в тройном костюме с жилеткой и галстуком, по виду научный работник иль кабинетный чиновник. - Нет. Моя маршрутка на самом деле летучий голландец. Я лично её изобрёл. И теперь приглашаю вас в будущее. - За горсть медяков? Да кто вам поверит.- Шикарная дама слегка полнеющей комплектации, очень нарядная и слишку намакияренная, заявила это таким беспардонным голосом, как будто она собственноручно держась за гроб проводила в последний путь самого последнего бескорыстного праведника Земли. - А мне не нужны ваши деньги.- Парень развернулся от руля прямо к салону, и все увидели его весёлый картофельный нос, усов чёрную жёсткую щётку, которой чистят ботинки, и подбородок с такой большой ямкой, что на ней бы спотыкнулся маленький автомобиль.- Я провожу испытания, и хочу чтоб вы стали моими первыми седоками. - Ну вот что.- Кабинетный работник посерьезнел, даже слегка заугрюмился, несмотря на смешливый облик молодого водителя. Видно, по рангу своего конторского чина он не доверял подобным фантазёрам.- Хоть я и не верю вашим затейливым химерам, но и ехать с вами в таком состоянии я отказываюсь. Вы не совсем адекватны. - Да скажи проще, дядя! С ума он сбрендил,- захохотал с последней седушки один шибко умный студент, держащий в руках электронную книжку и повесивший в ухи пристяжные наушники. Только глаза его были свободны, лупатеньки, и ими он наверное слушал. Тут с переднего почётного места опять встряла бабулька, дотоле только шамкавшая губами от удивления, ото всех этих неожиданных вестей, которыми долго да говорливо можно делиться с соседями – хоть на скамейке под липами, а хоть ли покрикивая через межу. - Эх, сынок, и дуралей же ты,- сказала она жалостливо, беззубо пережёвывая шипящую – же, а сглатывая уже мягкую – зе.- Тебе больше всех нужно ехать с нами – посмотрел бы на будущее.- И подёргала слабой ладошкой за лацкан дорогого костюма.- Ведь без таких дуралеев как ты оно не построится. Все пассажиры весело рассмеялись; а так как махонькая бабулька уже определилась, то вслед за ней здоровякам да крепышам было стыдно отказываться, и даже шик-блеск, немного попотев стоя, тоже сел на своё место.
Получив согласие всех пассажиров автобус взлетел. Тогда, с великой высоты, все взглянули вниз и подумали – как это природа затеялась устроить по всей планете леса, степи, тундры, пустыни и прочее изобилие зелёно-жёлто-белого хозяйства. А если б была на свете одна тайга? – то люди обязательно потерялись в ней и могли даже не найти друг друга. Человеческое сообщество тогда бы состоялось инаково: мелкими группками, которые на своей узенькой обследованной территории – боясь заблудиться – выкорчёвывали свои личные пни, не заходя в гости к соседям – а вдруг те среди этих густоколючих дебрей кругом западён понастроили, и прости-тогда-прощай, лихая головущка. Ведь когда за деревьями не видно синего неба и бледного горизонта, то кажется что мир опасен нежданностью происходящего за каждым кустом. А коль во все стороны золотится синеется чёрнится безбрежный простор, то видимость глазу сразу же даёт отдохновение испуганной прежде душе – что нету опасности, что добро до самого края, и даже три кита, давно уже стоящие на черепахах, хоть и качаются, да не могут угрожать смертью отроку-человечеству. - Но куда мы летим? – все спросили шофёра. - В шот-лан-дию! – ответил он всем величественно. – Будем слушать волынку. Это сильная музыка. У волынки длинный протяжный мелодичный гудок, который совсем инаково звучал бы в бескрайних лесах и степях, разместившихся в основном на равнине. Стелясь понизу, там звук путается средь травы и кустов, виясь между каждой былинки – и отдавая ей хоть мелкую часть своей мощи, он теряется в мириадах этих травинок, жучков и стрекоз, уже не мая сил вырваться из сплетённых объятий природы. А в шотландии горы – среди зелени трав да лесов – горы – под синью высокого неба – горы – перед тайной бездонной пропасти океана. Если забраться на скалистую вершину – тяжело, почти умирая без воздуха – и приложиться к раструбу волынки, то она сначала едва запищит как лесной медвежонок, который здесь уж наверно не водится. Тогда, оторвав губы, подумаешь: - всё, обессилел, зачах человек. – Но мамка природа затащит к вершине своих – ветер, шторм и грозу – а с ними такая подымется чёрная верть, что до неба не видно не зги, и лишь среди молний отчаянный глас: - Вот как надо волы-ыыыыыы-нить меня-ааааа!!! И от этого иерихонского баса просыпался столетия дремлющий замок. Главная башня его старинной крепости возносилась над остальными – гордячка. Всегда только в её громоздких залах хозяева принимали высокопородных гостей, в чьи бы руки не переходила крепость по наследству. В древней генеалогии этого рода хватало всяких баронов, но даже самый опустившийся среди них никогда не закладывал угрюмый свой замок, хотя жить в нём с каждым веком становилось всё мрачнее. Казалось, он был вырублен морскими великанами прямо из скалы, на которую плотью своей опирался, а жизнь его подпитывалась горячими недрами земли. И если совсем их душа разгоралась от кипящих бурлений, то её остужали холодные волны, гонимые широкой дланью океанского владыки. Замок стоял над землёю величествен - он словно летел, воспаряя к бездонному небу. И жестокая угрюмость его пропадала из сердца, стоило лишь выйти на широкий балкон. В ясную погоду весь мир тогда склонялся пред ногами хозяев - и море, затеявшее весёлое развлечение вместе с белыми барашками на гребнях волн - и солнце, на пару с ветром-дружком рассеяв грубиянистые облака - и голубые беспечные небеса, размазанные вверху широкой синей кистью нездешнего художника, который прибыл в замок по приглашению, чтобы писать костюмный портрет баронессы. Но от волненья не спал эту ночь - а всё вздыхал и творил, мечтая. А в людях рождалась любовь. В штормовую погоду мерк белый свет над балконом, и гас, погружая во тьму всё: и море, отягощённое глубинными своими раздумьями; и солнце, сгущая его до маленькой рыженькой точки, до искры во мраке; и небо, как будто заляпанное густо угольной сажей от злого мазилы, завистника. В такие дни стихия пробуждала в людях угасшую гордость и воспевала безумную гордыню, гулко бряцая в залах орденами памяти. В этом замке, наверное, жил сам король. Белый плащ, алым бархатом изнутри шитый, и венец драгоценный, на коем сияли алмазы рядами – в них он был облачён и дарован как бог своему населенью. Свирепый монарх, скаля острые зубы, держал неустанно свой меч тяжеленный, и от пурпура бархата по лезву казалось стекает страдателей кровь. Крупный пояс с замками из золота на синих штанах внушал восхищенье и зависть размерами коронованной плоти, а тёплый вязаный гульфик словно шептал вольнодумцам: преклонитесь пред мощью, холопы. И обывателям многим хотелось услышать строгий царственный рык – трррепещщи, подлый смерд, я вернулся. Но былой повелитель тихонько лежал в деревянном гробу, разбросав свои бледные кости, омытые тыщей дождей и снегов. Был он хром да горбат, и наверно поэтому ужас вселял в соплеменников. Только кто он сейчас, и его кровожадная армия – лишь безмозглые чушки, которые мёртво болтаются в сырых домовинах, а рядом с ними мирно дрыхнет уходящее время в ожидании новых великих костей.
О шотланды великой славянской земли! Свободный и гордый народ с вознесённой до неба душой! Вы храбры да мужичны, и не носите юбки. Ваши остры мечи, кони быстры, а женщины! – нет их прекрасней. Все сладостные прелести жизни, все самые дерзкие завоевания мира легли к вашим мощным ногам. Вы открыли антарктику, недра и космос – победили колченогого гитлера с усиками и самовлюблённого коротышку наполеона – взгромоздили под самое небо огромные стройки днепрогэса, комсомольска, магнитки. Под победные симфонии бессмертного вагнера пейте и пойте, достойные дети великой эллады, внуки древнего рима, и правнуки самых патриарших цивилизаций Земли!
