Множества множеств покорёженных лиц. Утопленные заботами лица, маски забыты дома. Чёрствые прикосновения, забыты интонации… Болезненный тик в мышцах… Попытки забиться в углу, спрятаться в тени не дают никакой защиты от страданий. Жесть хрустит в груди при каждом вдохе. Дрожь скрепит беспорядочные мысли в тошнотворную свалку страхов. Бросок в другую крайность выпустит истошный вопль, раздирающий перепонки ушей на мельчайшие части, уподобляя их в ту же массу страхов. Остановиться, вкусить горечь, разжевать и вывалить всё наружу на суд любопытной толпы… Кто-то идет мимо не останавливаясь, ему знакомо это, он дал себе зарок не сталкиваться с этим. Он побежит… Он будет бежать, спотыкаясь, чтобы запах горечи не догнал его, не поглотил его снова как тогда… Долго он будет бежать. Доползет до сумрака эмоций, где спокойно, тихо и свежо. Там прикорнёт в тесной нише единственного дерева, покорёженного временем и такими же беглецами. Серое небо померкнет, нальётся сочной ночной синевой, наступит покой. И каждый беглец будет молить кого-то о ненаступлении утра. Он знает покой, он не хочет расставаться с ним. Он снова в детстве, в уютной колыбели под звездами. Приходит утро…

Множества множеств покорёженных лиц. Утопленные заботами лица, маски забыты дома. Чёрствые прикосновения, забыты интонации… Болезненный тик в мышцах… Попытки забиться в углу, спрятаться в тени не дают никакой защиты от страданий. Жесть хрустит в груди при каждом вдохе. Дрожь скрепит беспорядочные мысли в тошнотворную свалку страхов. Бросок в другую крайность выпустит истошный вопль, раздирающий перепонки ушей на мельчайшие части, уподобляя их в ту же массу страхов. Остановиться, вкусить горечь, разжевать и вывалить всё наружу на суд любопытной толпы… Кто-то идет мимо не останавливаясь, ему знакомо это, он дал себе зарок не сталкиваться с этим. Он побежит… Он будет бежать, спотыкаясь, чтобы запах горечи не догнал его, не поглотил его снова как тогда… Долго он будет бежать. Доползет до сумрака эмоций, где спокойно, тихо и свежо. Там прикорнёт в тесной нише единственного дерева, покорёженного временем и такими же беглецами. Серое небо померкнет, нальётся сочной ночной синевой, наступит покой. И каждый беглец будет молить кого-то о ненаступлении утра. Он знает покой, он не хочет расставаться с ним. Он снова в детстве, в уютной колыбели под звездами. Приходит утро…