В дверь постучали. Толстое дерево приглушило и так легкий стук доносившийся с той стороны. Нефель села на край кровати, если так можно было назвать твёрдую скамью с тонкой подстилкой. В ушах шумела кровь, сердце безумно колотилось. Холодный воздух в маленькой комнатёнке прилипал длинной ночной рубашкой к холодному поту. Эти сны из её детства, они приходили всё чаще и чаще и всегда заканчивались одинаково. Холодным потом. И оставляли после себя послевкусие чего-то старого, забытого, чего то страшного. Но она никак не могла вспомнить их содержания. То, что сдавливало её изнутри, исчезало как только она открывала глаза. Как когда-то давно, в детстве. Она вспомнила, как Сестра Аурелия прибегала в общую детскую посреди ночи и успокаивала кричащую девочку, и потом иногда брала её к себе в келью до утра. Потом сны прекратились. Но недавно всё началось заново. Её босые пятки коснулись холодного пола, под ними она чувствовала неровные швы, что пробегали между серыми камнями. Келья, в которой жила Нефель вот уже пятый год, была похожа на утробу камня, с застывшими венами и артериями разбегающимися по стенам, по полу и по потолку. Как и сам Монастырь, что соединял и в то же время отделял своих многочисленных обитателей, они склеивали и прополазали между каждым отдельным каменемь. Девушка сидела на кровати, правая рука чуть ниже горла, словно она могла заставить сердце стучать тише. Левая сжимала и так тонкий матрас. Она пыталась вспомнить и забыть одновременно. На липкой коже выступили мурашки, но она не спешила отрывать ног от холодного пола. Наоборот она упёрлась в него. Холод, он возвращал её в реальность. Через узкие щели ставней пробивался холодный неяркий свет. Утро. Нефель протёрла глаза и посмотрела на дверь, за которой снова раздались три коротких стука. Она знала, как и все, проведшие всю свою жизнь в Монастыре, что в этой его части ни на одной двери не было замка, как не было и тайн которые можно было за ними скрывать. Или не должно было быть. Но также она знала что никто не зайдёт в чужую келью без разрешение на то его обитателя. Однажды так нашли одну из пожилых сестёр, бездыханной на кровати, с раскрытой Книгой в руках. Послушница, что должна была ухаживать за ней, оповестила Старшую Сестру о том что та уже более трех дней не принимает ни еды ни воды. Перед этим все были уверенны что монахиня решила уединиться в долгой молитве, но Старшая Сестра всё же решилась её навестить. Потом Сестра Аурелия рассказала Нефель, что старушка знала, что умирает, и хотела это сделать спокойно. Когда Нефель посмотрела на нее с немым вопросом как монахиня могла это знать, та рассказала что она была со Старшей Сестрой в тот день и видела что Книга была открыта на сто третьей главе. Нефель помнила эту главу, она рассказывала о Вероломном Якове, который испрашивает прощение за грехи, и его душа поднимается к небесам. Нефель открыла дверь, и в свете проёма показалось молоденькое личико обрамлённое белым платком. На ту долю секунды когда девушка ещё не опустила глаза в смущении, Нефель заметила её бледное девичье лицо с большими карими глазами обрамлёнными тёмными ресницами и тонкий изгиб её бровей. Нефель дала ей пройти и наблюдала за тем как её хрупкая фигурка закутанная в серую шерстянную рясу, подошла к столу, скрывающемуся в каменных сумерках, с подносом на котором были жестяной кувшин и аккуратной стопкой сложенная чистя одежда. Ей не было ещё и четырнадцати. Пять лет назад примерно в таком же возрасте Нефель переселилась в эту часть Монастыря. Теперь ей казалось что это было целую вечность обратно. Девушка, всё так же не поднимая глаз, робкими движениями поставила тяжелый кувшин на деревянный стол и рядом стопку одежды такого же серого цвета, как и её ряса. Она обернулась уже с пустым подносом в руках и опять на малейшую долю секунды Нефель уловила её взгляд. Но тут же та снова опустила глаза и направилась к двери, за которую проскользнула почти бесшумно и исчезла в лабиринте холодных каменных коридоров Монастыря. Все те несколько минут прибывания послушницы в её келье, Нефель наблюдала за ней с интересом. Раз за разом девушки менялись, когда одна принимала рясу монашки, то на её место приходила новенькая. Сегодня был первый раз когда Нефель видела эту послушницу. Она знала что каждая должна доказать свою пригодность для служения Богам усердным трудом с утра до вечера и обетом молчания пока Старшие Сёстры не сочтут её готовой быть принятой в их ряды. Но бывало и такое что на протяжении многих лет бедняжки обслуживали Серых сестриц Серых темниц, как называли Монастырь и его обитателей жители Среднего города, и так и оставались лишь кандидатами на "лучшую" жизнь. Нефель никогда не разговаривала с девушкой что приходила до этой, и с предыдущей тоже. Она не знала их имён. Не тех что им будут даны после принятия монашества, те имена давались в зависимости от святых, на чей день выпадал постриг, а настоящих имён послушниц. Не потому, что обет молчания отнимал у них каждую черту личности, вплоть до имени, и не из-за того, что Нефель не произнесла ни слова в своей жизни, сколько себя помнила. Просто имя не имело важности в этом каменном муравейнике. Все обитатели Монастыря были частью чего то большего, все они были детьми божьими и им, Богам, не нужно земное имя, чтобы различать нас, у них другие признаки различия, и мы все Братья и Сёстры, так говорила Старшая Сестра. У Нефель не было ни одного настоящего имени. Даже то, которым её называют, было выбрано за неё. Его выбрала Сестра Аурелиа, в честь Святой Нефель, что отдала свою жизнь, чтобы спасти собственных детей во время Большей засухи, так как, когда она спросила у неё, девочки лет пяти, как её зовут, оказалось, что та не говорит ни слова. И надо же было её как-то называть. Девушка подошла к деревянному столу и перегнулась через него, чтобы открыть маленькое окно. Нефель не любила темноту. Но когда наступил ноябрь, через маленький застекленный проем в толстой стене начал проникать холод, и с тех пор она стала закрывать ставни на ночь. Но всё-таки, это маленькое окно, выходившее сверху на улицы Среднего города было лучше, чем безоконные стены тёмного подземелья тюрьмы Нижнего города. Когда она была маленькая, она любила слушать рассказы остальных детей, про то, откуда они были родом. Вечером, когда по длинным коридорам Монастыря проходила сестра с колокольчиком, оповещавшем о ночном отдыхе, Нефель лежала на втором этаже двухэтажной кровати и слушала детские голоса, шепчущие в ночи, пока не прибегала одна из Сестёр и не ругала их пригрозив ночными молитвами. Девочки собирались на кровати, что была под ней, одна из них всегда умудрялась стащить огарок свечи, и они разговаривали про их семьи, про их жизни до Дня благодарности, когда первенцев забирали из их семей в знак благодарности Богам и Инженерам Трёх городов, про то, какая из сестёр была злее, какая добрее. Нефель лежала и смотрела на их дрожащие тени в свете свечи. Они никогда не звали её присоединиться к ним, или это она никогда не спускалась со своего островка прямо над ними? Просто она привыкла быть сама по себе, одна, никем не замеченной, далеко от всего остального мира. Наверное, поэтому её и выбрали на Дне выбора ремесла стать тем, кем она является сейчас. Да и кто бы хотел общаться в полутьме с немой, которой не было, что рассказать? Ведь она не знала ни откуда она родом, был то Средний или Нижний город, ни кто её родители, была ли она из состоятельной семьи или же из бедняков, что заполонили Нижний город. Просто маленькая нищенка, одна из множества бродящих по улицам мегаполиса. Другие сёстры всегда ей говорили, словно в укор, что она должна быть благодарна Богам, что они направили её именно в Монастырь, а не в какое нибудь злачном заведение Нижнего города, где оканчивали свои путь никому не нужные девочки. Но здесь все были равны. И это не мешало ей слушать. Со временем в разговоры начала врастать монастырская жизнь, и они реже и реже вспоминали мир за его высокими стенами. Но до этого она нарисовала себе тот внешний мир в их рассказах, что заполнили обрывки её воспоминаний. Только много лет спустя она смогла увидеть каковы они, Три города, на самом деле. Одна из девочек, как и многие, была из Нижнего города. Она рассказывала, что её отец работал торговцем рыбы, и каждое воскресенье доставлял склизких слепых морских рыб заключённым. Не то что бы они были морскими, просто кто-то ещё очень давно назвал подземное озеро Нижнего города морем. С тех пор, название осталось, и от него пошло имя Морского района, обитателей которого называли моряками, что было менее ошибочно, так как все его жители имели дом на лодках. Так вот, он всегда пугал своих непослушных детей, особенно двух младших близнецов, за непослушание оставить их в полной темнотой лабиринтов бывших угольных шахт. Если задуть свечу, он говорил, то темнота была настолько густой, что, казалось, поглощала даже звуки. Поэтому Нефель была рада хоть одному отверстию, через которое свет мог проникнуть через толстую стену. Она открыла и само окно, и по её маленькой келье расползлось холодное дыхание начала осени. Оно пахло чернильным дымом тысячи труб Среднего города, что лизали своими темно-серыми языками вечно стальное небо над Средним городом. С высоты башни, в которой находилась её келья, взору Нефель открывалось пульсирующие, и вечно меняющееся сердце Среднего города, со своими серыми, покатыми крышами домов, в которых жили и работали обитатели этого многоголового и многоголосого зверя. По его капиллярам уже бежали первые прохожие, скоро булочники начнут развозить хлеб и горячую выпечку на своих телегах, старьёвщики будут кричать о «новом» товаре, наваленном в кучу на скрипучих телегах, босые попрошайки будут цепляться за юбки молодых леди, вышедших на прогулку, или навестить очередную тётушку в сопровождении их нянек, рабочие побегут из одного конца города в другой, кто пешком, кто на повозках, кто на угольных мобилях, а кто на шумном тепловозе. Она любила смотреть, как город просыпается. На столе, кроме кувшина и одежды, стоял эмалированный тазик для умывания, огарки свечей и небольшой томик в кожаном переплёте с крестом на всю переднюю обложку. Но взгляд Нефель устремился на кое-что, что было скрыто от нее до этого в сумраке комнаты. Из складок одежды торчал белый уголок. Записка. Нефель аккуратно её вытащила и разглядывала, держа в руках перед собой при свете окна. Она слишком хорошо знала, кому принадлежит красная печать на ней. В алом кругу был силуэт раскрытой ладони с крестом. Нефель развернула дорогую бумагу и быстро пробежала глазами по трём коротким строчкам, выведенным дорогими чернилами:
«Сегодня. Собор Света. Перед вечерней службой.»
Нефель узнала и изящный почерк, затем ещё раз быстро перечитала. Обычно эти записки были иного содержания, вместо времени и места в них указывалось только имя. Пока её глаза скользили по буквам, она на мгновение представила тонкую кисть, что кроваво красными чернилами выводила изысканные завитушки на буквах «С», букву за буквой. Девушка положила записку на стол текстом вниз. Ей казалось, что каждая буква, каждая линия за ней наблюдают колючими серыми глазами. Она не то чтобы боялась того, кому принадлежал этот почерк, но было что то такое в его существе, что настораживало её. В последний раз она его видела вблизи на Дне выбора ремесла, много лет назад. Именно ему она должна было своё теперешнее положение. После этого она видела Отца Хорация только из далека на праздниках и во время его редких визитов в Монастырь. Она помнила, как в детстве она слышала от других детей разные страшные истории про Хорация Рида, Верховного Отца Церкви, одного из трёх членов Совета. Большинство из них, Нефель знала, были полной чушью, как, например, то, что он по ночам превращался в огромного пса и ел младенцев. Но особенной популярностью пользовалась история о том, как он получил свою механическую руку. Она слышала, что лучшие часовщики Трёх городов трудились над ней. И ещё говорили, что его настоящую руку откусила одна из огромных крыс, что водились в заброшенных шахтах. Подземный газ менял крыс, и они росли до размеров большой собаки и нападали на шахтёров, заблудших на их территорию. Но Нефель никак не могла себе представить этого строгого, всегда хорошо одетого мужа в грязных, сырых шахтах. Да и что ему там было делать? Было ещё много версий, но ей больше всего почему-то запомнилась именно эта. Некоторые даже предполагали, что на самом деле он вовсе весь под кожей механический, не только левая рука до плеча. Из раскрытого окна доносился голос Среднего города. Он звучал переплетёнными криками первых уличных торговцев, смешавшихся с шагами прохожих, колёсами по мостовой, копытами лошадей и рычанием угольных двигателей. Где то вдалеке гудел паровоз, оповещая о прибытии или отбытии. Нефель налила воды из монастырского колодца в блюдо на столе и ополоснула лицо. Затем она провела пальцы через короткие, по мальчишески подстриженные, светлые волосы. Ей пока не хотелось думать. Её мысли ещё до сих пор были спутаны в один большой узел. Если послушница пришла вовремя, то должно было быть около пяти. У неё ещё был целый день, чтобы думать обо всём на свете. Она ещё раз набрала полные ладони холодной воды и поднесла их к лицу. Капля скатилась по нему и соскользнула на стол с острого подбородка. Её зелёные глаза устремились вдаль через открытое окно в сторону трёх высоких башен, что выступали над остальными невысокими домами. Та, самая высокая, было главным центром правления всех Трёх городов – Башня Часовщика. Там собирался Совет. На её вершине был огромный циферблат, что указывал точное время в часах, минутах, секундах, а также - днях, месяцах, годах и столетиях. Монастырь находился достаточно далеко, и из её окна было лишь смутно видно очертание башни в утреннем смоге, не говоря уже об этих огромных часах, считавших жизнь городов, но она знала, что сейчас шла тридцать пятая декада, то есть 3589 год от сотворения Трёх городов после Великой засухи. Остальные две башни, восточнее, поднимались к стальному небу белыми мраморными столпами. То был Собор Света.
Сообщение отредактировал kArica - Среда, 29.05.2013, 00:18
Холодный воздух в маленькой комнатёнке прилипал длинной ночной рубашкой к холодному поту.
Сложно читается. Холодный воздух прилипал к холодному (повтор!) поту чем? - Ночной рубашкой. Хм-м... А что, если так? "Воздух в маленькой комнатёнке холодел, прилипая к мокрой от пота рубашке" Ведь дальше будет ещё про холодный пот. Я так понимаю, что слово "холод" определяющее, потому и повторяется часто.
Цитата (kArica)
Как и сам Монастырь со всеми его многочисленными обитателями, они склеивали и в то же время отделяли каждый отдельный камень,
Тут тоже не совсем ясно. Они склеивали и отделяли каждый камень... как и сам Монастырь со всеми обитателями. Я переставила слова, а яснее не стало. Катя, только не подумайте, что докапываюсь. Хочется, чтобы было понятно. И ещё с запятыми беда. Очень много, где их не хватает. Не буду пока читать дальше. Хотелось бы услышать, нужна ли вам критика? Титул - Лирическая маска года Титул - Юморист Бойкое перо
Очень нужна!!! Спасибо вам огромное что вообще прочитали. У меня с этими запятыми беда, я их по латышским правилам ставлю, так как надо русскую грамматику и орфографию учить...
Я была бы очень рада если бы вы мне посоветовали где они, эти несчастные запятые, нужны, а где нет.
А по поводу моих запутанных предложений, я просто когда сама читаю, не замечаю если где-то что-то не понятно. Так что с распростёртыми объятиями жду жестокой критики
Ещё раз спасибо большое что прочитали и подправили!!!
Катюша, времени у меня сейчас, летом, катастрофически мало, к сожалению. Но я попробую, как смогу. Прежде всего, дочитаю в ближайшее время. Титул - Лирическая маска года Титул - Юморист Бойкое перо
