Лишь от непостижимого и всеобъемлющего чувства безысходности мы, мечтающие и лицезрящие купол свободы, можем увидеть и осознать мельчайшие простые частицы, из которых состоим.
Гарольд облокотился на стул, изящно выгнув спину, на манер холёного джентльмена, и пристально смотрел в бездонные зелёные глаза, прячущиеся за маленькими ресницами. Он неохотно разглядывал её широкий нос и тонкие губы, неохотно подрагивавшие. Избитые локти и плечи. Гарольд хотел возненавидеть её каждую веснушку, каждый волосок, каждую образовавшуюся каплю пота на её спине. Но подсознание твердило о том, что последствия могут быть не такими, как он ожидает. Планы могу быть разрушены благодаря лишь маленькой ненужной мысли, мельчайшей ненужной потребностью, крохотной язвой внутри вселенной, которая имеет невероятную мощь и титаническую власть над нами. Гарольд старался проникаться этой мыслью чаще, что бы ни подвести себя и свои ожидания.
- Я смотрю на тебя и ни вижу не чего постыдного в том, что продолжаешь существовать, - сказал Гарольд, усевшись за стол, - нет, я не имею в виду то, что наше существование это и есть, всего лишь существование. Так уж вышло, что ты существуешь. Тебе нужно с этим смериться. Не стоит так стараться выпутаться из этой ситуации, ведь в этом нет абсолютно никакого смысла, - его голос словно монотонное мычание быка, издающего последний в своей жизни рёв. – Понимаешь, я не могу найти в тебе ничего прекрасного, - с горечью в словах, произнёс он, - я тщетно стараюсь найти такие вещи, которые я не хочу стереть в порошок, - он опустил глаза, - я правда, очень старался, но так и не нашёл, - казалось, что он вот-вот заплачет. 0,2 Огоньки агонии
- Знаешь, изо дня в день я прохожу мимо цветочного ларька и наблюдаю занимательную картину. Одна леди, на ней красивый фиолетовый вязаный свитер и старомодные рваные джинсы. Она ожидает своего автобуса. Сидит и просто ждёт автобус. Я не знаю, какой и в каком направлении он едет. Она сидит, вот эта леди в долбаном фиолетовом свитере и курит. Нет, конечно, бывает, я не застаю её с сигаретой в зубах, но факт остаётся фактом. Так вот, она сидит на этой остановке и ждёт своего автобуса и курит, а я её вижу уже довольно часто, и мысль, которая меня начала тревожить, что она сидит там вечно! Я понимаю, что это образно, но вечность, проведённая в ожидании чего-то, понимаешь это как… - загорелся зелёный свет, и монолог оборвался, словно выключили запись.
Ещё было слишком рано, что бы зажигать уличные фонари, но слишком пасмурный выдался денёк, и в такой ранний час на улице «хоть глаз выколи». Они ехали медленно, осматривая подворотни и закоулки, пытались выследить очередного алкаша, что им естественно не на пользу. Лучше найти пьяную парочку молодых людей, на них можно поживиться и поразвлечься.
- Сейчас время такое. Нам все можно. Нам всё дозволено. Нас пропитали желанием иметь это, - он не умолкал, и похоже, он не собирался останавливаться. – Нам все дозволено, но ничего не положено, - он задумался. – А это сильно сказано, - и слегка улыбнулся. - Почему ты так критично ко всему относишься? - начал было напарник. - Да потому что, мне начинает казаться, что всё это без толку! Всё, что мы хотим сделать, уже спланировано заранее тем, кому это на пользу, но никак не нам самим. Это немного обидно! – он полез за пазуху, - хочется взять и прострелить голову одному из таких ублюдков! – он разглядывал свой отдраенный до великолепия М70А. - Где ты достал такую дуру? – ужаснулся напарник. - Неделю назад, - любовался он своим сокровищем, - наткнулся на одного серба, который не хотел выключать свою музыку. На нём,- он навел дуло 850-граммовой пушки в лицо, - и договорились.
- Понимаешь, всё, что нам остается делать, это лишь наблюдать за мерцанием дней и ночей, - вблизи, его лицо создавало впечатление жёсткости и непоколебимости, - рассматривать каждый уголок этого замкнутого мира, забыв про себя, - напарник лишь ждал окончания смены, и понимал, что возможно он говорит правду, но это его правда. - у меня и так проблем достаточно, - начал он, - у меня годовалый парень плачет, когда меня нет рядом, и жена начинает тихо ненавидеть мою работу из-за частых ночных смен, - напарник направил взгляд на служебную машину, пытаясь избавиться от непонимающего взгляда своего собеседника, - ведь это так здорово, иметь жену и ребёнка. Ты переступаешь порог, и она встречает тебя с моим малышом на руках, - он облегчённо вздохнул и перевёл взгляд на него. Они оба замолчали и продолжили пить свой кофе. Ощущение накалённой обстановки не покидало молодого напарника. Чувство сомнения и смятения рассеяли его здравый смысл. Попытки расслабиться были напрасны.
Спустя некоторое время они рассекали по ночному городу. Практически пустые были центральные улицы. Лишь одинокие автомобили спешили куда-то, а другие ночевали на платной автостоянке. Мэр сделал все автостоянки платные. Никаких оставленных машин на тротуарах, возле аптек, государственных учреждений, казино, детских садов и ещё множество пунктов. Только платные автостоянки. Таковы теперь законы. Не смотря на различные повышения мер безопасности, в виде новых принятых законов, вызовы продолжали поступать. И их активность за последнее время стала ещё выше.
Они патрулировали неподалёку от центральной библиотеки, где увидеть в ночное время можно только «ночных бабочек». Они остановились у в двух кварталах от него, рядом с небольшим супермаркетом. - Становится больше запретных плодов, - рассуждал он, закуривая сигарету, - десятки лет назад некоторые вещи можно было делать, не опасаясь каких либо последствий. Люди просто делали вещи инстинктивно. Инстинкт, как я полагаю, не должен зависеть от закона, - его лицо становилось всё жёстче и жёстче, - мой инстинкт самосохранения, размножения и любые другие оказались под колпаком. Как и твои, дружище. Он чуть было не поперхнулся. - У меня с инстинктом всё в порядке, - отрешённо улыбнулся напарник, - и с другими надлежащими чувствами тоже. - Твои инстинкты ничтожны, - бросил он. - Да, что с тобой не так-то?! – нервничал молодой напарник, - думаешь, насмотрелся чего-то в жизни? – он даже повысил голос, - живи обычной жизнью, получай удовольствие от чего-нибудь! - Давай-ка выйдем из машины, подышим свежим воздухом, что-то очень душно стало, - он резко открыл дверь и вышел. - Знаешь, - его лицо превратилось в камень, - давай проверим твои инстинкты. Посмотрим, какой из тебя крепкий парень с инстинктом?- он снял с предохранителя. Молодой напарник в ту же секунду, не растерявшись, швырнул пластиковый стакан с недопитым, но всё ещё горячим кофе, в бетонное лицо и сразу же упал навзничь. Оглушающий хлопок. Спящие птицы ринулись ночное небо. Где-то сработала сигнализация, и хозяева тот час же зажгли свет в своих квартирах. - Не беспокойтесь вы так, - осматривался он вокруг, - ложитесь спать. Ваш день не пришёл. Он ощутил неимоверную тишину, внутри необъятного шума. Его мысли, как ему казалось, были совершенны и совершенно чисты. Полная умиротворённость от содеянного, словно он пожертвовал гигантскую плантацию картофеля или спелой кукурузы сиротам стран третьего мира. Невозмутимость в его лице вызывало доверие. И в этой тяжёлой тишине слышалось лишь приглушённое журчание почти чёрной крови. - Твои инстинкты ничтожны, - сказал он, глядя вперёд, - мои не существуют. _______________________________________________________________________ продолжение зависит только от вас.
Лиза пудрила свой маленький носик, вытянув маленькие губки, держа подушечку для пудры своими маленькими пальчиками. Если приглядеться, то можно было увидеть еле заметное небольшое облако из пудры, образовавшееся вокруг её маленького личика. - Вита, ты долго будет проминать толчок? – тихо спросила она. - Чёрт… - послышалось из кабинки туалета, - у меня, кажется, задержка! Лиза перестала пудрить своё, почти, идеальное лицо и уставилась в своё отражение. Слова Виты вновь ударили по подсознанию. Или по осознанию. По осознанию того, что однажды она решила сделать аборт. Теперь под действием слабых алкогольных напитков и одного крепкого, она вновь задумалась и вновь начинает, как говорят некоторые, уходить в себя. Из рук выпали пудреница и подушечка, и Лиза опустила руки, но всё ещё продолжала смотреть в зеркало. В себя. Пытаясь что-то понять или осознать. Тщетно стараясь простить себя. Всё вновь перевернулось у неё внутри. - Лиииз… что мне теперь делать?, - жалобно застонала Вита, - вдруг я беременна? Предки ведь убьют меня. Ей лишь захотелось вновь испытать это кратковременное счастье быть настоящей. - Пойдём, Вит,- вытирая маленькие слезинки, дрожащим голосом сказала Лиза, - всё будет нормально. Она быстро привела себя в порядок, сложила всё в миниатюрную сумочку и быстро закурила. Машинально её скулы свело так, словно её пронзала немыслимая боль. Настоящая физическая. Вита вышла из кабинки, поправляя в лифчике увесистую грудь, и направилась к зеркалу. - Кажется, что вот-вот они начнутся, а ничего не протекает, - обречённо сказала она, - я даже могу предположить, кто мог это сделать. - Да, как ты можешь так жить?! - крикнула Лиза, схватив её за руку, отрывая от подкрашивания глаз, - ты живёшь, как шлюха и ведёшь себя так же! - Ты на себя-то посмотри, - отпрянула от неё Вита, - тебя парни кидают, только поимеют и сразу кидают! – подняла голос на полутон выше, - у тебя только мать пашет на двух работах, и отца нет, потому что он спился и помер нахрен, - продолжала она гневно повышать голос, раскидывая длинные чёрные волосы из стороны в сторону, - на сиськи-то свои посмотри, на тебя нормальный парень никогда не поведётся! Она собрала косметику в сумочку, развернулась и, звонко чеканя тонкими шпильками по кафелю, ушла быстрым шагом. Лиза оставалась в дамской комнате до тех пор, пока парень с девушкой не ввалились случайно внутрь и не начали рьяно целоваться. Она вошла словно в другую атмосферу. Запах алкоголя и пота. Дорого парфюма и снова пота. Табачный дым образовал сплошную дымку, сквозь который с трудом пробивались разноцветные лучи прожекторов, образовывая сплошную вездесущую радугу. Помещение наполнилось звуком, и казалось, он материален. Лиза шла сквозь толпу, не сориентировавшись, где долбаный выход . И под итожив, она решила дойти до бара, так как направление к нему она знала с закрытыми глазами.
- Как обычно? – крикнул прямо маленькую ушную раковину Лизы бармен, болтая то за спиной, то над головой шейкер. В ответ она кивнула головой, и жестами объяснила, что двойную порцию, и она не может больше кричать так громко. – Это нормально, - снова подтянулся к ней бармен, и принялся кричать - тут у всех девушек глотка барахлит, - и недвусмысленно улыбнулся ей.
0,5/2 Ностальгия, как искусство
Док и Сед брели через переулки и дворы, стараясь, как можно больше сократить путь домой. Сед шёл спереди, а Док плёлся сзади, спотыкаясь обо всё, что попадалось ему под ноги. Док не мог пропустить какую-нибудь кочку, выступ, небольшую ямку в асфальте, и, конечно, лужи. Пройдя почти половину дороги, Сед предложил передохнуть, чтобы его перепивший друг немного передохнул и собрался с мыслями и силами, а сам пошёл до ближайшего ларька, чтобы купить немного выпить себе. Док уселся на бордюр, раскинул колени в стороны, упёрся в них локтями, и бросил голову вниз. Мокрая, от недавно прошедшего дождя, грязно блондинистая чёлка облепила лицо. Спустя несколько секунд, послышался храп. - Док! – крикнул, ухмыляясь Сед,- только не усни тут окончательно, сука ты, - сказал он, и двинулся в сторону магазина, который находился буквально за углом. Сед выровнял потрёпанную кепку и сразу накинул капюшон, как только увидел патрульную машину. Она была для нового патруля, для нового законодательства. Теперь автомобиль для окружного патруля, после прошлогодней реформы, была чёрная машина с двумя ярко красными полосами с двух сторон. Так они, как решило правительство, будет наводить больше страха на преступников. Патруль, крадясь, почти бесшумно выехал из-за угла. Сед не сбавил шага, стараясь ни привлекать к себе внимания, пусть он ни разу и не привлекался к ответственности. Хулиганская привычка с детства, убегать от патруля. Когда они проехали мимо него, он слегка обернулся назад, но продолжал идти. Сед крепко сжал кулаки в карманах, в надежде на то, что они не заметят пьяного в стельку, храпящего на полквартала, Дока. - Док, да ты капец какой мудак! – вслух сказал он и резко повернул обратно. И не дойдя сотню метров, увидел, как патруль остановился рядом с Доком, - тебе же хана, тебе же хана… - шептал Сед, наблюдая, как патрульный выходит из машины. Он попятился назад и прибавил шагу, мечтая поскорее скрыться за поворотом, - какой же я идиот! – ворчал вслух Сед .
Ромми и Грек сидели в самом отдалённом углу ночного клуба. Они ждали Осло, пока тот сумеет купить хоть что-нибудь, пусть даже не спиртное, поскольку у них начинается очередная засуха во рту. Ромми жадно глядел по сторонам, разглядывая молодых девушек. Он наивно улыбался каждой, с которой он пересечётся взглядами, но та в ответ уводила глаза в сторону. Не обращая внимания, он продолжал вертеть недавно обросшей головой, из стороны в сторону, и пронзал колким взглядом любую девушку, которая ему попадалась на горизонте. Возможно, его длинный кожаный плащ, одетый на почти белую майку, или гигантские удивлённые глаза, казалось, излучающие рентгеновские лучи отпугивали тех девушек. - Ромми! – крикнул Грек, на что тот не обратил внимания, - эй, Ромми! Ау, человек дождя! – Ромми треснул по столу широким кулаком, от чего Грек подпрыгнул на фиолетовом стуле. - Я же прошу вас, меня так не называть! – оскалился он, - я прекрасно тебя слышу, мне не хочется оборачиваться и видеть тебя, вместо, той девушки. Грек обернулся назад, и посмотрел в массу людей, где подавляющая часть являлась женским полом. Под дикие басы, медленные завывания сэмплов и непонятные слова ди-джея, извивающиеся, как дождевые черви, по сути, ни чем не отличались друг от друга. - Кого ты там мог разглядеть? Эти тёлки все на одно лицо, - возмутился Грек, - я даже сам не могу понять – зачем мы сюда пришли? Ты только погляди на них, Ромми, пляшут, как хрен пойми что! Грек повернулся обратно к столу и закурил сигарету, и начал пристально разглядывать практически зарубцевавшуюся фалангу левого безымянного пальца. Аккуратно давил вокруг него, и надавливал сильнее. - Не дави сильно, а то снова кровь пойдёт, - сказал Ромми своим мягким голосом, не отводя глаз от девушки.
- Твою же мать, твою же мать! - гнобил себя Сед, открывая пиво. Он не сбавлял темпа шага. Гневя себя за то, что совершил такой глупый поступок бил кулаком в каждую попавшуюся дверь или деревянный забор. Вскоре Сед оказался возле небольшого дворика, где был тусклый фонарный свет, и были видны несколько лавочек. Он двинулся туда. Решение побыть одному и разобрать с мыслями всегда его спасало.
- Слышь, Осло, верзиле какая-то девка приглянулась, - склонился Грек над плечом Осло. - Ты же ненавидишь его, какого хера ты так печёшься?! – воскликнул Осло, расставляя литровые кружки пива с подноса. - Да, я знаю, Ос, ты ведь прекрасно меня понимаешь почему, - обмяк чёрствый, как кирпич грек, - он ведь раньше другим был, помнишь? – они оба кинули взгляд на мечтающего Ромми. - Он и до лечения был слегка недалёкий, мы же не можем оставить его одного? Грек, вот ты бы был на его месте? – пытался донести до Грека сквозь очередную шумовую завесу, - как бы ты себя чувствовал? Грек тотчас выпрямился и опустил глаза. Как говорится, ушёл в себя, прихватив с собой немного выпить. На его лице кишели мысли о бытие и думы о невероятно высоких моральных ценностях. А Осло одобряюще посмотрел на него, и перевёл взгляд на Ромми. Он продолжал своими огромными глазами наслаждаться той девушкой. На лице Ромми была непонятная улыбка, которая вызвала бы необъяснимый страх у людей, которые не знают его лично. - Ей, Ромми! Ромми! – потревожил его грузный Осло, - я, наконец- то купил пива! Ромми! Грек молча пил пиво, опрокинув пустой взгляд на стол. Он впервые в жизни вспоминал прошлое. Именно здесь. Именно сейчас. Как впервые в жизни он познакомился с Седом. Он избил его до полусмерти из-за одной девушки, которая в итоге не досталась никому из них. Им было всего по шестнадцать лет. Как сбило насмерть его первую и единственную собаку. Грек подозревал, что эта облезлая псина не умрёт своей смертью. Он даже помнил момент, когда в последний раз задувал свечи, но не помнит, сколько их было на том торте. - Ос, а помнишь? Помнишь, как мы познакомились с Ромми и Доком? – захотел приободрить себя Грек. - Я помню, Грек, - повернулся Ромми со своей странной улыбкой, - давайте выпьем! – он встал и поднял стакан над столом и посмотрел на парней, намекая на то, что бы они его поддержали.
Он даже помнил первый поцелуй, но не мог понять, зачем его разум держит такие воспоминания. В его голове остались лишь жалкие воспоминания о своей семье, которая оставила его в один распрекрасный день в роддоме. Только лишь ненависть помогала их простить.
- Ромми, - подсел поближе Осло, - давай познакомимся с той девушкой? – Нет, нет, - резко перебил его он, - не стоит. Я не… - Точно! – подхватил Грек, и положил руку на жилистое плечо Ромми и на вспотевшее плечо толстяка, - у тебя большие шансы, дылда! – он приложил руку себе к лицу, - ты посмотри на эту бороду, и посмотри на этот жирный шмат отменного сала?! У тебя есть все сто процентов, что ты той тёлке точно приглянешься! – Ромми лишь смущённо улыбнулся, но согласился.
- Я всего лишь плод твоего подсознания. Понимаешь? Ты меня взрастил. Сам. И не стоит со мной только спорить. У тебя ни чего не выйдет. Поскольку ты связан, у меня в руках холодное оружие, и у меня правильный ход мысли, - он провёл блестящим лезвием по своей щетине, - понимаешь, ведь я не социопат и не социофоб. Ведь вы так называете психов? Я люблю это общество. Я люблю этих всех людей, но я ненавижу ублюдков, которые его портят. Я ненавижу ваше лицемерие и ваше стремление превосходства над себе подобными, - он медленно начал подходит к табурету, на котором был связан его молчаливый собеседник,- разве вам мало того, что подмяли под себя… ВСЕ ЖИВОЕ!? – крикнул он, слово разъярённый лев, - разве вам мало того, что у вас есть несметная власть над всей, мать твою, планетой?! Он вдруг замолчал и остановился. - Мне так хочется остановиться, понимаешь, - он наклонился и потянул нижнее веко, - эти долбанные линзы! Они помогают, не отрицаю, но чувствую себя слабым. Понимаешь? Словно мне нужно это, для того что бы выжить. Не надо мне указывать на мои недостатки! Ещё не много и я буду совершенен, - немой собеседник трясся, словно озябшая дворняга, - мне приходится это доказывать вам. Что я – это истинное проявление настоящего человека. Человека без излишеств и недостатков. Вы слишком обезопасили себя от внешних факторов. Теперь вы в этой клетка жрёте друг друга, а я лишь делаю это осознанно, - он стоял не подвижно под тусклой люминесцентной лампой, играя ножом в руке, - я лишь хочу сделать всё правильно, понимаешь?
0,6
Вита выбежала из клуба, прихватив оттуда две бутылки шампанского, и побрела, раскачиваясь словно маятник. Поймав такси, она тут же достала телефон, и в помутневшем сознании, строчила сообщение, что то вроде: « Лиза, прости меня. Я тебя очень люблю». Прекрасно зная, что её жизнь да данный момент может быть куда хуже, чем у её единственной подруги, она не желала об этом думать. - Высадите меня здесь! – еле выговорила она. Вита двинулась, в сторону своего любимого дворика, где в детстве они с Лизой часто коротали вечера, разговаривая о мальчиках и о девочках. О родителях и незнакомцах. О фильмах и мультфильмах. Всё это вкупе была настоящая девичья дружба, как её казалось тогда. Это единственное, о чём она теперь не может сказать своей единственной подруге. Она распласталась на лавке, теперь уже не заботясь о чистоте своей любимой юбки. Воткнула шпильки в песок и начала усердно открывать бутылку. Только через несколько минут раздался хлопок, и спящие под крышей голуби захлопали крыльями в темноте. Она сделала большой глоток и вот Вита уже вся сладкой слабоалкогольной пене. - Чёрт! В нескольких окнах зажегся свет, а она бросила на них лишь не одобряющий взгляд. Вита снова достала телефон, и, прикрыв один глаз, начала писать абсолютно такое же сообщение, в надежде на понимание Лизы. Допив половину бутылки, она с трудом сняла свои блестящие белые туфли, и швырнула их изо всех сил в самые дальние кусты. Вита, понимала только одно: что до дома она не сможет дойти и у неё есть один вариант. Она, с трудом удерживая равновесие на низкой лавке, положила на неё свою сумочку и легла, раскинув свои недавно загорелые конечности.
- Меня все зовут Ромми, - он протянул свою гигантскую клешню, - сегодня у меня день рождения. Осло охотно поприветствовал этого великана, схватив его мясистую руку своей потной ладонью. - Выпить есть? – угрюмо бросил Грек, - а то в горле совсем паскудно. – Да, конечно, - тихо сказал Ромми. В небольшой квартирке располагались восемь человек. Три неопрятные девушки и пятеро унылых парней. На каждой стене по ковру, что мигом бросалось в глаза вновь прибывшим. Скудно накрытый стол, представлял из себя фуршет для нищих. Трёхлитровая фляга самопального спирта градусов под сорок пять, и пара килограммов лимонов, порезанных пополам. Две вилки и набор пластиковых стаканов. Док подарил ему перочинный нож, купленный, скорее всего где-нибудь на барахолке, и сразу налил себе полстакана. - Меня забираю на учения. В Военно-воздушные войска, - сказал Ромми. Через десять месяцев его вернули с контузией.
Когда Сед, Док и Осло впервые пришли навестить его в больнице, он снова представился им. - Меня все зовут Ромми, - и протянул им руку, - приходите на мой день рождения. Он через пару недель. Над левым ухом зиял длиннющий шрам. - Ты уверен, что он нормальный, - спросил Сед у Дока, - ты посмотри на него, он же так и останется дебилом. - Сед, он восстановится. Просто нужно время, он, правда, хороший парень. Абсолютно безобидный, - подбадривал их он. - Я тоже так думаю, - поддержал Осло, вытирая вспотевшие ладони о джинсы, - нормальный чувак. Развеселим его на дне рождения. Зависнем у меня дома. Позовём этого обсоска Грека с девчонками, - мечтал Осло, - всё будет в норме с твоим другом, Док. - Я и не говорю, что он плохой человек, - начал Сед, - просто как-то странно всё это. Понимаете? Вита проснулась от лая собак, и была удивлена, своему месту нахождения. Схватив сумочку, она собиралась было идти, как вдруг обнаружила на себе, чью то толстовку и кроссовки на ногах, на семь размеров больше. Она кинулась осматривать сумочку. Ничего и не пропало. Кошелёк с деньгами на месте. Только другой сотовый телефон. - Твою же мать, - ворчала, но не ныла Вита, зная, что вина полностью её, - опять двадцать пять! Она поймала первое попавшееся такси. Включив телефон, она обнаружила в телефонной книге лишь свой номер. - Ну, просто зашибись! - выдохнула она. Она набрала телефон Лизы по памяти.
- Скажи спасибо Греку, пусть он тот ещё мудак, - начал успокаивать Сед, - но в обиду он ближних не даст, - хлопал по плечу Дока. Док сидел на полу и вытирал кровь с брови, всё время, убирая свою чёлку. Боялся замарать, не смотря на то, что белоснежная рубашка стала похожа на произведение авангардиста, чьи работы будут через триста лет выставлять на аукцион. - Грек, классный парень, - сказал Док, - надо было бить первым, - успокаивал себя он. - Ромми! Твою же мать! – послышался крик Осло из дальней комнаты. Ромми налетел на Грека и его соперника, с которым они продолжали бороться. Тяжёлые и приглушённые звуки ударов разносились по всей квартире. Осло и Сед некоторое время боялись подойти ближе, чем на метр к этому побоищу. Ромми наносил удар за ударом, уставившись в одну точку, словно он не смотрел вовсе. Когда он промахивался, то не сбавлял ритм ударов. Будь то бетонный пол, смягчённый линолеумом или холодильник, или висячие полки с посудой и прочей утварью. После десятка промазанных ударов Сед и Осло выбрали подходящий момент и удержали Ромми. Помогли подняться Греку и посадить его на стул. Ромми показал им выбитые в разные стороны фаланги и перемолотые шматки кожи. - У вас есть дома бинт и чем ни будь обработать? – жалобно оглядывался Ромми
Вита пила горячий чай и ожидала ответа на своё сообщение со своего телефона. Она просидела битый час, но сообщение так и не приходило. Вита отправила ещё одно, уже пятое или шестое: «Кто это? Отвечай!!». Ответа, как и на предыдущие сообщения, не последовало. - Вита, ты бы поела?- послышался женский голос, с нотками какого-то загробного хрипа. - Ты можешь уже помолчать?! Ну, хоть минуту!- отвлеклась от телефона Вита, - тошнит уже! Вскоре забыв про телефон, она закрылась в ванной на целый час, отмокая от грязи, забывая про вчерашние воспоминания, и пыталась вспомнить то, что забыла. Например, что Лиза всегда с ней рядом. Даже когда её нет, Вита всегда будет напоминать себе о ней. Хотя бы только ради этого, чтобы не забывать. Такова была их девичье обещание: помнить друг друга.
Допив вторую бутылку, он не стал засиживаться и решил размять ноги, и пробежаться до магазина. Именно пробежаться. Время от времени он часто бегал, когда чувствовал лёгкое опьянение. Когда он вернулся, увидел двух людей, он увидел их ещё издали, даже под самым тусклым фонарём. Он решил не мешать и устроился поудобнее. Сед долго смотрел на парочку, целовавшуюся на лавке, напротив него. Они даже внимания на него не обратили. А он продолжал пить пиво, и уже забыл про Дока. В хмельной голове, надеялся, что он сам выпутается. Всё- таки, доля вины принадлежит Доку, думал он. «Что, они убьют его что ли?» - ухмылялся Сед. Девушка забралась на парня, и они страстно продолжали обжиматься. Вот-вот и он завалит её на эту лавку. Прямо во дворе. Сед был не против подобных отношений. Как говорят, одноразовой любви, но всё-таки в ней есть что отталкивающее. Что-то, что ему ни когда не постигнуть. У Седа не было нечто подобного. «Может поэтому?» - подумал он, прилично захмелевший, что в ту же секунду очень огорчило Седа, собственно, поэтому так его и прозвали. Грустный Сед. Но сейчас его это не только разочаровало, чувство зависти и избыток агрессий, дали о себе знать. - Эй! – чуть громко сказал Сед парочке. Девушка содрогнулась и слезла с парня и Сед увидел его озлобленный взгляд. А он был прилично здоровый, от чего Седу стало не по себе. «Ну, и на кой хер я их кликнул?»- винил себя он. Здоровяк встал с лавки, но не шелохнулся. Ни влево, ни вправо, и даже не сделал шагу в сторону Седа. Он вылупился на него, словно вот-вот призовёт силы тьмы или что-то в этом роде. Сед также сосредоточился на его взгляде, пытаясь перебороть невидимые силы. Он скинул капюшон и чуть подался вперёд, в глупой надежде, что это вдруг моментально закончится. Сед выжидал момента, когда можно наброситься на него, и сжал бутылку. Обстановка накалялась жуткой тишиной, от которой начинало закладывать уши. Здоровяк продолжал стоять, впиваясь озлобленным взглядом в Седа. Вот – вот, казалось, тот огромный парень яро ринется с диким, нечеловечьим рыком, и с одного гладиаторского удара снесёт голову сопернику. И только Сед хотел произнести какую-то фразу, как во тьме блеснула гладкая поверхность полупустой бутылки, устремившейся прямиком в него. Звонкий удар.
- Грек! Грек, - радовался вспотевший Осло, - ты только посмотри на Ромми! – указывал он бутылкой в руке. Ромми скованно стоял рядом с небольшой девушкой, а по сравнению с ним, то он выбрал себе карлицу, которая ресницами будет щекотать ему грудь. Стриженая под каре девушка, охотно и довольно живо что-то кричала на ухо Ромми, а он для этого сгибался почти вдвое. Он держал руки в замке сзади, словно маленький пацан, когда рассказывает стишок взрослым, только не крутится из стороны в сторону. - На хер ты оставил у него плащ? Почему ты не забрал у него плащ? – сетовал Грек, - он в плаще, как гробовщик, твою мать! Ему ещё чёрной шляпы с полями не хватает! - Подарю ему шляпу!- крикнул изумлённый Осло. – Что? Ты подаришь ему шляпу? – кричал в отместку Грек, размахивая руками в стороны, - Осло, на кой ему твоя долбаная шляпа? - Грек, - приблизился он к его уху, что бы чуть постараться тише кричать, - ты вообще, как можешь оценивать свою дружбу с Ромми? И имеешь ли ты на это право? – и Грек пересёкся с ним взглядом. Они долго смотрели друг на друга. Вернее, Грек, прозрачными глазами смотрел на Осло, пытаясь понять ответ на его вопрос. Впервые он пытается осмыслить свой настоящий, честный ответ, которого так боится сказать. Впервые данная обстановка заставляет, принуждает его к подобному ходу мысли. Словно никто и никогда не задавал подобные вопросы. В частности, Осло. - Когда ты, за последние пять лет сказал Ромми что-нибудь не обидное? Когда ты вообще сказал ему что-нибудь приятное? Когда ты за последние пять лет встретил девушку, которая ответила тебе на звонок? И знаешь, Ромми давно бы тебя порвал на куски, ему бы это ничего не стоило, но от этого не сделает, потому что, ты его друг. - Ромми, один из немногих… – отчаянно гневил Осло, и приблизился, почти задевая губами мочку уха, - и когда ты перестанешь думать только о своей никому не нужной беде?! Грек резко отпрянул от него, глядя, словно на сумасшедшего, и уставился на свой стакан, время от времени смотря на Осло. Тот же лишь улыбался и оглядывался по сторонам, словно ничего и не было сказано. Словно не было задето, чьих то чувств, хотя Осло понимал прекрасно, что он не мог ничего задеть, поскольку задевать было нечего. «Это и есть.. тот самый переломный момент?»- задумался Грек, вспоминая его слова и свечи на последнем торте. Вспоминая всё, всё, что можно было назвать воспоминаниями. Снова этот чёртов первый поцелуй. - Ладно, забудь, Грек, я погорячился чуток, - отмахнулся Осло, а тот в ответ, лишь вдумчиво улыбнулся, отведя глаза. Затем резко встал из-за стола и пошёл в сторону Ромми. - Твою мать, Грек! – успел лишь прокричать Осло. Грек неторопливо подошёл к Ромми и деликатно поцеловал тыл ладони девушке. Они оба крикнули друг другу свои имена, дабы представиться, но никто из них не услышал друг друга. Грек жестом попросил Ромми немного нагнуться, а сам встал на цыпочки. Около минуты Грек что то говорил ему, а тот, не смыкая глаз, вдумчиво слушал его. Затем, Грек похлопал его по плечу, и отправился в сторону выхода.
- Мы так мило разговаривали, - улыбалась Анна, - я поняла сразу, что он какой-то хороший, что ли, - закатывала она глаза, - и совершенно, добрый. Анна пила свой светло оранжевый с синеватым оттенком, который напоминал синь неба, коктейль, в котором виднелись странные прозрачные пузырьки, словно гелий. - Я ручаюсь, за него, это… это самый классный и добрые чувак на всём белом, мать его, свете, - поддерживал его Осло. - А почему он представился Ромми? – улыбнувшись, спросила Анна. - Так его прозвали парни с детства. Однажды в детстве он выпил слишком много рома, который они украли из грузового вагона. И когда они несли его домой, то уронили с лестницы. И… вроде бы пятнадцать или семнадцать швов ему тогда наложили. И смысл в том, что у него была сильная или глубокая амнезия, которая прошла через три или четыре месяца. В тот момент пока он вспоминали его и прозвали Ромом, затем Ромми, - улыбнулся он, - так легче воспринимается, как говорили. - Я заметила у него шрам сбоку. Он такой огромный, - испугалась Анна. - Это уже другая история. Я, надеюсь, он сам тебе её расскажет, - он посмотрел на Ромми, - так ведь? - Я бы очень хотел бы, Анна, тебе рассказать, - сказал он, пытаясь сдержать свою изрядно надоевшую мечтательную улыбку.
0,75
- Вся эта политика и прочее. Все эти черти, которые загрязняют нам эфир. Эти нелюди, которые возникли из наших мечтаний о прекрасном обществе. О прекрасном далёком будущем, которое ты строишь для своих потомков. Но знаешь, мне плевать на своих потомков, как и моим предкам, было плевать на меня. Моя главная задача - это выживание. Выжить самому, и выжить других. Они словно паразиты, паразитирующие друг на друге. Сейчас везде кричат в рупоры о свободе! А знаешь, что никто не знает про настоящую свободу? Все рождаются в вольерах для новорождённых, далее перемещаются в загон для детей, потом их учатся в школах и университетах, для того, что бы они учились правильно жить в своих клетках и могли питаться. Здесь никогда не пахло свободой. Здесь смердит только откровенной наивностью стада, которое глядя из своего загона на зелёную траву, видит безграничные возможности, - говорил он, словно диктатор, изрыгая массивные языки пламени, - все твои действия ограничены. Везде есть невидимые черты, которые ты не имеешь права переступать. Везде за тобой наблюдает семья Больших братьев, которая из поколения в поколение плодит других братьев.
Док приоткрыл глаза и около минуты смотрел на холодное звёздное небо. Затем, кряхтя, встал, осматриваясь по сторонам. Вокруг лишь сосны и ели. Слегка шумит ветер около макушек деревьев. Док тщетно попытался вспомнить, как он мог оказаться здесь. Всплывали лишь отрывки пьяной гулянки. Док, пошатываясь, шарил по карманам в поисках сотового, но нигде не смог его найти. Постояв секунду, он упал на колени и начал судорожно искать его в ветках и листве, подняв заметный шум в ночном лесу. Через пару мгновений Док услышал знакомый звук вибрации и начал хаотично смотреть в разные стороны, что бы увидеть слабое свечение экрана. Наконец в руках Дока находился заветный потрёпанный телефон, с переполненным почтовым ящиком. Больше десяти пропущенных вызовов от Грека и почти столько же сообщений от его бывшей девушки. - Грек! – крикнул он с нотками радости, - ты меня слышишь?! Грек?! – на часах почти утро, - Грек, твою мать! Слышишь меня?! Док не мог разобрать, что пытался сказать ему Грек, и тот час принялся строчить ему сообщение. Оглядевшись, Док, стараясь как можно трезвее оценить своё положение, и не имея навыков выживания, выбрал наугад направление и двинулся, слушая эхо от сломанных им веток.
Глаза Лизы болели от пота, от слёз и яркого света. Руки вывернуты и связаны. Ноги прибиты к полу, а рот заклеен простым скотчем, обёрнутым вокруг головы на несколько раз. Ещё немного и сердце сломает грудную клетку. Ещё немного и артерии лопнут и облегчат её страхи. Страха звука шагов за её спиной и его монотонное зловонное дыхание. - Как же просто всё забыть, ты не замечала? – он отвернулся к небольшому блестящему столику и заваривал кофе. Облачённый в длинный плащ на голое тело, сшитый из грубой толстой кожи, словно крокодильей. На его ногах были причудливо сконструированные туфли, которые он сделал явно сам. Два огромных копыта, с облагороженной полостью, чтобы их можно было одевать как женские туфли. А его лицо было полностью замазано чем-то чёрным. Даже его глаза, были абсолютно чёрные. Белки глаз были чем-то так же закрашены. - Просто взять, - он жестом обхватил что-то в воздухе, - и забыть. Выкинуть из своей дурной головы. Есть вещи и важнее тех вещей, которые нас беспокоят. Есть вещи, которые ты даже не замечаешь, и не знаешь, как на самом деле они важны, - он бросил несколько кусков мяса на раскалённую сковороду, и в помещении тут же разнёсся тяжёлый аромат. – Есть вещи, которые тебя окружают, а ты наотрез не хочешь их видеть или воспринимать, - она услышала, как он что-то выискивает в ящиках, - вот и теперь и я не могу найти приправы. Он подошёл к ней, и Лиза тут же опустила глаза - Я раскаиваюсь перед тобой, слышишь? Я очень хочу, что бы это всё поскорее закончилось, но не могу это остановить. Мне предстоит ещё много подвигов. Возможно, ты не сможешь мне сказать «спасибо», потому что твой разум состоит из грязи и мусора.
Сед стоял, скрестив руки в замок. Было солнечно, но редкие порывы ветра прикрывали солнце серыми облаками. Вокруг возвышались вековые деревья, названия которых Сед не знал. Листва местами пожелтела, и некоторые мёртвые листья уже опадали. Обмёрзшими руками он гладил надгробие с именем. Его лицо растеряло эмоции. Ни жалости. Ни печали. Ни одиночества. Лишь не много отчаяния. В таком положении, немного согнувшись и поглаживая плиту, Сед пробыл порядка получаса, пока он не опомнился от неожиданного жужжания около сердца. «Кто это? Отвечай!!» - высветилось на потрескавшемся экране. Сед долго смотрел в телефон, думая, что следует ему сделать. И единственное, что пришло ему в голову, накинуть капюшон на голову и двинуться к выходу с кладбища.
Осло проснулся от собственного храпа. Приоткрыв один глаз, начал осматривать вокруг себя всё, вспоминая, как он мог оказаться тут. Большие картины, красивые пышные шторы, лилового оттенка. На картинах были только морская тематика: фрегат на фоне заката, хаос шторма, бьющиеся волны о скалы и одинокий человек на вершине этой скалы, водопад, который рушится в бесконечный океан. Все эти пейзажи намекнули Осло, что нужно срочно бежать в туалет. Прохрустев всеми костями, он встал и отправился на поиски туалета, продолжая осматривать квартиру. Ковёр, на котором он проснулся, был с изображением тигра фотографической точности. Небольшой столик с ветвистыми паучьими ножками немного ужаснул своей необычностью. На нём стояло дюжина бутылок вина, треть из которых были недопитые. Роскошный угловой диван, был усыпан мутными бликами от падающих лучей солнца. Они просачивались через огромное круглое окно. Осло вышел в коридор и посмотрел по сторонам. Справа по коридору было ещё две комнаты, а слева находилась приоткрытая дверь, через которую виднелась ванная комната. Направив струю воды в ванную, Осло одновременно справил нужду в неё, параллельно умывая лицо ледяной водой, которая сильным напором била из дорогого смесителя. Некоторое время он смотрел на себя в зеркало. Рассматривал свои ранее невидимые маленькие шрамы. Непонятно откуда взявшиеся, ямки или бугорки. Вот снова виднеется лёгкая щетина на скулах и подбородке. У него возникла мысль оставить бакенбарды, и тот час же представил себя с ними. С мысли о его лице сбил еле слышный плач, который возник лишь на пару секунд. Осло тихо вышел из ванной и на носочках стал проходить через коридор к другой комнате. В квартире было очень тихо. Своё собственное дыхание закладывало уши. Осло стоял напротив двери, из которой послышался приглушённый звук шагов.
Вита перебирала старые фотографии. Когда попадалась чёрно-белая, он тут же откидывала её. Сложив ногу на ногу, она сидела за кухонным столом в ожидании горячего чая. Пытаясь забыть прошлое, она ворошила его. Угнетала себя за многие поступки, которые ей приходилось совершать. И так постоянно. Время от времени, она нуждалась в самоистязании, что бы измениться в лучшую сторону, но получалось совсем наоборот. Вот снимок, где она вместе с Лизой и её мамой стоят на фоне какого-то памятника. Она отбросила его. Вот снимок, где Вита и Лиза крепко держатся за руки. Кажется, это было на её совершеннолетие. Вита, случайно, отбросила в стопку с чёрно-белыми фотографиями и эту. Она замерла. Вдруг резко вскочила, опрокинув увесистый фотоальбом, и пошла в свою комнату, прилипая вспотевшими ступнями к линолеуму. Раскрыв нараспашку, отвратительно скрипящие дверцы шкафа, принялась судорожно выискивать что-то. Вита извлекла из-под горы нижнего белья небольшую шкатулку, закрыла на шпингалет свою дверь и уселась на кровати. Сделав глубокий выдох, она открыла её и перевернула, вывалив всё содержимое рядом с собой. Золотые браслеты, кольца, три из которых с небольшими бриллиантами, золотые серьги, и десяток подвесок-кулонов. Внимательно осмотрев каждую, как она делает, когда вновь приносит в эту шкатулку стоящую вещицу, аккуратно собрала всё в свою сумочку и расположилась перед зеркалом. Проведя перед ним почти полчаса и практически закончив, она услышала незнакомую мелодию. Она подскочила и начала пробираться к телефону через разбросанные по всей комнате джинсы, юбки, лифчики, майки, два полотенца, один парик и около полусотни разнообразных трусиков. - Я позвонил оператору такси, и выяснил, где ты живёшь, - доносился немного хриплый голос, - можешь забрать свой телефон, хотя мой лучше, у тебя тут экран разбитый и динамик шипит… – затем он пропал. Вита оставила записку свой матери, жалея о том, что написала в ней не больше пяти слов. И крепко поцеловала этот клочок бумаги, словно это была её щека. Напоследок она бросила не одобряющий взгляд на интерьер их квартиры. И в последний раз она почувствовала всё то, чем пропитано всё находящееся в помещении.
Сед приоткрыл глаз от хлопка и последующих ругательств, которые были совсем рядом. Он поднял голову и увидел подвыпившую девушку, которая находилась на некой невидимой грани. Такой грани, если которую переступишь, то не вернёшься обратно. Такая черта, наверное, бывает только раз в жизни, подумал он. А что если ты перейдёшь через чужую черту? Вместе с другим человеком. Перейти его грань, которая принадлежит только ему? Сед нашёл свою недопитую бутылку, и смотрел на девушку, которая бродила около своей черты, и допивал выдохшееся пиво. Она бормотала себе под нос. Вытирала тыльной стороной ладони влагу под глазами. Некоторое время спустя, она легла прямо на скамью, от чего Сед очень удивился. Он сел на лавку, рядом с ней и долго рассматривал её. Он поймал себя на том, что обхватил её небольшую ладонь своей, и мысленно успокаивал её, не зная, почему и что её тревожит. В его голове всплывали различные картины прошлого. Размытые и неуловимо красочные. Словно он сам себе пытался что-то донести. Что-то намекнуть. На что-то подтолкнуть. Но некому было пояснить толком, что он сам себе хочет сказать, тем более он сам. Он допил её шампанское, и, будучи совсем захмелевшим, увидел её дребезжащие, покрытые миллионом маленьких мурашек, гладкие босые ноги.
Лиза не прошла всего пару сотен метров, когда небольшой фургон остановился около неё. Она набрала шагу. Автомобиль не тронулся с места, и Лиза сделала расслабленный выдох и сбавила темп ходьбы. Она свернула за угол, и услышала тихий глухой щелчок, который нельзя было спутать с другими звуками. Звук хлопнувшей двери автомобиля. Лиза остановилась и осторожно подошла к углу здания, за которым встал фургон. Выглянув, Лиза не увидела никого рядом с машиной. Вглядываясь в темноту, сам фургон был еле заметен. Немного подождав, она, не расслабляясь ни на секунду, двинулась дальше. Пройдя пару кварталов, её всё ещё не покидало чувство преследования. Улицы пустовали, и ни единого такси не было, словно в этом городе объявили комендантский час. Фонари тускло освещали сырые булыжники, из которых были выложены дороги в этой части города. В помутневшем от коктейлей сознании Лизы, это напоминало тысячи черепах, которые потеряли своё инстинктивное чутьё, в какой стороне их дом. Она осторожно наступала между их панцирей. В какой-то момент, Лиза моментально, словно вкопанная, остановилась. Такое бывает, когда тебе что-то внутри, или кто-то подсказывает. Она медленно обернулась и увидела высокого человека в плаще. Он сомкнул ноги вместе, а руки были слегка расставлены. Плащ был расстёгнут, и даже в этой темноте было видно, что человек одел его на голое тело. Он был невероятно высок из-за странной обуви. Его волосы, мокрые после дождя, закрывали глаза и переносицу. Лиза осторожно приоткрыла сумочку и запустила в неё руку, не останавливаясь разглядывать незнакомца. Она смогла разглядеть несколько бликов в глазах и абсолютную безмятежность в его губах. Ни ухмылки, ни злости. Незнакомец был совершенно спокоен. Бесконечная меланхолия. Лиза нащупала холодную металлическую поверхность газового баллончика.
- Он никогда не был так скован. Ты только посмотри на него, - радовался Осло, - чур, я буду шафером! - Да, Ос, из тебя вышел бы отличный шафер! Как же, - Грек крутил свой бокал с вином. Комната наполнилась сладким ароматом духов. Лимон, мандарин, запахи чилийского перца, гвоздики и кориандра. Две девушки, сидящие напротив Осло и Грека, постоянно шептали что-то на ухо друг другу. Они так и не сказали своих имён, предложив остаться не известными. Ромми сидел в дальнем углу комнаты в кресле, а Анна примкнула к нему и закидывала его множеством вопросов, и смотрела в его огромные наивные глаза, когда он пытался связать несколько слов подряд, не отрывая взгляд от Анны. Она положила ему руку на плечо, а он распластал свои у себя на коленях. - Мне здесь не по душе, Ос, наверное, пора валить домой, - допив бокал, сказал Грек, - я уж прилично пьян. - Грек, - громко, но шёпотом начал Осло, - если мне сегодня обломается вон с той цыпочкой, у которой взгляд просто разъедает изнутри, я никогда тебя ни о чём не попрошу, - хлопнул он ему по плечу, - ну, дружище, ещё по одной, - мимолётно посматривая на девушку с разъедающими глазами, он схватил бутылку и до краёв налил вина в бокал. Грек посмотрел на радостного друга, и согласился. Но в захмелевшем сознании продолжало что-то с чем-то бороться. Грек снова вспоминал себя и свои попытки стать человеком, который удовлетворял бы его естественное настоящее эго. В голове перелистывались лишь шаблоны с изображением пустоты. Гигантский конвейер с бесконечной лентой, на которой лежали эти шаблоны. - А понимание того, что ты плохой человек, ни есть ли понимание того, что ты, когда-либо станешь хорошим? – опустивши голову, спросил Грек, чем отвлёк Осло от перемигивания с особо опасными глазами. - Ты не плохой, - тихо сказал он. – Не существует только плохих людей, и только хороших. Мы все, все и плохие, и хорошие, - Осло приобнял его, - это, как инь – янь, понимаешь? Без плохих поступков не могут существовать хорошие. Как ты сможешь определить плохой это поступок или хороший? Будь самим собой, дружище. - Я пойду спать, Ос, - Грек подошёл к Анне и спросил, где ему можно лечь спать. Девушка продолжала периодически бросать взгляд на Осло, от чего у него происходили микроинсульты, кратковременная потеря памяти, лопались сосуды в глазных яблоках, кишечник самопроизвольно проводил старинный обряд дефекации, лёгкие наполнялись раскалённой жидкостью и, кажется, начинали распрямляться извилины. Но одновременно с чувством глубокой симпатии Осло видел в ней нечто никому неизвестное. Нечто такое, что ему очень нужно знать. Срочно! Прямо сейчас. Но ему не позволяла его персональная скованность в общении. Как бы громко он не кричал, Осло осознавал, что может говорить только шёпотом.
0.8,3
Гарольд расставлял молочную продукцию в гастрономическом отделе, к которому он закреплён с самого начала работы в супермаркете. Ещё всего лишь пять утра, но он, страдая бессонницей, решал проблему в своём отделе. Иногда управляющий проявлял снисхождение, и отпускал его на пару часов в подсобное помещение по первой просьбе Гарольда. И то, только потому, что он был одним из самых прилежных работников. Гарольд был одинок и практически всегда молчалив. Ему не нужен был друг или спутник жизни. Ему не нужно было заводить домашнего питомца, вроде любвеобильного пса или безмозглого хомяка. Ему нужно было заработать на еду и как можно скорее вернуться в небольшой склад, который находится подле кладбища автомобилей, который он арендует вот уже на протяжении пяти лет. Гарольд в вечном ожидании приглушённого освещения в помещении, которое пропитано запахом пота и жжёного человеческого жира. У него есть всего лишь несколько часов на то, что бы поговорить со своим скоропортящимся другом. Затем небольшой перерыв на гастрономический отдел, и Гарольд снова ведёт свой монолог, который изо дня в день становится всё громче и более умиротворённым. Словно измотанный озлобленный носорог. Рев становится всё громче и громче, с осознанием того, что скоро наступит темнота. Скоро всё может закончится. Его мысли всегда оставались за стенами супермаркета. Гарольд даже периодически нервничал из-за того, что мог оставить дверь открытой или плохо завязать узел на руках собеседника, и тогда ему приходилось вновь отлучаться от монотонной работы и мчаться в свой уютный закуток. Место, где он мог расслабиться и душой, и телом. Иногда он засыпал на глазах своих собеседников, пытаясь показать, что не стоит беспокоиться. Он всегда врал. Частенько Гарольду удавалось встретить собеседника перед работой. За час до неё, он объезжал несколько кварталов на своём старом фургоне, который видели лишь те, кого он в нём оказывался против своей воли. Обычно, его авто было заперто непригодном гараже, неподалёку от его склада.
Гарольд стоял у зеркала в уборной и тщательно сбривал еле заметную седоватую щетину. Это был его излюбленный процесс, и он подходил к нему очень основательно. Он вышел в свой отдел. Лампы накаливания одиноко перемигивались между собой, издавая приятные щелчки. На протяжении нескольких лет, Гарольд постоянно находился в обществе этих ламп. И вот теперь он запомнил каждый их щелчок, и когда рядом никого не находилось, он двигался с ними в такт, уловив еле заметный равномерный темп. И так бывает довольно часто в последнее время. Гарольд без каких-либо эмоций, прижав и вытянув руки вниз, шагает вдоль своего гастрономического отдела, пританцовывая под музыку ламп, которая не имеет даже мелодии и заметного нормальному человеческому уху, ритма. Он так прошёлся до конца отдела и обратно, попутно расставляя йогурты и молоко. Расставив всё на свои места, он подошёл к прилавку с шоколадными батончиками и начал выбирать. Он всегда надеялся, что в латке появится новый вкус или новая упаковка. Но этого никогда не происходило. Всегда два вида этих батончиков. Всего лишь два.
Он вышел на автостоянку и достал из кармана белоснежного халата сигареты, которые он всегда носил россыпью. Слышится собачий лай. Вот рядом мелькнула летучая мышь, мерзко пища. Недалеко звучит не заглушённый мотор патруля. Где то из спального района слышатся задорные крики и музыка, напоминающая что-то из тридцатых годов этого столетия. «Так много звуков» - подумал Гарольд, сжимая фильтр сухими губами, как совсем рядом он услышал оглушающий хлопок. Он машинально полез за пазуху, где на цепочке, на уровне груди, висел самодельный электрошокер, и двинулся к противоположному торцу здания.
Гарольд ловко проскочил через небольшое ограждение, которое было единственной преградой, разделявшее его и вооружённого Патруля, который гордо возвышал над своей головой дымящийся пистолет. Простояв так несколько секунд, он осмотрелся по сторонам и подошёл к багажнику глянцево-чёрного патрульного автомобиля. Гарольд гуськом обошёл вокруг машины, пощёлкивая суставами в коленях и выскочил, словно одичавший тигр на своего соратника, и приставил жало электрошокера к шее Патруля. В радиусе двух метров все озарилась, будто в тот момент рядом сверкнула молния. Грузное тело рухнуло головой в багажник, и Гарольд в тот же миг подхватил его и запихнул полностью внутрь. С телом его напарника ему пришлось возиться гораздо дольше.
- Извини, я сегодня не могу больше работать, - пряча окровавленный халат и руки за спиной, говорит он, - кажется, сегодня я смогу выспаться. - Что случилось, Гарольд? – поинтересовался управляющий ночной смены, увидев на рукаве небольшие подтёки крови. - Там отстреливали бродячих собак. Я не могу её так просто бросить, - ровно и монотонно произносил он, словно он наизусть произносил любимый стих, - я, наверное, заберу её к себе и постараюсь выходить. Я прогнал этого негодяя – собаколова. - Ну, раз так, я запишу тебе в табель только два часа, Гарольд. Выспись хорошенько, - сердечно и дружелюбно улыбался он, - может, ты идёшь на поправку?
Он тщательно отмыл огромную лужу крови с асфальта и отыскал гильзу. Спустя пятнадцать минут он отъехал от супермаркета. Целый час он избавлялся от автомобиля. Что бы от него избавиться, ему пришлось уехать в самый конец металлического кладбища, потом добираться до своего фургона пешком, затем снова ехать обратно. Предварительно, Гарольд извлёк все невоспламеняющиеся объекты из патрульной машины и отложил их к себе в фургон, упаковав в пластиковый пакет. Затем он засунул небольшой кусок лацкана, оторванный от формы Патруля, в бензобак и поджёг. Парня, чьё лицо было похоже на свежий стейк, он отвез к свалке, где было логово бродячих собак и просидел в фургоне, наблюдая, пока его обнажённое тело не было разорвано в клочья. По дороге к складу он медленно проехал мимо пылающего машины патруля, что бы убедиться, что всё происходит по старому отработанному плану. Он подошёл, и бросил в пламя пакет с патрульной формой.
0.8,6
Когда Осло приоткрыл дверь, то его мысли улетучились. Пол и стены залиты запёкшейся кровью. Три обнажённые девушки лежали в причудливых позах. На их лицах было ужасное выражение, словно они до сих пор испытывали муки. Лишь у Анны была еле заметная перекошенная улыбка. Простынь, на которой сидел Ромми, обхватив голову обеими руками и прижав её к коленям, была пропитана несколькими литрами красной тёплой жидкости. Ромми слегка пошатывался. На спине и блестящем бритом затылке у него были глубокие царапины, в которые впивались его длинные пальцы. - Где Грек? – шёпотом выдавил из себя Осло, боясь переступить через порог. В ответ Ромми резко обернулся, моментально встретившись с Осло взглядами, и подскочил с красной постели.
0.8,8
Док шёл по следам автомобиля, по которым он продвигался уже пару-тройку часов, и вышел на опушку, которая находилась на небольшой возвышенности, и огляделся вокруг, прищуривая глаз. В кромешной тьме ему не сложно было заметить яркое пламя, которое освещало вокруг себя несколько автомобилей и железнодорожные пути. Док моментально ринулся к нему, не обращая внимания на болезненные уколы высохших шиповников. Очутившись около огня, Док принялся растирать себе окоченевшие плечи и ладони. Он даже разулся и уселся на горячий асфальт, направив ноги к огню. Обогревшись, Док собрался было идти, но услышал гул приближающегося мотора. «Вот и надежда на спасение» - подумал Док
0.9
- Вот, - улыбнулся Сед, и протянул ей телефон, - он все ещё тебе нужен ведь. Легкий ветер раскидал её волосы по лицу. Но он все равно видел её уставшие глаза, вод сотнями тысяч волос. - Кто ты такой? – спросила Вита, - откуда ты меня знаешь? Это ты одел на меня кроссовки? – она незаметно улыбнулась. Сед молчал несколько секунд, разглядывая то, чего не мог увидеть в первую их встречу, поскольку был непростительно пьян. - Может мы просто пойдём с тобой, - Сед судорожно завертел голову, - туда. Мы пойдём с тобой в ту сторону, - и указал ей пальцем в пустоту. Они прошли через разводной мост, через десяток кварталов, но Вита постоянно пыталась развернуться и побежать обратно. В её пустую комнату, где хранились лишь её воспоминания. К её матери и единственной подруге. Но она продолжала бороться сама с собой. Они оказались совершенно случайно, как и планировала Вита, неподалеку от железнодорожного вокзала, точнее на наземном переходе. - У тебя есть при себе наличные? – спросила с какой-то надеждой она. - Ну, у меня есть вот эта штуковина, - он достал пластиковую карту, - здесь небольшое наследство, которое мне кое от кого досталось, - он заметно сжал скулы.
Они стояли на перроне в ожидании своего поезда и своего будущего, держась за руки, и тщательно узнавая друг друга. По линиям жизни, сердца, ума и судьбы, хотя они оба не знали какая из них что значит. Держали друг друга за руки и оба боялись отпустить. Оба боялись, что с кем- то из них может что-то произойти.
Сорри, что встряла.
