Из наушников надрывисто покойник Мне поёт из прошлых лет слова, Я в раздумьях, ложкой ем рассольник, Крошки хлеба лезут в рукава. А Высоцкий шутит о серьёзном, Том Дюма чихает, весь пыли, Если разобраться скурпулёзно - Мертвецы бессмертие нашли. Ведь живут они ещё в страницах, В них барьеров нет языковых, Не лежится им в своих гробницах, Мысли их нуждаются в живых... А живые ищут упоенья В фразах из давно остывших губ, Прошлого к уму прикосновение... И плевать, что прикасался труп...
В женском отделении психиатрической больницы, за хорошее поведение Принцессе из столицы, позволили играть, владеть духовым инструментом, музыку издавать желающим пациентам... Еже ли ты устала от назначенных процедур, осталась одна забава - Принцесса и труба дур.
Одиночеством окутаны планеты, Что удав, то шляпа – это как смотреть, Стал пилотом и в Сахару на край света, Там непонятым хотелось умереть... Спас меня лишь нарисованный барашек И удав, который проглотил слона, Друг, с расчёскою для золотых кудряшек, С осознанием, что видимость одна... Только роза по сравнению с вулканом, По рассказам – это небо и земля, Можно справиться с вулканом, как с фонтаном, А шипы, ведь искусают, как змея... Эх, смотреть бы бесконечно на закаты, Или зажигать всё время фонари, Только жир китов сменили киловатты, Что горят без смысла с ночи до зари... В книгах цифры, в книгах много не понятно, Взрослым нужно непонятно изъяснять, Или пить вино, чтоб говорить невнятно, Чтоб напившись громко истину искать... На планету после смерти отправляясь, К розе, баобабам и горам, Остаётся в сердце беспокойном жалость - Как же без намордника баран...
Солнцу хочется просто жмуриться, Пробежать босиком по полюшку, Что там поле, сойдёт и улица... Не судьба у меня – злая долюшка... Коридоры подвала серые, За спиною поступь угрюмая, Здесь ломаются люди смелые День за днём о конце думая... Не заменят мне солнца лампочки, Пол бетонный поля цветущего, Не летают в подвалах ласточки, Бродит эхо в шагах вслед идущего... Не бывало во мне благочестия, Темнота забралась в помещение... Отписали родным известия - Приговор приведён в исполнение...
Насиловал личиной личность, Забыл кто настоящий я, Забыта кожи эластичность, Надета маска как броня... Окончен бал, снимаем маски, Под шум волнения-дождя, К логической идёт развязке Стремление раскрыть себя... За столько лет прилипла к коже И маску просто так не снять, Вонзаю в кожу острый ножик, С лицом приходится срезать... Стою, пытаюсь улыбаться, Измазал кровью весь паркет, Хотел самим собой остаться, А оказалось – меня нет... Прошли знакомые мужчины, Друзья совсем не узнают, На них те самые личины, Не люди, маски жизнь живут... Сижу в углу большого зала На веселящихся смотря, С лицом в руках для карнавала, Которое содрал с себя... Забытый, словно прокажённый, Страшащий всех, как буд-то смерть, Шептал мне разум утомлённый: –"Попробуй-ка лицо надеть"...
Отбойный молоток стучит по мыслям, Строители работают с утра, Сегодня просто день лишился смысла, В нём ты в постели тихо умерла... В кармане валидол, на всякий случай, И в чёрной ткани в доме зеркала, Вчера был дождь, ушёл от смерти тучей, Сияет солнце – больше не жива... Звонки... Тут соболезнуют родные... Ведь смерть к окошку птицу привлекла... И бродят словно мёртвые живые, Сегодня Богу душу отдала... Вчера сказала мне – "спокойной ночи", Осталась в ней беспечно навсегда, Стучит отбойным молотком рабочий... – Что с ней? – Она сегодня умерла...
Я говорил – "Не бойся, я с тобой. " Не понимал, что ты меня боишься. Что ты хотела стать простой водой, Мечтала, что когда-то испаришься... Не понимал, что я совсем другой, Не мальчик с золотыми волосами, Который был истерзанный толпой, Забитый был безнравственно ногами... Остался жить с одной простой мечтой, Что обвенчают в церкви шарлатаны, Я говорил – "Не бойся, я с тобой", А ты боишься видя мои раны... Мой шрам в улыбке, шрамы на душе, Тебя толпе я трогать не позволю, Ты мягкая, как ноты при туше, Ты музыка бегущая на волю... Не сказка это, в жизни только быль, Остался в темноте и улыбаясь, В глазах не ты, в глазах темно и пыль. – "Я не с тобой. " Шепнула испаряясь.
Потускнели счастливые лица, Сухари в кровати супружеской, В разговорах одни небылицы И оскалясь жмут руки по дружески. Спину гнут, чтобы только приблизиться, От зловонья ликуют безликие, Им бы только прогнуться, унизиться, Это радость, веселье великое. И церквей колокольни неистово, Лицемерно глася о прощении, Зазывают душою не чистого Очернить пыльное помещение. Бесполезная жизнь интернетная, Скисло всё молоко в груди матери, Стала даже погода инертная, Нет искры в человеческом стартере.
Осталась последняя бабка, Старушка к окну не подходит, На улице мокро и зябко, Чихать ей, что там происходит... Слюны нет, чтоб в лица плеваться, Не хочется больше убить, Нет сил чтобы просто кусаться, Сегодня случилось шутить... Собаки, и мухи с цветочками, И детскую шалость возьмём, Народ, что живёт одиночками, Об этом скрепят всё пером... Но к гению чтобы приблизиться, Чтоб Хармсом немного побыть, К реальности нужно приблизиться И в трубку реальность забить...
Стою на остановке, в ожидании трамвая, Дождём холодным осень золотая Меня смочила с ног до головы... Трамвая нет... Всё тикают часы... Стучу зубами ветру в знак протеста, Вода в ботинках, под навесом нету места, Чтоб спрятаться от этого дождя... И в лужах отражение продрогшего меня... Закрыл глаза - ах, летние денёчки, Я на лугу, под деревом в тенёчке... И запах трав, да полевых цветов, И нет дождей, и нет там холодов... Порывы ветра. Вновь на остановке, Холодного дождя терплю издёвки... А запах лета близко, рядом где-то, Я обернулся в ожидании ответа... За мной стоял и ждал трамвая Толик, Известный всей округе алкоголик, Он луговые выдыхал цветы, И было наплевать ему на ветры и дожди... Я понял, то тройной одеколон, Из Толика нутра звучит церковный звон, Летают бабочки цветочки опыляя... Осенний дождь. Мы в ожидании трамвая.
На отшибе деревни вырыли яму, к ней в ночи привели трёх мужчин, и никто не хотел разыгрывать драму, понимали, есть выход один. Понимали приказ пьяного командира, что стоял и курил папиросы, полицаям нельзя запятнать честь мундира, ведь мундир полицаи не носят. Понимали евреи, всё закончится ночью, их убьют, слёзы им не помогут, знали ночь разорвёт утро раннее в клочья, а лучи солнца тел их не тронут. И ударили в спины винтовок приклады, и евреи попадали в яму... Вдруг услышали: – "Что же творите вы, гады! Что ж вы смерть превратили в забаву! " К ним хромая шагал деревенский учитель, он просить стал, в слезах умолять: – "Ради Бога прошу, лучше уж застрелите, их не нужно живьём зарывать"... – "Ах, жиды тебе любы? Защищать их собрался? Ну ка, хлопцы, к евреям его! " Командир полицаев не колебался, заберёт смерть ещё одного. Их винтовками били, чтобы смирно лежали, в них плевали вонючей слюной, ночью, близ деревушки, людей засыпали под луною холодной землёй... Говорят, на рассвете земля там дышала, тишина там кричала навзрыд... Сколько жизней и судеб война та забрала, сколько их, кто сегодня забыт?
