Kautas, Уже видела и "Воительницу" и "Не стучись". И вновь повторюсь - очень легкий слог, живые характеры, интересные и мудрые рассказы. Вот вам цветы Моя страница, велкам! Мой дневник
Проснувшись, я несколько секунд не мог понять, почему лежу на мягкой перине, укрытый ярко-красным стёганым атласным одеялом и кто этот лохматый небритый мужик, проникший в комнату через окно. Видимо, он меня и разбудил, когда снимал с подоконника горшки с ярко-красной геранью, а теперь, предварительно разувшись, на цыпочках крался в кухню. Увидев, что я не сплю, мужик приложил к губам палец, призывая к молчанию.
Странно, но ничего предосудительного в этом визите я не заметил: может, в деревне так принято, - и решил, молча наблюдать за действиями неожиданного гостя. Из кухни послышалось какое-то бульканье. Через некоторое время мужик появился в комнате, приветливо помахал мне рукой, вылез наружу, аккуратно поставив на место цветочные горшки и сомкнув створки.
Солнце давно требовало к себе внимания, упираясь лучами в закрытые окна. Я окончательно проснулся и, весело пофыркав у рукомойника, стал искать, чем бы позавтракать. На кухонном столе - ничего, кроме записки: «Сынок, мы на сенокосе. В печке тушёная картошка. Ешь. Мы будем к обеду. Баба Гаша».
Удивившись необычному имени, я отправился на кухню, открыл печную заслонку, увидел чугунок, подхватил ухватом, не удержал и вывалил содержимое на загнетку. С этим что-то нужно было делать. Недолго думая, кочергой выгреб картошку в помойное ведро и рассыпал по двору, созывая кур. Свидетельство моей неловкости таяло на глазах. Едва куры успели позавтракать, как заскрипела калитка, и появились хозяева.
- Коси коса, пока роса. Роса долой – и мы домой, - пропел дед.- Доброго Вам утречка. Как спалось на новом месте? Невеста не приснилась? Вчера не успели познакомиться – поздно было. Разрешите представиться: Иван Герасимович…. А как Вас звать-величать?
- Доброе утро. Хорошо спалось, спасибо. Невесту не успел завести: учиться надо. А зовут меня Николай, - поспешил я ответить на все вопросы сразу.
- А меня зови баба Гаша, а хошь, Агафья Ивановна ... Завтрикал?
- Завтракал, завтракал, - поспешно заверил я, чувствуя, что краснею. - Чудная картошка… Вы простите меня: не смог удержаться и съел всю…
- Съел? Усё? – переспросила Агафья Ивановна и хитро улыбнулась, увидев, как петух расправлялся с остатками тушёной картошки. - Ну-ну. Молодец! А теперь пообедаем. Я щас быстренько яешню поджарю.
Вскоре «яешня» из десяти ярко-жёлтых солнышек, призывно шкворчала на чугунной сковородке. Отсутствием аппетита я никогда не страдал и едва сдерживал желание съесть всё.
- Николай, так я и не понял, каким ветром Вас сюда занесло? Вечером пришёл председатель колхоза, попросил приютить, а толком ничего не объяснил, – решил установить истину Иван Герасимович, пододвигая мне сковороду.
- Я студент-филолог, - чётко, как на экзамене, ответил я. - В Вашей деревне мы проходим диалектологическую практику: словарь диалектов Смоленской области составляем. Понимаете, Иван Герасимович, есть слова, которые употребляются только на определённой территории и понятны только тем, кто там живёт. Мы будем записывать эти слова, объяснять их значение, чтобы они стали доступны всем. Язык станет ярче, богаче, - попытался я, как можно проще, донести до деда не совсем простые вещи.
- Значит, за язык боритесь? Хорошее дело, - одобрил Иван Герасимович. - А-то он становится год от года более простым, матерным и скудоумным. Если так дело пойдёт, скоро человек вообще без языка обойдётся: будет страшно – закричит, обрадуется – захрюкает, получит удовольствие – засопит.
-У Хрузки-соседки тоже на постое три девки, и у Манюшки, и у Микляихи… А парень, получается, один ты? – вмешалась в разговор Агафья Ивановна.
- Да, на курсе одни девчонки, - так уж получилось.
- Двадцать тёлок и один пастух, - засмеялась Агафья Ивановна, показывая беззубый рот. – Не знаю, как девкам у Хрузки поживётся: уж дуже она клятая.
Я сразу отметил для себя диалектное слово, но спросить значение не успел.
- Да будет тебе, Ганька … - рассердился Иван Герасимович: швырнул вилку, вылез из-за стола и вышел во двор.
- Николай, глянь, глянь, - Агафья Ивановна показывала пальцем в окно и, казалось, на выходку мужа и внимания не обратила, - Хрузка со Стёблой куды-то подались … Матка с дочкой…
По дороге шли две женщины: пожилая и молодая. Пожилая сумела сохранить остатки былой красоты. Молодая была в полном расцвете: высокая, прямая, по плечам - длинные огненные волосы. Она шагала уверенно и твёрдо, гордо неся голову на точёной изящной шее.
- Красивая девушка, - не выдержал я.
- Красивая? – переспросила Агафья Ивановна и, с опаской посмотрев на дверь, добавила: – Стёбла…
Потом, поставив локти на стол и максимально приблизившись ко мне, доверительно зашептала:
- Слухай сюды, Миколай … В прошлом годе артисты к нам приезжали кино сымать. «Мир и война» называется, что ли …
- «Война мир», - вежливо поправил я рассказчицу.
- Во-во, - согласилась она. - У нас с Иваном Герасимовичем сам Наполеон квартировал. Хороший мужик, видный, правда, пожилой… Так он на эту Стёблу глаз сразу положил. И она от него ни на шаг. Все съёмки при ней происходили. Раз согнали мужиков за деньги, конечно, французов, переходящих Днепр вброд в голом виде, изображать. Все бабы на берег и высыпали смотреть. Смеху было! Мужики потребовали баб с берега категорически убрать. Так эта Стёбла на маяк забралась и оттуда мужиков рассматривала. И что ты думаешь? Увёз её Наполеон с собой в Москву. В театральном, говорят, теперь учится. Актриса…
Слушать было забавно, но я всё-таки решил заняться делом и полез в сумку за блокнотом.
- Агафья Ивановна, вот Вы про соседку говорили, что она клятая… К тому же имя у неё какое-то странное…
- Сыночек, ты ж ей не передавай… Жадная она, жадная… Дуже – это очень, - смутилась Агафья Ивановна, с опаской глядя на блокнот. – А зовут её Фруза…
Закончить фразу не удалось, потому что в комнату вошёл Иван Герасимович и, видимо, услышав последнее слово, так выразительно посмотрел на жену, что она мгновенно сменила тему:
- Да ну её, эту Манюшку, к кляпам, Колюшка …
- День-то какой замечательный! Вот жара немного спадёт – сходи, Николай, к Днепру, охолонись малость….- посоветовал хозяин. – А я пойду сено стоговать…
- В такую жару? – удивился я.
Ответом на вопрос был раздавшийся через минуту из сеней богатырский храп Ивана Герасимовича. Я тоже прилёг на диване с книгой.
Не читалось…
Если честно признаться, жизнь моя билась в конвульсиях. Но я старался, как мог, реанимировать её: писал стихи, полные радужных надежд, любовался издали красивыми девушками, не решаясь к ним подойти, потому что не чувствовал, что могу взять на себя ответственность за чью-то судьбу, даже за судьбу самого близкого мне человека – отца. Полуслепой, парализованный, превратившийся в обузу для матери, мне казалось, что он не умирает только потому, что не довёл до ума меня, своего сына. Отслужив в армии, без гроша за душой, имея в своём гардеробе гимнастёрку, брюки, рубашку в клеточку с короткими рукавами и кое-какую демисезонную одежонку, я поступил в институт, до конца не осознавая правильности выбора. Да, люблю читать, да, замираю, услышав яркое образное слово, восхищаюсь «великим , свободным, правдивым», горжусь тем, что говорю на языке великих русских писателей… Но… смогу ли эту любовь передать детям? Я сомневался, потому что характер имел мягкий, податливый.
Между тем жара несколько спала: самое время последовать совету Ивана Герасимовича - пойти к Днепру. Я вышел на крыльцо. Молоденькие берёзки во дворе, приморённые полуденным зноем, теперь распрямляли мятые платьица, подставляя оживившемуся ветерку стройные фигурки.
Вон он, Днепр, всего в нескольких десятках метров от избы, скромный, узкий, не обещающий захватывающих дух впечатлений и острых эмоций. Да, на Смоленщине он не может похвастать ни размахом, ни величием. И всё-таки это великая славянская река, несущая воды через Россию, Беларусь и Украину к Чёрному морю, объединяя языки и народы. Действительно, я часто затруднялся определить, какому из славянских языков принадлежит слово, произнесённое русским человеком.
На песчаной косе загорала девушка. Я узнал её сразу - Стёбла. Обнажённая, она лежала на песке, прикрыв лопухами лицо, маленькую грудь, лобок. Огненные волосы разметались на жёлтом песке. Её стройное тело было почти бронзовым. Она была абсолютно спокойна, потому что это был её мир – мир белых облаков, мир оранжевых обрывов, бездонных омутов - её земной рай.
- Девушка, - позвал я, сначала вдоволь налюбовавшись этим чудом, - Вы живая?
Она отозвалась не сразу, словно взвешивая все «за» и «против»:
- Нет, мёртвая. И мёртвая давно. Но оживить меня своим поцелуем может парень по имени Николай. А тебя как зовут, юноша?
- Николай, - запинаясь, глухим, незнакомым мне голосом произнёс я. - А тебя зовут Стёбла. Так? Красивое, редкое имя…
Девушка сбросила с лица лопух, взглянула на меня удивительными глазами-изумрудами и весело рассмеялась:
- О, да ты квартирант моего отца! Это Агафья сообщила тебе моё имя? Несчастная женщина – нет у неё детей. Несчастный отец – живёт с той, которую не любит. Впрочем, зачем тебе это? Иди ко мне. Видишь, я закрыла глаза и раскрыла для поцелуя губы…
Не могу сказать, что я целовался впервые, но ощущение было именно таким. Небо и река вдруг поменялись своими местами. Солнце зашло за неожиданно появившуюся тучу, словно не желая видеть это скоропалительное проявление чувств. Лопухи сначала сдвинулись с мест, которые обязаны были защищать от чужих глаз, потом упали на песок, а я целовал, целовал её податливое тело, не чувствуя стыда. Она отозвалась коротким, но, как мне показалось, каким-то отчаянным поцелуем…
- Шарик, Шарик! Вы не видели здесь собаку? – послышался детский голос.
Наш мир оказался хрупким: он был разрушен случайным вторжением. Девочка, так и не получив ответа, побежала вдоль берега, сокрушая криками устоявшуюся тишину, а заодно и гармонию чувств потянувшихся друг к другу людей, встретившихся совершенно случайно.
- Прости, это было солнечное затмение, - шептала она, торопливо одеваясь. – И прошу: не ищи меня. Я завтра уезжаю.
Она уходила, а я стоял не в силах что-либо предпринять. Она уходила всё дальше и дальше. Минута, и я потеряю её навсегда…
Вдруг она резко оглянулась.
- Эй, - крикнула девушка, - я жду тебя здесь через год в этот же день и час.
- Обязательно приду, - поторопился ответить я, но она мгновенно скрылась за пригорком и, скорее всего, не могла слышать мой голос.
Несколько минут оцепенения. Там, где она, - покой и счастье… Там, где нет её, - пустота. Я провалился в пустоту.
- Дяденька, - снова раздался детский голос. – А я нашла собаку. Она бездомная. Ей очень одиноко. Смотри, она вся в репейнике. Давай почистим ей шубку...
Собака безропотно подчинилась движениям наших рук. Девочка щебетала о чём-то своём. А я думал о том, что не могу приютить даже бродячую собаку, потому что и сам не имею жилья.
Потом я бродил по берегу Днепра, мысленно тонул в его тихих омутах, как совсем недавно тонул в изумрудных глазах Стёблы. Пытаясь постичь тайну её неземного притяжения, без движения замирал на прибрежном песке, там, где недавно лежала она.
Вернулся домой, когда стемнело. О Стёбле хотелось говорить и говорить бесконечно. Оставшись с Иваном Герасимовичем наедине, я сказал, что познакомился с его дочерью Стёблой.
- Стёблой ? – переспросил он. – Мою дочь зовут Варей. А Стёблой из зависти к её стройной фигуре называет Агафья. Стебло, если ты хочешь знать, – это прямая палка, черенок, ручка у ложки.
Замолчали надолго.
- А к вам утром в окно какой-то мужик залезал, - сказал я только для того, чтобы нарушить тишину.
- Это, наверно, Петька Лысик похмеляться приходил, - не удивился Иван Герасимович.
Без Вари всё потеряло смысл. Через неделю, наполнив блокнот диалектными словами, я распрощался с гостеприимными хозяевами, а через год в назначенный час был на берегу Днепра.
Стояла такая же, как тогда, прекрасная солнечная погода. Но не было Вари…
Время шло. Я искал её всюду… Я звал её… Вот и солнце уже скрылось за горизонтом… Вари не было…
Днепр, как и тогда, медленно и безразлично струился в луговых берегах… Вари не было…
- Вы не собаку ищете? Её приютили на хозяйственном дворе, - услышал я знакомый детский голос.- Пойдёмте купаться. Вода тёплая-тёплая…
Анна Ивановна, весь день сеявшая «разумное, доброе, вечное», решительным шагом направилась к выходу из школы. Всё. На сегодня хватит.
Дорога домой - до отвращения надоевший маршрут: выйти на улицу, пройти по школьному двору, пересечь улицу, завернуть за угол, войти в подъезд, подняться на второй этаж, нащупать в кармане ключи и, открыв с первой попытки дверь, захлопнув её, оказаться в собственном, принадлежащем только ей одной замкнутом пространстве.
На лице учительницы с утра был макияж, теперь уже нет ничего, кроме усталости. Досадно. Анна Ивановна умела ценить время, но каждое утро проводила у зеркала не менее часа. Если тебе за пятьдесят, а ты всё ещё одинока, если уже в предсмертных конвульсиях бьётся мечта на закате жизни просыпаться не от треска будильника, тоже отживающего свой век, а от нежного прикосновения мужчины, её мужчины, макияж просто необходим. Она ждала момента, когда её мужчина по-домашнему тепло и просто скажет ранним утром будничное: «Пойдём пить кофе, Анюта». И хотя кофе Анне давно противопоказан, она согласится и будет, морщась, отхлёбывать из треснувшей чайной чашки горьковатый напиток: муж и жена – одна сатана, хочешь – не хочешь, а пей. Или поздним вечером, закутавшись в махровый халат, лёжа на диване, он скажет: «Давай, почитаем, Аннушка, на сон грядущий твоего любимого Пушкина». Тихо так скажет, ласково. И этот мужчина будет принадлежать только ей: Анна Ивановна не допускала мысли, что в её постели может оказаться любовник.
Но время шло. Число баночек с кремом на её туалетном столике увеличивалось, а морщин на лице меньше не становилось, да и мужчин в обозримом пространстве не наблюдалось.
Анна Ивановна толкнула входную дверь, но она открылась не сразу. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы победить сопротивление снаружи.
На улице творилось что-то невообразимое: ветер рвал, крошил и метал. Под его натиском взлетало всё, что могло взлететь, сталкивалось в воздухе и разбивалось вдребезги. Поднятая ветром пыль висела непробиваемым занавесом; какой-то страшной силе кланялись до земли деревья; мусор стремительно вылетал из урн, как будто его выбрасывали невидимой лопатой.
Сразу же набросившись на Анну Ивановну, ветер попытался её раздеть, расстегнув все пуговицы на старенькой цигейковой шубёнке, затем сорвать с головы изрядно потрёпанную норковую шляпу, по форме напоминающую корабль, которому суждено стоять на этом причале до последних дней его владелицы. «Ну, это уже грабёж с попыткой изнасилования», - улыбнувшись, шутливо классифицировала Анна тип преступления. Пришлось и шубу, и шляпу удерживать руками, рискуя потерять равновесие. Однако ветер зверел на глазах, и постепенно от былого благодушия у Анны Ивановны уже ничего не оставалось: тревога нарастала, сердце пронзили иглы леденящего ужаса. «Неужели это конец света? – каким-то образом сумела сформироваться здравая мысль. – Нет, не может быть, сейчас ещё только 2010 год, а конец света обещали только в 2012. Наверно, опять ошиблись, предсказатели хреновы, - сердилась Анна. – Однако, если это и не конец света, так уж точно его репетиция ».
Ещё не поздно было вернуться в школу, но отступать Анна Ивановна не привыкла: слишком долго она следовала лозунгам советских времён: «Бороться и искать, найти и не сдаваться!», "Только вперёд, только на линию огня!" Она знала и множество других, подобных, просто вспомнить не успела, потому что ветер подхватил её на свои крылья и понёс, прогибаясь под тяжестью необычной ноши. Анна Ивановна, как вёслами, загребала воздух руками, отклоняясь от избранного похитителем курса то вправо, то влево.
Убедившись, кто же всё-таки на самом деле в мире хозяин, человек или природа, на всякий случай Анна Ивановна прошептала: « Ангел мой, пойдём со мной: ты впереди – я за тобой», - и бесстрашно ринулась вперёд.
Был последний день осени. Похоже, зима, поторопившись, решила пораньше вступить в свои права. Осень не согласилась. Они встретились, стукнулись упрямыми лбами, не желая уступать друг другу дорогу, в презрении отшатнулись друг от друга, образовав узкий длинный коридор, напоминающий трубу, в которую и ворвался обозлённый на всех и всё ветер, уже не надеявшийся найти себе достойное применение. Открывшиеся возможности вдохновили его, и он развернулся во всей своей мощи.
Анна Ивановна, женщина волевая, умеющая за себя постоять в любой жизненной ситуации, вдруг почувствовала, насколько она бессильна перед лицом стихии. « Господи, за что мне всё это? - перед глазами промелькнули кадры её постылой скучной жизни. - Дорогу никому не переходила, не воровала, не обманывала, не прелюбодействовала (разве что в мыслях, так прости, Господи). А! Вот! Вспомнила: вчера Петрову из 5а двойку ни за что поставила и директоршу Ольгу Тимофеевну сукой назвала. Нет, не вслух! Боже упаси! Как можно? Мысленно. Но всё равно грешна.
.Оставалось только покориться судьбе. Они, она и ветер, легко перепорхнули улицу, на которой без движения застыли машины, не желая рисковать своим благополучием и подвергать опасности редких пешеходов.
Теперь дом рядом – рукой подать. Вон её балкон, а на верёвке, удерживаемые прищепками, как флаг, призывно трепещут её розовые панталоны.
Неожиданно для Анны Ивановны, уже привыкшей к полёту, ветер, уставший от непосильной ноши, бросил несчастную женщину на землю, и её понесло, покатило по земле назад, к дороге. Неизвестно, чем бы это закончилось, но она сумела зацепиться за стоящую у тротуара урну. Движение прекратилось, но сила притяжения земли была настолько велика, что встать и продолжать путь она уже не могла. Пришлось снова вспомнить Бога: « Господи, помоги, спаси и помилуй рабу твою Анну…» Но закончить просьбу она не успела, потому что, к счастью, её тотчас же услышали.
У стены под балконом прятались от обезумевшей стихии два мужика. Один из них, молодой и сильный, бросился Анне Ивановне на помощь. Одним рывком он оторвал её от земли, взял на руки и, сделав несколько шагов, прислонил женщину к стене дома. Анна Ивановна тут же, словно стесняясь своего обращения к Богу, прошептала: «Всё, Господь, не надо, спасибо, не надо..."
Придя в себя, она увидела, что спасший её парень уже далеко за дорогой, а рядом с ней пьяный мужик маленького роста в затрёпанной куртке и вязаной женской шапочке. Похоже, что пьянство - уже давно для него не хобби, а основное занятие, почти профессия. Он страшно дрожал или от холода, или желания выпить. Одутловатое синюшное лицо, тёмные круги под глазами, щетина недельной давности довершали его образ. « Нет, образину», - поправила себя Анна Ивановна, хотя для неё его внешность в данный момент не имела никакого значения. Рядом с ней был товарищ по несчастью, мужчина, на плечо которого можно опереться в трудную минуту. Он, видимо, почувствовал доверие, которое ему никто давно не оказывал, и взял инициативу в свои руки:
- А что, женщина, может, попробуем двинуться к дому? Сколько же можно тут стоять?
Анна Ивановна промолчала, но, безропотно подчиняясь мужской воле, (оказывается, это так приятно) позволила ему взять себя под руку, предварительно посмотрев по сторонам – вдруг ученики смотрят. Однако едва они отошли от стены, как ветер сорвал с головы женщины шляпу-корабль и понёс её на огромной скорости вдоль дороги. В считанные секунды шляпа скрылась из виду.
Анна Ивановна в душе сразу же смирилась с потерей – не догнать! Но мужичок бросился догонять шляпу. Ветер играл с его худеньким тельцем, засыпал дорожной пылью глаза, но он не сдавался. «Всё-таки вот кто в жизни хозяин – человек. Природа ему покоряется. Она не всесильна», - поменяла мнение Анна Ивановна.
А товарищ по несчастью уже вернулся и смущённо протянул женщине шляпу. Анне Ивановне хотелось его расцеловать, но, надо отдать ей должное, она умела сдерживать свои чувства.
Вторая попытка оторваться от стены закончилась удачно. Обогнув угол дома, они вошли в подъезд, и Анна Ивановна сочла своим долгом пригласить мужчину к себе переждать бурю. Тот заметно повеселел и заговорил, заговорил о чём-то своём, непонятном для других, но таком желанном, предвкушая застолье по поводу спасения и…предстоящего знакомства.
Однако, войдя в квартиру, где даже в прихожей стояли стеллажи, снизу доверху заполненные книгами, он притих и даже покраснел, словно понял, что не в свои сани садится. Оба, почувствовав напряжённость момента, молчали. Воцарилась полная тишина. Молчание становилось нестерпимым. Анна Ивановна понимала, что нужно что-то сказать... Но что? Вдруг она услышала какой-то нереальный голос, который с каждой минутой звучал всё увереннее: « Мой дядя, самых честных правил, когда не в шутку занемог, он уважать себя заставил…» Гость цитировал Пушкина! Почувствовав рядом родственную душу, хозяйка заволновалась, суетливо без надобности переставляя на столе чайные чашки. Она уже была близка к мысли, что как это не парадоксально звучит, рядом он, её мужчина.
- Нет-нет, - неожиданно отказался он от предложенного чая и заторопился. – Я лучше пойду. Вон и ветер уже стихает.
Анна Ивановна ни на чём не настаивала. Проводив гостя, облачившись в тёплый махровый халат, укутав ноги пледом, она, сидя в кресле, задремала. И только следующий день вернул её к мыслям о событиях прошлого: «Что это было? Наказание за грехи? Или дар божий, который она принять не сумела?» Анна Ивановна горестно вздохнула и пожалела о том, что не заплатила мужику за услугу: «Сколько надо было дать-то? Сто рублей? Нет, пятьдесят бы хватило».
Прошло полгода. Как-то в один из летних дней в дверь позвонили:
- Кто там? – спросила Анна Ивановна.
В ответ услышала:
- Мой дядя, самых честных правил…
- Ой, - изменила Анна Ивановна голос. – Вам, наверно, моя мама нужна? А её дома нет…
Последний рассказ тронул до глубины души. Прекрасный образ главной героини. Она вызывает противоречивые чувства, такие, как она сама, вся сотканная из противоречий: "сука" мысленно в адрес директора и покорность, мечты о настоящем и страх перед ним, набожность и советские лозунги-девизы... Галина Каюмова Моя творческая страничка на Острове --------------------------
Уже читала последнее. Кажется, вы его немного подработали? Рассказ стал лучше. В любом случае, образы и картинки удались. Моя страница, велкам! Мой дневник
Идёт по улице женщина, в фуфайке, с бидончиком молока в руке. Высокая, стройная, порывистая в движениях, она, как ветер, который превращает её огненные волосы в языки пламени. Зелёные глаза - загадка для окружающих. Попробуй – отгадай. К такой запросто не подойдёшь. Она и в фуфайке королева.
А он набрался смелости и подошёл. Это было на «пятачке», как называли небольшую уличную площадку для танцев. Он сжал её руку, как будто хотел пригласить на последний в этой жизни танец:
- Я ангажирую Вас на весь вечер…
Не поняла, но не переспросила и очень долго не осознавала, что Андрей Королёв - её счастье. А он с мыслями о Верочке не расставался и во сне. Однажды ночью даже наволочку с подушки снял: видимо, снилось что-то хорошее…
Свидания, вынужденная разлука, размолвки, примирение… В конце концов Андрей ангажировал Веру на всю жизнь и с тех пор окружал её теплом и заботой. Вот и сегодня, заметив усталость в глазах жены, предложил:
- Поезжай-ка ты, дорогая, на дачу. Отдохни.
В переполненный вагон электрички вошла королева. Пассажиры невольно повернули головы в её сторону: высокая, стройная, волосы – огонь. Зелёный сарафан. В зелёных глазах – загадка. Место для неё нашлось сразу.
Напротив – молодая пара, видимо, муж и жена. Она вот-вот должна родить. Он, предвосхищая каждое её движение, не насмотрится на неё, не надышится.
- Рождение ребёнка – святое… - подумала Вера, ласково и одобрительно, глядя на молодых. - Вот точно так же было со мной. И не раз, а целых три. Растут наши ребятишки. Хорошо им втроём. А я у родителей одна … - всколыхнулась и замерла давняя боль. - Хотя могло быть по-другому… - жалость к себе и не рождённому брату сжала сердце.
Она не любила об этом вспоминать, но стоило только закрыть глаза …
- Мам… - выглядывала из-за занавески милая сонная мордашка.
- Что тебе нужно? Спи…
- Мам, я к тебе хочу… - в голосе Веруни слышались слёзы.
- Ты хочешь себе братика?
- Хочу, - вопрос о братике обсуждался давно.
- Тогда закрой глаза и спи.
Как-то в течение целого дня Игнатовы играли в американскую игру «Ешь – что – хочешь – день». Только она имела иной смысл, чем у американцев, потому что до зарплаты отца – целая неделя, а в запасе – только пакет овсянки.
- Овсянка, сэр! – нашла мать в себе силы шутить, подавая завтрак отцу.
Отец, симулируя удовольствие, на ходу закинув в рот пару ложек каши, смеялся:
- Счастливый я человек: утром на работу не хочется, а вечером – домой.
- Почему мама обиделась? Плачет… – не понимала Вера. – Жалко её. Нет, я взрослой никогда не буду, - думала она, прижимая к себе видавшего виды мишку в лоснящейся от грязи шубке.
А теперь – к окну. Серое небо, серые люди под серыми зонтами. На улице Вера бывала редко, так что приходилось изучать жизнь из окна дворницкой. Часами она глядела на бурный поток из водосточной трубы, на дождевые струи, исчезающие в лужах…
- Верка, иди сюда! – это мать.
Не подчиниться нельзя. Вера неохотно сползла с табуретки …
- Подмети пол! – швырнула мать к её ногам веник и тут же, увидев неуклюжие движения дочери, отменила приказ:
- Иди отсюда!
К шести годам Вера научилась безропотно выполнять команды, чихая, прикрывать ладошкой рот, здороваться, говорить «спасибо», молчать, когда её не спрашивали…
Усилием воли она заставляла себя думать о лучших событиях своей жизни. Незнакомая женщина как-то купила Вере в магазине стакан вкуснейшего сока, незнакомый шофёр отвёз в больницу, когда она, играя во дворе, подвернула ногу, а весёлая тётенька в белом халате читала ей смешные стихи.
- Закрой дверь, Верка! Да смотри, никому не открывай! - услышала она голос матери.
Оставаться в одиночестве Вера не любила: каждый раз вздрагивала, когда ветка тополя стучалась в окно или громко сигналил автомобиль.
Потихоньку, словно боясь кого-то испугать, она достала из-под кровати своё богатство: небольшую коробку с пустыми баночками, пузырьками из-под лекарств и фантиками:
- Вот будет у меня братик, и я всё подарю ему.
В обед Веруня доела засохшую кашу, запила водой из-под крана и застыла в ожидании.
- Куда мама могла уйти? Может, за братиком? – ухватилась девочка за спасительную мысль.
Стемнело… Страхи усилились … Вера лежала на кровати, укрывшись одеялом с головой, и дрожала. Мать пришла поздно. Бледная, вся в слезах, от слабости она еле стояла на ногах:
- Прости меня, доченька… Не будет у тебя братика… Прости… - еле выговорила она и прямо в одежде рухнула на кровать.
Давно это было… Ушёл к другой женщине отец. Наконец-то согретая материнской любовью, Верочка росла, постепенно преодолевая заложенные в детстве комплексы. Материнская любовь сотворила чудо. Целеустремлённая, уверенная в себе, Вера окончила институт. До встречи с Андреем несколько лет работала зоотехником в деревне, экспериментировала, собирала материал для диссертации – не хотелось оставаться пешкой на шахматной доске. Почти одновременно с рождением третьего ребёнка состоялась защита диссертации. Муж защитился раньше.
Королёвы снимали однокомнатную квартиру на окраине города. Места хватало всем. В кухне на раскладушке мирно посапывала Верочкина мать, на полу в комнате спал брат Андрея, недавно демобилизовавшийся из армии, на двухъярусной кровати – дети. Только диван пока пустовал, потому что за столом при свете настольной лампы Верочка и Андрей готовились к лекциям в институте, где оба преподавали.
Тревожное предчувствие вернуло Веру к реальности. Она открыла глаза. Беременная женщина вдруг забеспокоилась и что-то прошептала мужу. Её волнение передалось ему. Он вскочил, засуетился… Люди, сидящие рядом, неожиданно встали со своих мест и двинулись к выходу. Вслед за ними, как волной, смыло остальных пассажиров. Они шли мимо роженицы, опустив глаза.
- Как же так? Люди, остановитесь. Может быть, среди вас есть врач? Помогите! - взывала к людской совести Вера.
Напрасно. Через минуту вагон был пуст.
– А ты не смей уходить, помогать будешь! Ребёнок должен жить! - крикнула она девчонке, на мгновение задержавшейся в проходе между скамейками. - Полей мне на руки.
Вера подала бутылку с минералкой. Девочка безропотно подчинилась её воле. На скамейке от боли корчилась женщина. Она кричала всё громче …
- Беги к машинисту. Пусть он по громкой связи спросит, нет ли в поезде врача, и вызовет на следующую станцию «Скорую помощь», - велела Вера растерянному мужу, тем самым подтверждая решение, которое она, кажется, приняла.
- Тихо, тихо, дорогая! Вот мы сейчас тебе поможем. Тебя как зовут-то? Валя? Молодец, Валя! Поднатужилась… Тихо-тихо… Молодец!
- Уважаемые пассажиры-медработники! – раздался громкий голос из репродуктора. Необходима ваша помощь. Просьба пройти в пятый вагон. – Повторяю…
- Валя, ты слышишь? Сейчас тебе помогут специалисты, держись…
Вера делала всё, что полагается делать акушерке при родах. Наконец раздался детский плач…
- Покричи, покричи, родимый. Прочисти горлышко. Смотрите, мальчик! Богатырь! – радовалась Вера, высоко подняв младенца над головой. - Ну-ка, отец, снимай рубашку! Сына запеленаем.
Роды Вера принимала и не раз. Только её пациентками были… коровы…
Специалисты так и не подошли. Но на следующей остановке в вагоне появились санитары с носилками, врач. Валю и ребёнка унесли. Улыбающийся отец шёл рядом.
Незнакомая девочка вылила оставшуюся минералку на голову плачущей Веры и тоже дала волю слезам…
- Что мы плачем, глупые? Радоваться нужно – человек родился! – успокаивала себя и девчонку Вера. – Перестань! Королевы не плачут!
Сообщение отредактировал Kautas - Суббота, 13.08.2011, 12:50
