Аркаша Башмаков очень любит анекдоты, но не умеет их рассказывать. Почему? – да потому что он торопыжка, и постоянно спешит. Спешит занять место в столовой, или успеть первым на планёрку у шефа, иль просто выговориться в компании. Он давно уже считает себя обыкновенным средним человеком из общества, без харизмы и особенных талантов – а таким ох как трудно обратить на себя внимание. Если только скоростью – чтобы очень постараться и обогнать всех остальных. Хотя шефа, конечно, уже не обгонишь. Тот тоже не обладал большими талантами в бизнесе, но на его стороне были многолетние связи со значительными людьми, наработанные в баньке, на рыбалке и за бильярдным столом. Теперь уже, после стольких лет товарищеского вращения средь влиятельного общества, шеф научился не тушеваться своим простеньким обликом перед блестящей элитой – яво понимая и твёрдо зная, что эта самая элита по моральным и деловым качествам ничуть не выше его головастенькой головы, ну разве что только по звёздочкам на карьерных погонах. Аркаша чутко ему завидует, белой хорошей завистью, и даже купил себе дорогую машину – потому что по своему физическому состоянию стремления к богатству, к наживе, хочет быть ближе к богачам и раскованным людям. Но его духовное состояние пока ещё обывательского стыда, который таится в нём с детства и совсем ещё не изжит, не позволяет Аркаше приблизиться к ним из-за немощного самоедства, и совести, настоящей сердечной тревожной. Вот, например, пару дней назад он торопился на работу, снова намереваясь отметиться первым. Ему казалось, что служебная лестница, по которой он каждое утро поднимается к своему кабинету, запоминает быстрый звонкий ранний стук его каблуков, и далее передаёт свои приятные впечатления на самый верх, справедливому шефу: - а знаете ли вы, что ваш подчинённый Аркадий раньше всех является на работу? - Да; я уже не только слышал об этом на вахте, но и сам лично просмотрел по видеомонитору. Думаю, этот деятельный сотрудник достоин похвалы и награды. - и как же вы его поощрите? - Сначала прибавлю к зарплате, а потом и решу вопрос с повышением в должности. Аркаше всё время, когда он не сильно перегружен бумагами, видится такой разговор, или какой-нибудь ему подобный. От сих блистательных видений он становится немножко рассеян, самую малость. Вот поэтому он и не обратил внимания на мелкую лужу – а припарковываясь у своего конторского офиса, обрызгал из-под колёс пожилого мужчину, мещанина с авоськой. То что это именно мещанин, злой да завистливый, Аркаше сразу стало понятно. Тот мгновенно открыл свой крикливый рот, похожий на створки большого моллюска, и заорал: - Ты что, буржуй, совсем людей перестал замечать?! Чтоб у тебя в кошельке пусто было! - А при чём тут мой кошелёк?- слегка гордо, но смущённо, возмутился Аркаша.- Вы мне даже извиниться не дали, а сразу кричать начали. - Зачем мне твои извинения, если ты и в следующий раз обязательно так сделаешь!? Вы же, буржуи, никого вокруг себя не видите, за деньгами гоняясь! Вон какое пузо себе отрастил, аж золото в нём бренчит.- Пожилой мещанин в пылу своего праведного гнева был свеж и остроумен. А вот Аркаша под гнётом обвинений сильно подтух, и только лишь защищался:- У вас у самого пузо немаленькое, лучше бы на себя в зеркало посмотрели. - Я своё вместе с грыжей на стройках заработал! Я для вас, олухов, справедливый коммунизм строил – а вы его иноземцам продали и вместе с ними разворовали!- Мещанин ещё пуще взъярился, едва ли уже не в открытую матерясь от подленького Аркашкиного упрёка.- Ты же сроду руками не работал! всю жизнь на толстой жопе сидишь! чёртовы трутни! Это были два самых больных Аркашиных места, очень тесно, даже родственно завязанных друг на дружку – крупный, почти не худеющий зад, и должность, кем-то постыдно названная как сисадмин. Ну что это за словечко? так не по-мужски похожее на сисю японской гейши. Оно, конечно, расшифровывается, и звучит системным администратором – но кто о том знает? уж, само собой, не плиточники, которые грубой силой укладывают тротуар напротив конторского офиса и свысока поглядывают на слабых немужественных клерков, и на Аркашу тоже. А девушки штукатурки, красиво отделывающие фасад, и вовсе в открытую смеются над ним – нарочно уронят свой мастерок или кисточку, и кричат сверху: - Эй, мальчик, ползи к нам, да смотри не уронись, а то тебя перевешивает сзади! Аркаша молча проходит мимо, пробегает даже, чтобы не слышать обидных потешек. Он уже так да этак пытался сбросить сальцо с того весёлого места – садился на диету, посещал фитнес – но всё это не очень строго и не особенно упорно, потому что у него было маловато мужской воли. Для него каждый понедельник казался началом новой суровой жизни, которая вся запечатана в рыцарских обетах да клятвах: но проходила неделя, потом другая, и все трудные мужские обещания забывались как сон – при одной только встрече на пути с сочным гамбургером или пахучей шаурмой. - Здравствуйте, Аркадий джан, - окликал его белый шаурмищик, похожий на доктора айболита в своём свеженьком фартуке. – Давненько вы у нас не бывали – а тут как раз появилась баранья грудинка, о которой вы втайне грёзили; - и хоть Аркаша ни о чём таком не грёзил, но одно упоминание о барашке, специально заготовленном именно для него где-то высоко в кавказских горах, разжигало аппетит и подпускало зовущую слюну в бездонный желудок. - Друже Аркадий, с добрым утречком, - ласково здоровался с ним румяный гамбурщик, похожий на закадычного приятеля с плаката очень сытной столовой. - Приглашаю вас сегодня на булочки со свининкой, под майонезным соусом да салатом из овощей; - и хоть Аркаша запретил себе даже думать а не то что мечтать о еде, но ведь с одной булки от него не убудет – то есть ничего не прибудет сзади – и тем более люди старались, отчего ж не попробовать всего лишь маааа-ленький кусочек. Он пробовал – мааахонький – потом ещё один, другой, третий, и во время этой вкусной еды, в момент поглощения яств забывал обо всём, словно вместе с кушаньями съедал свою память; но подойдя помыть руки, невзначай взглядывал в зеркало, вспоминал – тут же начиная проклинать себя за безволье характера: - Ну что же ты, Аркадий! ну как же, ну зачем?! – и каждое вот такое предательство новообращённого понедельника даже не занозой, а жгущим штыком сидело в его мягоньком сердце. А оно в последнее время стало шалить с Аркашей. Сначала в том смысле, что позволило себе всякие легкомысленные грёзы, отвлекающие от работы и от карьерного роста – конфеты, букетики, флирт – а потом представило себя таким, как будто влюбилось. Сперва Аркаша не хотел ему верить: он ходил дома по комнате, и убеждал свой разум, что это всего лишь обыкновенные покалывания с левой стороны, которые бывают у всякого трудолюбивого человека, сердцем отдающегося работе. Но почему-то в голове, в её разбросанных по полушариям ветреных мыслях, была не работа, а миленькое девичье личико, обрамлённое длинными каштановыми волосами. - Мариночка; малиночка, мальвиночка,- тихо шептал Аркаша, разглядывая общее фото, где на переднем плане заразительно смеялась миниатюрная помощница шефа, а все остальные вокруг неё производили впечатление зашоренных статистов. Секретарша – фу, какое гадкое слово; ведь производное от него – секретутка. А Маринка совсем не такая: она самая искренняя и смелая девчонка, которая даже шефу говорит правду в глаза. Она легко может заступиться за несправедливо наказанного сотрудника, с большой радостью устраивает разные офисные посиделки, вроде дней рождения, и по-доброму сочувствует чужим семейным заботам. - Марина, солнышко, можно я завтра опоздаю на пару часов, а то с ребёнком посидеть некому? он где-то кашля и соплей нахватал. - Ну конечно, ты ещё спрашиваешь. Будьте здоровы. - Марина, выручалочка – разреши пораньше с работы уйти, а то у жены днюха сегодня. И тёща придёт. - Иди-иди, не волнуйся. Я тебя прикрою. Для всех других она была просто своим парнем, весёлым и компанейским – а для Аркаши уже нет. Ещё пару недель назад он стал замечать за собой, что прислушивается к шагам в коридоре, то есть к женским каблучкам. Это таинственное влечение начиналось в нём около половины одиннадцатого, когда основные утренние заботы уже были сброшены с плеч, и неспешная рутина трудового дня могла сама спокойно истекать по своему руслу к самому вечеру. Шеф до надолго, до после обеда уезжал по своим наиважнейшим делам, к которым относил дружеский бильярд и приятельскую сауну; и сотрудники могли без помех посплетничать о сплетнях, пожаловаться о жалобах, во время бесед скушав с чаем свой ежедневный тортик. Когда наступает этот счастливый момент, первой в коридоре появляется Мариночка. Удивительно, но она похожа на маленького цыплёнка, который своим тоненьким писком собирает вокруг себя курочек да петушков: проходит совсем немного минут, и по коридору со всех сторон разносится девичий щебет, беспорядочной какофонией женских тем легко перекрывающий грубоватое мужское кукареканье. Почти возле каждого кабинета начинает кучковаться своя компания по интересам: но как только возникает общая тема – например, где-то заходит речь о работе и о повышении зарплаты – то все они потихоньку, и кажется будто бы совсем незаметно, сдвигаются к друг дружке, а особенно к Мариночке, которая больше всех в курсе последних шефских новостей. - Ну рассказывай, наше любимое радио, - скажет кто-нибудь грубоватый да ветреный. - Солнышко, ну что нас в этом месяце ждёт? - завторит ему опасливый голосок с нотками затаённого ожиданья беды. Маринка в ответ никогда не пугает, а только успокаивает своих товарищей. Она ещё молода, и наверное поэтому жизнь для неё прекрасна, необременительна. Под ипотеку она взяла себе однокомнатную квартирку, под кредит иностранную машинку, и даже если с шефом вдруг начнутся какие-то трения – чего ну никак не может быть в силу её компанейского характера – то всегда есть возможность влиться в иной коллектив и другую счастливую жизнь. Именно эта лёгкость Аркаше и нравилась. Ведь замудрённому человеку, как он, хочется слыть не отшельником из тёмной пещеры – а языкатым раскованным смелым, привлекая близких и чуждых людей яркостью своего необыкновенного характера, в котором наряду с магией вождя соседствует и великодушие друга. Поэтому в последнее время Аркаша тоже стал появляться в коридоре, хотя до этого даже обеденный перерыв проводил за компьютером. Тут-то его и прихватила Мариночка, мягонько взяв за рукав как котёнка за шиворот: - Аркадий, а вы знаете, что мы в субботу устраиваем корпоратив на природе? Нашей фирме исполняется десять лет. Аркаша покраснел как рак – да нет, словно клоп опившийся человеческой крови, и от неё опьяневший. Его даже качнуло: вот так, близко, она сама – да ещё и трогает его за рукав; не может быть, чтобы это было просто по-дружески – нет, он симпатичен ей как мужчина. И неважно, что она всех приглашает – он для неё единственный, а остальные лишь по обязанности. - Да… Нет… Ой, извините, Марина, я слышал об этом, но пока ещё не решил. - А что тут решать?- удивилась Мариночка, широко улыбнувшись как лягушонок, только что превратившийся из головастика и поэтому радующийся новой жизни.- Вы у нас уже два года работаете, и ещё ни разу не выезжали на природу. Неужели боитесь комаров или змей? - Да нет…- Аркаша совсем смутился, понимая что нужно поддерживать разговор, а то она так и уйдёт без ответа, в недоумении – но слов у него не было.- Я не боюсь, а просто… - Просто вам никто не нравится, и вы считаете нас ужасными буками-бяками?- Она уже заметила его стыд, неловкость, дрожание губ, и как всякая умная женщина, девушка, ева, распознала симпатию. А в такой оказии помучить влюблённого мужчину – сладкое удовольствие.- Ах, Аркадий, как вы меня расстроили. Я ведь очень надеялась на вас. - На меня?!- Он высоко вздёрнул брови, донельзя открыв большие синеватые глаза. Ему очень к лицу была эта мальчишеская непосредственность. Мариночка снова тронула его за рукав, теперь уже слегка зацепив оголённое запястье своей ладонью, наверное чтобы его нарочно тряхануло током:- Ну да, именно на вас, Аркадий.- Ох, уж эти женщины. Она даже имя то и дело повторяла, подманивая Аркашу как бычка на верёвку.- Я надеялась, что вы поможете мне доставить продукты, одной ведь не справиться. Ой, мамочки – он прямо весь раздулся от гордости, став выше ростом, шире в плечах, мощнее в груди – а зад, наоборот, подобрал так что джинсы обвисли: - Марина, да я с удовольствием; вы только скажите, куда мне приехать, где мы с вами встретимся, и я тут же. Ну конечно – куда от любви денешься. Скажу по секрету, что Аркаша пока ещё девственник. До сей почти зрелой поры его воспитывала одна мама, и он до сих пор с ней советуется, докладывает обо всём в своей жизни. Вот только о любви он ей не скажет – потому что она любимого сына с малолетства растила для себя, а не для другой чужой барышни, и Аркаша здраво понимает каких словесных мандюлей он получит от мамочки, если посмеет намекнуть про Мариночку.
