Саньку напрягает суета его жизни. Она какая-то окаянная: приходит внезапно и сразу бьёт посердцу, так что оно начинает крутиться в два раза быстрее, перемалывая по телу кровь, мышцы и кости. Именно переламывая – он в такой трагический миг очень похож на мельницу, которую закрутил набежавший ураган и сейчас вырвет из земли с корнем. Руки да ноги его пытаются за всем успеть, спешат – но куда? если в голове свищет штормовой ветер, выметая изнутри идеи, решения, цели. А ещё называется спокойным… - какое уж тут спокойствие, если он слишком добр к людям, слишком мягок в своём к ним человеческом отношении, и вместо того чтобы послать на хер, когда его зовут на обыкновенную бытовую кутерьму, на быструю пробежку по донельзя короткой жизни – так вот, он почти всегда соглашается бежать. На днях ожидалась бетономешалка для заливки полов – прораб обещал, что кровь из носу будет. Полдня просидел Санька, кайфуя от редкой ленцы, ловя в ладони кузнечиков и болтая с ними на травке. Но тут прибежал суета: - Саня, мешалки не будет! Бегом на элеватор – насос поломался. - Это точно? Уверен, что больше не передумаешь?- спрашивает Санька, зная прорабскую бестолковую натуру, которая везде и всегда старается успеть да выгадать, всем пытается услужить да на том заработать – а получается пшик, взрывающийся внутри пустой круговертью надрюченных нервов. - Точнее прогноза погоды. У них на сегодня закрыты заказы. А завтра мы первые. Понял? - Ну смотри, не ошибись. Мне до элеватора идти с полверсты, я туда-сюда бегать не буду. - Давай-давай. Ну Санёк и ушёл. По зелёной стерне, по прокошенной тропинке между железной дорогой и неглубоким ручьём. По гравийным камушкам насыпи быстро и таинственно ёрзали серые ящерки, похожие на каких-то дворцовых заговорщиков со шпагами-хвостами меж кривеньких ног: казалось, будто они только что выскочили из несметного подземелья с сокровищами, где долго пересчитывали золото и брильянты своей ползучей королевской семьи. Вертя глазками на шарнирах, ящерки лупато поглядывали то вверх, на любопытных воробьёв – то вбок, на что-то замышляющего Саньку. Но он всего лишь хотел поймать одну из них за хвост, чтобы узнать, действительно ли тот отваливается без ущерба для здоровья – и нельзя ли ему самому отрастить себе на затылке третий глаз, мудрости, который, говорят, позволяет читать любые мысли сторонних людей. Саня очень желает знать, любит ли его всерьёз та незабвенная дролечка, или просто дразнится назло своему ревнивому мужу. Минут через двадцать в Санькиной сумке зазвонил телефон. - Кто говорит? - Не надейся – не слон! Срочно возвращайся назад, потому что бетономешалка приехала – её видели охранники на проходной. Через пять минут она будет возле ангара. Бегом! Вот бестолмашная суета – ну никогда у него по-людски не бывает; обязательно носится словно обезьяна по веткам и громким криком призывает всю свою стаю – то из одного конца леса, то почти сразу же из другова. Хорошо, что Санёк недалеко отошёл – шагов всего двадцать – а то бы и вправду пришлось бежать сломя голову. Как говорит дедушка Пимен – дурная кочерыжка бедным ногам покоя не даёт. Сидит Санька на травке, и ждёт. Простить себе не может, что он слишком добр и мягок с людьми, а поэтому многие из них садятся ему на шею, вот как этот прораб. Другой бы на Санином месте встретил его вечерком, в том месте где фонари не горят, да и устроил ему тёмную-претёмную, так чтобы те фонарики в его наглых глазах разгорелись. Правду я говорю, кузнечики? – спрашивает Саня. Неправду ты говоришь – отвечают они Саньке, пиликая на скрипочках и дуя в дуду из одуванчиковых стебельков. Почему? Потому что ты такой, как уже есть, и теперь старайся приспосабливаться к обстоятельствам, к этой самой бетономешалке. И тут снова зазвонил телефон. - Я внимательно слушаю. - Саня, родной, ты где?! - Прибежал. Уморился. И жду. - Санёк, дуй обратно на элеватор! Это была не наша мешалка, а субподрядчикова! Ты слышишь? - У меня уже ноги отваливаются – с тебя магарыч. - Бегом! Ох, а ведь нервные клетки не восстанавливаются. Если так целый день бегать, выснув наружу язык как собака, то окружающие люди и вправду примут за пса, начав то и дело шпынять пинками под хвост. Таких как Санька ловят или на сильном, иль на слабом характере. Это азбука. Слабым попросту грозятся: если он завзятый прогульщик, то мы, мол, лишим тебя отпуска – если неуёмный выпивоха, то мы твою премию отдадим жене а самого в элтэпэ – а коли вообще он работать не хочет и ленится, то попадай под статью, под расстрел. И так вот слабые становятся служками у начальства. Саньку же поймали на славу: он телом и духом силён, поэтому вечно слышал от своего руководства – Санечка, куда же мы без тебя? Да вся бригада на лоскутки распадётся! Помоги, подсоби, спаси-сохрани… - И он чувствовал себя почти богом – атлантом, коему подвластны любые свершения, хоть в коллективе, иль одному. А потом так подсел на все эти комплименты – как баба – что его добросердие к людям превратилось в безволие, в шнырь. Стоит Санька у ручья, встревоженно размышляя о будущем. Вон даже белая бабочка на нос садится, не боясь, что он её грозной дланью прихлопнет. Таких в детстве называли капустницами: они летали по огородам меж зелёными кочанами, а бабушка всегда говорила, будто их прародители гусеницы питаются капустными листьями, пожирая весь будущий урожай. И всё равно: хоть она и появилась из противнейшей гусенки, но сама казалась прекрасной, потому как у неё были крылья – а он тогда летать не умел, и завидовал. Сейчас Санька уже не завидует, незачем – он научился парить душой, погружаясь в игристые фантазмы своего воображения. Ему стоит только взглянуть на картинку, на фото – и вот он уже вместе с гривастым львом гонится за антилопой по жёлтой саванне – Санька висит у того на кончике хвоста, тёмной кисточкой, и хлестается собой из стороны в сторону, погоняя – давай, кривоногий, беги! – Или глядя на плавающих уток в пруду, представляет – а как там пингвины на полюсе? в чёрных костюмах и белых сорочках трутся о земную ось, натирая её своими телами как эбонитовую палочку, и возникающее в ней электрическое напряжение раскручивает человеков каждый день то под солнце, то под ночь; но вот какой казус – людям надо обязательно сохранять поголовье этих важных птичек, потому что став их больше, то они завертят Землю как юлу и всё здесь зажарится, а будь меньше, то они её с места не сдвинут, и вся природа замёрзнет. И тут зазвонил телефон. - Санёк, родной, где ты?! - На полюсе. - Где?!! - Да шучу я, смеюсь. Вот уже подхожу к элеватору. В трубке раздался тяжёлый, извинительный вздох:- Ох…- И молчок; ждёт, что Саня сам спросит. - Чего ты вздыхаешь? - Да тут такое дело… В общем, субподрядчику нужно было всего два куба бетона, и всё что осталось в мешалке, я выпросил нам. Санёчек, родной, возвращайся к ангару. Забетонируй, а? - Какой же ты всё-таки бестолковый – прямо как пингвин. - Побыстрее! - Бегу; бегу.- Хорошо, что Санька отошёл всего на двадцать шагов, а то бы пришлось носиться как взмыленной лошади, жокею которой на ипподроме пообещали корчажку с деньгами за первое место. А ведь это несправедливо. На лошадку делают огромные ставки разные жокеи-лакеи и дельцы-подлецы: но после окончания бегов прибыль получают всякие теневые жулики, а бедной лошадке достаётся всего лишь кормушка овса, да и то недосыта. Вот бы ей, милой, сидеть на мягком троне со всеми заработанными денежками, с фруктами и овощами в стеклянных вазонах – а вокруг её кресла пусть ползает около-ипподромная шушера, получая в зубы горстку овса за каждое льстивое игогооо! И над головой лошадки, над гривой густой, светлым блистающим нимбом летают стрекозы. Каждая стрекоза уловимо похожа на инопланетного жителя: у неё такие же огромные глаза, которые лупато выделяются на худеньком теле, и хоть этот пристальный взгляд создаёт иллюзию страха, из-за непонятности – но мохнатые ручки да ножки после первой боязливой дрожи пробивают сердечко на смех – ах, как можно ужасаться от такой ерунды, ерундишки! А стрекозка смотрит на Саньку, и тоже, наверное, думает: зачем эти большие насекомые живут на земле, не умея летать? – они ведь так неуклюжи, у них толстые чресла, огромный живот – ах да, ими питаются знакомые гнусы и комары. И тут затрезвонил автомобильный клаксон – мелкий гнус примчался на своём драндулете. Он вылез из него, потупя свой юркий взор – но всё же по затравленной ухмылке было Саньке ясно, что он ничуть не извиняется. - Саня, родной мой, прости! Весь бетон наш перехватили другие! Но я обещаю, что завтра кровь из носу! Забетонируешь, а? Санька склонился пониже, и оттуда уже заглянул в его бегающие глазки: - Если б ты знал, как я устал; но всё равно помогу завтра; обязательно забетонирую. И распрямившись высоко в высокую высь, тихо скользнул на двадцать шагов к благороднейшему ручью.
================================= Я сегодня посмотрел японский гениальнейший фильм – затойчи – получивший всех африканских львов на венецианских фестивалях, и понял что я полное дерьмо. Ну как же можно не страдать за героев, когда вокруг льются реки крови – чем же я мыслю, если все философствования японского гения не доходят до моей головы – и почему миллионы людей рукоплещут, поливая слезами галстуки и декольте, а мне хочется смеяться над этим миром? Потому что не верю я в этот трепетный гений – и все прочие гении тоже. Знаете – дорога за гениальностью напоминает мне очередь в универсам – если кто помнит те очереди. Вот подходю я один – пару банок кальмаров купить, консервированных; для меня это любимое кушанье, смак и яство. А за мной уже другой гражданин – что дают? – и у него нёбо совсем другое, и желудок на мой непохожий, ему бы кашки овсяной или фрикадельковый суп. Но нет: он всё равно становится следом за мной, боясь опоздать под раздачу – а там уже дальше третий, четвёртый да пятый. И что интересно: первые, кто самые первые заняли очередь, уже понимая что они ошиблись, что им эта невкусная дрянь не нужна, тут же, глядя на то как собираются вторые и третьи и задние, начинают расхваливать сей товар будто это амброзия, словно манна небесная. Почему? да потому что приятно быть первым, там где все остальные сзади стоят. Сразу чувствуешь себя пупом земли – даже в очереди за консервами. Даже в очереди за этим затойчи. Кто-то один посмотрел – показалось шедевром; и тогда он напел об этом фильме приятелю, и его доброй подружке. Тем тоже понравилось, только поменьше – они под попкорн, под джин с тоником, пустили длинную сплетню – собирайтесь, мол, посидим у экрана, пьянствуя да нюхая кокаин среди бурных рек крови. А когда собирается большая толпа, хоть бить кого-то или смотреть что-то, то в ней уже теряются здравомыслящие голоса, потому что тем голосам внутри огромной толпы уже становится стыдно да боязно – вдруг самих здесь побьют или опозорят; против течения плыть ох как страшно, смертельно, ведь толпа людей, которая превращается в громадное русло реки, мстит тебе, противоходу, не только за то что ты против идёшь, но и за то что она, река, плывёт навстречу тебе против своей воли - только потому, что когда-то каждый её ручеёк промолчал, затих в высоких суровых берегах. Ты горд – один – и для большой толпы это великое унижение. Что я хочу сказать – люди, всегда высказывайте своё сердечное мнение обо всех событиях вселенской жизни, вашего мира. И никогда не верьте, что в большинстве правота – там только малая толика её. Вся остальная истина – в вас. Наверное смешно – с какого-то дурацкого затойчи переметнул душу на вселенскость. Но на ерунде проще объяснять великое, важное.
