ДЕТСТВО Мне часто вспоминается один день на работе у отца. Он не совсем ясный, как будто в тумане, потому что мне было всего лишь четыре года – и куда там запомнить имена всех монтажников – они словно бы на одно улыбчивое лицо, и единая пара рук качает меня, подбрасывая высоко к небу, и я визжу, и думаю что это всё батя, мой батя. Мамка привела меня к нему на обед. Мы долго шли с котомкой, в которой картофельная посудка, помидоры, мясцо; сначала мимо трамвайной линии, потом вдоль окрестных садов, по дороге на высокий – высочайший – элеватор хлебозавода. А батя не ждал нас. Тогда ведь не было сотовых, и откуда знать ему, что мы готовим такой замечательный сюрприз. Да мамка б и не позвонила: она ведь нарошно надела своё лучшее синее платье, и цветастую косынку, чтобы для батьки сняв её, блеснуть перед его монтажниками своей чудесной русой красой. И я: я – сын. Батя ведь всем своим мужикам рассказывал, что я у него есть – такой же сероглазый, носатый и крепкий; моя порода – хвалился им он – но никто из них ещё не видал меня, бригадирского сына. Я сейчас лежу в стогу сена и вспоминаю тот день. До начала моей норы целый метр; там, будто за окном, идёт долгий дождь, и капли иногда близко стекают по длинным соломинкам. В открытое окно слегка задувает сероглазая прохлада осеннего утра, похожая на батины тёплые очи – и я словно бы рисую его облик на лёгкой небесной мороси. Вокруг осторожно шуршат – шишиши – пугливые мыши, ища наверное брошенную корочку; а я им оставил лишь шиш – всё на завтрак доев.
Батька очень тогда обрадовался. Ведь одно дело рассказывать товарищам, какая у него светлая семья – и совсем другое предъявить её всей бригаде, хвастаясь доброй мамкиной любовью и моим обожанием. Она кормила его с руки как подкармливают ручного голубя, который и сам может склевать эту крошку, но ему много приятнее кушать из нежной ладони. Немного стесняясь – не насмешливых, нет – а смешливо-завистливых взглядов своих товарищей, он не зубами, не клювом, а мягко губами словно бы слизывал картошку и помидорки из мамкиных рук – но мясо брал сам, жёстко пережёвывая да хрустя хрящами костей. И вот эта необыкновенная батькина сила – он вроде бы добрый, да только к своим, и попробуй пригрози ему чужой кулаками – меня будто солнце заворожила. Он тоже как солнышко восходит утром на целый день, а поздним вечером уставший ложится спать; зато мамка больше похожа на бодрячку луну – она с нами, детьми, занимается, стирает, готовит за полночь, а днём досыпает своё. Из моей стожьей норы был виден далёкий жёлто-зелёный лес, укрытый серой прозрачной поволокой дождливого сеянца; и я подумал как хорошо было б, сняв ботинки рубашку штаны да трусы, голышом рвануть до него по траве – сначала запалив дыхание до кашля, а потом уже, наглотавшись как следует мокрого воздуха, идти не спеша, придумывая себе обновлённую, почти младенческую судьбу.
В той моей судьбе под командой моего батьки работали четверо монтажников. Самым шебутным на проделки, и может поэтому самым любимым в бригаде слыл Васька. Классный сварщик, он мог за три минуты обварить кругом железную бочку; а однажды даже выспорил у мужиков литр водки, сумев лапой правой ноги, как бойкая обезьянка, положить чёткий шов между двумя уголками. Василий был фокусником, но нерасчётливым: он транжирил свой рабочий талант направо и налево, позволяя себе творческие загулы. – Раз живём, - всегда говаривал он на упрёки, наверное мечтая о десяти жизнях, которые ему подарит бог, и о вечной даровитости своей души и её тела. А вот Николаша по характеру совсем не такой. В старое время он обязательно стал бы приказчиком в бакалейном магазине; хотя про них ходят разные шулерские слухи, но на него бы хозяин не нарадовался – потому что Николаша был прижимист и честен. Он если что-нибудь утащит – не из государственного или частного владения, а из просто разбросанного по земле, бесхозяйственного – то в первую же очередь большую часть предложит своим верным товарищам, ну и остальное себе. – Мужики, помогите мне уклуночек в дорогу собрать, - просил он после смены, и друзья со смехом подкидывали ему на плечо простыню с зерном, или горох, иль морковку с бесхозного огорода. Я тоже улыбаюсь своим добрым воспоминаниям. Мне уже надоело сыро пялиться в маленькое стожье окошко, где синий огромный горизонт превращается в тюремную серость. И я упал головой на соломенную подушку, осыпав себе на лицо духовитую позолоченную стерню с едва уловимой примесью тракторно-комбайнового гудрона. Пискнув, свалилась как снег – вернее, как солома на голову – и какая-то заторможенная мышка, скорее всего из девичьего пола, потому что пометавшись вокруг моего длинного носа, она спрыгнула прямо у сердца и тут же, влюбившись, упала в обморок.
Третьим в батиной бригаде – но первым по симпатичности – был писаный красавец Викторий. По паспорту просто Виктор, но ему нравилось ударение на второй слог, заморское, и чтобы никто при знакомстве не путался, он приукрасил цветочками своё русское имя. А лицо ему даже украшать не пришлось – девчата на элеваторе за ним сразу же забегали мычащим от нежности стадцем, и глаза у них тоже стали коровьи, прямо хоть вешай колокольчик на шею да веди за собой. Но Викторий этим не особенно пользовался – если и да, то с трусливой оглядкой – потому что к тому времени его уже замуздала довольно милая, но норовистая баба-казачка на три года старше – а у таких под боком не забалуешь, скажет: - Геть отсюда, кобель бесхвостый! – и насмерть оторвёт все весёлые причиндалы. Поэтому чтоб такого не случилось, за ним строго приглядывал монтажный зампом Володька. Встречаются люди на свете, доверие к которым возникает с первого взгляда, с пожатья ладоней. То ли обаятельная улыбка, то ль лёгкий необидный юморок к месту, ставят этих прочных товарищей во главу любой компании – и тогда они словно цементируют собой монолитную связь прежде чуждых друг другу людей. Володька как раз из таких: бывший борец, он всегда сам крепко стоял на ногах как боцман на палубе, и товарищам давал на плаву удержаться, подставляя свои сильные плечи. Я опять улыбаюсь, вспоминая тот летний день. Будто нет наяву муторного дождя да промозглой серости; а стоят вокруг хохочущие мужики и перекидывают меня с рук на руки как соломенную букляшку – и я хохочу тоже, зная что они не уронят, да я и сам теперь никогда не уронюсь, потому что рядом такие замечательные товарищи, а главное батька с мамкой. - Алексей, сын-то твой точно высотником будет! - А вы что думали – я же смену себе готовлю. - Смену? Ну-ка, посмотрим на что он может. Уже веселеющий от своей мальчишеской егозы Василий подвёл меня к сварке, и дал в руки держак с электродом. – Закрой крепко глаза и цвиркай по железякам, - сказал он мне тоном батиного начальника. Я не посмел ослушаться такого героя: зажмурился, чиркнул – и раскалённый электрод прикипел к железу. Что оставалось мне делать? я, не отворяя глаз, ну дёргать рукой – но она вместе с держаком пристыла, и казалось, больше не подчиняется мне. Не видно птиц, земли и неба – весь мир вокруг безглаз и бесглас; слышен только голос отца – держись, утёнок с пятнышком, я спешу к тебе на помощь. Он оторвал меня от чужого железа, притянул к своему сердцу: - Испугался? - неа, - ответил я тихо, теперь уже во всеочию открыв глаза. – совсем не страшно. Подошёл Николай и всунул мне в левую руку здоровый подсолнух, а в правую два молочных кукурузных початка, которыми разживился на элеваторе: - Пожуй. Мы всегда с мужиками так делаем, если чего-то боимся. Чтобы не закричать. Они тоже боятся?! Вот эти огромные широкоплечие мужики, перед которыми даже элеватор стоит лилипутским домиком? ============= ДЕТСТВО Я вспоминаю вкус пастилы моего детства. Она пахла пчёлами и стрекозами, одуванчиками и мать-мачехой, солнечным днём в котором горизонт кончается не среди серого дыма выхлопных газов а вдали на круглом переломе земли и неба. У той пастилы вкус был объединяющим, как будто вокруг меня приплясывала ребятня с такими же яблочно-мармеладными кусманчиками в ладошках, и мы размахивали ими как флагами, поя гимны детству. Нынешняя пастила приторна как отроческие микстуры. В ней очень много больного, больничного – словно бы я, малец, захворал и врачи-обманщики пытаются напичкать мой рот химикалиями со вкусом различных сладостей – но я уже вырос немного, и понимаю где конфета а где какашка. ============== ДУША Знакомые товарищи говорят, что мои мечты и фантазии тормозят меня в поступательном движении к будущему, к его явным победам. Вместо того чтобы собирать все мелкие блага в одну большую кубышку, обитую крепкими железными пластинами, и потом понемногу пользоваться ими, выковыривая как из свиньи-копилки – я может быть не сразу, но всё равно со временем растранжириваю их на подпитку для своих великих грёз, в действительности воздушных замков, которые почти всем кажутся несбыточными миражами. Наверное, эти блага – вернее, эти деньги, которые я трачу на ввысь подымающий гелий для своих воздушных шаров – можно вкладывать в жизнь более разумно, вкусно, комфортно, можно нежиться пусть не в роскоши, но и не под бременем бедности, славя судьбу за блескучую машину, за дорогой особняк. Но я всё равно не пойму – и не хочу понимать – почему мягко для задницы и сладко желудку важнее моих творческих замыслов, и с каких пор жопа с утробой стали превеличе души. ===== ДУША Вот мультик недавно смотрел. Совсем пустой, в том смысле что бессюжетный. Просто идёт мальчишка с букетом, и радостно распевает какую-то песенку от хорошего настроения. А ему навстречу осёл с хмурой пастью, которому от плохости этого дня даже травку жевать не хочется. Тогда мальчишка от щедрости души под нос ему суёт свой букет; осёл, конечно, вдыхает цветы – а куда ему деться – и вдруг сразу становится взволнованным осликом, наблюдая приятные изменения в природе и где-то под сердцем. Я могу наизусть прочесть здесь их коротенький диалог; хотите? так вот: - Это мне? – Тебе. – А за что? – Просто так. И дальше это просто так сначала с букетом, потом с земляникой, а в конце уже с бочоночком мёда передаётся от одного грустного персонажа к другому, вызывая улыбки, настроения, счастье. Оно обегает вокруг света – то писклявое то басистое – и эхом возвращается на туже лесную полянку, чтобы снова быть кем-то подхваченным. Я очень сильный мужик, и не плачу даже от самой грабительской боли, которая воровски наносит увечья да раны, чтоб похитить золотой кошель со здоровьем. Но вот на этом мультике почему-то всплакнул; и вообще, мне иногда хочется пустить слезу от умиления или жалости, а больше от бытовой неустроенности одиноких стариков и детей – нет, не так – от бесприютной собачьей жизни брошенных человеческих щенят. =========
