Жил-был на свете... Нет не царь, не царевич и даже не Иван-Дурак. А жил-был самый обыкновенный уж. В сказках все змеи такие древние и мудрые, но ведь и они были когда-то маленькими и неопытными. И наш знакомый именно такой. Домом своим он считал самую высокую кочку посередине болота. Здесь он спал практически целый день, а под вечер, когда все жители окрестностей успокаивались и готовились ко сну, он вылезал на сухую землю и искал себе ужин. Так проходили неделя за неделей. И вот наступил июль месяц, а с ним в лес пришла страшная жара. Она прогнала всех зверей и птиц в самую чащу, где с утра до ночи царил полумрак. И на болоте остался один наш Уж. «Э-эх, надоело на болоте! Сыро! Душно! Даже мошкара на деревья от жары лезет, а всякие медведи, утки, выпи... Тут и говорить нечего... Сейчас бы свернуться клубочком на нагретой влажной кочке, вытянуть голову, и чтоб ветерок прохладный со всех сторон обдувал», — так мечтал Уж. Ошалев от резкого запаха багульника, полуприкрыв глаза, он развалился под тонкой сосенкой, покачивая время от времени хвостом. А рядом похрустывал мох под копытом случайного лося. Со стонами от тяжести распаленных рогов он спешил укрыться в глубине леса вместе со своими друзьями и врагами: зацами, волками, рысями. Ведь даже их уже ничего не интересовало, кроме мыслей о прохладе. «Нет, надоело все! Поползу-ка я отсюда куда-нибудь подальше. Отъемся где до отвала, а там и помирать не так обидно». И заструилось черное блестящее тельце между густых кустов голубики и черники, по осыпавшимся и иссохшим ягодам брусники, в сторону темного ельника. А лето все жгло и жгло молодые цветы и травы. Старуха Баба-Яга и та спряталась в своей клетушке и развлекалась сидя у затянутого пылью времен зеркала. Ее жидкие космы волос вдруг превращались в густые русые косы, которые ложились по бокам круглого розового личика. То вдруг голова ее сжималась и обрастала щетиной. И вот над кабаньим пятачком моргали крохотные хитрые глазки. А затем внезапно покрывалась пятнами, совсем съеживалась, краснела и превращалась в мухомор. Наконец бабусе все надоело. Она подсела к окну, достала из банки на полке сушеного кузнечика и с аппетитом захрустела им. Скучно ей было без дела. Погода напакостила ей чем только смогла. И тут нежданно-негаданно за дверью послышался шорох. Это терлась чешуя о деревянный пол. И черная головка Ужа с желтыми пятнами по бокам кивнула ведьме, высунувшись из-под двери. — Эй, бабушка! Поесть нет ли чего? На болоте совсем погано стало. Все посохло. Вода и та кипяток, как будто черти внизу костер развели. — А что? Может и их рук дело. Они-то всегда приспособятся, найдут работку по душе. А насчет еды... Припрятана у меня пара мышек. Я их тут в леднике морозила: хотела сама съесть. Уж больно голодно стало. Но так и быть — поделюсь. Тебе-то еще хуже. Молодой, непривычный. Так говорила хитрющая карга, а сама разглядывала тельце Ужа и мысленно обдумывала: «Лучше его повялить — так вкуснее получиться? Или сварить — так на дольше хватит?». Однако глупенький Уж и не заметил, как поблескивали глаза под отвисшими, опухшими от старости веками у этой гостеприимной и такой щедрой старушки. И зажил он в избе. Днем прятался в погребе, кутил с дождевыми червяками, многоножками, а ночью выползал за наколдованным не бог весть каким сытным молоком с просроченными землеройками. Тем не менее день за днем начал Уж наращивать брюшко. Косточки покрывались слоем жирка, а глаза оживали. А хозяйка избы все так же просиживала на лавке да поглядывала в окошко: не пройдет ли мимо кто. Но люди не проходили, не прокрадывалось зверье. Даже за редкие вылазки не удавалось ей раздобыть чего-нибудь стоящего, а уж тем более полакомиться аппетитным нежным младенчиком. Амбары, скотные дворы пустовали. Деревенские бросали собственные участки, предоставляя их во владение крысам и ласточкам. Одичала бабка, обросла грязью. Стали выпирать ребра, обвис ранее туго набитый хлебушком и детишками живот, искрошился последний клык. Сидел как-то раз Уж у открытой двери и посматривал сквозь густые лапы ели на небо. Тут и застала его ведьма. Подошла и запела дребзжащим, слабым голосом: — Пойдем-ка, милок, в избу! А то все по погребам да по погребам. Скучно небось! Проскользнул Уж в сени, и дверь за ним неслышно закрылась. Торопливо пошла бабка в комнату. Не понравилось это Ужу. Почуял-таки: пришел конец сытым денечкам. Не обмануло его откормленное брюшко — заныло. Запрыгало в хвосте сердечко. Бабка тем временем подкидывала поленья в затопленную печку, доставала из буфета деревянную доску, чугунок и сушеную траву. Наш знакомый же недолго думая, усмотрев щелку в полу, нырнул в нее. Сразу позабыл он о еде и заскользил прочь от дома по запутанным ходам под землей. Скоро обнаружила бабка пропажу: заплевалась, зашипела: — Неблагодарные все! Кормишь их кормишь, а когда к тебе нужда придет, шиш покажут. Голодай тут теперь. А Уж продолжал ползти изо всех сил. Он вылез уже на свет божий и полз, огибая плети крапивы и малины. Лес потихоньку редел и вскоре уступил место полянам с медуницей и молоденькой ольхой. А за ними виднелись бревенчатые домишки в окружении изнуренных жарой яблонь. Уж проскользнул под тыном и забрался в первую попавшуюся нору под фундаментом крайнего дома. Внутри было лишь чуть прохладней, чем снаружи. Над головой не раздавалось деревенского говора, не гремела посуда, не пахло квашеной капустой и молодой картошкой. Дом дремал. Сонный паук прополз по бочке в погребе: — Ну и что тебе здесь надо? Самим плохо, а тут еще ужи ползут. Поискал бы себе еду где в другом месте. А то все вы горазды на готовенькое лезть. Пискляво проворчал он и поплелся, заплетаясь в собственных лапках, дальше. Внезапно засипела на улице пичуга, закряхтел хор кузнечиков. Дом все молчал — Еще куда заползти, или?.. А ну их всех к Бабе-Яге. Точно все чертей проделки. Постарались наславу. Ну никакой жизни здесь. Ух, в ведьмину печку их всех! И этой же ночью пополз наш неопытный дружок обратно в лес. Вот затемнела над ним шумящая стена, заслоняя мерцающее звездное небо, и заглотнула его. Пришлось Ужу, правда, прятаться во взрытых кротами кочках от сов. А когда завидел он ведьмины окна, то проскочил мимо них со скоростью летучей мыши. Полз Уж и слышалось ему вдали хлюпанье родного болота, доносился запах забродивших ягод. Только под утро добрался Уж до своей кочки, свернулся под скрипучим стволом и вслушался в шорох убегающей мглы. И тут увидел, как надвигается на него долгожданная мокрая завеса.
Так что ужу оставаться ужом, пауку пауком, а Бабе-Яге Бабой-Ягой. Каждому свое место и своя жизнь. И меняй свой дом не меняй, ворчи на жизнь, а родная щель, кочка или изба всегда останутся самым лучшим и дорогим. Видишь теперь, что не все вокруг нашего города или деревни вертится. И лес может домом, быть ничем не хуже, а вполне вероятно и получше, чем привычные стены квартиры и гудящие проспекты. А теперь, как договорились. В палатку — и спать! Чур, не жаловаться больше, что лежать твердо. Слышал же, что ужу удобнее всего было дремать на земле, а не в мягкой кровати...
zateplinska, Юля, Вы написали это для детей?) Не обязательно для своих (хотя, обычно пишут именно для своих). В сочетании с медленно затуманивающимися детскими глазками любая сказка прекрасна). Очень она у Вас добрая получилась, видно для совсем маленьких). Уж на что ГГ - змей, можно сказать - гад ползучий, а и того на съедение жалко отдавать)). Вспомнил, как сам детям сказки читал). Хорошее было время).
Да, для детей. Свой пока еще только ожидался. Писала с прицелом на будущее) Вдохновляясь в процессе работы с детишками.Как утверждают, японцы все относительно и у всего есть своя вторая сторона, так что и гад ползучий может оказаться на деле пермилым существом)
Житье Бабы-Яги. Хорошо же — еще одна последняя история на ночь и спать. Приучили на свою голову к сказкам. Не боишься теперь по ночам-то из палатки вылезать: Видела я, как ты и голову из-под одеяла не хочешь, высунуть, пока фонарик не достанешь. Ну ладно-ладно, как скажешь. Не такие уж и страшные эти лесные жители. Все с ними, как и с людьми, не так просто и порой мы пугаемся их внешнего вида, не зная, какие они на самом деле. Придумать небылиц-то про них можно сколько угодно. Вон соседка наша Татьяна Александровна уж страшна — вечером увидишь вздрогнешь, а за нами маленькими как следила, а так и не скажешь. Впрочем, что это я. Слушай-ка лучше сказку да засыпай побыстрей.
Уж больно жаркое выдалось это лето и подступающая на смену осень не приносила облегчения. Да и времена наступили тяжелые. Кто теперь верит в Бабу-Ягу, Лешего? Все это сказочки. То ли дело в былые времена. По стенам сушились лягушки, белладонна, крапива. В дверь то и дело стучались кумушки из прилегающих к лесу сел. Несли яйца, картошку, хлеб в обмен на помощь с семьей, соседями. И боялись же, уважали. Только стоит показаться на опушке и все притихают и ждут, что будет дальше. Ох, ну и времена настали... Одиноко было Бабе-Яге коротать деньки в ее избушке в гуще леса среди широколапых елей и зарослей черники. Никто не захаживал к ней. Даже лесные звери предпочли перебираться поближе к человеку и уже мало кто из них помнил и верил в существовании волшебства. Бывало, конечно, всякое случалось. Но то были скорее исключения. Как-то в один из летних прокаленных солнцем дней сидела Баба-Яга в своей избушке. Только верный паук и остался при ней вить свою паутину. По привычке насушила она валерьяны и полыни, чтобы запах ее напоминал о временах молодости. Она сидела на стуле, уставившись в пол, и воспоминания накатывали на нее. Как вдруг послышался шорох, и в дверь просочилось узкое длинное черное тельце. Уж. — Что это ты милок? —Эй, бабушка! Поесть нет ли чего?... Да-а, плохо как все вышло тогда. Что ж я как молодая поддалась голоду, как в первый раз. Единственного гостя за столько лет чуть было не съела. Конечно, в последний момент как обычно рука бы не поднялась, но все равно напугала животинку. Это товарки мои: те кого угодно слопали бы и сытые и голодные. А про меня только сплетни да слухи распускали. Ну пригласила я братца с сетричкой в дом свой, ну к печи подвела поближе. Так я ж помыться, попариться хотела им предложить по-старинке — в печке. А они испугались убежали, так еще и все окрестные села потом сто лет эту историю обсуждали и в мою сторону косо глядели. Или вот эта история… Да-а-а дела… Так тогда хоть боялись, а теперь и дела нет никому. Баба-Яга вздохнула и посмотрела в узкое окошко, еле пропускавшее скупые лучи заходящего солнца. Рядом, заплетенное паутиной и поросшее грибами и плесенью висело зеркало. Взгляд бабки случайно остановился на нем и замер на несколько минут. Потом она встала, подошла поближе и стала отрывать куски пыли и копоти слой за слоем. В зеркале стали проступать очертания ее жилища и ее отражение. Давненько-то я себя не рассматривала. Все только когда от безделья колдовством маялась, а так. Ну что, вполне еще бодра. Бородавки на месте, нос мой родной крючком. Как по мне такой красавицей вполне можно постращать да наставить на путь истинный. Может и вправду — тряхнуть стариной. Может я просто, как говорит сосед Кощей, слишком трагично смотрю на вещи, а надо думать как оно там «посвистивно», кажется. Достала Баба-Яга из сундука свой лучший платок, почистила от трухи передник, залатала на блузке дыры, полила себя духами из «Медвежьего Уха» да и отправилась по тропке через бурелом, овраг, молодую поросль прямиком к селу. Бедная-бедная бабушка. Давно она не выходила в люди. Вместо коров по дорогам бегали автомобили и мотоциклы, да и люди стали нелюбопытные. Никто в ее сторону не посмотри. А если обратятся к ней — только для того чтобы прикрикнуть: «Эй, женщина, дорогу!». Вот навстречу ей идет женщина средних лет. Именно такие раньше бывало к ней за помощью захаживали. — Милая, не желаешь ли… — Господи, и здесь от вас покоя нет. Женщина прибавила шаг и поспешила проскочить мимо, даже и не посмотрев в сторону Бабы-Яги. «Что это с ней? Нервные все какие-то». Все попытки привлечь к себе внимание были тщетны, никому и дела до нее не было. Чтобы уж совсем не расстраиваться, что зря потрачен был очередной день, пошла она в сторону лавки с хлебом. Рядом стояли трое мужчин грустного вида. «Может им помощь нужна, а мне в благодарность кусочек хлебушка будет». —Сынки, а сынки… — Самим не хватает, бабуля. Не видишь что ли? Не мешай делу. Ладно-ладно на держи, только давай отсюда в магазин и обратно к себе… Ей бросили в руку звонкие монеты и буквально силой затолкнули в избу, где пахло хлебом и почему-то еще чем-то несъедобным, отчего хотелось чихать. На столе лежали пирожки, явно с капустой. Эх, давненько она не ела такого. Молодая девушка около стола резко взглянула на бабку. — Этого? Давайте, — она выхватила из рук деньги и выдала взамен два пирожка. — Ну что еще? Баба-Яга, опешевшая от всего происходящего, поспешила выйти на улицу и поковыляла обратно. Уже на выходе из села она заметила сидящую на корточках у дороги девочку лет трех. Она сосредоточенно проковыривала палочкой в песке дорожки для муравьев. Рядом стояла мама. — Ой, мама-мама, Баба-Яга! Смотри! В книжке такая же была. — Ну начитались мы с тобой, — мать дернула девочку за руку. — Будь-ка повежливей. А вы бабуля хоть оделись бы поприличней, нечего детишек пугать. Тоже мне Баба-Яга. И она потащила девочку прочь домой. Но девчушка умудрилась вырваться от матери подбежать к бабке и ткнув ей в юбку пальцем успела упрямо выпалить: «И все равно ты — Баба-Яга». Долго брела обратно бабуля. На опушке леса, она присела, чтобы съесть пирожок. Отломила кусок и застыла, как в молодости, обхватив руками коленки и поглаживая ладонью колючки чертополоха. Все-таки не зря еще стоит ее избушка и сушатся травы. Подрастет эта девочка, да и пройдется по заветной тропке к ее избушке, заглянет в гости. Попьет чайку из травок, поговорит о жизни своей, да глядишь и помощи попросит. А там, может не так как раньше, но пойдут к ней люди. И жизнь снова войдет в привычное русло. Главное, есть еще те, кто в тебя верит.
zateplinska, Прочитал первую часть. Понравилось. Правда в сюжете не хватило некой интриги, искры. Но это не важно - потому что мелодичный, мягко-повествовательный стиль, стилизованный под старину - просто волшебный)) Добрая сказка)) На самом деле рыбы не глупые - просто они знают всё что им нужно. Эмир Кустурица.
Чтоб быть счастливым нужно сохранить в душе искру детства. Когда человек на 100 процентов взрослый это плохо Ботан-Шимпо
