Дата: Понедельник, 02.07.2012, 00:03 | Сообщение # 1
Группа: Удаленные
Некто Николай двадцати восьми лет от роду запутался. Что-то не сходилось в его жизненных мотивах. Он ожидал триумфа, а терпел поражение. Поступал как по писаному, а выходило не-пра-виль-но... Черти-что! И что же делать дальше? А дальше - стоп, как быть дальше Коля не знал. Не удивительно, заплутаешь, жил по представлениям, и родился чемпионом, конечно. И вот по весне перебрался он на дачу, где вознамерился себя показательно заточить. Работа по боку - не до неё, перебивался Коля случайными приработками и большую часть времени думал о непонятном.Будучи фигурой трагической, Коля бродил в парке, писал печальные стихи, и много курил. Жизнь за городом обходилась ему дёшево, и потому он мог жить так, как устроился. Он снимал по знакомству пол дома, и плата была символической, "натуральной" - присматривал за стариками, что пустили его к себе. Когда Коля пытался приплатить, они обижались, но он им что-нибудь чинил, заходил для них на почту, делал покупки разные и так остался при своём, но без ломки. Впрочем, за делами не особо погрустишь. Мир им и спасибо, сам смягчался. Коля был молод и шутя делал всё то, что для них оказывалось сложно. Без умысла, по-человечески, легко выкладывался... Старики, конечно, несгибаемы, но возраст, болячки. Ладно. Не в этом дело. Уж как нибудь... Просто они жили одни. Не было у них детей. Родители Коли далеко, семья в городе. Коля такой неприкаянный "ребёнок", потерялся, один. Так что старики его "нашли". Пусть сын понарошку, но в радость. "Молились" на Колю, и так превозносили его труды, что не возможно Коле было отказаться от их благодарности. Малоинтересен самому себе в печали, он всё больше посвящал себя им. И узнавал их прошлое, одно на тысячи стариков и не имея своего выхода все же чувствовал что вот-вот, выберется, излечится совершенно. А как иначе, являли они пример жизни. Тогда, когда стало Коле не до излишеств, смотрел он на них и думал - как же это они, как им удалось "душа в душу" всю жизнь? Годами сложившиеся придирки и привычки, взаимное непонимание,обиды, то что вытолкнуло Колю из семьи, отдалило от родителей, их, стариков, ещё больше сближало. "Да как же это? Как же жить дальше?" А вот так. В них было больше тепла, больше щедрости. Но ведь и они когда-то были молодыми.В них была такая жажда жизни, что даже думать при них своё было стыдно. Не думали как жить дальше, думали что делать. Сегодня, завтра. Так вот и жили они. И Коля при них. Принимал дары. И был ещё самый щедрый дар. А что же они могли подарить? Дом? Руками не потрогаешь...
Старики жили бедно. Ничего особенного за жизнь не собрали. Всю жизнь мотались по "путёвкам" по стройкам страны. Лазали по горам, лесам, сплавлялись по рекам в экспедициях - отдыхали. И всё у них было серьёзно. Ощущали идущих следом. И говорили пафосно. Имели право. А жизнь пролетела. И не зря, не зря. Коля раздумывал как жить дальше, а они жили, не проживали, служа и маяками, и ответами. Конечно, хотелось Коле быть "шейхом", "пристойным вором", а не "возделывать землю", служа опорой для тех, кто придет после, но и эту возможность обеспечили они, старики. По любви, с запасом, с надеждой. Время для выбора, время для любви. И что же Коля? Присматривался, соображал. Время ещё было.
И старики не делали тайны. Вот она их жизнь - на виду. Вечером, после "Новостей", собрались в большой комнате, за чаем. Решили: посадить два мешка картошки и... забрать к себе тётю из Харькова. Только и всего. Коля, как свадебный генерал, налегал на пирожки и слушал в пол уха. Не сразу понял, что вот так, запросто, старики потеснились. Сидел Коля, глазами хлопал... Но время ещё было... Не спеши, Коля... Оказывалось, что есть у стариков тётя под Харьковом, с племянником живёт, и что племянник этот изводит её. Коля, богат воображением, так разошелся, что дед прервал, махнул рукой нетерпеливо: "Ладно!" Ничего не понял Коля. Не его категории. Так что вышло следующее: тетю надобно забрать к себе! А всё другое без толку... "Ого! Вот так. Взять да забрать. И никаких преград. А как же им втроем, если вдвоём сложновато? И сколько же тёте лет?"
Уж как дорого было, поехал дед за тётей. Надо сказать, деду было за семьдесят, так что тётя представлялась Коле очень почтенно. А ещё Коля подумал, вскользь, мол сколько ей осталось, чего ради беспокоиться. Но эти мысли конечно тут же отогнал, словно кто подсмотрит, и стал, дело хозяйское, готовить для неё место. Притащил из сарая кровать, старую, с шарами, вытащил на солнце матрас, и ещё сходил за припасами по списку. Сделал дело и пошел бродить. Там, обдумывая тётину жизнь, то немногое что узнал, пожалел её, словно раздвоился, и с удивлением узнал в ней себя. Ничего такого в нем от тёти не было, разве искра какая, и всё же... Надо-ли говорить что Коля немедленно отозвался стихами, и было там как-то так:
"Не наказать, не оправдать хотела я лихое время. Хотела должное воздать и, был бы толк, себя раздать, что бы ослабить это бремя."
Конечно, образ тёти в Колином воображении требовал корректировки, но в целом, кое-что, какую-то грань её личности он уловил наверное. Во всяком случае испытал некоторый подъем духа и вернулся домой полный разных творческих идей. Что-то там такое о погоде, природе и восходе.
Прошла неделя и вот копаясь в саду, Коля заметил как что-то мелькнуло в кустах. Он уже подумал на собак, что имели склонность сбежать и шастать по поселку смущая умы сородичей, но нет - из-за кустов выглянула старушка. Маленькая, в платочке. Глаза ясные-ясные, зелёные, почти бесцветные. Лесовичок прямо! Выглянула она и говорит: "Как на Федьку моего похож..." Те же тёмные кучерявые вихры, тот же упрямый прямой взгляд карих глаз. И такой же большой, широкоплечий. И правда, похож. И тут же Коля догадался что перед ним тётя. "Приехали значит, добрались..." Федька этот был её племянником, и по тому как назвала она его имя стало понятно, что не злится она, а болеет за него. И опять удивился Коля. "Чего болеть - уж так он ей досадил..." Федя этот имел семью, жену с дочкой, но жена ушла от него, забрала ребёнка, уехала в Харьков. Потому что запил Федя, часто и горько. Как-то это несчастье совпало с распадом Союза. Так что остался Федя без семьи, без страны, да и без уважения. Все отвернулись от него, что не удивительно. Кругом должен, в подпитии буйный, он быстро оказался один. Совсем один. И конечно дернулся вернуть семью, поехал в Харьков, но там ничего не вышло у него, так он испугал и обидел жену свою. Хотел задобрить подарками, хотел объясниться, устроился подзаработать скульптором, камнетёсом, в ритуальные услуги. Но уж как пошла темная полоса - только держись! А Федя был слаб. И там пил, и сорвал спину по пьянке, по глупости. В общем - к дочке не подпустили, объясниться не смог. Уехал ни с чем, инвалидом, дурная голова, в село своё. А там уже совсем без просветов... И кто только наливал... Молва не задержалась, и вскоре тётя уже была у Федьки. Что она там видела, того не вынесла, заплакала. И ходила за Федькой, и наставляла, и обхаживала, выбивалась. Только что сердце болело-болело, а Федька быком уперся и погибал. И товарищи его вокруг роятся, сменяют друг друга. Но это те товарищи, что под руки ведут, и прямо к яме. Раз за разом пропивалась тётина пенсия. Еды - шаром покати. А им хоть бы как. Что по садам найдут, то и грызут. А водки нет, так есть "аптека". А уж после аптеки и тётя бита бывала... Как бы там ни было, но тётя рук не отпускала, дралась с вороньем. И если бы не годы и здоровье, кто знает, что бы у неё там получилось. Так что и хитростью, и уговорами забрал её дед с собой "погостить". Но ясно, что навсегда, потому как время и руки отпустить, и собираться в места вечные. Во всяком случае дед думал что пора, так тётя сдала в этих "боях". Смотрел на неё Коля и так жалел, так жалел, что чуть не получил от неё на орехи. Уставился, а тётя подхватила сорную траву и, ну, на компостную кучу, туда-сюда, туда-сюда таскает. И ещё на Колю покрикивает не зло, что, мол, тянешь тесто по столу, давай, давай! Вот тебе и вечные места!
Установились у Коли с тётей особые отношения. Да старикам не жалко. Им только в радость. Да и чего там, у каждого из них были свои особые отношения с Колей. И кажется тётя совершенно забыла о своих кошмарах, о Федьке своем. Но бывало, когда Коля читал вслух, она невпопад сидела с отсутствующим взглядом, бывало называла Федей. Шутка-ли, живой человек...
Однако, конечно Коля с тётей много общались. Болтали запросто. Она же как ребёнок. Так звонко смеялась. И в глазах тепло. За немочью - надежда. Надежда на лучшее, лучшее для всех нас. Не смотри что маленькая... Подойдет, бывало, постоит рядом и отпускает Колю немота...
Кажется она освоилась. Крутилась на кухне, за домом, читала дедушкину газету в кресле-качалке. Смешно так водила газетой перед носом. Освоилась в своем уголке. Приделала на булавках к стене иконку среди старых фото. Со строгим лицом читала Завет. И все бы ничего - совсем глаза никуда. Кажется она бы и с Колей на перегонки рванула, но вот глаза...
К середине осени прооперировали один глаз тёте. Очередь подошла, и хотя не брались, мол, зачем ей, - прооперировали. Успешно. Тётя уже давно слепла. Да не до жалоб. И тут вот она снова, пусть одним глазом, увидела мир. Увидела она, а будто бы Коля. Осмотрелся вокруг. "И правда, как вокруг... удивительно!" Тянет его тётя, тормошит: "Смотри что нашла!" Как не смотреть, смотрит, идет за ней, за мысли свои цепляется. Где там их удержать!
Так приходил в себя Коля. И кто кому помогал? "Жизнь прекрасна и удивительна!" - говаривал дед. И Коля следом повторялся: "Да, удивительна, да, прекрасна. Не смотря ни на что!"
От второй операции тётя отказалась. "Зачем мне?! И так хорошо! Один глаз видит и ладно!" Но вот другая её идея... С ней тётя приступилась серьёзно. Начинала робко: "Всегда мечтала рисовать..." Рисовать? Вот так! А почему позно? Как же должно быть сложно жить с лекальцами в руках. А тётя вот мечтала, и что если стара? Время ещё есть, есть, с избытком. Веришь-ли, всегда! Рисовала тётя по молодости "тазки" в бане - номера вырисовывала. Дел-то - номера! А вот так запало в сердце. А всё не до сердца. Всё что-то важнее... А теперь - самое то! "О чем разговор..." Нарезал Коля картонок ей, принёс красок. И после - уже только рамочек просила.
Старики называли её бабулей, прятали продукты, что бы хоть иногда выдворять из кухни, усадить её отдыхать. Подсовывали "веселые места" в газетах и журналах старых. А её не нужно было отвлекать, за неё не нужно было бояться. Она гуляла и рисовала! Проезжала пару остановок и отходила недалеко. Гуляла! На палочке. На всякий случай палочка. Порисует, погуляет и назад, тем же рейсом. Разведает там и дорисовывает старательно, обложится красками дома. Радовалась каждому рисунку. Сердилась только, что не могла лучше.Так старалась! И о Федьке вздыхала тоже. Тут тебе "тазки", а тут - Федька. Да, не жилось ей "пополам", только весело, тихонько, не гнала тётя мыслей, и плакала, и смеялась - легко, по-детски. И увиденный ею мир был ещё лучше, чем она помнила. Сколько же всего в нём можно сделать! И сколько же она его рисовала!
В декабре у неё была выставка. В библиотеке. Из газеты приезжали, ахали. Критик был. Мрачный. Не знал что сказать. А тёте ничего не надо. Белила только вышли, да картонок бы ещё. Потому что планы!
Не мог Коля среди стариков оставаться. Всё мешало. Не мог. На их фоне, бродить тут - не побродишь. Как не крути, собрался Коля в город. И прощался с тётей особо. Самый щедрый из даров стариковских, тётя, своими руками, глазами, словами, сделала что-то невозможное для Коли, приподняла его над наносным, суетным. День за днём, по капле, такая стариковская щедрость. Мотай на ус Коля, впитывай. Когда-нибудь потом поймёшь... А для нас - как любить не зная любви? Кто-то её должен передать... "Поезжай сынок, поезжай! Не обижай жену, люби её! Не сложно это, люби только. Что можешь хорошего делай, а больше чем можешь и не спрашивается."
Провожали старики до остановки. Бабуля впереди, машет ручкою. Отъехал автобус, старики заплакали. Машут, прощаются. Как навсегда. И Коля глаза прячет. Не всё успел. Тяжело расставаться. Родные.
"Скажи, а хотела бы любить ещё?" "Нет, нет... Не умею я. Опять любить, опять страдать... Да любила бы просто!"
Опять любить, опять страдать я не за что-бы не хотела... Цветы весенние писать, с лучами первыми вставать, и что-бы сердце не болело... Жить возле парка, спать-гулять, и что б дворняга сердце грела... приблудная... Прижать, принять, и с нею вместе горевать о том, что сердце пожалела... "Дуреха, некому сказать... Прости, сдержаться не сумела..." И ну ей на ухо шептать - что больше нечего терять, не полюбить, не пострадать, что от бездомности своей окаменела... Опять любить, опять страдать я не за что-бы не хотела... Цветы весенние писать, с лучами первыми вставать... И что-бы сердце не болело...
"Что же мне делать?!" "Любить опять... Кто же с тебя спросит? Где записано? Ты знаешь как. Почувствуешь..."
Был апрель, когда Коля наведался к старикам. Да не один приехал, с женой, с ребёнком. Оказывается бабуля тут болела, но не долго. Правая рука на перевязи. Но это же бабуля - ей руки одной хватает. "Что мне та рука!" Левой ещё лучше! Только поспевай принимать! А у неё и подарки есть! Дед ругается на власти, готовится к депутату идти. Бабка вяжет деду жилетку из пуха собачьего. Все при делах. И время ещё есть. Сколько есть - всё без остатка в дело. Время что бы решать, что бы решаться. Сомневаться, бояться и снова любить.
