Прозвенел последний звонок. Прощай школа! Странное ощущение испытал. Всё время мечтал побыстрей вырваться из школы, а как вышел за двери, так хоть обратно возвращайся за парту. Но надо было думать, как стать хозяином своей одинокой судьбы, куда податься на работу. Заводы я отмёл сразу, памятуя поход с батей на ЖБИ, где он слесарил всю свою недолгую жизнь. Я стучался в разные двери и везде выслушивал один и тот же вопрос: А чем вы, молодой человек, можете быть нам полезным? Ответа я не находил. Единственное место, где мне были рады, оказалось СУ-123. Начальник отдела кадров очень смахивал на артиста Леонова из фильма «Джентльмены удачи», причём именно в той части роли, когда играл бандюгу. Пока я писал под его диктовку заявление, он подозрительно смотрел на мои руки. - Что с руками? – Да так, ничего особенного, - попробовал я уйти от ответа. – А конкретнее? И тут меня понесло… Рассказ о моём героическом поступке, спасшем жизни детей в песочнице произвёл на начальника, по-видимому, сильное впечатление: его до того нахмуренные густые брови с сединой вылезли на лоб. – Да ты, брат, герой! Такие кадры нам нужны. – Даже в газете писали, - решил я подкрепить свой рассказ. – В какой? Тут я несколько замешкавшись, выдавил: в нашей. Начальник посмотрел в потолок, как-бы ища что-то там, но допрос прекратил, взял заявление и с особым, как показалось, чувством пожал мою руку. – Пойдёшь к Гордею, на «ортопедию», в лучшую бригаду управления, поработай, а с нового года направим тебя на учёбу, будешь монтажником! Гордей (по паспорту Гордеев Петр Николаевич) - жилистый, мосластый мужик в выцветшей фуражке пограничника и кирзовых сапогах – встретил меня матом. Похоже, он мог выражать абсолютно всё тремя словами: «блядь», «на хуй» и «в пизду», изредка разбавляя их другими фразами. (В дальнейшем я буду ограничиваться только первыми буквами этих слов, иначе рассказ затянется). Самое интересное, что все вокруг Гордея прекрасно понимали. Скоро я в этом буду убеждаться каждый день. А пока, переведя его речь, мне было обидно сознавать, что я сопляк, никому здесь не нужен, и что оно (начальство) думает, сами понимаете, чем. Гордей пальцем сдвинул фуражку на затылок, выпустив пар, и нервно закурил. – Что, бугор, никак пополнение? – послышался льстивый голос из-за спины бригадира. – Не кипятись, Гордей, пацана ведь прислали – не бабу, и то хлеб. Пойдём, парень, с ребятами знакомиться, трудовой путь надо начинать с прописки. На этот безобидный спич бригадир разразился очередным монологом: – Я тебе, б… дам прописку, на х… всех, у меня тут б… не это, распустились б…, я вас в п… б… Чтоб тихо, б… Я к прорабу, а вы б…чтобы к моему приходу б… иначе на х… Понял? – Так точно, старшина! – отрапортовал Саша Хазов, так звали этого гостеприимного мужичка. Был он лыс и был он лис. Он по-свойски приобнял меня за плечо и повёл к голубому обшарпанному вагончику, по дороге вводя в курс молодого бойца. В вагончике дым сизой тучей стоял над головами «ребят»- бывалых мужиков средних лет с помятыми лицами. Саша представил меня собравшимся за столом, но отвлекаться от игры в домино никто и не подумал. И только когда грохнула последняя костяшка, подбросив остальные, и дымовая туча разверзлась истошным криком – кончил! - на меня, наконец, обратили внимание. Уже через десять минут, получив ЦУ от Саши, я направился в магазин. Прописка затянулась допоздна. Первый рабочий блин-день оказался комом, который я с невероятным упорством, не помня себя, донёс до дому и выблевал в унитаз. Затем рухнул на диван и вырубился. На следующее утро я, конечно же, проспал. В голове всё шумело, во рту и горле – пустыня Сахара. Кое-как взбодрившись водой в ванной, я поспешил на работу, по дороге придумывая историю с опозданием. Уже в воротах я попал в распростёртые объятья Саши. Видно было, что он ждал меня с нетерпением: - Как же так, первый, можно сказать, рабочий день и начинать с опоздания? Не хорошо. Ребята тебя не поймут, я уж молчу про Гордея - рвёт и мечет бугор. Ошибки, парень, надо исправлять, а морщины – разглаживать. Я попытался было рассказать жалостливую историю про внезапную смерть соседки-старушки, но Саша меня остановил: - Вот, заодно и помянем. Ты давай сгоняй в магазинчик, не переодеваясь, а я пока ребятам всё объясню. Только быстро, а то обед на носу, сам понимаешь… По тому, с каким восторгом меня встречали, я догадался, что Саша провёл хорошую работу. Со мной все поздоровались за руку, об опоздании даже бригадир не обмолвился, правда, и соболезнований по случаю кончины соседки тоже ни от кого не услышал. Поскольку выпивать я отказался, чем вызвал немалое одобрение бригады, мне разрешили выйти на воздух с пакетом кефира и булочкой. Неподалёку от нашего вагончика стоял второй такой же, но выглядевший поновее. Возле него на лавке сидели женщины бригады – молодые и постарше. Одни ели, другие курили, а кто-то просто грелся на солнце. – Новенький, а ты что ж не похмеляешься? – спросила плотная молодуха с красивыми глазами. - Не пью, - буркнул я. – Коли ссышь – значит пьёшь. Наши, да чтоб не научили? - продолжала наседать молодуха. Женщины захохотали. – Не захочу, не научат, - погромче сказал я. – Так и не бегай тогда в магазин, иначе заездят. Этот совет я возьму на вооружение. Вскоре бугор определил меня «к бабам», а точнее я стал работать подсобником у каменщицы Валентины, той самой с красивыми глазами. Не сразу она меня приняла, я ж безрукий, лопату взял впервые в жизни и с кирпичом сталкиваться не приходилось. Она жаловалась бригадиру, но Гордей с присущим ему лаконизмом быстро поставил её на место. Работа была хоть и нехитрая, а навыка не хватало. Я как мог – старался, на руках вздулись мозоли. Валентина видела это и постепенно стала относиться ко мне дружелюбнее. В часы, когда мы сидели без раствора и делать было нечего, она рассказывала мне о себе, о родителях, о муже, которого не любила. Я травил свои байки. Так получилось, что впервые я увидел Валентину не в робе, а в одежде, спустя месяц работы. Если бы не её глаза, я б и не узнал, наверное, свою наставницу, так она была хороша и не похожа сама на себя. Мы вместе пошли на автобусную остановку. С того дня я стал смотреть на неё другими глазами. И она, я почувствовал, это заметила. Искра пробежала, хотя до разряда было далеко. Однажды произошло ЧП. Валентина работала на козлах, заканчивая кладку перегородки, я снизу подавал ей на леса кирпич и раствор. В какой-то момент она случайно оступилась и свалилась на меня, я успел только развернуться к ней лицом. Сначала боль в копчике зажмурила мне глаза, а открыть их заставила сладкая тяжесть тела Валентины. – Живой, подсобничек? - приподнялась она на локте, - Спасибо, что подсобил. Я увидел вблизи бездонную синь её глаз и только хотел ответить, как она буквально припечатала меня к полу жадным поцелуем. Распластанный я не сопротивлялся, только руками пытался шарить по её тугим шарам. – Это тебе награда за то, что принял удар на себя, - сказала она, поднимаясь и отряхиваясь. Я вскочил, забыв про свой копчик, и заграбастал другие Валины шарики. – Тебе чего, приспичило? – улыбнулась она. – Посмотри, нет ли кого в коридоре? То, что случилось потом, описать трудно. Всё произошло быстро, в каком-то непостижимом угаре. Кладка, которую мы возвели за смену, была свежей (как говорят на стройке – ещё «дышала»), а страсть – неуёмной. И рухнула та стена. На грохот сбежались люди с других этажей, мы едва успели натянуть штаны. Влетел и Гордей: - Ну, что б… хоть живые, мать вашу… что ж вы на х… Но Валентина перекричала: - Хватит глотку-то рвать! Тебе только давай, да давай! Говорила же, что кладка должна схватиться, лесами задели и вот… - Задницей своей ты задела, б…, а вы чё рты раззявили, б…, не х… здесь торчать, а ну, в п… разойдись! – скомандовал бригадир, срывая с себя фуражку. И тут в тишине прозвучал ехидный голосок: - Мышка хвостиком вильнула, яичко-то и разбилось. Недостроенный корпус ортопедического центра задрожал от дикого хохота. Позже для своих утех (у нас это называлось – «давай по-быстрому») мы находили более стойкие и укромные местечки. Однако к осени лафа закончилась, меня перевели в стропальщики. Работка, скажу, не пыльная, сачковая. Вира – майна. Зацепил – отцепил. Не стой под грузом. Одним словом, скукотища, особенно без Валечки. Впрочем, теперь она стала навещать меня по выходным, сама вызвалась готовить жрачку – лапшу там, щи, борщи. И всё-то успевала – шустрая девка. - Самое важное в жизни, - говорила она, - соблюдать регламент. Птицей влетала на кухню, мыла, шинковала, ставила на плиту, затем скидывала одежду и ныряла ко мне в постель. Как только звучала её команда - Пенка! – я увеличивал обороты. Достигнув желанных высот, я вытягивался, а Валюша, словно Ева, бежала к плите снимать накипь, причём, это занятие доставляло ей не меньшее удовольствие: - Главное – вовремя снимать пенку, тогда бульон будет прозрачным, - повторяла она. Но однажды регламент был нарушен. Именно в такой вот момент кипения дверь в мою квартиру с треском распахнулась. На пороге вырос, как мне показалось, Николай Валуев, но я жестоко ошибся, то был Вася – муж Валентины. Оценив меня беглым уничтожающим взглядом, он направился сразу на кухню. – Вася-я-я! – услышал я истошный крик неверной жены и вслед неприятный звук шмякнувшегося о линолеумный пол голого тела. Вскочив с наброшенной простынёй, я зачем-то пошёл на звук, но на пути встретился с кулаком-кувалдой. Уже теряя сознание, в короткий миг полёта до меня донеслись слова Васи: В следующий раз урою, сопля! В чувство приводила моя сердобольная соседка Верка, почуявшая запах сгоревшей лапши: - Доигрался? Говорила тебе - не связывайся с замужними! Дурак, я же рядом... Со сломанным носом я валялся на больничном, думая, как жить дальше. Ударили первые морозы, на стройку возвращаться не климатило. О Валентине вспоминать было больно. Перспектива стать монтажником уже не манила. Ну, буду я строить дома и заводы, а печень и поджелудочная будут разрушаться, соображал я. За время работы, надо признаться, пить меня обучили. Ну, их всех! Совсем другое дело пососать пивко с пацанами во дворе – и голова на месте и дешевле. А насчёт работы есть одна идея. В газете прочитал объявление о вакансиях на кондитерской фабрике «Ударница». А что? И в тепле и опять-таки - «Баунти»...
