Про любовь совсем не знал я, Что она бывает трезвой. Ведал, что она, каналья, Из вина и острых лезвий, Ведал, что она разбойна, С сатанинским дерзким ликом – Не молчит, когда ей больно, А орёт истошным криком. Мне она то псом являлась С пеной бешеной у рта, То гадюкой забавлялась, Но вот трезвой – Никогда! А в один закатный вечер – Ещё солнца луч не помер – Чем-то мне сдавило плечи, Оглянулся я и обмер… Глядь – на мне сидит старуха В гнойных ранах, в лишаях, «Я – любовь твоя, Павлуха», - Просипела так - что страх. И хохочет: «Испугался? Мы ж давно с тобой «на ты», Надо мною надругался, А теперь, милок, в кусты?! Стой, иуда, не позволю! Продавал меня за грош Посыпал мне раны солью При усмешках бабьих рож? От одной к другой постели Ты стегал моих коней – Про то знают лишь метели Чисто белых простыней…» Я взмолился: «Отвяжись ты – Я и так себя казню! Запахи весны душистой Я уже не узнаю. Я уже босой, в рубахе, В ожиданье смертных снов И не милость мне, а с плахи – Хохот резвых топоров. Торопитесь! Топорите, топорюги, Да с раза Раскрошите, раскропите Звёздами мои глаза! Во Вселенной они лягут Укоризною для тех, Кто в любви нечестный раунд Вёл под свой беспечный смех». Топоры закончив бойню, Со старухой обнявшись, Улетели в преисподнюю, Зацепив за косы жизнь… Павел
