Страница Эдуарда Левицкого - Форум  
Приветствуем Вас Гость | RSS Главная | Страница Эдуарда Левицкого - Форум | Регистрация | Вход

[ Последние сообщения · Островитяне · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Модератор форума: Влюблённая_в_лето  
Форум » Хижины Острова » Чистовики - творческие страницы авторов » Страница Эдуарда Левицкого (на острове Эдо)
Страница Эдуарда Левицкого
НэшаДата: Четверг, 09.02.2012, 22:11 | Сообщение # 1
Старейшина
Группа: Вождь
Сообщений: 5068
Награды: 46
Репутация: 187
Статус: Offline
Страница Эдуарда Левицкого


Карточка в каталоге
 
Сообщение
Страница Эдуарда Левицкого


Карточка в каталоге

Автор - Нэша
Дата добавления - 09.02.2012 в 22:11
Сообщение
Страница Эдуарда Левицкого


Карточка в каталоге

Автор - Нэша
Дата добавления - 09.02.2012 в 22:11
ЭдоДата: Пятница, 10.02.2012, 07:47 | Сообщение # 2
Турист
Группа: Островитянин
Сообщений: 19
Награды: 0
Репутация: 4
Статус: Offline
Спасибо за предоставленную хижину. А как теперь обустраивать её?

эдуард
 
СообщениеСпасибо за предоставленную хижину. А как теперь обустраивать её?

Автор - Эдо
Дата добавления - 10.02.2012 в 07:47
СообщениеСпасибо за предоставленную хижину. А как теперь обустраивать её?

Автор - Эдо
Дата добавления - 10.02.2012 в 07:47
ФеликсДата: Пятница, 10.02.2012, 09:42 | Сообщение # 3
Старейшина
Группа: Шаман
Сообщений: 5136
Награды: 53
Репутация: 314
Статус: Offline
Эдо, А выкладывайте здесь всё, что у Вас есть). А мы к Вам в гости заходить будем, и читать).
 
СообщениеЭдо, А выкладывайте здесь всё, что у Вас есть). А мы к Вам в гости заходить будем, и читать).

Автор - Феликс
Дата добавления - 10.02.2012 в 09:42
СообщениеЭдо, А выкладывайте здесь всё, что у Вас есть). А мы к Вам в гости заходить будем, и читать).

Автор - Феликс
Дата добавления - 10.02.2012 в 09:42
СамираДата: Пятница, 10.02.2012, 11:32 | Сообщение # 4
Душа Острова
Группа: Шаман
Сообщений: 10275
Награды: 110
Репутация: 346
Статус: Offline
Эдо, с новосельем! l_daisy Я ещё рассказ Ваш не прочитала, для моих слабых глаз слишком большой. Но, судя по отзывам, это нужно сделать обязательно, и я сделаю. Люблю качественные вещи. blush

Титул - Лирическая маска года
Титул - Юморист Бойкое перо
 
СообщениеЭдо, с новосельем! l_daisy Я ещё рассказ Ваш не прочитала, для моих слабых глаз слишком большой. Но, судя по отзывам, это нужно сделать обязательно, и я сделаю. Люблю качественные вещи. blush

Автор - Самира
Дата добавления - 10.02.2012 в 11:32
СообщениеЭдо, с новосельем! l_daisy Я ещё рассказ Ваш не прочитала, для моих слабых глаз слишком большой. Но, судя по отзывам, это нужно сделать обязательно, и я сделаю. Люблю качественные вещи. blush

Автор - Самира
Дата добавления - 10.02.2012 в 11:32
Tursunov_PavelДата: Пятница, 10.02.2012, 13:43 | Сообщение # 5
Житель
Группа: Островитянин
Сообщений: 578
Награды: 13
Репутация: 111
Статус: Offline
С новосельецем в интернет-сообществе, Эдо!

Павел
 
СообщениеС новосельецем в интернет-сообществе, Эдо!

Автор - Tursunov_Pavel
Дата добавления - 10.02.2012 в 13:43
СообщениеС новосельецем в интернет-сообществе, Эдо!

Автор - Tursunov_Pavel
Дата добавления - 10.02.2012 в 13:43
ЭдоДата: Пятница, 10.02.2012, 17:27 | Сообщение # 6
Турист
Группа: Островитянин
Сообщений: 19
Награды: 0
Репутация: 4
Статус: Offline
Всем спасибо за тёплую встречу. Начнём с лирики.

После слов и метаний
от любви угорая
на меня ниспадает
наваждение рая.
После снов и мечтаний
о потерянном рае
вместе с бренной свободой
пустоту обретаю.
После грез и скитаний
что мне явь даровая?
Я один, без тебя
и не может быть рая.
*
Как мне тебя не хватает..
быстро в бокале лед тает.
Не успеваю напиться,
чтобы тобою забыться.

Как мне тебя не хватает..
утром, когда рассветает.
Я просыпаюсь в постели,
словно в пустыне без цели.

Как мне тебя не хватает..
в час, когда солнце кидает
в море прощальный свой свет.
С кем разделить этот цвет?

Как мне тебя не хватает..
слов твоих, снов и улыбки,
что белозубой звездою
в утреннем небе не тает.

Как мне тебя не хватает!
*

В твоем сне
мы ели виноград.
В моем -
пили вино.
*


плыть
плыть
плыть
на гребне
твоей волны
в мир где нет
ни неба ни земли -
в сны…



Не спрашивай,
я не отвечу,
что мы утратили,
и что мы обрели.
Охочусь на блядей я,
словно кречет,
весь клюв в крови,
а сердце на мели.
Не спрашивай,
какие гложут грезы,
куда ведет мой
тайный лаз.
Все жду и жду,
и утираю слезы
с невидимых
покорных глаз.
*

Шел дождь
в печальном свете утра.
Мы были ненасытны
как всегда.
В блаженстве наполняя
друг друга без стыда…
Крикнула птица,
раскрылось окно,
ворвалась немая прохлада.
Белая тень в кимоно
мелькнула из райского сада…
*

Вечер тихо гас,
меж деревьев
пали тени ночи
в этот зыбкий
и неуловимый час
ты была невинна
и порочна.
Влага волооких глаз,
пылких губ
больное притяженье…
Авва, Отче!
Всемогущий Спас,
отведи меня
от всесожженья.
*

СОН

Со сводов капает вода.
Орган звучит в ночи.
Орфей спускается во ад.
А Эвридика плачет…
*
Мне не изгнать тебя
из сердца,
из памяти,
из океана снов.
Истерзанная плоть,
отыгранное скерцо –
последняя ступень.
Все.
Кончено.
Без слов…
*

Мучительно тянутся дни.
Сердце мое ошалело.
Но только обниму твою талию
все забываю печали.
*

Загадай желанье
я звездой упаду
в твой сон
и не погасну
в тебе,
пока оно
не сбудется.
*

Если когда-нибудь
это кончится,
все равно
останутся островки,
где жила любовь.
Каждый из нас
сможет поселиться
т а м…
*
Когда в небе целуются облака –
гаснет солнце.
Когда берег лижет волна –
это море гложет тоска.

Женщина с легким дыханьем
с ветром странствий в глазах
*
как долог и глубок
был путь в тебя
хватало приключений
в странствиях Улисса
я возвращался
будто бы со дна
любовь запуталась
как в неводе -
в кулисах…
*

я голодаю по тебе
верь
мне не вытянуть
одиночества снасть
в бездну страсти
распахнута дверь
словно
звериная пасть…
*
Генри Миллеру

«Голодная тоска по Ней»
гнет наваждений
любовь
в воображении
сильней
и вдохновенней

*
Мы отдаляемся друг от друга
все дальше и дальше.
Но наша любовь не кончается…
Она будет чище и краше,
как пейзаж, омываемый дождем.
*

Оглянись на ушедшее лето,
вспомни дни и ночи любви
и негу утреннего света,
и горизонт морской дали.
И восхожденье на вершину,
восторг орлиный на скале,
и водопады и стремнину,
свечу в той первобытной тьме.
Как от звезды к звезде блуждали
меж кипарисовых аллей,
а светлячки сопровождали
наш путь, чтоб было веселей.
Форели серебристой пляски,
паденье солнечного круга
и необузданные ласки
нас возрождали друг для друга.
*

М е ч т а

Я б жил среди рыб
и кораллов,
в глубинах немой красоты,
без рифм, без страстей,
без авралов,
вдали от мирской суеты…
*
Ты - другая, я - другой
в этом городе дурном,
где морозы, поезда
и семейная узда…
А на острове зеленом,
в солнечной воде,
ты была рыбой,
я - осьминогом.
Где те мгновения, где?!
Облюбованный валун,
волны поцелуев.
Рог сиятельной Луны,
мерный шум прибоя.
Под созвездьем Ориона,
в Тихом океане,
чье-то сердце
уплывало
на катамаране…
*

И было с о л н ц е…
Осень сухая очень.
Город млел
в обнимку с озером
лоскутным одеялом.
И была л у н а…
спермальным оком
осветившая окно
и сладостные всполохи любви
в квадрате красном пола…
И было у т р о –
похмельное и злое.
Скитанье в лабиринте улиц,
где выход только в холод вод.
И снова н о ч ь,
уже другая.
Лил дождь,
Дорога скользкая
и видимость плохая…
*

Мне одному
не вынести
бремя любви.
Разделим его на двоих?


эдуард
 
СообщениеВсем спасибо за тёплую встречу. Начнём с лирики.

После слов и метаний
от любви угорая
на меня ниспадает
наваждение рая.
После снов и мечтаний
о потерянном рае
вместе с бренной свободой
пустоту обретаю.
После грез и скитаний
что мне явь даровая?
Я один, без тебя
и не может быть рая.
*
Как мне тебя не хватает..
быстро в бокале лед тает.
Не успеваю напиться,
чтобы тобою забыться.

Как мне тебя не хватает..
утром, когда рассветает.
Я просыпаюсь в постели,
словно в пустыне без цели.

Как мне тебя не хватает..
в час, когда солнце кидает
в море прощальный свой свет.
С кем разделить этот цвет?

Как мне тебя не хватает..
слов твоих, снов и улыбки,
что белозубой звездою
в утреннем небе не тает.

Как мне тебя не хватает!
*

В твоем сне
мы ели виноград.
В моем -
пили вино.
*


плыть
плыть
плыть
на гребне
твоей волны
в мир где нет
ни неба ни земли -
в сны…



Не спрашивай,
я не отвечу,
что мы утратили,
и что мы обрели.
Охочусь на блядей я,
словно кречет,
весь клюв в крови,
а сердце на мели.
Не спрашивай,
какие гложут грезы,
куда ведет мой
тайный лаз.
Все жду и жду,
и утираю слезы
с невидимых
покорных глаз.
*

Шел дождь
в печальном свете утра.
Мы были ненасытны
как всегда.
В блаженстве наполняя
друг друга без стыда…
Крикнула птица,
раскрылось окно,
ворвалась немая прохлада.
Белая тень в кимоно
мелькнула из райского сада…
*

Вечер тихо гас,
меж деревьев
пали тени ночи
в этот зыбкий
и неуловимый час
ты была невинна
и порочна.
Влага волооких глаз,
пылких губ
больное притяженье…
Авва, Отче!
Всемогущий Спас,
отведи меня
от всесожженья.
*

СОН

Со сводов капает вода.
Орган звучит в ночи.
Орфей спускается во ад.
А Эвридика плачет…
*
Мне не изгнать тебя
из сердца,
из памяти,
из океана снов.
Истерзанная плоть,
отыгранное скерцо –
последняя ступень.
Все.
Кончено.
Без слов…
*

Мучительно тянутся дни.
Сердце мое ошалело.
Но только обниму твою талию
все забываю печали.
*

Загадай желанье
я звездой упаду
в твой сон
и не погасну
в тебе,
пока оно
не сбудется.
*

Если когда-нибудь
это кончится,
все равно
останутся островки,
где жила любовь.
Каждый из нас
сможет поселиться
т а м…
*
Когда в небе целуются облака –
гаснет солнце.
Когда берег лижет волна –
это море гложет тоска.

Женщина с легким дыханьем
с ветром странствий в глазах
*
как долог и глубок
был путь в тебя
хватало приключений
в странствиях Улисса
я возвращался
будто бы со дна
любовь запуталась
как в неводе -
в кулисах…
*

я голодаю по тебе
верь
мне не вытянуть
одиночества снасть
в бездну страсти
распахнута дверь
словно
звериная пасть…
*
Генри Миллеру

«Голодная тоска по Ней»
гнет наваждений
любовь
в воображении
сильней
и вдохновенней

*
Мы отдаляемся друг от друга
все дальше и дальше.
Но наша любовь не кончается…
Она будет чище и краше,
как пейзаж, омываемый дождем.
*

Оглянись на ушедшее лето,
вспомни дни и ночи любви
и негу утреннего света,
и горизонт морской дали.
И восхожденье на вершину,
восторг орлиный на скале,
и водопады и стремнину,
свечу в той первобытной тьме.
Как от звезды к звезде блуждали
меж кипарисовых аллей,
а светлячки сопровождали
наш путь, чтоб было веселей.
Форели серебристой пляски,
паденье солнечного круга
и необузданные ласки
нас возрождали друг для друга.
*

М е ч т а

Я б жил среди рыб
и кораллов,
в глубинах немой красоты,
без рифм, без страстей,
без авралов,
вдали от мирской суеты…
*
Ты - другая, я - другой
в этом городе дурном,
где морозы, поезда
и семейная узда…
А на острове зеленом,
в солнечной воде,
ты была рыбой,
я - осьминогом.
Где те мгновения, где?!
Облюбованный валун,
волны поцелуев.
Рог сиятельной Луны,
мерный шум прибоя.
Под созвездьем Ориона,
в Тихом океане,
чье-то сердце
уплывало
на катамаране…
*

И было с о л н ц е…
Осень сухая очень.
Город млел
в обнимку с озером
лоскутным одеялом.
И была л у н а…
спермальным оком
осветившая окно
и сладостные всполохи любви
в квадрате красном пола…
И было у т р о –
похмельное и злое.
Скитанье в лабиринте улиц,
где выход только в холод вод.
И снова н о ч ь,
уже другая.
Лил дождь,
Дорога скользкая
и видимость плохая…
*

Мне одному
не вынести
бремя любви.
Разделим его на двоих?

Автор - Эдо
Дата добавления - 10.02.2012 в 17:27
СообщениеВсем спасибо за тёплую встречу. Начнём с лирики.

После слов и метаний
от любви угорая
на меня ниспадает
наваждение рая.
После снов и мечтаний
о потерянном рае
вместе с бренной свободой
пустоту обретаю.
После грез и скитаний
что мне явь даровая?
Я один, без тебя
и не может быть рая.
*
Как мне тебя не хватает..
быстро в бокале лед тает.
Не успеваю напиться,
чтобы тобою забыться.

Как мне тебя не хватает..
утром, когда рассветает.
Я просыпаюсь в постели,
словно в пустыне без цели.

Как мне тебя не хватает..
в час, когда солнце кидает
в море прощальный свой свет.
С кем разделить этот цвет?

Как мне тебя не хватает..
слов твоих, снов и улыбки,
что белозубой звездою
в утреннем небе не тает.

Как мне тебя не хватает!
*

В твоем сне
мы ели виноград.
В моем -
пили вино.
*


плыть
плыть
плыть
на гребне
твоей волны
в мир где нет
ни неба ни земли -
в сны…



Не спрашивай,
я не отвечу,
что мы утратили,
и что мы обрели.
Охочусь на блядей я,
словно кречет,
весь клюв в крови,
а сердце на мели.
Не спрашивай,
какие гложут грезы,
куда ведет мой
тайный лаз.
Все жду и жду,
и утираю слезы
с невидимых
покорных глаз.
*

Шел дождь
в печальном свете утра.
Мы были ненасытны
как всегда.
В блаженстве наполняя
друг друга без стыда…
Крикнула птица,
раскрылось окно,
ворвалась немая прохлада.
Белая тень в кимоно
мелькнула из райского сада…
*

Вечер тихо гас,
меж деревьев
пали тени ночи
в этот зыбкий
и неуловимый час
ты была невинна
и порочна.
Влага волооких глаз,
пылких губ
больное притяженье…
Авва, Отче!
Всемогущий Спас,
отведи меня
от всесожженья.
*

СОН

Со сводов капает вода.
Орган звучит в ночи.
Орфей спускается во ад.
А Эвридика плачет…
*
Мне не изгнать тебя
из сердца,
из памяти,
из океана снов.
Истерзанная плоть,
отыгранное скерцо –
последняя ступень.
Все.
Кончено.
Без слов…
*

Мучительно тянутся дни.
Сердце мое ошалело.
Но только обниму твою талию
все забываю печали.
*

Загадай желанье
я звездой упаду
в твой сон
и не погасну
в тебе,
пока оно
не сбудется.
*

Если когда-нибудь
это кончится,
все равно
останутся островки,
где жила любовь.
Каждый из нас
сможет поселиться
т а м…
*
Когда в небе целуются облака –
гаснет солнце.
Когда берег лижет волна –
это море гложет тоска.

Женщина с легким дыханьем
с ветром странствий в глазах
*
как долог и глубок
был путь в тебя
хватало приключений
в странствиях Улисса
я возвращался
будто бы со дна
любовь запуталась
как в неводе -
в кулисах…
*

я голодаю по тебе
верь
мне не вытянуть
одиночества снасть
в бездну страсти
распахнута дверь
словно
звериная пасть…
*
Генри Миллеру

«Голодная тоска по Ней»
гнет наваждений
любовь
в воображении
сильней
и вдохновенней

*
Мы отдаляемся друг от друга
все дальше и дальше.
Но наша любовь не кончается…
Она будет чище и краше,
как пейзаж, омываемый дождем.
*

Оглянись на ушедшее лето,
вспомни дни и ночи любви
и негу утреннего света,
и горизонт морской дали.
И восхожденье на вершину,
восторг орлиный на скале,
и водопады и стремнину,
свечу в той первобытной тьме.
Как от звезды к звезде блуждали
меж кипарисовых аллей,
а светлячки сопровождали
наш путь, чтоб было веселей.
Форели серебристой пляски,
паденье солнечного круга
и необузданные ласки
нас возрождали друг для друга.
*

М е ч т а

Я б жил среди рыб
и кораллов,
в глубинах немой красоты,
без рифм, без страстей,
без авралов,
вдали от мирской суеты…
*
Ты - другая, я - другой
в этом городе дурном,
где морозы, поезда
и семейная узда…
А на острове зеленом,
в солнечной воде,
ты была рыбой,
я - осьминогом.
Где те мгновения, где?!
Облюбованный валун,
волны поцелуев.
Рог сиятельной Луны,
мерный шум прибоя.
Под созвездьем Ориона,
в Тихом океане,
чье-то сердце
уплывало
на катамаране…
*

И было с о л н ц е…
Осень сухая очень.
Город млел
в обнимку с озером
лоскутным одеялом.
И была л у н а…
спермальным оком
осветившая окно
и сладостные всполохи любви
в квадрате красном пола…
И было у т р о –
похмельное и злое.
Скитанье в лабиринте улиц,
где выход только в холод вод.
И снова н о ч ь,
уже другая.
Лил дождь,
Дорога скользкая
и видимость плохая…
*

Мне одному
не вынести
бремя любви.
Разделим его на двоих?

Автор - Эдо
Дата добавления - 10.02.2012 в 17:27
ФеликсДата: Пятница, 10.02.2012, 20:58 | Сообщение # 7
Старейшина
Группа: Шаман
Сообщений: 5136
Награды: 53
Репутация: 314
Статус: Offline
Эдо,
Quote (Эдо)
Начнём с лирики.
Многообещающее начало). hlop
 
СообщениеЭдо,
Quote (Эдо)
Начнём с лирики.
Многообещающее начало). hlop

Автор - Феликс
Дата добавления - 10.02.2012 в 20:58
СообщениеЭдо,
Quote (Эдо)
Начнём с лирики.
Многообещающее начало). hlop

Автор - Феликс
Дата добавления - 10.02.2012 в 20:58
Kristina_Iva-NovaДата: Суббота, 11.02.2012, 17:21 | Сообщение # 8
Уважаемый островитянин
Группа: Островитянин
Сообщений: 2867
Награды: 26
Репутация: 154
Статус: Offline
Эдо, flowers С новосельем!
 
СообщениеЭдо, flowers С новосельем!

Автор - Kristina_Iva-Nova
Дата добавления - 11.02.2012 в 17:21
СообщениеЭдо, flowers С новосельем!

Автор - Kristina_Iva-Nova
Дата добавления - 11.02.2012 в 17:21
ЭдоДата: Суббота, 11.02.2012, 22:31 | Сообщение # 9
Турист
Группа: Островитянин
Сообщений: 19
Награды: 0
Репутация: 4
Статус: Offline
Спасибо всем за внимание к моей персоне. Рискну предложить не совсем краткий экскурс Эдо. Тем, кому интересно откуда он такой нарисовался. И всем, кто любит кино.

КИНОБИОГРАФИЯ
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ю. Левитанский

Вообще это просто автобиография. С одним «но», вернее, с ки-но, ворвавшемся в мою жизнь, можно сказать, с пеленок. Самые первые воспоминания связаны с музыкой и волшебным ярким лучом, который прошивал темноту переполненного кинотеатра, вбирая в себя витиеватые нити дыма. В начале 50-х годов прошлого века, в городе Тбилиси, где я имел счастье родиться, отец таскал меня в кинотеатр «Амирани», на ночной сеанс, на так называемые трофейные фильмы. Очевидно, часть времени я спал на руках у мамы, а в минуты внезапного пробуждения или возбуждения оглашал зал своим криком: «Мама, кака!», на что незамедлительно получал котлету из, сваренной вкрутую, манной каши, которую я принимался разминать в ладошках, превращая ее в сосиску. Так вместе с манкой я вкушал атмосферу кино и довольный вскоре засыпал. Нельзя сказать, что происходящее на экране меня не волновало вовсе, иначе как объяснить невероятно острые ощущения чего-то до боли знакомого, которые много позже отзывались во мне уже в кинотеатре «Космос»- единственном в городе, где крутили старые картины, и куда я бегал со школы, предпочитая классику кино прочим наукам. «Багдадский вор», «Дилижанс», «Петер», «Большой вальс»… Оказалось, что эти и другие фильмы, - отец подтверждал потом - действительно сопровождали мое детство. Я говорю больше о папе, потому что мамой двигали скорее чувства к нам обоим, нежели к «важнейшему из искусств».
Влюбленность же отца в кино была так сильна, что его не смущали даже нешуточные расстояния от кинотеатра до дома, которые нам, приходилось в течение часа, а то и дольше, преодолевать глубокой ночью, пешком, поскольку транспорт уже не работал. Мне-то на руках у отца спалось неплохо, но вот каково было родителям после смены? Ведь на следующее утро они, недосмотрев своих снов, спешили в родной завод ТАРЗ под мерзкий гудок, будивший всю нашу Нахаловку (так назывался район, где мы жили).
С этим заводом отношения у меня не заладились с первой же экскурсии, когда нас третьеклашек 11-й средней школы привели туда, чтобы мы прониклись трудовым энтузиазмом и по окончании учебы все как один влились в дружную заводскую семью. ТАРЗ произвел впечатление ада: грохот станков и скрежет металла, каскад искр от сварки, парящие над головами грузы, сопровождаемые ревом звонков, мазутные лужи и злые лица ругающихся рабочих. Я дал себе слово, что моей ноги на заводе никогда не будет и действительно дальше библиотеки, располагавшейся в здании проходной, нос свой там больше не показывал.
Но я забежал вперед. Вернемся в счастливое детство с такими картинами, как «Пятнадцатилетний капитан» и «Дети капитана Гранта», американскими вестернами («про ковбоев»), комедиями Чаплина и Макса Линдера, на которых от смеха усидеть на месте было невозможно. А «Синдбад-мореход» с незабываемым чудищем - одноглазым циклопом? А приключения любимейшего Тарзана? О, как мы тарзанили в бесконечных коридорах с примусами и керогазами, в облаках пара из кастрюль, под шкварчание сковородок! Как лихо мы скатывались по отполированным детскими задницами перилам! Наша трехэтажка - общага коридорной системы, где у каждой семьи была своя клетушка, наполнялась истошными криками «джунглей» и несущимися нам вслед ругательствами хозяек на всех языках необъятной тогда страны СССР. В нашем дворе уживались вместе русские и грузины, армяне и азербайджанцы, украинцы, греки, белорусы, евреи, осетины, езиды…
Фильмом своего детства я бы назвал все-таки «Фанфан-Тюльпан». Вот герой, который полностью воплощал идеал бесстрашия, на него хотелось походить. Легкость, с какой он фехтовал шпагой и неизменная улыбка, которой он сопровождал свои многочисленные схватки, повергала не только его врагов, но и всю нашу толпу малолеток, его подражателей. Мы мастерили себе деревянные шпаги и рубились ими не на шутку. Во всяком случае, один выбитый детский глаз (забыл, как звали несчастного) точно лег на алтарь киноискусства. В то время имена актеров мне ничего не говорили, Жерар Филипп станет одним из любимейших актеров несколько позднее, как и красавица Джина Лоллобриджида со своим роскошным бюстом. Впрочем, тогда я не обращал на него особого внимания.
Телевизор появился в нашем доме, когда мне было года три-четыре, точно не помню. Это событие оказалось не только семейным праздником. Поскольку железный ящик с небольшим мутно-серым экраном с названием «Заря» был одним из первых в нашем многолюдном интернациональном дворе, то часть этого не всегда дружного сообщества в первые недели ломилась к нам, считая своим долгом поздравить родителей с дорогой покупкой и заодно поглазеть на чудо техники. Комната была маленькой, набивалась быстро, нередко между соседями происходили стычки. Все приходили со своими стульями, дети устраивались на полу и начиналось вечернее бдение перед телевизором. Смотрели все подряд вплоть до заключительных слов диктора: «Спокойной ночи, дорогие товарищи!».
Очень скоро такая жизнь стала доводить маму до слез: «И зачем ты только его купил?!»- причитала она, ложась спать. Отец тоже был раздражен: «Я никого не зову, это все твои балаболки, да эдькина шпана, сами разбирайтесь». Не знаю уж как, но эти хождения в один прекрасный день прекратились. А со временем, на мусорке все чаще стали громоздиться пустые картонные коробки из под телевизоров: «окна в мир» входили в каждую семью.
Меня телевизор, конечно же, радовал, но не приклеивал к себе. Я предпочитал дворовую жизнь с футболом, «казаками-разбойниками» и прочими играми. А вот отец с той поры почти перестал ходить в кинотеатр, в отличие от меня. По телеку я смотрел только кино: «Чапаева» и «Мы из Кронштадта», «Броненосец Потемкин» и «Путевку в жизнь», фильмы о Максиме с песенкой «Крутится-вертится шар голубой, крутится- вертится над головой…», «Два бойца», где Бернес пел навсегда полюбившуюся «Темную ночь», «Парень из нашего города» с лихим Николаем Крючковым, фильмы с несравненной Любовью Орловой - «Веселые ребята», «Волга-Волга», «Цирк»…
«Заря» открыла мне также «прогрессивное зарубежное кино». В ту пору я не знал, что такое прогресс, хотя дома за столом часто слышал от родителей слово «прогрессивка». Так как оно касалось денег, то в моем понимании прогрессивное означало дорогое. И я был не далек от истины. Судите сами: «Похитители велосипедов» Виторио де Сика, «Мама Рома» Пазолини, «Дорога» и «Ночи Кабирии» Федерико Феллини, очень хорошо помню драматичнейший фильм с Ивом Монтаном «Опасный рейс» о том, как группа смельчаков-шоферов с риском для жизни перевозила нитроглицерин, «12 разгневанных мужчин» - первый для меня фильм, действие которого не выходило за пределы комнаты присяжных. Кстати, второй фильм такого рода французский «Мари Октябрь» тоже, как ни странно, не оттолкнул меня своими долгими разговорами. Все эти и другие картины, которые не назвал я здесь, давно составляют золотой фонд мирового кинематографа.
Однако кроме счастья смотреть кино я был еще и его рассказчиком, когда пацаны, лишенные этих киноудовольствий, просили об этом. Во дворе лучшими рассказчиками считались будущий летчик Алик Шляхтин - белобрысый упитанный мальчик с незакрывающимся ртом и я. Наш «киносеанс» мы всегда начинали «раскрытием занавеса» (с помощью ладоней), с непременным звуковым сопровождением. «Буквы, буквы, буквы» (то бишь, титры), потом неслось «тыг-дын, тыг-дын, бух-бах, прочие сложносочиненные слоги-звуки. Далее шел рассказ о том, как «наши» (Олеко Дундич, Котовский, Чапаев и т.д.) победили вплоть до финального слова «КОНЕЦ».
«Наши» побеждали всегда. Только однажды, когда я рассказывал «Чапаева» меня не могли понять, как это «наши» победили, а Чапай утонул, не верилось. А я и сам не верил, хотя «Чапаева» смотрел неоднократно. Всякий раз я надеялся, что лихой комдив доплывет до берега. Кстати, благодаря этому фильму, мы освоили новый стиль плавания - по-чапаевски, то есть одной рукой и, слава Богу, никто из нас в водах мутной Куры не утонул.
На берегах другой реки, Кубани, в городе Краснодаре, произошло другое знаменательное для меня событие. На летние каникулы я иногда ездил с родителями гостить к тете Нине и ее мужу дяде Пете, полковнику в отставке. Тетку я любил, несмотря на то, что она заставляла есть толстые бутерброды с маслом и черной икрой, постоянно подтрунивала над моей худобой и оставляла меня в «дураках» или с «ведьмой» в карточных играх. То, что она общалась со мной, как со взрослым, видимо, и влекло к ней. Похожая (характером) на актрису Марию Миронову, она была такой же юморной, знала много анекдотов, умела их рассказывать, не чураясь и мата. Грузная от любви к обильной еде и питью, с родинкой на носу, которая, однако, придавала ей какой-то особый шарм, она пользовалась среди родни непререкаемым авторитетом. Ее голос с хрипотцой ставил всех на место. Она была известной в городе портнихой. Обшивала генеральских жен и местную знать, умело пользовалась их связями. Я не раз был свидетелем, как она сводила нужных ей людей или «разруливала» ситуацию, сидя в кресле с телефонной трубкой и с неизменной папиросиной в зубах. Курила она «Курортные» или «Казбек», курила красиво. Без этой дурной привычки тетю Нину представить невозможно, так она шла к ней. Но больше всего мое воображение занимали ее примерки. Я как-бы невзначай влетал в комнату, где модницы разоблачались, не стесняясь и даря мне материнские улыбки. Я же таращил глаза на их холеные телеса, как правило, в тонких блестящих цветных комбинациях, выгодно подчеркивающих все их прелести, а тетка из-под очков зыркала на меня хитрыми все понимающими глазами и шугала вон из комнаты.
Но направимся в кинотеатр «Кубань», в тот знаменательный для меня летний вечер 57-го. Когда взрослые собрались на фильм «Римские каникулы», о котором «говорил весь город», отец решил, что я еще не дорос, чтобы смотреть такое кино. Но тетка встала на мою защиту, заявив всем, что «Эдька уже вполне большой мальчик». Затем по той же причине возник конфликт на входе в кинозал, однако и здесь у Нины Семеновны было все схвачено: администратор, расшаркиваясь перед ней, лично проводил меня на первый ряд. Сами они заняли места в глубине зала. Не знаю, может быть, весь этот ажиотаж повлиял каким-то образом на мое восприятие, потому что «Римские каникулы» я смотрел уже новыми глазами. По окончании сеанса меня не покидало ощущение, что я повзрослел. Меня охватили доселе неведомые эмоции, связанные, как я сейчас понимаю, с первым прикосновением к понятию любви. У нее было имя - Одри Хепберн. Она осталась для меня вечной принцессой. Совсем недавно (спустя более сорока лет), по телевидению я случайно наткнулся на фильм Уайлера и с удовольствием его пересмотрел. Эта наивная романтичная картина до сих пор не утратила своего очарования и чистоты. А Грегори Пек напомнил папу, он так на него был похож… - Ну вылитый Володька, - говорила тетя Нина тогда, а я это понял только теперь.
Вожделенный голубой билетик во влажном кулачке. Душный кинозал с запахами табака и нагретой пленки. Скрип кресел. Тающий свет большой люстры. Долгожданная темнота и вдруг вырывающийся на волю лунный луч кинопроектора. Каждый раз, когда створки бархатного занавеса обнажали экран под первые такты музыки киножурнала «Новости дня», предваряющего фильм, у меня замирало сердце. Сейчас в современных кинотеатрах экраны сияют (или зияют?) своей белизной, занавеса нет и нет, увы, тайны.
Также я ностальгирую и по черно-белому кино. Для меня понятие магия кино связана именно с этими лентами. В них все четче, ярче, нет цветной пестроты, за которой можно спрятаться. А какой свет, тени, полутона! Кинематограф, взяв на вооружение такое мощное выразительное средство как цвет, к сожалению так и не научился управлять им. Очень мало фильмов, где цвет играет, наряду с камерой, актерами, музыкой свою достойную роль. Больше других это удавалось великому Сергею Параджанову, но о нем я еще скажу. В памяти всплывают кадры из недооцененного, по-моему, фильма Юрия Ильенко «Вечер накануне Ивана Купала», особенно кадр, где из разрезанного хлеба вдруг льется кровь. Кстати, думаю, не случайно, что он был оператором знаменитых параджановских «Теней забытых предков». В лучших своих фильмах настоящим живописцем предстает и Питер Гринуэй… Мне думается, кино пошло не по тому пути. С приходом звука, а затем и цвета - кино изменило себе в самом главном: оно перестало быть искусством визуальных образов. В массе своей из пластического искусства оно превратилось в движущуюся фотографию, в театр на пленке.
Вынужденное отступление.
Когда я писал эти строки ушла из жизни замечательная актриса Любовь Полищук. Все СМИ протрубили эту печальную новость. По телевидению много говорили о ней, крутили отрывки из фильмов с ее участием. Но никто почему-то не вспомнил одну из лучших, на мой взгляд, ее работ - роль Мальвы из фильма Ивана Миколайчука (параджановского, между прочим, актера) «Вавилон-ХХ», где она сыграла трагическую роль – кажется, единственную в своей карьере. Актриса огромного дарования, красавица она и на половину не смогла реализовать свой потенциал. Жаль. Она ушла. Остались память и кино.
Экономя на школьных завтраках, в кинотеатры я ходил дважды в неделю (понедельник – четверг), с такой периодичностью менялись фильмы. Смотрел все подряд, а то, что нравилось, так и по нескольку раз. Особым шиком было похвастать перед корешами двузначной цифрой. По этой части в лидерах всегда ходил Юрка Кравцов, я же жаждал всегда нового. Помню только три фильма, которые я видел больше десяти раз: «Подвиг разведчика», «Вдали от Родины» (тоже про разведчика) и «Подвиги Геракла».
В этой связи как не упомянуть незабвенную «Великолепную семерку», которую я не уставал смотреть - абсолютный мой рекорд - не менее двадцати раз. Этот вестерн, как сейчас принято говорить, ремейк «Семи самураев» Куросавы, о чем я тогда, конечно, не догадывался, в течение долгого времени крутили на «трикотажке» (в клубе трикотажной фабрики) на двух вечерних сеансах. Пленка уже трещала и часто рвалась, но так как фильм мы знали чуть ли не наизусть это не мешало нам отождествлять себя с Крисом Юла Бриннера, Вином Мак Куина, с Бернардо Чарлза Бронсона, с Бриттом, с Чико и другими. История о благородных ковбойцах, освобождающих бедную мексиканскую деревушку от банды Калверы, была непревзойденным хитом тех лет. Весь Тбилиси вдруг в одночасье засверкал лысинами, многие молодые люди побрились «под Криса».
Но я перескочил уже в начало шестидесятых, если не ошибаюсь. Вообще то ошибаться здесь я буду неизбежно, так как не ставлю задачи быть точным в датах, именах … Для меня важнее покопаться таким образом в своей памяти, нежели зарываться в киноэнциклопедию.
Настоящее потрясение пережил я на фильме Лукино Висконти «Рокко и его братья», куда я пробился с огромным трудом, так как он был из категории «до 16-ти» (всегда спасали мой рост и настырность). Этот шедевр навсегда занозой врезался в душу. Такой силы страсти и любви, глубины боли я не встречал на экране до этого фильма, да и редко когда после. Но ни одними шедеврами жив кинолюбитель. Было много всякого другого кино, но на то оно и всякое, чтоб не задерживаться в памяти. Тем не менее, один эпизод. В те времена Тбилиси (за весь Советский Союз не скажу) переживал бум индийского кино, его Недели будоражили весь город, билеты достать было невозможно. Процветала спекуляция. По телевизору я смотрел «Бродягу» и «Господин 420» с Р.Капуром в главных ролях. Они мне понравились тогда. И вот, помню, как к нам в гости приехал Костя – мой двоюродный брат, сын тети Нины. Был он летчиком, вернее, вертолетчиком и хотел сделать для меня что-либо приятное. Я выбрал поход на Неделю индийского кино, которая как раз проходила в те дни. Отец отговаривал, зная о сумасшествии, творящемся в кинотеатрах, но Костя только снисходительно улыбнулся. Как сейчас вижу толпу людей, давящихся у подхода к кассе кинотеатра «Комсомолец», как по их головам ползут к заветному зарешеченному окошку пацаны, которых забросили молодые бугаи, стоящие в стороне и скалящие зубы с модной тогда золотой фиксой. Костя разобрался быстро, купив у спекулянта билеты втридорога. Помню только финал той мелодрамы под названием «Черные очки», где герой, весь фильм проходивший в черных очках, наконец, снимает их, ломает и ясным взором, под душераздирающую музыку, смотрит куда-то в даль, видимо, в будущее. С тех пор индийское кино перестало меня волновать.
Две киноистерии связаны с испанским кино. Это были музыкальные фильмы «Королева Шантеклера» с блистательной и роскошной Сарой Монтье и «Пусть говорят» со сладкоголосым красавчиком Рафаэлем. В первом случае сходила с ума мужская половина города, во втором абсолютно вся женская. Вообще, надо сказать, такого безоглядного зрительского фанатизма в своей жизни я больше никогда и нигде не встречал. Очень популярным был и американский мюзикл «Семь невест для семи братьев», запомнившийся, прежде всего, грандиозной сценой драки на стройплощадке.
Еще одно отступление.
Я подумал, что будет не лишним, пока я пишу этот опус, фиксировать кинособытия текущей жизни. Дабы не сокрушаться вслед за Гамлетом: «Порвалась связь времен…» Оказывается, 45 лет назад на экраны вышел чудесный (другого слова не найду) фильм «Человек-амфибия». Я очень полюбил эту красивую картину, хотя абсолютно равнодушен к фантастике и никогда не смотрю этот жанр. Бывают, конечно, исключения «Солярис», например. Но и «Человек-амфибия» и «Солярис» прежде всего о любви. Картина имела просто оглушительный успех, песни из фильма пела вся страна, а актеры Коренев и Вертинская, сыгравшие Ихтиандра и Гуттиере, в одночасье стали кумирами.
Анастасия очаровала и меня. На долгие годы. Я помню ее Ассоль из «Алых парусов», Офелию из «Гамлета» Г.Козинцева, роли из «Войны и мира», «Влюбленных», «Безымянной звезды», других фильмов.Мы случайно столкнемся с ней в парижском магазине, недалеко от Гранд-опера, часов за десять до прихода нового века. (Миллениум я встречал в Париже). Я не решусь заговорить с ней. Поймав мой взгляд, она опустит свои необыкновенные глаза, густо подведенные тушью. В них уже не было блеска, которым искрились когда-то глаза Гуттиере…
Но влюблялся я не только в экранных красавиц. Наступило время, когда я с удовольствием стал приглашать в кино знакомых девчонок. Кинотеатр (особенно на утренних и дневных сеансах) был лучшим и единственным местом, где можно было дать волю рукам и особенно губам. По рукам я получал почти всегда, по губам ни разу. Вообще кинотеатрам, в которых прошла часть моей жизни, я обязан многими мгновениями любви… Впрочем, это тема отдельного рассказа. Не буду отвлекаться.
Понятие киноязыка пришло ко мне после двух картин, которые абсолютно выбивались из общего ряда – это «Летят журавли» Калатозова-Урусевского и «Иваново детство» Тарковского-Юсова. (С этих картин я стал внимательно присматриваться и к операторскому искусству). Я догадывался, что в кино произошло что-то необыкновенное. Камера ожила и наполнила экран новой энергетикой и образностью. О кинофестивалях в Каннах и в Венеции я тогда ничего не знал и литературу о кино не читал. Все это придет в свое время. Но не заметить разницу в художественном уровне этих фильмов с тем общим лживо патриотическим потоком, которым кормили нас, было невозможно. Не могу тут не вспомнить еще два знаменитых военных фильма, которые тронули до слез, «Балладу о солдате» Григория Чухрая и «Судьбу человека» Сергея Бондарчука. Чуть позже на экраны выйдет его мощная «Война и мир», но масштаб и величие этой кинофрески, как, впрочем, и самого романа мне откроются только после тридцати.Также особняком стоят картины Михаила Ромма «9 дней одного года» и Марлена Хуциева - «Мне 20 лет» и «Июльский дождь», привнесшие в кино нового героя и новый стиль отношений, иной способ размышлять с экрана.

Добавлено (11.02.2012, 22:01)
---------------------------------------------
Коль речь зашла о киноязыке, как не воздать хвалу Сергею Параджанову. Этот мастер возвышается отдельной скалой в кинематографе. Не зря же великий Федерико Феллини ценил талант Параджанова очень высоко. Кажется, в середине шестидесятых я увидел первый его фильм «Тени забытых предков». История украинских Ромео и Джульетты поразила не только своим драматизмом, но и тем, как была рассказана. Цвет, свет, танцы, музыка, звуки трембит, маски, природа, необычная игра актеров, среди которых особенно удивил известный клоун-мим Леонид Енгибаров в роли деревенского юродивого – все вместе это создавало ощущение какой-то поистине народной трагедии. Однако…Я хорошо помню, как зрители один за другим покидали зал, и звук хлопающих кресел был подобен выстрелам.
Разве мог я тогда подумать, что те «выстрелы» вскоре обернутся страшными испытаниями, которые придется пережить этому художнику. Он успеет снять еще один шедевр (не смотря на купюры) «Цвет граната» и его осудят. На совести Советской власти грехов много, но то, что Параджанова на 15 лет отлучили от кино, по-моему, преступление по отношению не только к личности, но и к мировому кинематографу. Параджанов вернется и снимет еще две, только две, к сожалению, удивительно красивых картины: «Легенда о Сурамской крепости» и «Ашик-Кериб». Но меня снова занесло, на сей раз в восьмидесятые, вернемся на 20 лет назад.
Мне лет 14 и я, затаив дыхание, смотрю «Брак по-итальянски». Софи Лорен сразила наповал уже с самой первой сцены бомбежки. А походка! Это само море, нет – океан! Ноги! Грудь! Глаза-а-а-а! Они засасывали тебя с потрохами, выплыть из них было невозможно. Я так вознес эту Женщину, что долгое время не мог поставить рядом с нею никого. Принцессу Одри Хепберн она затмила напрочь.
А с фильмом связана такая история. На уроке литературы моя, на тот момент, любимая учительница Зинаида Владимировна решила предостеречь нас школьников от просмотра этого фильма, зная какую невероятную волну ажиотажа вызвал он в городе. Она сказала, что ей с мужем было стыдно смотреть этот гадкий, как она выразилась, фильм, и они возмущенные покинули зал. Фильм я уже успел посмотреть, поэтому живо представил, как эту, непонятно чем оскорбленную пару, провожали горячие грузины. Я попытался встать на защиту Виторио де Сики, сказав, что ничего гадкого в фильме нет и в помине и что надо смотреть кино до конца. З.В. была ошеломлена моей наглостью и тем, как я посмел нарушить запрет «до 16-ти».
- И эту дуру я любил!- поделился я своим разочарованием с Кешей, моим приятелем, с которым делил парту. Такую глупость я не смог простить учительнице. Мое пренебрежение к ней и ее предмету не осталось без внимания. Закончилось все, естественно, вызовом моей мамы в школу. - Мальчика как подменили! - сокрушалась З.В., связывая внезапную перемену с моим переходным возрастом, но никак не с «Браком по-итальянски».
А был еще и «Развод по-итальянски», который понравился не меньше. Не помню точно, какой из этих фильмов вышел в прокат первым. В этой трагикомедии блистали тот же (да не тот!) неподражаемый Фефе - Марчелло Мастроянни и очаровательная Стефания Сандрелли. К сожалению, актрису, отлично сыгравшую главную роль, не помню. Хотя до сих пор слышу (и вижу) ее неповторимую фразу: Фефе, ты меня любишь?
Фильмы о любви… Сколько их было и будет? И есть ли фильмы без любви? Но когда я вспоминаю «Мужчину и женщину» Клода Лелуша хочется почему-то петь. Простая история, каких тысячи, но почему она так завораживает? Прекрасная музыка? Да. Игра актеров? Да. Но мало ли мы слышали прекрасной музыки в кино, и чем игра Анук Эме и Жана Луи Трентиньяна так уж отличается от игры других хороших актеров? Нет ответов. В этом фильме есть своя тайна, своя жизнь, своя аура, которую не разъять на составные части. В этом и состоит магия этой не стареющей картины. Я смотрел ее неоднократно, в разные годы и могу свидетельствовать, что с годами она не потеряла своего очарования.
Чтобы завершить этот разговор, назову еще два великих фильма, которые считаю лучшими фильмами о любви: «Горькую луну» Романа Полански и «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи, с потрясающим Марлоном Брандо. Особенно хорош он в сцене у гроба, когда поливает свою любимую самыми последними словами, но при этом в них скрыта такая бездна любви и невыносимой боли! А сколько достойных картин я еще не назвал?! «Ночной портье», «Жюль и Джим», «Двое», «Любовник», «Париж-Техас», «Анатомия любви», «Генри и Джун», «Запах женщины»…
Название последнего фильма навеяло одно давнее воспоминание. Сокровенное. Летом детский сад выезжал «на дачу» в Кикети – красивое местечко: горы, лес, речка. Мне года четыре. Лунная ночь. Рядом со мной не спит Ирка - лысая девочка (на лето всю детвору стригли налысо) с красивыми конопушками на лице. Все дрыхнут. А мы сдвинули свои раскладушки, и наши руки под одеялом изучают друг друга. Нежный как персик гладкий лобок с ложбинкой, в которую вдруг проскальзывает мой пальчик, попадая в сочную мякоть. От страха и удивления одергиваю руку и впервые вдыхаю этот запах. Он дурманит, не дает уснуть. Меня что-то переполняет, а я не в силах ничего понять… Ирина превратится в необыкновенную темноволосую красавицу с вишневыми губами. Будет учиться в хореографическом училище, но балериной не станет. Сцене театра она предпочтет шикарные автомобили, которые будут меняться все чаще и чаще. Она жила на втором этаже, я неустанно смотрел в ее окна, но она не обращала на меня никакого внимания. А потом она внезапно пропала. Никто во дворе не знал, что случилось. Ходили разные слухи. Вот такое кино. Только без Аль Пачино…
Пролетели «школьные годы чудесные», как пелось в песне из фильма, не припомню какого. По явно гуманитарному складу натуры путь мне был предопределен в пединститут им.Пушкина. Чтобы не расстраивать родителей на экзамены я, конечно же, пошел, хотя никакого желания учиться там не испытывал. Этот пофигизм, очевидно, сыграл свою роль, так как я легко сдал три экзамена, получив хорошие оценки. На последнем по французскому языку достаточно было ответить на тройку и «здравствуй Пушкин». Это никак не соответствовало моим планам, и «француза» пришлось завалить.
На киностудии Грузия-фильм, куда я прибежал буквально на следующий день после экзаменов, добрый вальяжный грузин в отделе кадров, скептически оценивая мои физические данные (я был худ, как трость), но, проникшись моей решимостью внести свой посильный вклад в киноискусство, с большой неохотой принял меня на работу. Однако поработать там пришлось недолго, всего несколько месяцев. Я делал все, что прикажут, причем очень старался. Скоро это рвение и ответственность стали ценить. Оператор Гено (фамилию не помню) даже обещал сделать меня своим помощником. А работал я на фильме Эльдара Шенгелая «Чудаки». Потом я смотрел эту замечательную романтическую комедию с красавицей Ариадной Шенгелая и узнавал сцены, которые снимались в павильоне в моем присутствии.
Виной всему оказался Его Величество Театр. Приятель, с которым мы вместе работали, привел меня в театральную студию, и я мгновенно заболел театром. Пройдя испытательный срок и сдав экзамены, я был зачислен в коллектив студии. Но когда вместе с киногруппой я должен был ехать в командировку на натурные съемки, руководитель студии А.Р.- Анатолий Рафаэлович Енукашвили - поставил ультиматум: или театр или кино. Выбор был мучителен. Но я сделал его. Я перешел работать монтировщиком декораций в Русский драматический театр им.Грибоедова, где помимо основных обязанностей вскоре стал выходить на сцену в массовке, получая за каждый выход по 3 рубля.
Было ли это ошибкой? Не знаю. Однако годы, проведенные в студии станут одними из самых интересных в жизни. Во многом я сформировался именно в стенах Дома культуры им. Плеханова, где мы учились, играли и жили. Мы осваивали не только искусство театра. Раз в неделю каждый из нас учился вести студийный дневник, где подробно описывалась каждодневная жизнь нашего актерского братства. Потом эти записи разбирались и оценивались. А.Р, будучи человеком энциклопедических знаний, не уставал прививать нам любовь к музыке, живописи, что касается литературы, то им был составлен список обязательных произведений ( От Марка Твена до Кафки), которые студийцы должны были прочесть. В его небольшой, но гостеприимной квартире, где мы часто собирались, он располагал великолепной библиотекой и фонотекой. Всем этим богатством А.Р. делился с нами. Этот невысокий полноватый человек с густой гривой непокорных каштановых волос, с толстенными линзами очков, уменьшающими и без того маленькие глазки, с испорченными верхними зубами, всегда небрежно и неряшливо одетый, источал невероятный магнетизм и веселье. Это он открыл мне глаза на киномир Бергмана («Земляничная поляна») и Антониони («Затмение»), Годара («На последнем дыхании») и Куросавы («Расемон»), Вайды («Пепел и алмаз»). Он привил нам любовь к горам. Вместе с ним мы облазили в воскресных походах все близлежащие к городу возвышенности. В походах крепился наш студийный дух, где мы спорили, играли в футбол, пели, дурачились и любили.
Нет, я не жалею, что сделал тогда выбор в пользу студии. Однако кино странным образом отомстит мне, когда, поступая во ВГИК и пройдя творческий конкурс, я по нелепой случайности буду отчислен. Обида, хоть и стерлась, но вспоминать об этом не хочется. Так, видимо, было решено свыше: кино нуждается не только в своих создателях, оно ведь не может существовать без зрителя. И я счастлив оставаться им до конца своих дней. Этот рассказ тому подтверждение.
В последнее время все чаще приходят на ум слова властителя моих дум старины Генри Миллера, который в своем романе «Биг Сур и апельсины Иеронима Босха» писал: «Всякий, кто направляет свои духовные силы на созидание,- художник. Сделать саму свою жизнь произведением искусства – вот цель». Но достижима ли она?
В 60-е годы грузинское кино было на подъеме. Работали такие мастера как Тенгиз Абуладзе («Мольба»), Михаил Кобахидзе (короткометражки, среди которых знаменитая «Свадьба»), братья Эльдар Шенгелая («Необыкновенная выставка») и Георгий Шенгелая («Пиросмани»), Отар Иоселиани – и по сей день самый близкий мне режиссер, снявший «Листопад» и «Жил певчий дрозд». Назвал все свои любимые фильмы, но «Дрозд…» оказал на меня неизгладимое впечатление. Он относится к категории произведений, о которых говорят: «Все гениальное просто». Просто отнюдь не однозначно. Этот фильм я поначалу воспринял, как историю о человеке, растерявшем свой талант, однако потом мне открылся другой смысл. Да, герой не написал свою музыку. Он постоянно куда-то спешит. Кажется, ни на что не хватает времени. Тем не менее, каждый день, бегая по городу, он успевает пусть в последнюю минуту оказаться в нужном месте: сыграет на барабанах завершающую коду, навестит старых тетушек, поддержит компанию друзей, приютит в своем доме незнакомых людей, пофлиртует с девушками, поговорит по душам с часовщиком. Может быть, это покажется кому-то мало? Но кто взвесит на весах жизни ненаписанную мелодию, звучащую в душе, и человеческое участие? И с его нелепой смертью вдруг становится очевидным его отсутствие в непрекращающемся потоке жизни. Под влиянием этого фильма я впервые стал писать короткие сценарии, где стремился изобразить все через действие, не прибегая к диалогам.
Страна протрубила сбор, армия призывала меня в свои сплоченные ряды. Были устроены шумные проводы, на которых гуляла вся студия. Однако той осенью мне не пришлось испытать все прелести солдатского бытия. Уже на перроне вокзала, возможно, ангелы протрубили отбой. Я умолял взять меня куда угодно, так мне не хотелось возвращаться, но попытки оказались тщетными. Пришлось заново оформляться на работу. В театр я не вернулся, продолжая заниматься в студии, устроился в Дом Офицеров в качестве разнорабочего. Выбор, разумеется, был не случаен, так как при Доме действовал кинотеатр, где помимо текущего репертуара, дважды в неделю шли тематические показы лучших фильмов известных мастеров экрана, чаще зарубежных. Работа у меня была, как говорится, не бей лежачего и за полгода мой кинобагаж пополнился не одним десятком замечательных лент: я старался не пропустить ни одной ретроспективы с участием таких корифеев, как Жан Габен, Марлен Дитрих, Ив Монтан, Мерилин Монро и многих других. Время пролетело незаметно. Как в хорошем кино.
В мае я окунулся в армейские будни. Служил, можно сказать, в заповедном лесу близ города Острог Ровенской области в самых, что ни на есть, разудалых военно-строительных войсках, а проще говоря, в стройбате. Первые полгода я строил дороги, потом меня перевели в штаб инспектором по учету личного состава. Состав тот на восемьдесят процентов состоял из лиц, уже успевших отсидеть в местах довольно отдаленных, так что было не скучно. Окрестные сельские жители не зря называли нашу часть «дикой дивизией», чему немало способствовал и их лиловый самогон из «буряка», которым они снабжали военных строителей. Но речь здесь я веду не об армейских нравах. Хотя одно замечание все же позволю себе высказать. Если ты не теряешь своего лица и достоинства, ты и остаешься человеком. Двух лет, конечно, жаль, но не будь их, я бы чего-то важного не понял в этой жизни. И не встретил бы удивительного добряка, мастера на все руки Васю Терехова – нашего завклуба, - он починил в округе все допотопные телевизоры и радиоприемники, даже те, что отказывались чинить в городской мастерской; денег и натуру при этом не брал, эту нелегкую ношу приходилось исполнять мне. Не узнал бы художника очкастого Генку Рыбникова из Одессы и киномеханика-почтальона лысого Леву Гросса. Они стали самыми близкими мне людьми. Наша хиппкомпания, или как мы сами себя называли «хиппком», собиралась у Левика в кинобудке, где был неплохой приемник и, благодаря близости к границе Европы, мы могли слушать музыкальные передачи «вражьих» голосов о современной рокмузыке. Благодаря Васиной халтуре и деревенским харчам наш рацион выгодно отличался от солдатского. После армии мы встретимся все вместе сначала на свадьбе у Левы в Черновцах, затем в Одессе и наконец в Москве. А были еще Виктор Мартынов – футболист и интеллектуал, с которым я продолжу дружбу, уже переехав в столицу, неунывающий шофер балагур Витя Бирюков, бригадир Володя Зенькин, венгр фельдшер Федя, получивший это прозвище от своей странной фамилии Фединишенец, а звали его, кажется, Иосиф. С ним связана история моего «большого кайфа», когда Федя, решив сделать мне приятное, не рассчитал дозу барбамила, и я чуть было не отдал Богу душу. Проспав подряд двое суток, у меня была так нарушена координация движений, что я не мог попасть ложкой в рот. Федя как пес дежурил у моей койки и выхаживал меня. А мои славные земляки грузины Гела, Вахо, Шота, Гоги, Дато, Гия, вместе с которыми я гастролировал по окрестным селам (а как еще можно было вырваться из зеленого плена?). Наш вокальный ансамбль имел определенный успех, особенно среди дивчин хохлушек. Мы пели грузинские и русские песни, и даже «ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пыдвила…» на украинском языке. Как я любил украинские ночи! Не забыть двух колоритных офицеров, двух капитанов – нач.штаба Шелепа с вечно-сизым носом и такого же любителя выпить замполита Овсянникова? Но не это отличало их, у каждого свои слабости, достоинства они не теряли. Прежде всего, это были два человека, а не солдафона, с которыми можно было поговорить наравных, по душам. Они многое видели и многое понимали. Их отеческое участие было дорого.


эдуард

Сообщение отредактировал Эдо - Суббота, 11.02.2012, 22:21
 
СообщениеСпасибо всем за внимание к моей персоне. Рискну предложить не совсем краткий экскурс Эдо. Тем, кому интересно откуда он такой нарисовался. И всем, кто любит кино.

КИНОБИОГРАФИЯ
И над собственною ролью плачу я и хохочу.
То, что вижу, с тем, что видел, я в одно сложить хочу.
То, что видел, с тем, что знаю, помоги связать в одно,
Жизнь моя, кинематограф, черно-белое кино!
Ю. Левитанский

Вообще это просто автобиография. С одним «но», вернее, с ки-но, ворвавшемся в мою жизнь, можно сказать, с пеленок. Самые первые воспоминания связаны с музыкой и волшебным ярким лучом, который прошивал темноту переполненного кинотеатра, вбирая в себя витиеватые нити дыма. В начале 50-х годов прошлого века, в городе Тбилиси, где я имел счастье родиться, отец таскал меня в кинотеатр «Амирани», на ночной сеанс, на так называемые трофейные фильмы. Очевидно, часть времени я спал на руках у мамы, а в минуты внезапного пробуждения или возбуждения оглашал зал своим криком: «Мама, кака!», на что незамедлительно получал котлету из, сваренной вкрутую, манной каши, которую я принимался разминать в ладошках, превращая ее в сосиску. Так вместе с манкой я вкушал атмосферу кино и довольный вскоре засыпал. Нельзя сказать, что происходящее на экране меня не волновало вовсе, иначе как объяснить невероятно острые ощущения чего-то до боли знакомого, которые много позже отзывались во мне уже в кинотеатре «Космос»- единственном в городе, где крутили старые картины, и куда я бегал со школы, предпочитая классику кино прочим наукам. «Багдадский вор», «Дилижанс», «Петер», «Большой вальс»… Оказалось, что эти и другие фильмы, - отец подтверждал потом - действительно сопровождали мое детство. Я говорю больше о папе, потому что мамой двигали скорее чувства к нам обоим, нежели к «важнейшему из искусств».
Влюбленность же отца в кино была так сильна, что его не смущали даже нешуточные расстояния от кинотеатра до дома, которые нам, приходилось в течение часа, а то и дольше, преодолевать глубокой ночью, пешком, поскольку транспорт уже не работал. Мне-то на руках у отца спалось неплохо, но вот каково было родителям после смены? Ведь на следующее утро они, недосмотрев своих снов, спешили в родной завод ТАРЗ под мерзкий гудок, будивший всю нашу Нахаловку (так назывался район, где мы жили).
С этим заводом отношения у меня не заладились с первой же экскурсии, когда нас третьеклашек 11-й средней школы привели туда, чтобы мы прониклись трудовым энтузиазмом и по окончании учебы все как один влились в дружную заводскую семью. ТАРЗ произвел впечатление ада: грохот станков и скрежет металла, каскад искр от сварки, парящие над головами грузы, сопровождаемые ревом звонков, мазутные лужи и злые лица ругающихся рабочих. Я дал себе слово, что моей ноги на заводе никогда не будет и действительно дальше библиотеки, располагавшейся в здании проходной, нос свой там больше не показывал.
Но я забежал вперед. Вернемся в счастливое детство с такими картинами, как «Пятнадцатилетний капитан» и «Дети капитана Гранта», американскими вестернами («про ковбоев»), комедиями Чаплина и Макса Линдера, на которых от смеха усидеть на месте было невозможно. А «Синдбад-мореход» с незабываемым чудищем - одноглазым циклопом? А приключения любимейшего Тарзана? О, как мы тарзанили в бесконечных коридорах с примусами и керогазами, в облаках пара из кастрюль, под шкварчание сковородок! Как лихо мы скатывались по отполированным детскими задницами перилам! Наша трехэтажка - общага коридорной системы, где у каждой семьи была своя клетушка, наполнялась истошными криками «джунглей» и несущимися нам вслед ругательствами хозяек на всех языках необъятной тогда страны СССР. В нашем дворе уживались вместе русские и грузины, армяне и азербайджанцы, украинцы, греки, белорусы, евреи, осетины, езиды…
Фильмом своего детства я бы назвал все-таки «Фанфан-Тюльпан». Вот герой, который полностью воплощал идеал бесстрашия, на него хотелось походить. Легкость, с какой он фехтовал шпагой и неизменная улыбка, которой он сопровождал свои многочисленные схватки, повергала не только его врагов, но и всю нашу толпу малолеток, его подражателей. Мы мастерили себе деревянные шпаги и рубились ими не на шутку. Во всяком случае, один выбитый детский глаз (забыл, как звали несчастного) точно лег на алтарь киноискусства. В то время имена актеров мне ничего не говорили, Жерар Филипп станет одним из любимейших актеров несколько позднее, как и красавица Джина Лоллобриджида со своим роскошным бюстом. Впрочем, тогда я не обращал на него особого внимания.
Телевизор появился в нашем доме, когда мне было года три-четыре, точно не помню. Это событие оказалось не только семейным праздником. Поскольку железный ящик с небольшим мутно-серым экраном с названием «Заря» был одним из первых в нашем многолюдном интернациональном дворе, то часть этого не всегда дружного сообщества в первые недели ломилась к нам, считая своим долгом поздравить родителей с дорогой покупкой и заодно поглазеть на чудо техники. Комната была маленькой, набивалась быстро, нередко между соседями происходили стычки. Все приходили со своими стульями, дети устраивались на полу и начиналось вечернее бдение перед телевизором. Смотрели все подряд вплоть до заключительных слов диктора: «Спокойной ночи, дорогие товарищи!».
Очень скоро такая жизнь стала доводить маму до слез: «И зачем ты только его купил?!»- причитала она, ложась спать. Отец тоже был раздражен: «Я никого не зову, это все твои балаболки, да эдькина шпана, сами разбирайтесь». Не знаю уж как, но эти хождения в один прекрасный день прекратились. А со временем, на мусорке все чаще стали громоздиться пустые картонные коробки из под телевизоров: «окна в мир» входили в каждую семью.
Меня телевизор, конечно же, радовал, но не приклеивал к себе. Я предпочитал дворовую жизнь с футболом, «казаками-разбойниками» и прочими играми. А вот отец с той поры почти перестал ходить в кинотеатр, в отличие от меня. По телеку я смотрел только кино: «Чапаева» и «Мы из Кронштадта», «Броненосец Потемкин» и «Путевку в жизнь», фильмы о Максиме с песенкой «Крутится-вертится шар голубой, крутится- вертится над головой…», «Два бойца», где Бернес пел навсегда полюбившуюся «Темную ночь», «Парень из нашего города» с лихим Николаем Крючковым, фильмы с несравненной Любовью Орловой - «Веселые ребята», «Волга-Волга», «Цирк»…
«Заря» открыла мне также «прогрессивное зарубежное кино». В ту пору я не знал, что такое прогресс, хотя дома за столом часто слышал от родителей слово «прогрессивка». Так как оно касалось денег, то в моем понимании прогрессивное означало дорогое. И я был не далек от истины. Судите сами: «Похитители велосипедов» Виторио де Сика, «Мама Рома» Пазолини, «Дорога» и «Ночи Кабирии» Федерико Феллини, очень хорошо помню драматичнейший фильм с Ивом Монтаном «Опасный рейс» о том, как группа смельчаков-шоферов с риском для жизни перевозила нитроглицерин, «12 разгневанных мужчин» - первый для меня фильм, действие которого не выходило за пределы комнаты присяжных. Кстати, второй фильм такого рода французский «Мари Октябрь» тоже, как ни странно, не оттолкнул меня своими долгими разговорами. Все эти и другие картины, которые не назвал я здесь, давно составляют золотой фонд мирового кинематографа.
Однако кроме счастья смотреть кино я был еще и его рассказчиком, когда пацаны, лишенные этих киноудовольствий, просили об этом. Во дворе лучшими рассказчиками считались будущий летчик Алик Шляхтин - белобрысый упитанный мальчик с незакрывающимся ртом и я. Наш «киносеанс» мы всегда начинали «раскрытием занавеса» (с помощью ладоней), с непременным звуковым сопровождением. «Буквы, буквы, буквы» (то бишь, титры), потом неслось «тыг-дын, тыг-дын, бух-бах, прочие сложносочиненные слоги-звуки. Далее шел рассказ о том, как «наши» (Олеко Дундич, Котовский, Чапаев и т.д.) победили вплоть до финального слова «КОНЕЦ».
«Наши» побеждали всегда. Только однажды, когда я рассказывал «Чапаева» меня не могли понять, как это «наши» победили, а Чапай утонул, не верилось. А я и сам не верил, хотя «Чапаева» смотрел неоднократно. Всякий раз я надеялся, что лихой комдив доплывет до берега. Кстати, благодаря этому фильму, мы освоили новый стиль плавания - по-чапаевски, то есть одной рукой и, слава Богу, никто из нас в водах мутной Куры не утонул.
На берегах другой реки, Кубани, в городе Краснодаре, произошло другое знаменательное для меня событие. На летние каникулы я иногда ездил с родителями гостить к тете Нине и ее мужу дяде Пете, полковнику в отставке. Тетку я любил, несмотря на то, что она заставляла есть толстые бутерброды с маслом и черной икрой, постоянно подтрунивала над моей худобой и оставляла меня в «дураках» или с «ведьмой» в карточных играх. То, что она общалась со мной, как со взрослым, видимо, и влекло к ней. Похожая (характером) на актрису Марию Миронову, она была такой же юморной, знала много анекдотов, умела их рассказывать, не чураясь и мата. Грузная от любви к обильной еде и питью, с родинкой на носу, которая, однако, придавала ей какой-то особый шарм, она пользовалась среди родни непререкаемым авторитетом. Ее голос с хрипотцой ставил всех на место. Она была известной в городе портнихой. Обшивала генеральских жен и местную знать, умело пользовалась их связями. Я не раз был свидетелем, как она сводила нужных ей людей или «разруливала» ситуацию, сидя в кресле с телефонной трубкой и с неизменной папиросиной в зубах. Курила она «Курортные» или «Казбек», курила красиво. Без этой дурной привычки тетю Нину представить невозможно, так она шла к ней. Но больше всего мое воображение занимали ее примерки. Я как-бы невзначай влетал в комнату, где модницы разоблачались, не стесняясь и даря мне материнские улыбки. Я же таращил глаза на их холеные телеса, как правило, в тонких блестящих цветных комбинациях, выгодно подчеркивающих все их прелести, а тетка из-под очков зыркала на меня хитрыми все понимающими глазами и шугала вон из комнаты.
Но направимся в кинотеатр «Кубань», в тот знаменательный для меня летний вечер 57-го. Когда взрослые собрались на фильм «Римские каникулы», о котором «говорил весь город», отец решил, что я еще не дорос, чтобы смотреть такое кино. Но тетка встала на мою защиту, заявив всем, что «Эдька уже вполне большой мальчик». Затем по той же причине возник конфликт на входе в кинозал, однако и здесь у Нины Семеновны было все схвачено: администратор, расшаркиваясь перед ней, лично проводил меня на первый ряд. Сами они заняли места в глубине зала. Не знаю, может быть, весь этот ажиотаж повлиял каким-то образом на мое восприятие, потому что «Римские каникулы» я смотрел уже новыми глазами. По окончании сеанса меня не покидало ощущение, что я повзрослел. Меня охватили доселе неведомые эмоции, связанные, как я сейчас понимаю, с первым прикосновением к понятию любви. У нее было имя - Одри Хепберн. Она осталась для меня вечной принцессой. Совсем недавно (спустя более сорока лет), по телевидению я случайно наткнулся на фильм Уайлера и с удовольствием его пересмотрел. Эта наивная романтичная картина до сих пор не утратила своего очарования и чистоты. А Грегори Пек напомнил папу, он так на него был похож… - Ну вылитый Володька, - говорила тетя Нина тогда, а я это понял только теперь.
Вожделенный голубой билетик во влажном кулачке. Душный кинозал с запахами табака и нагретой пленки. Скрип кресел. Тающий свет большой люстры. Долгожданная темнота и вдруг вырывающийся на волю лунный луч кинопроектора. Каждый раз, когда створки бархатного занавеса обнажали экран под первые такты музыки киножурнала «Новости дня», предваряющего фильм, у меня замирало сердце. Сейчас в современных кинотеатрах экраны сияют (или зияют?) своей белизной, занавеса нет и нет, увы, тайны.
Также я ностальгирую и по черно-белому кино. Для меня понятие магия кино связана именно с этими лентами. В них все четче, ярче, нет цветной пестроты, за которой можно спрятаться. А какой свет, тени, полутона! Кинематограф, взяв на вооружение такое мощное выразительное средство как цвет, к сожалению так и не научился управлять им. Очень мало фильмов, где цвет играет, наряду с камерой, актерами, музыкой свою достойную роль. Больше других это удавалось великому Сергею Параджанову, но о нем я еще скажу. В памяти всплывают кадры из недооцененного, по-моему, фильма Юрия Ильенко «Вечер накануне Ивана Купала», особенно кадр, где из разрезанного хлеба вдруг льется кровь. Кстати, думаю, не случайно, что он был оператором знаменитых параджановских «Теней забытых предков». В лучших своих фильмах настоящим живописцем предстает и Питер Гринуэй… Мне думается, кино пошло не по тому пути. С приходом звука, а затем и цвета - кино изменило себе в самом главном: оно перестало быть искусством визуальных образов. В массе своей из пластического искусства оно превратилось в движущуюся фотографию, в театр на пленке.
Вынужденное отступление.
Когда я писал эти строки ушла из жизни замечательная актриса Любовь Полищук. Все СМИ протрубили эту печальную новость. По телевидению много говорили о ней, крутили отрывки из фильмов с ее участием. Но никто почему-то не вспомнил одну из лучших, на мой взгляд, ее работ - роль Мальвы из фильма Ивана Миколайчука (параджановского, между прочим, актера) «Вавилон-ХХ», где она сыграла трагическую роль – кажется, единственную в своей карьере. Актриса огромного дарования, красавица она и на половину не смогла реализовать свой потенциал. Жаль. Она ушла. Остались память и кино.
Экономя на школьных завтраках, в кинотеатры я ходил дважды в неделю (понедельник – четверг), с такой периодичностью менялись фильмы. Смотрел все подряд, а то, что нравилось, так и по нескольку раз. Особым шиком было похвастать перед корешами двузначной цифрой. По этой части в лидерах всегда ходил Юрка Кравцов, я же жаждал всегда нового. Помню только три фильма, которые я видел больше десяти раз: «Подвиг разведчика», «Вдали от Родины» (тоже про разведчика) и «Подвиги Геракла».
В этой связи как не упомянуть незабвенную «Великолепную семерку», которую я не уставал смотреть - абсолютный мой рекорд - не менее двадцати раз. Этот вестерн, как сейчас принято говорить, ремейк «Семи самураев» Куросавы, о чем я тогда, конечно, не догадывался, в течение долгого времени крутили на «трикотажке» (в клубе трикотажной фабрики) на двух вечерних сеансах. Пленка уже трещала и часто рвалась, но так как фильм мы знали чуть ли не наизусть это не мешало нам отождествлять себя с Крисом Юла Бриннера, Вином Мак Куина, с Бернардо Чарлза Бронсона, с Бриттом, с Чико и другими. История о благородных ковбойцах, освобождающих бедную мексиканскую деревушку от банды Калверы, была непревзойденным хитом тех лет. Весь Тбилиси вдруг в одночасье засверкал лысинами, многие молодые люди побрились «под Криса».
Но я перескочил уже в начало шестидесятых, если не ошибаюсь. Вообще то ошибаться здесь я буду неизбежно, так как не ставлю задачи быть точным в датах, именах … Для меня важнее покопаться таким образом в своей памяти, нежели зарываться в киноэнциклопедию.
Настоящее потрясение пережил я на фильме Лукино Висконти «Рокко и его братья», куда я пробился с огромным трудом, так как он был из категории «до 16-ти» (всегда спасали мой рост и настырность). Этот шедевр навсегда занозой врезался в душу. Такой силы страсти и любви, глубины боли я не встречал на экране до этого фильма, да и редко когда после. Но ни одними шедеврами жив кинолюбитель. Было много всякого другого кино, но на то оно и всякое, чтоб не задерживаться в памяти. Тем не менее, один эпизод. В те времена Тбилиси (за весь Советский Союз не скажу) переживал бум индийского кино, его Недели будоражили весь город, билеты достать было невозможно. Процветала спекуляция. По телевизору я смотрел «Бродягу» и «Господин 420» с Р.Капуром в главных ролях. Они мне понравились тогда. И вот, помню, как к нам в гости приехал Костя – мой двоюродный брат, сын тети Нины. Был он летчиком, вернее, вертолетчиком и хотел сделать для меня что-либо приятное. Я выбрал поход на Неделю индийского кино, которая как раз проходила в те дни. Отец отговаривал, зная о сумасшествии, творящемся в кинотеатрах, но Костя только снисходительно улыбнулся. Как сейчас вижу толпу людей, давящихся у подхода к кассе кинотеатра «Комсомолец», как по их головам ползут к заветному зарешеченному окошку пацаны, которых забросили молодые бугаи, стоящие в стороне и скалящие зубы с модной тогда золотой фиксой. Костя разобрался быстро, купив у спекулянта билеты втридорога. Помню только финал той мелодрамы под названием «Черные очки», где герой, весь фильм проходивший в черных очках, наконец, снимает их, ломает и ясным взором, под душераздирающую музыку, смотрит куда-то в даль, видимо, в будущее. С тех пор индийское кино перестало меня волновать.
Две киноистерии связаны с испанским кино. Это были музыкальные фильмы «Королева Шантеклера» с блистательной и роскошной Сарой Монтье и «Пусть говорят» со сладкоголосым красавчиком Рафаэлем. В первом случае сходила с ума мужская половина города, во втором абсолютно вся женская. Вообще, надо сказать, такого безоглядного зрительского фанатизма в своей жизни я больше никогда и нигде не встречал. Очень популярным был и американский мюзикл «Семь невест для семи братьев», запомнившийся, прежде всего, грандиозной сценой драки на стройплощадке.
Еще одно отступление.
Я подумал, что будет не лишним, пока я пишу этот опус, фиксировать кинособытия текущей жизни. Дабы не сокрушаться вслед за Гамлетом: «Порвалась связь времен…» Оказывается, 45 лет назад на экраны вышел чудесный (другого слова не найду) фильм «Человек-амфибия». Я очень полюбил эту красивую картину, хотя абсолютно равнодушен к фантастике и никогда не смотрю этот жанр. Бывают, конечно, исключения «Солярис», например. Но и «Человек-амфибия» и «Солярис» прежде всего о любви. Картина имела просто оглушительный успех, песни из фильма пела вся страна, а актеры Коренев и Вертинская, сыгравшие Ихтиандра и Гуттиере, в одночасье стали кумирами.
Анастасия очаровала и меня. На долгие годы. Я помню ее Ассоль из «Алых парусов», Офелию из «Гамлета» Г.Козинцева, роли из «Войны и мира», «Влюбленных», «Безымянной звезды», других фильмов.Мы случайно столкнемся с ней в парижском магазине, недалеко от Гранд-опера, часов за десять до прихода нового века. (Миллениум я встречал в Париже). Я не решусь заговорить с ней. Поймав мой взгляд, она опустит свои необыкновенные глаза, густо подведенные тушью. В них уже не было блеска, которым искрились когда-то глаза Гуттиере…
Но влюблялся я не только в экранных красавиц. Наступило время, когда я с удовольствием стал приглашать в кино знакомых девчонок. Кинотеатр (особенно на утренних и дневных сеансах) был лучшим и единственным местом, где можно было дать волю рукам и особенно губам. По рукам я получал почти всегда, по губам ни разу. Вообще кинотеатрам, в которых прошла часть моей жизни, я обязан многими мгновениями любви… Впрочем, это тема отдельного рассказа. Не буду отвлекаться.
Понятие киноязыка пришло ко мне после двух картин, которые абсолютно выбивались из общего ряда – это «Летят журавли» Калатозова-Урусевского и «Иваново детство» Тарковского-Юсова. (С этих картин я стал внимательно присматриваться и к операторскому искусству). Я догадывался, что в кино произошло что-то необыкновенное. Камера ожила и наполнила экран новой энергетикой и образностью. О кинофестивалях в Каннах и в Венеции я тогда ничего не знал и литературу о кино не читал. Все это придет в свое время. Но не заметить разницу в художественном уровне этих фильмов с тем общим лживо патриотическим потоком, которым кормили нас, было невозможно. Не могу тут не вспомнить еще два знаменитых военных фильма, которые тронули до слез, «Балладу о солдате» Григория Чухрая и «Судьбу человека» Сергея Бондарчука. Чуть позже на экраны выйдет его мощная «Война и мир», но масштаб и величие этой кинофрески, как, впрочем, и самого романа мне откроются только после тридцати.Также особняком стоят картины Михаила Ромма «9 дней одного года» и Марлена Хуциева - «Мне 20 лет» и «Июльский дождь», привнесшие в кино нового героя и новый стиль отношений, иной способ размышлять с экрана.

Добавлено (11.02.2012, 22:01)
---------------------------------------------
Коль речь зашла о киноязыке, как не воздать хвалу Сергею Параджанову. Этот мастер возвышается отдельной скалой в кинематографе. Не зря же великий Федерико Феллини ценил талант Параджанова очень высоко. Кажется, в середине шестидесятых я увидел первый его фильм «Тени забытых предков». История украинских Ромео и Джульетты поразила не только своим драматизмом, но и тем, как была рассказана. Цвет, свет, танцы, музыка, звуки трембит, маски, природа, необычная игра актеров, среди которых особенно удивил известный клоун-мим Леонид Енгибаров в роли деревенского юродивого – все вместе это создавало ощущение какой-то поистине народной трагедии. Однако…Я хорошо помню, как зрители один за другим покидали зал, и звук хлопающих кресел был подобен выстрелам.
Разве мог я тогда подумать, что те «выстрелы» вскоре обернутся страшными испытаниями, которые придется пережить этому художнику. Он успеет снять еще один шедевр (не смотря на купюры) «Цвет граната» и его осудят. На совести Советской власти грехов много, но то, что Параджанова на 15 лет отлучили от кино, по-моему, преступление по отношению не только к личности, но и к мировому кинематографу. Параджанов вернется и снимет еще две, только две, к сожалению, удивительно красивых картины: «Легенда о Сурамской крепости» и «Ашик-Кериб». Но меня снова занесло, на сей раз в восьмидесятые, вернемся на 20 лет назад.
Мне лет 14 и я, затаив дыхание, смотрю «Брак по-итальянски». Софи Лорен сразила наповал уже с самой первой сцены бомбежки. А походка! Это само море, нет – океан! Ноги! Грудь! Глаза-а-а-а! Они засасывали тебя с потрохами, выплыть из них было невозможно. Я так вознес эту Женщину, что долгое время не мог поставить рядом с нею никого. Принцессу Одри Хепберн она затмила напрочь.
А с фильмом связана такая история. На уроке литературы моя, на тот момент, любимая учительница Зинаида Владимировна решила предостеречь нас школьников от просмотра этого фильма, зная какую невероятную волну ажиотажа вызвал он в городе. Она сказала, что ей с мужем было стыдно смотреть этот гадкий, как она выразилась, фильм, и они возмущенные покинули зал. Фильм я уже успел посмотреть, поэтому живо представил, как эту, непонятно чем оскорбленную пару, провожали горячие грузины. Я попытался встать на защиту Виторио де Сики, сказав, что ничего гадкого в фильме нет и в помине и что надо смотреть кино до конца. З.В. была ошеломлена моей наглостью и тем, как я посмел нарушить запрет «до 16-ти».
- И эту дуру я любил!- поделился я своим разочарованием с Кешей, моим приятелем, с которым делил парту. Такую глупость я не смог простить учительнице. Мое пренебрежение к ней и ее предмету не осталось без внимания. Закончилось все, естественно, вызовом моей мамы в школу. - Мальчика как подменили! - сокрушалась З.В., связывая внезапную перемену с моим переходным возрастом, но никак не с «Браком по-итальянски».
А был еще и «Развод по-итальянски», который понравился не меньше. Не помню точно, какой из этих фильмов вышел в прокат первым. В этой трагикомедии блистали тот же (да не тот!) неподражаемый Фефе - Марчелло Мастроянни и очаровательная Стефания Сандрелли. К сожалению, актрису, отлично сыгравшую главную роль, не помню. Хотя до сих пор слышу (и вижу) ее неповторимую фразу: Фефе, ты меня любишь?
Фильмы о любви… Сколько их было и будет? И есть ли фильмы без любви? Но когда я вспоминаю «Мужчину и женщину» Клода Лелуша хочется почему-то петь. Простая история, каких тысячи, но почему она так завораживает? Прекрасная музыка? Да. Игра актеров? Да. Но мало ли мы слышали прекрасной музыки в кино, и чем игра Анук Эме и Жана Луи Трентиньяна так уж отличается от игры других хороших актеров? Нет ответов. В этом фильме есть своя тайна, своя жизнь, своя аура, которую не разъять на составные части. В этом и состоит магия этой не стареющей картины. Я смотрел ее неоднократно, в разные годы и могу свидетельствовать, что с годами она не потеряла своего очарования.
Чтобы завершить этот разговор, назову еще два великих фильма, которые считаю лучшими фильмами о любви: «Горькую луну» Романа Полански и «Последнее танго в Париже» Бернардо Бертолуччи, с потрясающим Марлоном Брандо. Особенно хорош он в сцене у гроба, когда поливает свою любимую самыми последними словами, но при этом в них скрыта такая бездна любви и невыносимой боли! А сколько достойных картин я еще не назвал?! «Ночной портье», «Жюль и Джим», «Двое», «Любовник», «Париж-Техас», «Анатомия любви», «Генри и Джун», «Запах женщины»…
Название последнего фильма навеяло одно давнее воспоминание. Сокровенное. Летом детский сад выезжал «на дачу» в Кикети – красивое местечко: горы, лес, речка. Мне года четыре. Лунная ночь. Рядом со мной не спит Ирка - лысая девочка (на лето всю детвору стригли налысо) с красивыми конопушками на лице. Все дрыхнут. А мы сдвинули свои раскладушки, и наши руки под одеялом изучают друг друга. Нежный как персик гладкий лобок с ложбинкой, в которую вдруг проскальзывает мой пальчик, попадая в сочную мякоть. От страха и удивления одергиваю руку и впервые вдыхаю этот запах. Он дурманит, не дает уснуть. Меня что-то переполняет, а я не в силах ничего понять… Ирина превратится в необыкновенную темноволосую красавицу с вишневыми губами. Будет учиться в хореографическом училище, но балериной не станет. Сцене театра она предпочтет шикарные автомобили, которые будут меняться все чаще и чаще. Она жила на втором этаже, я неустанно смотрел в ее окна, но она не обращала на меня никакого внимания. А потом она внезапно пропала. Никто во дворе не знал, что случилось. Ходили разные слухи. Вот такое кино. Только без Аль Пачино…
Пролетели «школьные годы чудесные», как пелось в песне из фильма, не припомню какого. По явно гуманитарному складу натуры путь мне был предопределен в пединститут им.Пушкина. Чтобы не расстраивать родителей на экзамены я, конечно же, пошел, хотя никакого желания учиться там не испытывал. Этот пофигизм, очевидно, сыграл свою роль, так как я легко сдал три экзамена, получив хорошие оценки. На последнем по французскому языку достаточно было ответить на тройку и «здравствуй Пушкин». Это никак не соответствовало моим планам, и «француза» пришлось завалить.
На киностудии Грузия-фильм, куда я прибежал буквально на следующий день после экзаменов, добрый вальяжный грузин в отделе кадров, скептически оценивая мои физические данные (я был худ, как трость), но, проникшись моей решимостью внести свой посильный вклад в киноискусство, с большой неохотой принял меня на работу. Однако поработать там пришлось недолго, всего несколько месяцев. Я делал все, что прикажут, причем очень старался. Скоро это рвение и ответственность стали ценить. Оператор Гено (фамилию не помню) даже обещал сделать меня своим помощником. А работал я на фильме Эльдара Шенгелая «Чудаки». Потом я смотрел эту замечательную романтическую комедию с красавицей Ариадной Шенгелая и узнавал сцены, которые снимались в павильоне в моем присутствии.
Виной всему оказался Его Величество Театр. Приятель, с которым мы вместе работали, привел меня в театральную студию, и я мгновенно заболел театром. Пройдя испытательный срок и сдав экзамены, я был зачислен в коллектив студии. Но когда вместе с киногруппой я должен был ехать в командировку на натурные съемки, руководитель студии А.Р.- Анатолий Рафаэлович Енукашвили - поставил ультиматум: или театр или кино. Выбор был мучителен. Но я сделал его. Я перешел работать монтировщиком декораций в Русский драматический театр им.Грибоедова, где помимо основных обязанностей вскоре стал выходить на сцену в массовке, получая за каждый выход по 3 рубля.
Было ли это ошибкой? Не знаю. Однако годы, проведенные в студии станут одними из самых интересных в жизни. Во многом я сформировался именно в стенах Дома культуры им. Плеханова, где мы учились, играли и жили. Мы осваивали не только искусство театра. Раз в неделю каждый из нас учился вести студийный дневник, где подробно описывалась каждодневная жизнь нашего актерского братства. Потом эти записи разбирались и оценивались. А.Р, будучи человеком энциклопедических знаний, не уставал прививать нам любовь к музыке, живописи, что касается литературы, то им был составлен список обязательных произведений ( От Марка Твена до Кафки), которые студийцы должны были прочесть. В его небольшой, но гостеприимной квартире, где мы часто собирались, он располагал великолепной библиотекой и фонотекой. Всем этим богатством А.Р. делился с нами. Этот невысокий полноватый человек с густой гривой непокорных каштановых волос, с толстенными линзами очков, уменьшающими и без того маленькие глазки, с испорченными верхними зубами, всегда небрежно и неряшливо одетый, источал невероятный магнетизм и веселье. Это он открыл мне глаза на киномир Бергмана («Земляничная поляна») и Антониони («Затмение»), Годара («На последнем дыхании») и Куросавы («Расемон»), Вайды («Пепел и алмаз»). Он привил нам любовь к горам. Вместе с ним мы облазили в воскресных походах все близлежащие к городу возвышенности. В походах крепился наш студийный дух, где мы спорили, играли в футбол, пели, дурачились и любили.
Нет, я не жалею, что сделал тогда выбор в пользу студии. Однако кино странным образом отомстит мне, когда, поступая во ВГИК и пройдя творческий конкурс, я по нелепой случайности буду отчислен. Обида, хоть и стерлась, но вспоминать об этом не хочется. Так, видимо, было решено свыше: кино нуждается не только в своих создателях, оно ведь не может существовать без зрителя. И я счастлив оставаться им до конца своих дней. Этот рассказ тому подтверждение.
В последнее время все чаще приходят на ум слова властителя моих дум старины Генри Миллера, который в своем романе «Биг Сур и апельсины Иеронима Босха» писал: «Всякий, кто направляет свои духовные силы на созидание,- художник. Сделать саму свою жизнь произведением искусства – вот цель». Но достижима ли она?
В 60-е годы грузинское кино было на подъеме. Работали такие мастера как Тенгиз Абуладзе («Мольба»), Михаил Кобахидзе (короткометражки, среди которых знаменитая «Свадьба»), братья Эльдар Шенгелая («Необыкновенная выставка») и Георгий Шенгелая («Пиросмани»), Отар Иоселиани – и по сей день самый близкий мне режиссер, снявший «Листопад» и «Жил певчий дрозд». Назвал все свои любимые фильмы, но «Дрозд…» оказал на меня неизгладимое впечатление. Он относится к категории произведений, о которых говорят: «Все гениальное просто». Просто отнюдь не однозначно. Этот фильм я поначалу воспринял, как историю о человеке, растерявшем свой талант, однако потом мне открылся другой смысл. Да, герой не написал свою музыку. Он постоянно куда-то спешит. Кажется, ни на что не хватает времени. Тем не менее, каждый день, бегая по городу, он успевает пусть в последнюю минуту оказаться в нужном месте: сыграет на барабанах завершающую коду, навестит старых тетушек, поддержит компанию друзей, приютит в своем доме незнакомых людей, пофлиртует с девушками, поговорит по душам с часовщиком. Может быть, это покажется кому-то мало? Но кто взвесит на весах жизни ненаписанную мелодию, звучащую в душе, и человеческое участие? И с его нелепой смертью вдруг становится очевидным его отсутствие в непрекращающемся потоке жизни. Под влиянием этого фильма я впервые стал писать короткие сценарии, где стремился изобразить все через действие, не прибегая к диалогам.
Страна протрубила сбор, армия призывала меня в свои сплоченные ряды. Были устроены шумные проводы, на которых гуляла вся студия. Однако той осенью мне не пришлось испытать все прелести солдатского бытия. Уже на перроне вокзала, возможно, ангелы протрубили отбой. Я умолял взять меня куда угодно, так мне не хотелось возвращаться, но попытки оказались тщетными. Пришлось заново оформляться на работу. В театр я не вернулся, продолжая заниматься в студии, устроился в Дом Офицеров в качестве разнорабочего. Выбор, разумеется, был не случаен, так как при Доме действовал кинотеатр, где помимо текущего репертуара, дважды в неделю шли тематические показы лучших фильмов известных мастеров экрана, чаще зарубежных. Работа у меня была, как говорится, не бей лежачего и за полгода мой кинобагаж пополнился не одним десятком замечательных лент: я старался не пропустить ни одной ретроспективы с участием таких корифеев, как Жан Габен, Марлен Дитрих, Ив Монтан, Мерилин Монро и многих других. Время пролетело незаметно. Как в хорошем кино.
В мае я окунулся в армейские будни. Служил, можно сказать, в заповедном лесу близ города Острог Ровенской области в самых, что ни на есть, разудалых военно-строительных войсках, а проще говоря, в стройбате. Первые полгода я строил дороги, потом меня перевели в штаб инспектором по учету личного состава. Состав тот на восемьдесят процентов состоял из лиц, уже успевших отсидеть в местах довольно отдаленных, так что было не скучно. Окрестные сельские жители не зря называли нашу часть «дикой дивизией», чему немало способствовал и их лиловый самогон из «буряка», которым они снабжали военных строителей. Но речь здесь я веду не об армейских нравах. Хотя одно замечание все же позволю себе высказать. Если ты не теряешь своего лица и достоинства, ты и остаешься человеком. Двух лет, конечно, жаль, но не будь их, я бы чего-то важного не понял в этой жизни. И не встретил бы удивительного добряка, мастера на все руки Васю Терехова – нашего завклуба, - он починил в округе все допотопные телевизоры и радиоприемники, даже те, что отказывались чинить в городской мастерской; денег и натуру при этом не брал, эту нелегкую ношу приходилось исполнять мне. Не узнал бы художника очкастого Генку Рыбникова из Одессы и киномеханика-почтальона лысого Леву Гросса. Они стали самыми близкими мне людьми. Наша хиппкомпания, или как мы сами себя называли «хиппком», собиралась у Левика в кинобудке, где был неплохой приемник и, благодаря близости к границе Европы, мы могли слушать музыкальные передачи «вражьих» голосов о современной рокмузыке. Благодаря Васиной халтуре и деревенским харчам наш рацион выгодно отличался от солдатского. После армии мы встретимся все вместе сначала на свадьбе у Левы в Черновцах, затем в Одессе и наконец в Москве. А были еще Виктор Мартынов – футболист и интеллектуал, с которым я продолжу дружбу, уже переехав в столицу, неунывающий шофер балагур Витя Бирюков, бригадир Володя Зенькин, венгр фельдшер Федя, получивший это прозвище от своей странной фамилии Фединишенец, а звали его, кажется, Иосиф. С ним связана история моего «большого кайфа», когда Федя, решив сделать мне приятное, не рассчитал дозу барбамила, и я чуть было не отдал Богу душу. Проспав подряд двое суток, у меня была так нарушена координация движений, что я не мог попасть ложкой в рот. Федя как пес дежурил у моей койки и выхаживал меня. А мои славные земляки грузины Гела, Вахо, Шота, Гоги, Дато, Гия, вместе с которыми я гастролировал по окрестным селам (а как еще можно было вырваться из зеленого плена?). Наш вокальный ансамбль имел определенный успех, особенно среди дивчин хохлушек. Мы пели грузинские и русские песни, и даже «ты ж мэнэ пидманула, ты ж мэнэ пыдвила…» на украинском языке. Как я любил украинские ночи! Не забыть двух колоритных офицеров, двух капитанов – нач.штаба Шелепа с вечно-сизым носом и такого же любителя выпить замполита Овсянникова? Но не это отличало их, у каждого свои слабости, достоинства они не теряли. Прежде всего, это были два человека, а не солдафона, с которыми можно было поговорить наравных, по душам. Они многое видели и многое понимали. Их отеческое участие было дорого.

Автор -
Дата добавления - в
Сообщение

Автор -
Дата добавления - в
Влюблённая_в_летоДата: Суббота, 11.02.2012, 22:34 | Сообщение # 10
Старейшина
Группа: Вождь
Сообщений: 4509
Награды: 51
Репутация: 297
Статус: Offline
Кинобиографию прочла с огромным удовольствием. Пока составляла ваш каталог, ознакомилась и со стихами, и с прозой. Из всего. что сегодня прочла, именно "Кинобиография" "зацепила". Как же вы говорите о кино! Вы в нём действительно живёте. Пока читала, подумала о другом нашем островитянине - Павле Турсунове. Его жизнь тоже с кино связана. Ео величество гугл подсказал мне, что ощущение возникло не напрасно)

Галина Каюмова
Моя творческая страничка на Острове
--------------------------
 
СообщениеКинобиографию прочла с огромным удовольствием. Пока составляла ваш каталог, ознакомилась и со стихами, и с прозой. Из всего. что сегодня прочла, именно "Кинобиография" "зацепила". Как же вы говорите о кино! Вы в нём действительно живёте. Пока читала, подумала о другом нашем островитянине - Павле Турсунове. Его жизнь тоже с кино связана. Ео величество гугл подсказал мне, что ощущение возникло не напрасно)

Автор - Влюблённая_в_лето
Дата добавления - 11.02.2012 в 22:34
СообщениеКинобиографию прочла с огромным удовольствием. Пока составляла ваш каталог, ознакомилась и со стихами, и с прозой. Из всего. что сегодня прочла, именно "Кинобиография" "зацепила". Как же вы говорите о кино! Вы в нём действительно живёте. Пока читала, подумала о другом нашем островитянине - Павле Турсунове. Его жизнь тоже с кино связана. Ео величество гугл подсказал мне, что ощущение возникло не напрасно)

Автор - Влюблённая_в_лето
Дата добавления - 11.02.2012 в 22:34
ФеликсДата: Суббота, 11.02.2012, 22:44 | Сообщение # 11
Старейшина
Группа: Шаман
Сообщений: 5136
Награды: 53
Репутация: 314
Статус: Offline
Эдо, Прочёл с удовольствием) hlop Почему стройбат всегда раскидывали по лесам - не знаете? ohoho Я служил севернее - в Белоруссии, неподалёку от славного города Полоцка). Всё в том же стройбате hihi
Любовь к кино, и то, как Вы сумели о ней рассказать, впечатляют).
 
СообщениеЭдо, Прочёл с удовольствием) hlop Почему стройбат всегда раскидывали по лесам - не знаете? ohoho Я служил севернее - в Белоруссии, неподалёку от славного города Полоцка). Всё в том же стройбате hihi
Любовь к кино, и то, как Вы сумели о ней рассказать, впечатляют).

Автор - Феликс
Дата добавления - 11.02.2012 в 22:44
СообщениеЭдо, Прочёл с удовольствием) hlop Почему стройбат всегда раскидывали по лесам - не знаете? ohoho Я служил севернее - в Белоруссии, неподалёку от славного города Полоцка). Всё в том же стройбате hihi
Любовь к кино, и то, как Вы сумели о ней рассказать, впечатляют).

Автор - Феликс
Дата добавления - 11.02.2012 в 22:44
ЭдоДата: Воскресенье, 12.02.2012, 00:17 | Сообщение # 12
Турист
Группа: Островитянин
Сообщений: 19
Награды: 0
Репутация: 4
Статус: Offline
Какая-то фигня с форматом вашим. Я ж ещё не успел выложить весь текст, а уже отклики. Благодарствую конечно, но что-то у меня не получается.
А дружок Паша Турсунов, собственно, и прописал меня на Острове.

Добавлено (11.02.2012, 23:50)
---------------------------------------------
Итак, о кино в армии. По выходным в нашем клубе крутили фильмы, как правило, «про войну». Но с тех пор, как я перебрался в штаб, то уже сам мог влиять на репертуарную политику в/ч. Левик приносил мне список фильмов, какие можно было заказать, и я выбирал согласно своему вкусу и чутью то, что считал интересным. Списки, надо заметить, были весьма ограниченными, но, тем не менее, я выбирал лучшее из предложенного, тем более, что там были представлены, как правило, старые фильмы. Бывали и исключения, и какие! Картина «Белая птица с черной отметиной» Юрия Ильенко - потрясла меня своей необыкновенной изобразительной культурой, где один кадр, подобно оттенкам цвета, перетекает в другой. Ильенко продолжил линию поэтического кинематографа, намеченную Параджановым в «Тенях забытых предков».Иногда, мой выбор никак не соответствовал потребностям большинства, и тогда я оставался в клубе в гордом одиночестве. Так было, например, с фильмом Кончаловского «Дядя Ваня». Когда командир роты лейтенант Таратин - этакий молодой щеголеватый хлюст - зашел в зал и увидел там меня одного, он чуть не задохнулся от гнева и приказал прекратить просмотр. Кино я все-таки досмотрел после отбоя. Левик не отказал мне в этом удовольствии. Уж очень мне понравился там дуэт Иннокентия Смоктуновского и Ирины Мирошниченко.
Примечательная история связана с «Ватерлоо». Дело было в Киеве, куда я приехал на несколько дней к своему двоюродному брату, учившемуся в КИИГА. Вырвавшись в отпуск из армейского заключения, я попал в студенческое братство. Встречу отметили не одной бутылкой вина под названием «Мицне». Мерзкое словечко и такое же мерзкое пойло. Добавляли уже в баре, дегустируя многочисленные вкусные коктейли. С этой-то гремучей смесью мы и завалились в кинотеатр на фильм Сергея Бондарчука. Поначалу все было пристойно, и не смотря на пушечный грохот, обрушивающийся с экрана, хотелось укрыться от войны в сонную обитель, но внутри меня стала разворачиваться своя неописуемая батальная сцена. Когда вражеская волна подкатила к горлу, я решил сменить диспозицию, с трудом переместившись из темного зала в сияющий светом и белым кафелем туалет. «Ария Риголетто» (назовем это так) была исполнена с полной самоотдачей. Меня вывернуло всего наизнанку, казалось, вместе с кишками. Буря еще долго не стихала. Только подставив голову под воду, я постепенно стал приходить в себя. Вернувшись в зал, я застал студентов мирно спящими, а на экране в это время Наполеон - замечательный актер Род Стайгер - со слезами на глазах, прощался (или просил прощения?) со своими солдатами. Больше я ничего не помню. Сейчас с запозданием я искренне раскаиваюсь в этом безобразии.
Более всего, конечно, запомнились «Бег» Алова-Наумова с потрясающими актерскими работами Дворжецкого, Ульянова, Евстигнеева, Баталова, Ефремова, Басова и великий фильм Тарковского «Андрей Рублев». Благодаря этим картинам, которые питали мозг, скрашивались и наполнялись смыслом часто пустые и безмозглые армейские будни. Вообще-то мне грех жаловаться: со службой мне, считаю, просто повезло, хотя последние три месяца стали невыносимыми. Тем не менее, дни таяли. Процесс был не остановим. Но оказалось, что его можно немного ускорить. И помог мне в этом незабвенный капитан Шелеп. Частенько после очередного бодуна он являлся утром в штаб и, глядя на меня опухшими глазами, обрисовывал пальцем свою неразношенную физиономию. Я должен был дать свое заключение. Поскольку вердикт мой был всегда однозначным, удрученный капитан уходил к себе в кабинет опрокинуть рюмку спирта, после чего возвращался и снова ждал моей реакции. - «Разгладилось?»- умоляюще спрашивал он. На моих глазах происходило чудо преображения, и я всякий раз искренне поражался этому феномену: лицо вдруг приобретало человеческие черты.
Вот в один из таких чудесных дней капитан и поделился со мной, как можно ускорить дембель. Я, разумеется, поспешил воспользовался его нехитрым советом. Каким? Честно говоря, не помню. Надо было состряпать какое-то письмо из военкомата, что мне и удалось, в конце концов, сделать. Короче говоря, 3 мая 1972 года, о чем есть соответствующая запись, сделанная собственной рукой в военном билете, Ваш покорный слуга стал первым дембелем.
Прощальная ночь получилась весьма и весьма бурной. Много было выпито и пролито вина. Много было высказано добрых напутственных слов и клятв верности в дружбе. На всю часть врубили записи моих песен, на что прилетел старшина Мовчанюк, но, видя разгулявшихся молодцев, не решился нас урезонить. Вскоре, не взирая на его предупреждения, самые близкие и отчаянные соратники на грузовике покинули расположение части с одной целью – проводить меня до поезда. То, что творилось на вокзале в памяти окутано пленкой тумана: мы опять что-то разливали, пили и пели. Когда подошел поезд на Москву, я взгромоздился на плечи Генки и (откуда-то вдруг взялась краска?) на вывеске «ОСТРОГ» кистью поставил свою красную (кровавую?!) размашистую роспись. Не знаю, сколько мой автограф красовался, но вывеску пришлось менять, как мне потом Вася отписал в письме.
С Украины в Тбилиси я возвращался через Москву (еще одно преимущество работы в штабе), остановившись в знаменитом «доме на набережной», у Мартынова, который дембельнулся на полгода раньше меня и настойчиво зазывал меня в столицу. Там я приоделся, благо заработал неплохо по тем временам. Накупил подарков родным. Неделю погужевал с Виктором и попращался с уверенностью вернуться в Москву. Но это растянется ровно на год.
Родной Тбилиси окутал меня теплом и лаской. Студия наполовину обновленная, так как лучшие ее представители к тому времени стали студентами русского курса театрального института, нуждалась в надежных кадрах. Я был встречен с распростертыми объятьями. Соскучившись по театру, я снова с головой погрузился в студийную жизнь. Нашел себе удобную работу слесаря-профилактика по газовым плитам, на которой мог полностью распоряжаться своим временем. Я ходил по квартирам – в день это занимало всего по 3-4 часа - и проверял исправность плит. Мелкие дефекты устранял самостоятельно, а на серьезные неисправности я обязан был вызывать специальную бригаду. Эта работа дала возможность увидеть целую галерею лиц и характеров.
Но, окунувшись в студийную атмосферу, мне показалось, что двух прошедших лет, будто и не было. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что топчусь на месте. Я проходил все по второму кругу, а хотелось чего-то нового и более интересного. Руководство клуба требовало от нас эстрадных программ, а собственно, на театр практически не оставалось времени. Валять дурака и кривляться надоело. Я стал маяться, А.Р. это заметил. В откровенной беседе я, наконец, признался, что мне нужна Москва. А.Р. пытался меня образумить, но его доводы не остановили. Расставались холодно.

Добавлено (12.02.2012, 00:12)
---------------------------------------------
Зато в Москве меня ждал необыкновенно жаркий прием. Таким выдалось то лето. С дымом лесных пожарищ. Не скажу, что он был сладок и приятен. Начинать одному, да на новом месте, никого не зная (кроме Вити Мартынова) всегда тяжко. Бешеный ритм столицы резко отличался от тбилисского, размеренного и полусонного.
Жизнь в общаге имела свои «радости». Один сосед по квартире, все его звали Витьком, вдруг ни с того ни с сего взял привычку беседовать с невидимкой из дома напротив. Пришлось проводить его в заведение, где этот феномен вызвал живой интерес людей в белых халатах. Другой кадр, не задумываясь, откликнулся на зов собутыльников, и шагнул с седьмого этажа вниз, полагая, что так он быстрее, чем на лифте, встретится с ними. И что же? Он появится через месяц, таким же безмятежным и неунывающим, соберет чемодан (захватит по случаю мои новые носки, крестик и колечко) и уедет «на землю» в свою деревню, так как врачи не рекомендовали ему возвращаться на стройку. Сомневаюсь, что он пошел в пахари.
А я все впрягался и с упрямством осла тянул свой воз. Эта работа ничего кроме усталости не приносила, но меня поддерживала мысль, что вечером, не говоря уже о выходных днях, передо мной откроются двери Театра на Таганке и Современника, ГМИИ им.Пушкина и Третьяковки, концертного зала им.Чайковского…Не открылись только двери ВГИКа, и я запретил себе думать о нем. Главное, что я, не смотря ни на что, не потерял вкус к жизни. Напротив, именно в эти годы, много читал, смотрел кино, писал песни.
А какие выставки! В те годы я смог побывать (по рекомендации, c соблюдением конспирации, c паролями) на подпольных вернисажах в мастерских разных художников. Наибольшее впечатление произвели двое - скульптор Вадим Сидур и живописец Петр Валюс. Первая выставка советского авангарда в павильоне ВДНХ «Пчеловодство». Это был прорыв, у меня открылись глаза на новое искусство, которое я принял сразу, хотя далеко не все работы понравились. С тех пор авангард навсегда войдет в мою жизнь.
Интересно, что спустя тридцать один год, судьба подарит мне незабываемую встречу с одним из участников той знаменитой выставки, художником Эдуардом Дробицким. В его мастерской мы будем пить дорогой виски и говорить о живописи и жизни. Даже находясь в инвалидном кресле (он сломал ногу), от него исходила сила и красота. Он много шутил, смачно, но элегантно матерился. В своем шикарном альбоме, где на обложке Дробицкий в белом костюме и белой шляпе выгуливает красавца павлина, художник напишет для меня: «Скромному Эдуарду от скромного Эдуарда».
По-прежнему атаковал театры. Отпахав смену, я спешил туда, как на свидание. Мне несказанно везло на лишний билет. Не припомню такого случая, чтобы я не попал на спектакль. Даже недоступная по тем временам любимая любимовская Таганка и та была не в состоянии сдержать мой порыв. Просто я хотел этого больше, чем все остальные вместе взятые. Проглотив несколько бутербродов, я затем с жадностью вкушал театральное зрелище. Причем, не всегда сидя в кресле. На Таганке, например, чаще всего приходилось смотреть стоя, потому что контрамарки, которые я вымаливал у Леонида Филатова и Геннадия Шаповалова, не предусматривали сидячих мест. Когда просить актеров стало невмоготу, я познакомился с электриком театра (имя не помню) и с ним у меня установились сугубо деловые отношения: 1 бутылка портвейна за 1 контрамарку. Продолжалось это довольно долго, до момента пока его не уволили. По-видимому, количество партнеров превысило возможности его здоровья. Но к тому моменту я успел пересмотреть весь репертуар Таганки, а особо любимые спектакли так и по несколько раз. «Гамлет» с Владимиром Высоцким, от него я был без ума, имел счастье видеть трижды. И всегда это был другой спектакль. Но неизменно выворачивающий мне душу. Всякий раз я боялся только одного, чтобы Высоцкий не умер на сцене, потому что он играл с запредельным накалом.
В таком режиме я прожил четыре года. Все лучшее, что было тогда на московской сцене не прошло мимо моего внимания. Но фортуна с билетами стала все чаще изменять мне. Видимо, я уже не горел так, как раньше. А это не прощается. Театр постепенно стал отодвигаться на второй план. В мою жизнь войдут любовь, сын, семья.
Я окончательно втянулся в работу, сколотил свою бригаду. И строил, строил, строил. Но я пропустил еще один «киноэпизод».

В ДК «Красный текстильщик», который располагался на набережной Москва-реки, напротив кинотеатра «Ударник», я попал случайно, на спектакль молодежного театра-студии «На досках». На очень маленькой сцене мои сверстники с энтузиазмом разыгрывали странную пьесу Ионеско, какую не помню. Затем было жаркое обсуждение, свое мнение «об абсурде» высказал и я. По окончании вечера ко мне подошел лысоватый человек с добрыми умными глазами и спросил, а не хотел бы я заняться любительским кино. Это было неожиданно и приятно.
Таким образом, я оказался в среде очень симпатичных интересных людей, любящих кино и пытающихся делать его своими силами. Мы учились писать сценарии, снимать на «Красногорск» какие-то этюды, смотрели и обсуждали фильмы. Я, наконец, попал в круг, что называется, своих. Вместе с очень стильной и оригинальной девушкой Леной (она писала забавные сюрреалистские сценарии) мы сняли документальный фильм «Над нами одно небо» о войне и мире, о дружбе студентов разных стран. Лену больше привлекала работа с камерой (ее кумиром была известный тогда оператор Маргарита Пилихина), меня, разумеется, режиссура. На втором Всероссийском конкурсе любительских фильмов наша лента завоевала 2-й приз. Думаю, этому немало способствовал публицистический посыл «молодых борцов за мир», как о нас сказал на церемонии награждения известный режиссер Лев Рошаль, вручая нам металлический бюст Станиславского. Почему не Эйзенштейна, например? Не понятно.
А потом вдруг внутри что-то оборвалось. Я уже не вспомню, что послужило толчком, разумеется, не «бремя славы», но интерес к студии угас. И я ушел. Не так давно, разбирая свои архивы, я неожиданно наткнулся на телеграмму, непонятно как сохранившуюся, присланную тем человеком с добрыми и умными глазами, руководителем студии: «Приветствую юбиляра забывающего нас, но не забытого нами. Питерских»…

Там же в Клубе нередко устраивались заседания любителей кино, на которые приглашались известные мастера. Они показывали свои фильмы, а затем шло обсуждение. Две встречи отложились навсегда. Юрий Норштейн перевернул мое представление о мультипликации своими «Сказками» и особенно гениальным «Ежиком в тумане». Я открыл для себя Большое маленькое Кино. Как ни странно звучит, тогда это был полулегальный просмотр. Я понимал, что присутствую при рождении новой страницы в истории кинематографа. В этом году с радостью узнал, что «Ежик…» признан лучшим анимационным, как сейчас принято говорить (не нравится мне это слово) фильмом всех времен. Воздали по заслугам. Но не смотря на все регалии и огромный талант, такая богатая бедная моя страна не найдет денег для «Шинели» - нового шедевра Норштейна (я видел уникальные отрывки), который он не в состоянии завершить. Диву даешься, как такое возможно?!
Вторая встреча была с Кшиштофом Занусси. Он привез к нам свой «Квартальный отчет». Фильм помню весьма смутно, хотя он меня и впечатлил. Но как Занусси говорил, сколько всего рассказал о том, что творится в мировом кино! С тех пор не пропускаю ни одной премьеры этого несколько холодноватого, но умного и проницательного поляка.

Для страны 70-е годы, может быть, и были застойными (а когда они не были застойными?), но только не для Советского кино. Именно в эти годы Андрей Тарковский снимает свои знаменитые «Солярис», «Зеркало» и «Сталкер». Уже одной этой троицы достаточно для оправдания застоя. А были еще, упомянутый мною, «Бег» Алова и Наумова, «Крылья», «Ты и я» и особенно «Восхождение» Ларисы Шепитько – фильм какой-то библейской силы, «Калина красная» Василия Шукшина, «Белорусский вокзал» и «Осень» Андрея Смирнова, два шедевра Георгия Данелия «Не горюй» - один из любимейших моих фильмов - и «Осенний марафон», «Сто дней после детства» - светлый и чистый фильм Сергея Соловьева, «Начало» Глеба Панфилова, «Монолог» Ильи Авербаха, проникновенный фильм Алексея Германа «20 дней без войны» с актерскими откровениями Юрия Никулина, Алексея Петренко, Людмилы Гурченко, Лии Ахеджаковой, а разве можно забыть трогательного и нелепого Евгения Леонова в прекрасном фильме Игоря Масленникова «Старший сын» по пьесе Александра Вампилова! В Грузии Тенгиз Абуладзе снимает «Древо желания», на Украине Юрий Ильенко свою «Белую птицу с черной отметиной», в Киргизии Болотбек Шамшиев фильм «Белый пароход» по повести Чингиза Айтматова, в Узбекистане Эльер Ишмухамедов снимает поэтичную картину «Влюбленные», в Армении Фрунзе Довлатян «Хронику ереванских дней» …
На эти фильмы я ходил, как правило, в компании Вити Мартынова и Алеши Корхова. Светлая память и пусть земля им будет пухом. Не так давно они покинули этот мир, только-только переступив порог 60-ти лет. Сначала Алеша, следом и Витя. А тогда мы были молоды и дружны. Мы говорили, спорили. Ходили на футбол. Любили кино и книги, пиво и портвейн (№72 и особенно №777), и много чего другого.
«Мы так любили друг друга» …
Вспоминается замечательный итальянский фильм с таким названием (режиссер Этторе Скола), который как раз в те же семидесятые шел на экранах Москвы. Мы смотрели его втроем в нашем «Ударнике». Щемящая история дружбы трех товарищей произвела на нас сильное впечатление, но разве мог кто-нибудь из нас подумать, что она непостижимым образом отразится и на наших отношениях? Будет разрыв, я уйду, несмотря на протесты Алеши. Оставлю их вдвоем, потому что Витя больше нуждался в Алеше, чем я, хотя мы с Лешей и были ближе. Много лет спустя, именно он найдет меня через Интернет, и мы опять будем вместе, но той дружбы, что грела нас когда-то уже не будет.
Все это предстоит пережить позже, а пока я хожу на Мосфильм, где Алеша успешно трудится, на закрытые просмотры. «Зеркало» я впервые увидел именно там. Так же, как великолепную картину «Кто боится Вирджинии Вулф?» с Элизабет Тейлор и Ричардом Бартоном. Наблюдал за работой самого Куросавы на съемках «Дерсу Узала» и получил в подарок сборник киносценариев мэтра. Бывал и на премьерах в Доме Кино, что по тем временам было верхом счастья.

И еще одно отступление. Приятное.
Вчера посмотрел (слава пиратам) «Вавилон» - последний фильм Алехандро Иньяритту – мексиканского режиссера, за творчеством котором я внимательно слежу после его великолепных картин «Сука-любовь» и «21 грамм». Пишу об этом потому, что в последнее время в кино так редки стали удачи. Как старатель просеиваешь песок, и вдруг попадается золотой самородок. «Вавилон» и есть такой самородок.
Простая и не новая, в общем-то, мысль, что все в нашем мире связано, рассказана с виртуозным подлинно кинематографическим блеском. Иньяритту один из немногих режиссеров, кто делает искусством кино и не дает в нем разочароваться. Сейчас «Вавилон» номинирован на кинопремию «Золотой глобус». Думаю, он ее и должен получить.
Друзья удивляются моему все неугасающему интересу к кино. Ведь все могикане (без них так пусто!) покинули нашу юдоль. Но на экранах, Слава Богу! их миры живут и продолжают будоражить наши души. Раньше мне казалось, что кино не может долго жить. Я ошибался, настоящее - не стареет.
Последний из ныне здравствующих могикан, как я называю великих кинорежиссеров прошлого, любимый мой земляк Отар Иоселиани, который давно уже живет во Франции, продолжает снимать ни на кого не похожие фильмы. Месяц назад я с удовольствием побывал на премьере его фильма «Сады осенью», фильма грустного и мудрого, с добрым юмором, понятного без слов. Кстати, перед началом мастер просил зрителей не обращать внимания на титры. Его кино действительно не нуждается в словах.

В те же 70-е я был большим поклонником итальянского кино, так как оно на тот момент, по-моему, было лучшим в Европе. Потому что работали гении. Что ни фильм, то шедевр: «Смерть в Венеции», «Семейный портрет в интерьере» Лукино Висконти, «Забрийски-пойнт», «Профессия: репортер» Микеланджело Антониони, «Амаркорд» , «Рим», «Репетиция оркестра» Феллини, «Конформист» Бернардо Бертолуччи.
Любил и польское кино. Всегда с нетерпением ждал картины Анджея Вайды. Кажется, в эти годы он снял свой знаменитый фильм «Все на продажу», открывший миру Даниэля Ольбрыхского, затем последовали «Пейзаж после битвы», «Земля обетованная» и «Березняк». Его я смотрел на одном из Московских кинофестивалей, где он завоевал Большой (?) приз.
Помимо этого, я наверстывал упущенное, посещая кинотеатр «Иллюзион» и «Кинотеатр повторного фильма» (был такой), где мне открылись «Восемь с половиной», «Сладкая жизнь», «Затмение», «Крик», «Гибель богов», «Леопард» все тех же Феллини, Антониони и Висконти. Фильмы «400 ударов» Трюффо, «Хиросима – любовь моя» Алена Рене, «Семь самураев» Куросавы и…и…и...
Пусть запоздало, но с благодарностью кланяюсь людям, которые работали там, за их интереснейшие программы. Они сыграли свою роль в моем кинообразовании.
Когда я здесь перечисляю названия всех фильмов, украсивших мою жизнь, я тем самым воскрешаю их в своей памяти, надеюсь, и не только в своей. Ну, а рассказать их тем, кто не видел, занятие бесполезное. Нет слов, чтобы передать магию истинного Кино. Как пересказать музыку?

Однако настал мой час «разбрасывать камни». Естественно, свою любовь к кино я хотел передать и сыну. Пример отца, когда тот таскал меня по кинотеатрам, конечно же, всегда стоял перед моими глазами, но повторить его подвиг мне не довелось. Все-таки 77-й год не 52-й, да и Москва не Тбилиси. Как только мой сын Денис научился ходить и соображать, мы стали посещать кинотеатры вместе. Смотрели не только «Айболита» Ролана Быкова, не только «Черную курицу», мультики, другие замечательные детские фильмы, коих в то время было немало, но я брал его, бывало, и на более серьезные вещи. Мои пристрастия он частенько не разделял. Очень важно особенно в детском возрасте не перегнуть палку в стремлении привить вкус. Надо тонко чувствовать эту грань: когда, что и сколько. Тем не менее, рискну сказать, что мой сын знает толк в хорошем кино.

А еще я пел и строил: овощехранилище, институт НАМИ, кондитерскую фабрику «Ударница», но стройкой жизни стал Олимпийский спортивный комплекс на проспекте Мира. После него возводить серийный жилой дом было как-то не интересно.
Перешагнув в 80-е, мои песни уже не помогали мне «строить и жить». Внутри что-то саднило и куда-то рвалось. Снова в душе разрастался вакуум. Вспоминается первая строчка из песни «Пальмы Юга», которую я написал на стихи русского поэта Николая Рубцова: «Еще один пропал безвестный день…». Сколько их было! Никчемных, пустых. Часы, дни отлетали, «как с плахи голова казненного». Это слова уже другого любимого поэта Владимира Маяковского.
Сохранился только интерес к кино. Я видел фильмы Бергмана «Осенняя соната», «Фанни и Александр», «Мефистофель» Иштвана Сабо с гениальным финалом, где герой Брандауэра маленькой букашкой мечется в ярких лучах прожекторов на футбольном поле, полюбил «Пловца» Ираклия Квирикадзе и «Дни затмения» Александра Сокурова, «Охоту на лис», «Парад планет» и «Плюмбум» Вадима Абдрашитова, «Голос» Ильи Авербаха, очень своеобразный фильм Этторе Скола «Бал», построенный на танце, музыке, мимике и жесте. В кино ворвался Никита Михалков. Я люблю все его первые фильмы до «Очей черных», чего не скажу о последних. А лучшим его фильмом считаю «Неоконченную пьесу для механического пианино». Он всегда задевает меня за живое.
Роман Балаян в эти годы снимает свою самую пронзительную картину «Полеты во все и наяву», честно рассказавшую о нашем больном поколении и времени, в котором мы маялись. Очень мало фильмов, о которых я могу сказать, что это мое кино и про меня. «Полеты…» из таких. Он разодрал меня в лоскуты. Я метался раненным зверем. Стал искать «истину в вине». Не нашел. Доставал своих близких. Вот где был застой, так застой. Было страшно. Я искал выход.
Чуть позже на экраны продерется выдающаяся картина Тенгиза Абуладзе «Покаяние». То, что она появилась на свет, было событием из ряда вон выходящим. В это не верилось. Говорят, что этому поспособствовал Э.А.Шеварднадзе. Что ж, если так, то за одно это ему можно многое простить. Сейчас с высоты лет можно сказать, что «Покаяние» стало своеобразной миной замедленного действия под фундаментом СССР. Этим глубоким сильным фильмом Абуладзе завершил свою блестящую кинотрилогию: «Мольба» - «Древо желание» - «Покаяние». В то время никто не знал, «какая дорога ведет к храму?», но вопрос уже был поставлен.
Меня мучили свои вопросы. В той же песне «Пальмы Юга» звучала и такая строка: «Но голос друга твердит, что есть прекрасная страна…». И тут я пел: - Африка! Африка! Хотя этого слова у Рубцова нет.

Оно пришло из жизни.
Подспудно меня всегда тянуло на черный континент, но чтобы оказаться там, я себе не мог представить даже во сне. И вот, в 1984 году, волею Господа я попадаю в Анголу - невероятное событие. Вырваться из-за ограды того государства, в то время было больше, чем просто подарок. Командировка стала моим спасением. Впервые я поверил в свою звезду.
Другая жизнь, другое солнце. И океан – бескрайний и величавый! Вечером, в один и тот же час на Луанду, словно театральный занавес, без предупреждающих звонков падала тьма. День всею своей палитрой вливался в ночь, растворяясь и наполняя ее фантастически светящимися красками. Все полтора года, проведенные там, я без устали любовался этим чудом африканских закатов. Так же, как по утрам, проснувшись в номере гостиницы «Зимбу» и распахнув окно веранды, я окидывал взглядом океанское побережье с вереницей высоких пальм, сверкающую лазурь, убегающую за горизонт, и во мне поднималась такая волна благодарения, что хотелось молиться, но я не был приучен к этому.
Однако Родина посылала меня за океан с иной целью. В порядке интернациональной дружбы мы помогали, а вернее местные аборигены помогали нам строить грандиозный мемориальный комплекс Агостиньо Нетто - первого президента свободной Анголы. Чья идея была воздвигнуть этот символ социализма в Африке, могу только догадываться. Проект, специалисты, стройматериалы, механизмы, тушенка, водка - все было наше, советское. Фрукты, овощи и кудрявые темнокожие помощники - анголане. Если мы работали за валюту, которую, впрочем, мне так и не довелось подержать в руках, поскольку с нами рассчитывались, так называемыми чеками, то братья наши меньшие «за пожрать». В это понятие входили кусок хлеба, кружка кофе и банка сардин (или кусок жареной рыбы).
Было тяжко. Временами невыносимо. Тяжелый липкий влажный воздух не давал возможности вздохнуть полной грудью. Дым сигарет и то был легче. Солнце не жарило, а пронзало тебя насквозь. Но спасал ласковый океан и, конечно же, кино. Мог ли я представить, что в этой нищей разграбленной и разрушенной стране мои киноуниверситеты продолжатся?
Луис Бунюэль… Мне крупно повезло, потому что я открыл мир еще одного удивительного мэтра кино, о котором ничего толком не знал. У меня сложилось впечатление, что в Анголе царил культ Бунюэля. Его фильмы практически не сходили с экранов кинотеатров.
Страна находилась в состоянии гражданской войны, поэтому нам категорически были запрещены самостоятельные выходы в город после восьми вечера. Но разве могли запреты и одиночная ночная стрельба остановить киномана!
«Тристана», «Этот смутный объект желания», «Призрак свободы», «Дневная красавица» с обворожительной Катрин Денев (по-моему ее лучшая роль в кино) и «Скромное обаяние буржуазии» - эти оригинальнейшие произведения киноискусства заняли свое отдельное место в моей памяти. Два последних фильма мне полюбились особенно, а кадр с бесцельно бредущими по дороге «обаятельными буржуа» и сейчас стоит перед глазами.
В Африке я неожиданно открыл для себя еще одно имя - Фолькер Шлендорф. Его фильм «Жестяной барабан» поразил меня новизной своих кинообразов.
Советское посольство тоже заботилось о нашем досуге, демонстрируя фильмы с Родины. Не отложилось ничего. Зато там же в посольстве, но по видику, я смог посмотреть «Крестного отца» Копполы с Марлоном Брандо, Робертом де Ниро, Аль Пачино, что было тоже неожиданной удачей. В Москве за эту кассету, говорят, могли и срок впаять.
Но, несомненно, кинособытием года стал для меня фильм «Агония». Да-да, в революционной Анголе, стране крокодилов, бананов и кокосов этот шедевр Элема Климова с гениальной игрой Алексея Петренко крутили раньше, чем в СССР. Было от чего задуматься. В письмах друзьям я делился с ними этой новостью. Маразм дряхлой советской власти вступал в стадию своей агонии.
Когда контракт подходил к концу и встал вопрос о продлении командировки, я долго думал. Предлагали съездить в отпуск, а потом вернуться с семьей еще на срок. А что? Я полностью адаптировался, быт налажен, куй себе монету. Но ради чего? Спрашивал я себя, стоя со скорбной физиономией, в посольстве, в почетном траурном карауле возле фотографий сначала Андропова, затем Черненко и не находил того, что может меня удержать в Африке. К тому же я понимал, что в моей стране грядет нечто.

Но, вернувшись в Москву и попав в ту же колею, я затосковал по оставленному навсегда берегу Атлантики. Тоска запивалась всем, чем придеться. Грела только одна мечта: Париж. И в 1986 году я в первый раз полечу в город, который с такой любовью описал Хемингуэй в «Празднике, который всегда с тобой». Не будь африканских заработков, моя мечта никогда бы не сбылась. Никто не мог предполагать, что пройдет совсем немного времени и рухнет Берлинская Стена, и весь мир разом распахнется, и я буду в этом изумительном городе еще трижды. Но та майская поездка перевернула мои представления о жизни. Дело не в красоте городков Блуа, Орлеана, замков Луары, самого Парижа, не в его особой ауре, а в сути человеческого бытия людей, живущих там. Слишком человеческого. Нигде не висели, привычные для нас, лозунги: «Все для блага человека», застилавшие самое наше существование, но везде шла спокойная жизнь, своим неизменным чередом. При всем восторге от увиденного, я чувствовал себя погано. Не покидало ощущение, что тебя безобразно кинули. Хотелось затеряться в толпе, или присесть за столик уличного кафе и не вставать никогда, цедя пиво и глазея на улыбающихся парижан.
И все-таки это был по-настоящему первый глоток свободы.

Наконец грянула перестройка (переслойка-пересрайка), ставшая, увы, как всегда, нашим очередным недостроем. Потом не стало и советской империи. Кино рухнуло разом вместе со страной. Как говорили мы в далеком счастливом детстве: «Кина не будет, кинщик заболел». Надолго. Но…
Но, оказывается, где-то в кинозакромах существовала некая полка, на которой скапливались ленты, неугодные власти и первое время можно было жить на том прежнем запасе, который дальновидно не смыли некоторые не глупые головы.
«Комиссар» Аскольдова с великими ролями Ноны Мордюковой и Ролана Быкова, «Проверка на дорогах» Алексея Германа, сохраняющего верность черно-белому кино, с еще одной выдающейся ролью Быкова, такой войны мы не видели; «Курочка Ряба» Андрея Кончаловского с неподражаемой Инной Чуриковой, «Интервенция» Геннадия Полоки с Владимиром Высоцким…
Из-за рубежа хлынул мутный зубодробильный и грохочущий кинопоток, в котором резвились голые нимфы и наяды,( что само по себе, к чему лукавить, и ласкало глаз). Но, слава Богу, изредка заносило и настоящее. Показывали то, что было недоступно раньше: «Город женщин» и «Казанову» Феллини, «Двадцатый век» Бертолуччи, «Невинный» Висконти. На экраны вышел «Джинджер и Фред» с блистательными Джульеттой Мазиной и Марчелло Мастроянни. Появились видеокассеты с такими шедеврами, при упоминании о которых дух захватывает: «Пролетая над гнездом кукушки» Милоша Формана с сумасшедшим Джеком Николсоном и «Однажды в Америке» Серджио Леоне, «Сатирикон» Феллини и «Блоу ап» Антониони, и, конечно же, «Последнее танго в Париже».
Наконец из Италии дошли до нас два послания Андрея Тарковского. Сначала «Ностальгия» с поразительной глубоко символичной сценой проноса свечи в пустом бассейне. Затем последовал фильм-завещание «Жертвоприношение» - аскетичный как северная природа, но с мятущейся славянской духовностью. Фильм стал его прощанием с миром. Этот режиссер, как по ступеням, с каждым своим фильмом поднимался к только ему видимой вершине. С уходом Тарковского кинематограф лишился своих самых высоких нот.


эдуард
 
СообщениеКакая-то фигня с форматом вашим. Я ж ещё не успел выложить весь текст, а уже отклики. Благодарствую конечно, но что-то у меня не получается.
А дружок Паша Турсунов, собственно, и прописал меня на Острове.

Добавлено (11.02.2012, 23:50)
---------------------------------------------
Итак, о кино в армии. По выходным в нашем клубе крутили фильмы, как правило, «про войну». Но с тех пор, как я перебрался в штаб, то уже сам мог влиять на репертуарную политику в/ч. Левик приносил мне список фильмов, какие можно было заказать, и я выбирал согласно своему вкусу и чутью то, что считал интересным. Списки, надо заметить, были весьма ограниченными, но, тем не менее, я выбирал лучшее из предложенного, тем более, что там были представлены, как правило, старые фильмы. Бывали и исключения, и какие! Картина «Белая птица с черной отметиной» Юрия Ильенко - потрясла меня своей необыкновенной изобразительной культурой, где один кадр, подобно оттенкам цвета, перетекает в другой. Ильенко продолжил линию поэтического кинематографа, намеченную Параджановым в «Тенях забытых предков».Иногда, мой выбор никак не соответствовал потребностям большинства, и тогда я оставался в клубе в гордом одиночестве. Так было, например, с фильмом Кончаловского «Дядя Ваня». Когда командир роты лейтенант Таратин - этакий молодой щеголеватый хлюст - зашел в зал и увидел там меня одного, он чуть не задохнулся от гнева и приказал прекратить просмотр. Кино я все-таки досмотрел после отбоя. Левик не отказал мне в этом удовольствии. Уж очень мне понравился там дуэт Иннокентия Смоктуновского и Ирины Мирошниченко.
Примечательная история связана с «Ватерлоо». Дело было в Киеве, куда я приехал на несколько дней к своему двоюродному брату, учившемуся в КИИГА. Вырвавшись в отпуск из армейского заключения, я попал в студенческое братство. Встречу отметили не одной бутылкой вина под названием «Мицне». Мерзкое словечко и такое же мерзкое пойло. Добавляли уже в баре, дегустируя многочисленные вкусные коктейли. С этой-то гремучей смесью мы и завалились в кинотеатр на фильм Сергея Бондарчука. Поначалу все было пристойно, и не смотря на пушечный грохот, обрушивающийся с экрана, хотелось укрыться от войны в сонную обитель, но внутри меня стала разворачиваться своя неописуемая батальная сцена. Когда вражеская волна подкатила к горлу, я решил сменить диспозицию, с трудом переместившись из темного зала в сияющий светом и белым кафелем туалет. «Ария Риголетто» (назовем это так) была исполнена с полной самоотдачей. Меня вывернуло всего наизнанку, казалось, вместе с кишками. Буря еще долго не стихала. Только подставив голову под воду, я постепенно стал приходить в себя. Вернувшись в зал, я застал студентов мирно спящими, а на экране в это время Наполеон - замечательный актер Род Стайгер - со слезами на глазах, прощался (или просил прощения?) со своими солдатами. Больше я ничего не помню. Сейчас с запозданием я искренне раскаиваюсь в этом безобразии.
Более всего, конечно, запомнились «Бег» Алова-Наумова с потрясающими актерскими работами Дворжецкого, Ульянова, Евстигнеева, Баталова, Ефремова, Басова и великий фильм Тарковского «Андрей Рублев». Благодаря этим картинам, которые питали мозг, скрашивались и наполнялись смыслом часто пустые и безмозглые армейские будни. Вообще-то мне грех жаловаться: со службой мне, считаю, просто повезло, хотя последние три месяца стали невыносимыми. Тем не менее, дни таяли. Процесс был не остановим. Но оказалось, что его можно немного ускорить. И помог мне в этом незабвенный капитан Шелеп. Частенько после очередного бодуна он являлся утром в штаб и, глядя на меня опухшими глазами, обрисовывал пальцем свою неразношенную физиономию. Я должен был дать свое заключение. Поскольку вердикт мой был всегда однозначным, удрученный капитан уходил к себе в кабинет опрокинуть рюмку спирта, после чего возвращался и снова ждал моей реакции. - «Разгладилось?»- умоляюще спрашивал он. На моих глазах происходило чудо преображения, и я всякий раз искренне поражался этому феномену: лицо вдруг приобретало человеческие черты.
Вот в один из таких чудесных дней капитан и поделился со мной, как можно ускорить дембель. Я, разумеется, поспешил воспользовался его нехитрым советом. Каким? Честно говоря, не помню. Надо было состряпать какое-то письмо из военкомата, что мне и удалось, в конце концов, сделать. Короче говоря, 3 мая 1972 года, о чем есть соответствующая запись, сделанная собственной рукой в военном билете, Ваш покорный слуга стал первым дембелем.
Прощальная ночь получилась весьма и весьма бурной. Много было выпито и пролито вина. Много было высказано добрых напутственных слов и клятв верности в дружбе. На всю часть врубили записи моих песен, на что прилетел старшина Мовчанюк, но, видя разгулявшихся молодцев, не решился нас урезонить. Вскоре, не взирая на его предупреждения, самые близкие и отчаянные соратники на грузовике покинули расположение части с одной целью – проводить меня до поезда. То, что творилось на вокзале в памяти окутано пленкой тумана: мы опять что-то разливали, пили и пели. Когда подошел поезд на Москву, я взгромоздился на плечи Генки и (откуда-то вдруг взялась краска?) на вывеске «ОСТРОГ» кистью поставил свою красную (кровавую?!) размашистую роспись. Не знаю, сколько мой автограф красовался, но вывеску пришлось менять, как мне потом Вася отписал в письме.
С Украины в Тбилиси я возвращался через Москву (еще одно преимущество работы в штабе), остановившись в знаменитом «доме на набережной», у Мартынова, который дембельнулся на полгода раньше меня и настойчиво зазывал меня в столицу. Там я приоделся, благо заработал неплохо по тем временам. Накупил подарков родным. Неделю погужевал с Виктором и попращался с уверенностью вернуться в Москву. Но это растянется ровно на год.
Родной Тбилиси окутал меня теплом и лаской. Студия наполовину обновленная, так как лучшие ее представители к тому времени стали студентами русского курса театрального института, нуждалась в надежных кадрах. Я был встречен с распростертыми объятьями. Соскучившись по театру, я снова с головой погрузился в студийную жизнь. Нашел себе удобную работу слесаря-профилактика по газовым плитам, на которой мог полностью распоряжаться своим временем. Я ходил по квартирам – в день это занимало всего по 3-4 часа - и проверял исправность плит. Мелкие дефекты устранял самостоятельно, а на серьезные неисправности я обязан был вызывать специальную бригаду. Эта работа дала возможность увидеть целую галерею лиц и характеров.
Но, окунувшись в студийную атмосферу, мне показалось, что двух прошедших лет, будто и не было. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что топчусь на месте. Я проходил все по второму кругу, а хотелось чего-то нового и более интересного. Руководство клуба требовало от нас эстрадных программ, а собственно, на театр практически не оставалось времени. Валять дурака и кривляться надоело. Я стал маяться, А.Р. это заметил. В откровенной беседе я, наконец, признался, что мне нужна Москва. А.Р. пытался меня образумить, но его доводы не остановили. Расставались холодно.

Добавлено (12.02.2012, 00:12)
---------------------------------------------
Зато в Москве меня ждал необыкновенно жаркий прием. Таким выдалось то лето. С дымом лесных пожарищ. Не скажу, что он был сладок и приятен. Начинать одному, да на новом месте, никого не зная (кроме Вити Мартынова) всегда тяжко. Бешеный ритм столицы резко отличался от тбилисского, размеренного и полусонного.
Жизнь в общаге имела свои «радости». Один сосед по квартире, все его звали Витьком, вдруг ни с того ни с сего взял привычку беседовать с невидимкой из дома напротив. Пришлось проводить его в заведение, где этот феномен вызвал живой интерес людей в белых халатах. Другой кадр, не задумываясь, откликнулся на зов собутыльников, и шагнул с седьмого этажа вниз, полагая, что так он быстрее, чем на лифте, встретится с ними. И что же? Он появится через месяц, таким же безмятежным и неунывающим, соберет чемодан (захватит по случаю мои новые носки, крестик и колечко) и уедет «на землю» в свою деревню, так как врачи не рекомендовали ему возвращаться на стройку. Сомневаюсь, что он пошел в пахари.
А я все впрягался и с упрямством осла тянул свой воз. Эта работа ничего кроме усталости не приносила, но меня поддерживала мысль, что вечером, не говоря уже о выходных днях, передо мной откроются двери Театра на Таганке и Современника, ГМИИ им.Пушкина и Третьяковки, концертного зала им.Чайковского…Не открылись только двери ВГИКа, и я запретил себе думать о нем. Главное, что я, не смотря ни на что, не потерял вкус к жизни. Напротив, именно в эти годы, много читал, смотрел кино, писал песни.
А какие выставки! В те годы я смог побывать (по рекомендации, c соблюдением конспирации, c паролями) на подпольных вернисажах в мастерских разных художников. Наибольшее впечатление произвели двое - скульптор Вадим Сидур и живописец Петр Валюс. Первая выставка советского авангарда в павильоне ВДНХ «Пчеловодство». Это был прорыв, у меня открылись глаза на новое искусство, которое я принял сразу, хотя далеко не все работы понравились. С тех пор авангард навсегда войдет в мою жизнь.
Интересно, что спустя тридцать один год, судьба подарит мне незабываемую встречу с одним из участников той знаменитой выставки, художником Эдуардом Дробицким. В его мастерской мы будем пить дорогой виски и говорить о живописи и жизни. Даже находясь в инвалидном кресле (он сломал ногу), от него исходила сила и красота. Он много шутил, смачно, но элегантно матерился. В своем шикарном альбоме, где на обложке Дробицкий в белом костюме и белой шляпе выгуливает красавца павлина, художник напишет для меня: «Скромному Эдуарду от скромного Эдуарда».
По-прежнему атаковал театры. Отпахав смену, я спешил туда, как на свидание. Мне несказанно везло на лишний билет. Не припомню такого случая, чтобы я не попал на спектакль. Даже недоступная по тем временам любимая любимовская Таганка и та была не в состоянии сдержать мой порыв. Просто я хотел этого больше, чем все остальные вместе взятые. Проглотив несколько бутербродов, я затем с жадностью вкушал театральное зрелище. Причем, не всегда сидя в кресле. На Таганке, например, чаще всего приходилось смотреть стоя, потому что контрамарки, которые я вымаливал у Леонида Филатова и Геннадия Шаповалова, не предусматривали сидячих мест. Когда просить актеров стало невмоготу, я познакомился с электриком театра (имя не помню) и с ним у меня установились сугубо деловые отношения: 1 бутылка портвейна за 1 контрамарку. Продолжалось это довольно долго, до момента пока его не уволили. По-видимому, количество партнеров превысило возможности его здоровья. Но к тому моменту я успел пересмотреть весь репертуар Таганки, а особо любимые спектакли так и по несколько раз. «Гамлет» с Владимиром Высоцким, от него я был без ума, имел счастье видеть трижды. И всегда это был другой спектакль. Но неизменно выворачивающий мне душу. Всякий раз я боялся только одного, чтобы Высоцкий не умер на сцене, потому что он играл с запредельным накалом.
В таком режиме я прожил четыре года. Все лучшее, что было тогда на московской сцене не прошло мимо моего внимания. Но фортуна с билетами стала все чаще изменять мне. Видимо, я уже не горел так, как раньше. А это не прощается. Театр постепенно стал отодвигаться на второй план. В мою жизнь войдут любовь, сын, семья.
Я окончательно втянулся в работу, сколотил свою бригаду. И строил, строил, строил. Но я пропустил еще один «киноэпизод».

В ДК «Красный текстильщик», который располагался на набережной Москва-реки, напротив кинотеатра «Ударник», я попал случайно, на спектакль молодежного театра-студии «На досках». На очень маленькой сцене мои сверстники с энтузиазмом разыгрывали странную пьесу Ионеско, какую не помню. Затем было жаркое обсуждение, свое мнение «об абсурде» высказал и я. По окончании вечера ко мне подошел лысоватый человек с добрыми умными глазами и спросил, а не хотел бы я заняться любительским кино. Это было неожиданно и приятно.
Таким образом, я оказался в среде очень симпатичных интересных людей, любящих кино и пытающихся делать его своими силами. Мы учились писать сценарии, снимать на «Красногорск» какие-то этюды, смотрели и обсуждали фильмы. Я, наконец, попал в круг, что называется, своих. Вместе с очень стильной и оригинальной девушкой Леной (она писала забавные сюрреалистские сценарии) мы сняли документальный фильм «Над нами одно небо» о войне и мире, о дружбе студентов разных стран. Лену больше привлекала работа с камерой (ее кумиром была известный тогда оператор Маргарита Пилихина), меня, разумеется, режиссура. На втором Всероссийском конкурсе любительских фильмов наша лента завоевала 2-й приз. Думаю, этому немало способствовал публицистический посыл «молодых борцов за мир», как о нас сказал на церемонии награждения известный режиссер Лев Рошаль, вручая нам металлический бюст Станиславского. Почему не Эйзенштейна, например? Не понятно.
А потом вдруг внутри что-то оборвалось. Я уже не вспомню, что послужило толчком, разумеется, не «бремя славы», но интерес к студии угас. И я ушел. Не так давно, разбирая свои архивы, я неожиданно наткнулся на телеграмму, непонятно как сохранившуюся, присланную тем человеком с добрыми и умными глазами, руководителем студии: «Приветствую юбиляра забывающего нас, но не забытого нами. Питерских»…

Там же в Клубе нередко устраивались заседания любителей кино, на которые приглашались известные мастера. Они показывали свои фильмы, а затем шло обсуждение. Две встречи отложились навсегда. Юрий Норштейн перевернул мое представление о мультипликации своими «Сказками» и особенно гениальным «Ежиком в тумане». Я открыл для себя Большое маленькое Кино. Как ни странно звучит, тогда это был полулегальный просмотр. Я понимал, что присутствую при рождении новой страницы в истории кинематографа. В этом году с радостью узнал, что «Ежик…» признан лучшим анимационным, как сейчас принято говорить (не нравится мне это слово) фильмом всех времен. Воздали по заслугам. Но не смотря на все регалии и огромный талант, такая богатая бедная моя страна не найдет денег для «Шинели» - нового шедевра Норштейна (я видел уникальные отрывки), который он не в состоянии завершить. Диву даешься, как такое возможно?!
Вторая встреча была с Кшиштофом Занусси. Он привез к нам свой «Квартальный отчет». Фильм помню весьма смутно, хотя он меня и впечатлил. Но как Занусси говорил, сколько всего рассказал о том, что творится в мировом кино! С тех пор не пропускаю ни одной премьеры этого несколько холодноватого, но умного и проницательного поляка.

Для страны 70-е годы, может быть, и были застойными (а когда они не были застойными?), но только не для Советского кино. Именно в эти годы Андрей Тарковский снимает свои знаменитые «Солярис», «Зеркало» и «Сталкер». Уже одной этой троицы достаточно для оправдания застоя. А были еще, упомянутый мною, «Бег» Алова и Наумова, «Крылья», «Ты и я» и особенно «Восхождение» Ларисы Шепитько – фильм какой-то библейской силы, «Калина красная» Василия Шукшина, «Белорусский вокзал» и «Осень» Андрея Смирнова, два шедевра Георгия Данелия «Не горюй» - один из любимейших моих фильмов - и «Осенний марафон», «Сто дней после детства» - светлый и чистый фильм Сергея Соловьева, «Начало» Глеба Панфилова, «Монолог» Ильи Авербаха, проникновенный фильм Алексея Германа «20 дней без войны» с актерскими откровениями Юрия Никулина, Алексея Петренко, Людмилы Гурченко, Лии Ахеджаковой, а разве можно забыть трогательного и нелепого Евгения Леонова в прекрасном фильме Игоря Масленникова «Старший сын» по пьесе Александра Вампилова! В Грузии Тенгиз Абуладзе снимает «Древо желания», на Украине Юрий Ильенко свою «Белую птицу с черной отметиной», в Киргизии Болотбек Шамшиев фильм «Белый пароход» по повести Чингиза Айтматова, в Узбекистане Эльер Ишмухамедов снимает поэтичную картину «Влюбленные», в Армении Фрунзе Довлатян «Хронику ереванских дней» …
На эти фильмы я ходил, как правило, в компании Вити Мартынова и Алеши Корхова. Светлая память и пусть земля им будет пухом. Не так давно они покинули этот мир, только-только переступив порог 60-ти лет. Сначала Алеша, следом и Витя. А тогда мы были молоды и дружны. Мы говорили, спорили. Ходили на футбол. Любили кино и книги, пиво и портвейн (№72 и особенно №777), и много чего другого.
«Мы так любили друг друга» …
Вспоминается замечательный итальянский фильм с таким названием (режиссер Этторе Скола), который как раз в те же семидесятые шел на экранах Москвы. Мы смотрели его втроем в нашем «Ударнике». Щемящая история дружбы трех товарищей произвела на нас сильное впечатление, но разве мог кто-нибудь из нас подумать, что она непостижимым образом отразится и на наших отношениях? Будет разрыв, я уйду, несмотря на протесты Алеши. Оставлю их вдвоем, потому что Витя больше нуждался в Алеше, чем я, хотя мы с Лешей и были ближе. Много лет спустя, именно он найдет меня через Интернет, и мы опять будем вместе, но той дружбы, что грела нас когда-то уже не будет.
Все это предстоит пережить позже, а пока я хожу на Мосфильм, где Алеша успешно трудится, на закрытые просмотры. «Зеркало» я впервые увидел именно там. Так же, как великолепную картину «Кто боится Вирджинии Вулф?» с Элизабет Тейлор и Ричардом Бартоном. Наблюдал за работой самого Куросавы на съемках «Дерсу Узала» и получил в подарок сборник киносценариев мэтра. Бывал и на премьерах в Доме Кино, что по тем временам было верхом счастья.

И еще одно отступление. Приятное.
Вчера посмотрел (слава пиратам) «Вавилон» - последний фильм Алехандро Иньяритту – мексиканского режиссера, за творчеством котором я внимательно слежу после его великолепных картин «Сука-любовь» и «21 грамм». Пишу об этом потому, что в последнее время в кино так редки стали удачи. Как старатель просеиваешь песок, и вдруг попадается золотой самородок. «Вавилон» и есть такой самородок.
Простая и не новая, в общем-то, мысль, что все в нашем мире связано, рассказана с виртуозным подлинно кинематографическим блеском. Иньяритту один из немногих режиссеров, кто делает искусством кино и не дает в нем разочароваться. Сейчас «Вавилон» номинирован на кинопремию «Золотой глобус». Думаю, он ее и должен получить.
Друзья удивляются моему все неугасающему интересу к кино. Ведь все могикане (без них так пусто!) покинули нашу юдоль. Но на экранах, Слава Богу! их миры живут и продолжают будоражить наши души. Раньше мне казалось, что кино не может долго жить. Я ошибался, настоящее - не стареет.
Последний из ныне здравствующих могикан, как я называю великих кинорежиссеров прошлого, любимый мой земляк Отар Иоселиани, который давно уже живет во Франции, продолжает снимать ни на кого не похожие фильмы. Месяц назад я с удовольствием побывал на премьере его фильма «Сады осенью», фильма грустного и мудрого, с добрым юмором, понятного без слов. Кстати, перед началом мастер просил зрителей не обращать внимания на титры. Его кино действительно не нуждается в словах.

В те же 70-е я был большим поклонником итальянского кино, так как оно на тот момент, по-моему, было лучшим в Европе. Потому что работали гении. Что ни фильм, то шедевр: «Смерть в Венеции», «Семейный портрет в интерьере» Лукино Висконти, «Забрийски-пойнт», «Профессия: репортер» Микеланджело Антониони, «Амаркорд» , «Рим», «Репетиция оркестра» Феллини, «Конформист» Бернардо Бертолуччи.
Любил и польское кино. Всегда с нетерпением ждал картины Анджея Вайды. Кажется, в эти годы он снял свой знаменитый фильм «Все на продажу», открывший миру Даниэля Ольбрыхского, затем последовали «Пейзаж после битвы», «Земля обетованная» и «Березняк». Его я смотрел на одном из Московских кинофестивалей, где он завоевал Большой (?) приз.
Помимо этого, я наверстывал упущенное, посещая кинотеатр «Иллюзион» и «Кинотеатр повторного фильма» (был такой), где мне открылись «Восемь с половиной», «Сладкая жизнь», «Затмение», «Крик», «Гибель богов», «Леопард» все тех же Феллини, Антониони и Висконти. Фильмы «400 ударов» Трюффо, «Хиросима – любовь моя» Алена Рене, «Семь самураев» Куросавы и…и…и...
Пусть запоздало, но с благодарностью кланяюсь людям, которые работали там, за их интереснейшие программы. Они сыграли свою роль в моем кинообразовании.
Когда я здесь перечисляю названия всех фильмов, украсивших мою жизнь, я тем самым воскрешаю их в своей памяти, надеюсь, и не только в своей. Ну, а рассказать их тем, кто не видел, занятие бесполезное. Нет слов, чтобы передать магию истинного Кино. Как пересказать музыку?

Однако настал мой час «разбрасывать камни». Естественно, свою любовь к кино я хотел передать и сыну. Пример отца, когда тот таскал меня по кинотеатрам, конечно же, всегда стоял перед моими глазами, но повторить его подвиг мне не довелось. Все-таки 77-й год не 52-й, да и Москва не Тбилиси. Как только мой сын Денис научился ходить и соображать, мы стали посещать кинотеатры вместе. Смотрели не только «Айболита» Ролана Быкова, не только «Черную курицу», мультики, другие замечательные детские фильмы, коих в то время было немало, но я брал его, бывало, и на более серьезные вещи. Мои пристрастия он частенько не разделял. Очень важно особенно в детском возрасте не перегнуть палку в стремлении привить вкус. Надо тонко чувствовать эту грань: когда, что и сколько. Тем не менее, рискну сказать, что мой сын знает толк в хорошем кино.

А еще я пел и строил: овощехранилище, институт НАМИ, кондитерскую фабрику «Ударница», но стройкой жизни стал Олимпийский спортивный комплекс на проспекте Мира. После него возводить серийный жилой дом было как-то не интересно.
Перешагнув в 80-е, мои песни уже не помогали мне «строить и жить». Внутри что-то саднило и куда-то рвалось. Снова в душе разрастался вакуум. Вспоминается первая строчка из песни «Пальмы Юга», которую я написал на стихи русского поэта Николая Рубцова: «Еще один пропал безвестный день…». Сколько их было! Никчемных, пустых. Часы, дни отлетали, «как с плахи голова казненного». Это слова уже другого любимого поэта Владимира Маяковского.
Сохранился только интерес к кино. Я видел фильмы Бергмана «Осенняя соната», «Фанни и Александр», «Мефистофель» Иштвана Сабо с гениальным финалом, где герой Брандауэра маленькой букашкой мечется в ярких лучах прожекторов на футбольном поле, полюбил «Пловца» Ираклия Квирикадзе и «Дни затмения» Александра Сокурова, «Охоту на лис», «Парад планет» и «Плюмбум» Вадима Абдрашитова, «Голос» Ильи Авербаха, очень своеобразный фильм Этторе Скола «Бал», построенный на танце, музыке, мимике и жесте. В кино ворвался Никита Михалков. Я люблю все его первые фильмы до «Очей черных», чего не скажу о последних. А лучшим его фильмом считаю «Неоконченную пьесу для механического пианино». Он всегда задевает меня за живое.
Роман Балаян в эти годы снимает свою самую пронзительную картину «Полеты во все и наяву», честно рассказавшую о нашем больном поколении и времени, в котором мы маялись. Очень мало фильмов, о которых я могу сказать, что это мое кино и про меня. «Полеты…» из таких. Он разодрал меня в лоскуты. Я метался раненным зверем. Стал искать «истину в вине». Не нашел. Доставал своих близких. Вот где был застой, так застой. Было страшно. Я искал выход.
Чуть позже на экраны продерется выдающаяся картина Тенгиза Абуладзе «Покаяние». То, что она появилась на свет, было событием из ряда вон выходящим. В это не верилось. Говорят, что этому поспособствовал Э.А.Шеварднадзе. Что ж, если так, то за одно это ему можно многое простить. Сейчас с высоты лет можно сказать, что «Покаяние» стало своеобразной миной замедленного действия под фундаментом СССР. Этим глубоким сильным фильмом Абуладзе завершил свою блестящую кинотрилогию: «Мольба» - «Древо желание» - «Покаяние». В то время никто не знал, «какая дорога ведет к храму?», но вопрос уже был поставлен.
Меня мучили свои вопросы. В той же песне «Пальмы Юга» звучала и такая строка: «Но голос друга твердит, что есть прекрасная страна…». И тут я пел: - Африка! Африка! Хотя этого слова у Рубцова нет.

Оно пришло из жизни.
Подспудно меня всегда тянуло на черный континент, но чтобы оказаться там, я себе не мог представить даже во сне. И вот, в 1984 году, волею Господа я попадаю в Анголу - невероятное событие. Вырваться из-за ограды того государства, в то время было больше, чем просто подарок. Командировка стала моим спасением. Впервые я поверил в свою звезду.
Другая жизнь, другое солнце. И океан – бескрайний и величавый! Вечером, в один и тот же час на Луанду, словно театральный занавес, без предупреждающих звонков падала тьма. День всею своей палитрой вливался в ночь, растворяясь и наполняя ее фантастически светящимися красками. Все полтора года, проведенные там, я без устали любовался этим чудом африканских закатов. Так же, как по утрам, проснувшись в номере гостиницы «Зимбу» и распахнув окно веранды, я окидывал взглядом океанское побережье с вереницей высоких пальм, сверкающую лазурь, убегающую за горизонт, и во мне поднималась такая волна благодарения, что хотелось молиться, но я не был приучен к этому.
Однако Родина посылала меня за океан с иной целью. В порядке интернациональной дружбы мы помогали, а вернее местные аборигены помогали нам строить грандиозный мемориальный комплекс Агостиньо Нетто - первого президента свободной Анголы. Чья идея была воздвигнуть этот символ социализма в Африке, могу только догадываться. Проект, специалисты, стройматериалы, механизмы, тушенка, водка - все было наше, советское. Фрукты, овощи и кудрявые темнокожие помощники - анголане. Если мы работали за валюту, которую, впрочем, мне так и не довелось подержать в руках, поскольку с нами рассчитывались, так называемыми чеками, то братья наши меньшие «за пожрать». В это понятие входили кусок хлеба, кружка кофе и банка сардин (или кусок жареной рыбы).
Было тяжко. Временами невыносимо. Тяжелый липкий влажный воздух не давал возможности вздохнуть полной грудью. Дым сигарет и то был легче. Солнце не жарило, а пронзало тебя насквозь. Но спасал ласковый океан и, конечно же, кино. Мог ли я представить, что в этой нищей разграбленной и разрушенной стране мои киноуниверситеты продолжатся?
Луис Бунюэль… Мне крупно повезло, потому что я открыл мир еще одного удивительного мэтра кино, о котором ничего толком не знал. У меня сложилось впечатление, что в Анголе царил культ Бунюэля. Его фильмы практически не сходили с экранов кинотеатров.
Страна находилась в состоянии гражданской войны, поэтому нам категорически были запрещены самостоятельные выходы в город после восьми вечера. Но разве могли запреты и одиночная ночная стрельба остановить киномана!
«Тристана», «Этот смутный объект желания», «Призрак свободы», «Дневная красавица» с обворожительной Катрин Денев (по-моему ее лучшая роль в кино) и «Скромное обаяние буржуазии» - эти оригинальнейшие произведения киноискусства заняли свое отдельное место в моей памяти. Два последних фильма мне полюбились особенно, а кадр с бесцельно бредущими по дороге «обаятельными буржуа» и сейчас стоит перед глазами.
В Африке я неожиданно открыл для себя еще одно имя - Фолькер Шлендорф. Его фильм «Жестяной барабан» поразил меня новизной своих кинообразов.
Советское посольство тоже заботилось о нашем досуге, демонстрируя фильмы с Родины. Не отложилось ничего. Зато там же в посольстве, но по видику, я смог посмотреть «Крестного отца» Копполы с Марлоном Брандо, Робертом де Ниро, Аль Пачино, что было тоже неожиданной удачей. В Москве за эту кассету, говорят, могли и срок впаять.
Но, несомненно, кинособытием года стал для меня фильм «Агония». Да-да, в революционной Анголе, стране крокодилов, бананов и кокосов этот шедевр Элема Климова с гениальной игрой Алексея Петренко крутили раньше, чем в СССР. Было от чего задуматься. В письмах друзьям я делился с ними этой новостью. Маразм дряхлой советской власти вступал в стадию своей агонии.
Когда контракт подходил к концу и встал вопрос о продлении командировки, я долго думал. Предлагали съездить в отпуск, а потом вернуться с семьей еще на срок. А что? Я полностью адаптировался, быт налажен, куй себе монету. Но ради чего? Спрашивал я себя, стоя со скорбной физиономией, в посольстве, в почетном траурном карауле возле фотографий сначала Андропова, затем Черненко и не находил того, что может меня удержать в Африке. К тому же я понимал, что в моей стране грядет нечто.

Но, вернувшись в Москву и попав в ту же колею, я затосковал по оставленному навсегда берегу Атлантики. Тоска запивалась всем, чем придеться. Грела только одна мечта: Париж. И в 1986 году я в первый раз полечу в город, который с такой любовью описал Хемингуэй в «Празднике, который всегда с тобой». Не будь африканских заработков, моя мечта никогда бы не сбылась. Никто не мог предполагать, что пройдет совсем немного времени и рухнет Берлинская Стена, и весь мир разом распахнется, и я буду в этом изумительном городе еще трижды. Но та майская поездка перевернула мои представления о жизни. Дело не в красоте городков Блуа, Орлеана, замков Луары, самого Парижа, не в его особой ауре, а в сути человеческого бытия людей, живущих там. Слишком человеческого. Нигде не висели, привычные для нас, лозунги: «Все для блага человека», застилавшие самое наше существование, но везде шла спокойная жизнь, своим неизменным чередом. При всем восторге от увиденного, я чувствовал себя погано. Не покидало ощущение, что тебя безобразно кинули. Хотелось затеряться в толпе, или присесть за столик уличного кафе и не вставать никогда, цедя пиво и глазея на улыбающихся парижан.
И все-таки это был по-настоящему первый глоток свободы.

Наконец грянула перестройка (переслойка-пересрайка), ставшая, увы, как всегда, нашим очередным недостроем. Потом не стало и советской империи. Кино рухнуло разом вместе со страной. Как говорили мы в далеком счастливом детстве: «Кина не будет, кинщик заболел». Надолго. Но…
Но, оказывается, где-то в кинозакромах существовала некая полка, на которой скапливались ленты, неугодные власти и первое время можно было жить на том прежнем запасе, который дальновидно не смыли некоторые не глупые головы.
«Комиссар» Аскольдова с великими ролями Ноны Мордюковой и Ролана Быкова, «Проверка на дорогах» Алексея Германа, сохраняющего верность черно-белому кино, с еще одной выдающейся ролью Быкова, такой войны мы не видели; «Курочка Ряба» Андрея Кончаловского с неподражаемой Инной Чуриковой, «Интервенция» Геннадия Полоки с Владимиром Высоцким…
Из-за рубежа хлынул мутный зубодробильный и грохочущий кинопоток, в котором резвились голые нимфы и наяды,( что само по себе, к чему лукавить, и ласкало глаз). Но, слава Богу, изредка заносило и настоящее. Показывали то, что было недоступно раньше: «Город женщин» и «Казанову» Феллини, «Двадцатый век» Бертолуччи, «Невинный» Висконти. На экраны вышел «Джинджер и Фред» с блистательными Джульеттой Мазиной и Марчелло Мастроянни. Появились видеокассеты с такими шедеврами, при упоминании о которых дух захватывает: «Пролетая над гнездом кукушки» Милоша Формана с сумасшедшим Джеком Николсоном и «Однажды в Америке» Серджио Леоне, «Сатирикон» Феллини и «Блоу ап» Антониони, и, конечно же, «Последнее танго в Париже».
Наконец из Италии дошли до нас два послания Андрея Тарковского. Сначала «Ностальгия» с поразительной глубоко символичной сценой проноса свечи в пустом бассейне. Затем последовал фильм-завещание «Жертвоприношение» - аскетичный как северная природа, но с мятущейся славянской духовностью. Фильм стал его прощанием с миром. Этот режиссер, как по ступеням, с каждым своим фильмом поднимался к только ему видимой вершине. С уходом Тарковского кинематограф лишился своих самых высоких нот.

Автор - Эдо
Дата добавления - 12.02.2012 в 00:17
СообщениеКакая-то фигня с форматом вашим. Я ж ещё не успел выложить весь текст, а уже отклики. Благодарствую конечно, но что-то у меня не получается.
А дружок Паша Турсунов, собственно, и прописал меня на Острове.

Добавлено (11.02.2012, 23:50)
---------------------------------------------
Итак, о кино в армии. По выходным в нашем клубе крутили фильмы, как правило, «про войну». Но с тех пор, как я перебрался в штаб, то уже сам мог влиять на репертуарную политику в/ч. Левик приносил мне список фильмов, какие можно было заказать, и я выбирал согласно своему вкусу и чутью то, что считал интересным. Списки, надо заметить, были весьма ограниченными, но, тем не менее, я выбирал лучшее из предложенного, тем более, что там были представлены, как правило, старые фильмы. Бывали и исключения, и какие! Картина «Белая птица с черной отметиной» Юрия Ильенко - потрясла меня своей необыкновенной изобразительной культурой, где один кадр, подобно оттенкам цвета, перетекает в другой. Ильенко продолжил линию поэтического кинематографа, намеченную Параджановым в «Тенях забытых предков».Иногда, мой выбор никак не соответствовал потребностям большинства, и тогда я оставался в клубе в гордом одиночестве. Так было, например, с фильмом Кончаловского «Дядя Ваня». Когда командир роты лейтенант Таратин - этакий молодой щеголеватый хлюст - зашел в зал и увидел там меня одного, он чуть не задохнулся от гнева и приказал прекратить просмотр. Кино я все-таки досмотрел после отбоя. Левик не отказал мне в этом удовольствии. Уж очень мне понравился там дуэт Иннокентия Смоктуновского и Ирины Мирошниченко.
Примечательная история связана с «Ватерлоо». Дело было в Киеве, куда я приехал на несколько дней к своему двоюродному брату, учившемуся в КИИГА. Вырвавшись в отпуск из армейского заключения, я попал в студенческое братство. Встречу отметили не одной бутылкой вина под названием «Мицне». Мерзкое словечко и такое же мерзкое пойло. Добавляли уже в баре, дегустируя многочисленные вкусные коктейли. С этой-то гремучей смесью мы и завалились в кинотеатр на фильм Сергея Бондарчука. Поначалу все было пристойно, и не смотря на пушечный грохот, обрушивающийся с экрана, хотелось укрыться от войны в сонную обитель, но внутри меня стала разворачиваться своя неописуемая батальная сцена. Когда вражеская волна подкатила к горлу, я решил сменить диспозицию, с трудом переместившись из темного зала в сияющий светом и белым кафелем туалет. «Ария Риголетто» (назовем это так) была исполнена с полной самоотдачей. Меня вывернуло всего наизнанку, казалось, вместе с кишками. Буря еще долго не стихала. Только подставив голову под воду, я постепенно стал приходить в себя. Вернувшись в зал, я застал студентов мирно спящими, а на экране в это время Наполеон - замечательный актер Род Стайгер - со слезами на глазах, прощался (или просил прощения?) со своими солдатами. Больше я ничего не помню. Сейчас с запозданием я искренне раскаиваюсь в этом безобразии.
Более всего, конечно, запомнились «Бег» Алова-Наумова с потрясающими актерскими работами Дворжецкого, Ульянова, Евстигнеева, Баталова, Ефремова, Басова и великий фильм Тарковского «Андрей Рублев». Благодаря этим картинам, которые питали мозг, скрашивались и наполнялись смыслом часто пустые и безмозглые армейские будни. Вообще-то мне грех жаловаться: со службой мне, считаю, просто повезло, хотя последние три месяца стали невыносимыми. Тем не менее, дни таяли. Процесс был не остановим. Но оказалось, что его можно немного ускорить. И помог мне в этом незабвенный капитан Шелеп. Частенько после очередного бодуна он являлся утром в штаб и, глядя на меня опухшими глазами, обрисовывал пальцем свою неразношенную физиономию. Я должен был дать свое заключение. Поскольку вердикт мой был всегда однозначным, удрученный капитан уходил к себе в кабинет опрокинуть рюмку спирта, после чего возвращался и снова ждал моей реакции. - «Разгладилось?»- умоляюще спрашивал он. На моих глазах происходило чудо преображения, и я всякий раз искренне поражался этому феномену: лицо вдруг приобретало человеческие черты.
Вот в один из таких чудесных дней капитан и поделился со мной, как можно ускорить дембель. Я, разумеется, поспешил воспользовался его нехитрым советом. Каким? Честно говоря, не помню. Надо было состряпать какое-то письмо из военкомата, что мне и удалось, в конце концов, сделать. Короче говоря, 3 мая 1972 года, о чем есть соответствующая запись, сделанная собственной рукой в военном билете, Ваш покорный слуга стал первым дембелем.
Прощальная ночь получилась весьма и весьма бурной. Много было выпито и пролито вина. Много было высказано добрых напутственных слов и клятв верности в дружбе. На всю часть врубили записи моих песен, на что прилетел старшина Мовчанюк, но, видя разгулявшихся молодцев, не решился нас урезонить. Вскоре, не взирая на его предупреждения, самые близкие и отчаянные соратники на грузовике покинули расположение части с одной целью – проводить меня до поезда. То, что творилось на вокзале в памяти окутано пленкой тумана: мы опять что-то разливали, пили и пели. Когда подошел поезд на Москву, я взгромоздился на плечи Генки и (откуда-то вдруг взялась краска?) на вывеске «ОСТРОГ» кистью поставил свою красную (кровавую?!) размашистую роспись. Не знаю, сколько мой автограф красовался, но вывеску пришлось менять, как мне потом Вася отписал в письме.
С Украины в Тбилиси я возвращался через Москву (еще одно преимущество работы в штабе), остановившись в знаменитом «доме на набережной», у Мартынова, который дембельнулся на полгода раньше меня и настойчиво зазывал меня в столицу. Там я приоделся, благо заработал неплохо по тем временам. Накупил подарков родным. Неделю погужевал с Виктором и попращался с уверенностью вернуться в Москву. Но это растянется ровно на год.
Родной Тбилиси окутал меня теплом и лаской. Студия наполовину обновленная, так как лучшие ее представители к тому времени стали студентами русского курса театрального института, нуждалась в надежных кадрах. Я был встречен с распростертыми объятьями. Соскучившись по театру, я снова с головой погрузился в студийную жизнь. Нашел себе удобную работу слесаря-профилактика по газовым плитам, на которой мог полностью распоряжаться своим временем. Я ходил по квартирам – в день это занимало всего по 3-4 часа - и проверял исправность плит. Мелкие дефекты устранял самостоятельно, а на серьезные неисправности я обязан был вызывать специальную бригаду. Эта работа дала возможность увидеть целую галерею лиц и характеров.
Но, окунувшись в студийную атмосферу, мне показалось, что двух прошедших лет, будто и не было. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что топчусь на месте. Я проходил все по второму кругу, а хотелось чего-то нового и более интересного. Руководство клуба требовало от нас эстрадных программ, а собственно, на театр практически не оставалось времени. Валять дурака и кривляться надоело. Я стал маяться, А.Р. это заметил. В откровенной беседе я, наконец, признался, что мне нужна Москва. А.Р. пытался меня образумить, но его доводы не остановили. Расставались холодно.

Добавлено (12.02.2012, 00:12)
---------------------------------------------
Зато в Москве меня ждал необыкновенно жаркий прием. Таким выдалось то лето. С дымом лесных пожарищ. Не скажу, что он был сладок и приятен. Начинать одному, да на новом месте, никого не зная (кроме Вити Мартынова) всегда тяжко. Бешеный ритм столицы резко отличался от тбилисского, размеренного и полусонного.
Жизнь в общаге имела свои «радости». Один сосед по квартире, все его звали Витьком, вдруг ни с того ни с сего взял привычку беседовать с невидимкой из дома напротив. Пришлось проводить его в заведение, где этот феномен вызвал живой интерес людей в белых халатах. Другой кадр, не задумываясь, откликнулся на зов собутыльников, и шагнул с седьмого этажа вниз, полагая, что так он быстрее, чем на лифте, встретится с ними. И что же? Он появится через месяц, таким же безмятежным и неунывающим, соберет чемодан (захватит по случаю мои новые носки, крестик и колечко) и уедет «на землю» в свою деревню, так как врачи не рекомендовали ему возвращаться на стройку. Сомневаюсь, что он пошел в пахари.
А я все впрягался и с упрямством осла тянул свой воз. Эта работа ничего кроме усталости не приносила, но меня поддерживала мысль, что вечером, не говоря уже о выходных днях, передо мной откроются двери Театра на Таганке и Современника, ГМИИ им.Пушкина и Третьяковки, концертного зала им.Чайковского…Не открылись только двери ВГИКа, и я запретил себе думать о нем. Главное, что я, не смотря ни на что, не потерял вкус к жизни. Напротив, именно в эти годы, много читал, смотрел кино, писал песни.
А какие выставки! В те годы я смог побывать (по рекомендации, c соблюдением конспирации, c паролями) на подпольных вернисажах в мастерских разных художников. Наибольшее впечатление произвели двое - скульптор Вадим Сидур и живописец Петр Валюс. Первая выставка советского авангарда в павильоне ВДНХ «Пчеловодство». Это был прорыв, у меня открылись глаза на новое искусство, которое я принял сразу, хотя далеко не все работы понравились. С тех пор авангард навсегда войдет в мою жизнь.
Интересно, что спустя тридцать один год, судьба подарит мне незабываемую встречу с одним из участников той знаменитой выставки, художником Эдуардом Дробицким. В его мастерской мы будем пить дорогой виски и говорить о живописи и жизни. Даже находясь в инвалидном кресле (он сломал ногу), от него исходила сила и красота. Он много шутил, смачно, но элегантно матерился. В своем шикарном альбоме, где на обложке Дробицкий в белом костюме и белой шляпе выгуливает красавца павлина, художник напишет для меня: «Скромному Эдуарду от скромного Эдуарда».
По-прежнему атаковал театры. Отпахав смену, я спешил туда, как на свидание. Мне несказанно везло на лишний билет. Не припомню такого случая, чтобы я не попал на спектакль. Даже недоступная по тем временам любимая любимовская Таганка и та была не в состоянии сдержать мой порыв. Просто я хотел этого больше, чем все остальные вместе взятые. Проглотив несколько бутербродов, я затем с жадностью вкушал театральное зрелище. Причем, не всегда сидя в кресле. На Таганке, например, чаще всего приходилось смотреть стоя, потому что контрамарки, которые я вымаливал у Леонида Филатова и Геннадия Шаповалова, не предусматривали сидячих мест. Когда просить актеров стало невмоготу, я познакомился с электриком театра (имя не помню) и с ним у меня установились сугубо деловые отношения: 1 бутылка портвейна за 1 контрамарку. Продолжалось это довольно долго, до момента пока его не уволили. По-видимому, количество партнеров превысило возможности его здоровья. Но к тому моменту я успел пересмотреть весь репертуар Таганки, а особо любимые спектакли так и по несколько раз. «Гамлет» с Владимиром Высоцким, от него я был без ума, имел счастье видеть трижды. И всегда это был другой спектакль. Но неизменно выворачивающий мне душу. Всякий раз я боялся только одного, чтобы Высоцкий не умер на сцене, потому что он играл с запредельным накалом.
В таком режиме я прожил четыре года. Все лучшее, что было тогда на московской сцене не прошло мимо моего внимания. Но фортуна с билетами стала все чаще изменять мне. Видимо, я уже не горел так, как раньше. А это не прощается. Театр постепенно стал отодвигаться на второй план. В мою жизнь войдут любовь, сын, семья.
Я окончательно втянулся в работу, сколотил свою бригаду. И строил, строил, строил. Но я пропустил еще один «киноэпизод».

В ДК «Красный текстильщик», который располагался на набережной Москва-реки, напротив кинотеатра «Ударник», я попал случайно, на спектакль молодежного театра-студии «На досках». На очень маленькой сцене мои сверстники с энтузиазмом разыгрывали странную пьесу Ионеско, какую не помню. Затем было жаркое обсуждение, свое мнение «об абсурде» высказал и я. По окончании вечера ко мне подошел лысоватый человек с добрыми умными глазами и спросил, а не хотел бы я заняться любительским кино. Это было неожиданно и приятно.
Таким образом, я оказался в среде очень симпатичных интересных людей, любящих кино и пытающихся делать его своими силами. Мы учились писать сценарии, снимать на «Красногорск» какие-то этюды, смотрели и обсуждали фильмы. Я, наконец, попал в круг, что называется, своих. Вместе с очень стильной и оригинальной девушкой Леной (она писала забавные сюрреалистские сценарии) мы сняли документальный фильм «Над нами одно небо» о войне и мире, о дружбе студентов разных стран. Лену больше привлекала работа с камерой (ее кумиром была известный тогда оператор Маргарита Пилихина), меня, разумеется, режиссура. На втором Всероссийском конкурсе любительских фильмов наша лента завоевала 2-й приз. Думаю, этому немало способствовал публицистический посыл «молодых борцов за мир», как о нас сказал на церемонии награждения известный режиссер Лев Рошаль, вручая нам металлический бюст Станиславского. Почему не Эйзенштейна, например? Не понятно.
А потом вдруг внутри что-то оборвалось. Я уже не вспомню, что послужило толчком, разумеется, не «бремя славы», но интерес к студии угас. И я ушел. Не так давно, разбирая свои архивы, я неожиданно наткнулся на телеграмму, непонятно как сохранившуюся, присланную тем человеком с добрыми и умными глазами, руководителем студии: «Приветствую юбиляра забывающего нас, но не забытого нами. Питерских»…

Там же в Клубе нередко устраивались заседания любителей кино, на которые приглашались известные мастера. Они показывали свои фильмы, а затем шло обсуждение. Две встречи отложились навсегда. Юрий Норштейн перевернул мое представление о мультипликации своими «Сказками» и особенно гениальным «Ежиком в тумане». Я открыл для себя Большое маленькое Кино. Как ни странно звучит, тогда это был полулегальный просмотр. Я понимал, что присутствую при рождении новой страницы в истории кинематографа. В этом году с радостью узнал, что «Ежик…» признан лучшим анимационным, как сейчас принято говорить (не нравится мне это слово) фильмом всех времен. Воздали по заслугам. Но не смотря на все регалии и огромный талант, такая богатая бедная моя страна не найдет денег для «Шинели» - нового шедевра Норштейна (я видел уникальные отрывки), который он не в состоянии завершить. Диву даешься, как такое возможно?!
Вторая встреча была с Кшиштофом Занусси. Он привез к нам свой «Квартальный отчет». Фильм помню весьма смутно, хотя он меня и впечатлил. Но как Занусси говорил, сколько всего рассказал о том, что творится в мировом кино! С тех пор не пропускаю ни одной премьеры этого несколько холодноватого, но умного и проницательного поляка.

Для страны 70-е годы, может быть, и были застойными (а когда они не были застойными?), но только не для Советского кино. Именно в эти годы Андрей Тарковский снимает свои знаменитые «Солярис», «Зеркало» и «Сталкер». Уже одной этой троицы достаточно для оправдания застоя. А были еще, упомянутый мною, «Бег» Алова и Наумова, «Крылья», «Ты и я» и особенно «Восхождение» Ларисы Шепитько – фильм какой-то библейской силы, «Калина красная» Василия Шукшина, «Белорусский вокзал» и «Осень» Андрея Смирнова, два шедевра Георгия Данелия «Не горюй» - один из любимейших моих фильмов - и «Осенний марафон», «Сто дней после детства» - светлый и чистый фильм Сергея Соловьева, «Начало» Глеба Панфилова, «Монолог» Ильи Авербаха, проникновенный фильм Алексея Германа «20 дней без войны» с актерскими откровениями Юрия Никулина, Алексея Петренко, Людмилы Гурченко, Лии Ахеджаковой, а разве можно забыть трогательного и нелепого Евгения Леонова в прекрасном фильме Игоря Масленникова «Старший сын» по пьесе Александра Вампилова! В Грузии Тенгиз Абуладзе снимает «Древо желания», на Украине Юрий Ильенко свою «Белую птицу с черной отметиной», в Киргизии Болотбек Шамшиев фильм «Белый пароход» по повести Чингиза Айтматова, в Узбекистане Эльер Ишмухамедов снимает поэтичную картину «Влюбленные», в Армении Фрунзе Довлатян «Хронику ереванских дней» …
На эти фильмы я ходил, как правило, в компании Вити Мартынова и Алеши Корхова. Светлая память и пусть земля им будет пухом. Не так давно они покинули этот мир, только-только переступив порог 60-ти лет. Сначала Алеша, следом и Витя. А тогда мы были молоды и дружны. Мы говорили, спорили. Ходили на футбол. Любили кино и книги, пиво и портвейн (№72 и особенно №777), и много чего другого.
«Мы так любили друг друга» …
Вспоминается замечательный итальянский фильм с таким названием (режиссер Этторе Скола), который как раз в те же семидесятые шел на экранах Москвы. Мы смотрели его втроем в нашем «Ударнике». Щемящая история дружбы трех товарищей произвела на нас сильное впечатление, но разве мог кто-нибудь из нас подумать, что она непостижимым образом отразится и на наших отношениях? Будет разрыв, я уйду, несмотря на протесты Алеши. Оставлю их вдвоем, потому что Витя больше нуждался в Алеше, чем я, хотя мы с Лешей и были ближе. Много лет спустя, именно он найдет меня через Интернет, и мы опять будем вместе, но той дружбы, что грела нас когда-то уже не будет.
Все это предстоит пережить позже, а пока я хожу на Мосфильм, где Алеша успешно трудится, на закрытые просмотры. «Зеркало» я впервые увидел именно там. Так же, как великолепную картину «Кто боится Вирджинии Вулф?» с Элизабет Тейлор и Ричардом Бартоном. Наблюдал за работой самого Куросавы на съемках «Дерсу Узала» и получил в подарок сборник киносценариев мэтра. Бывал и на премьерах в Доме Кино, что по тем временам было верхом счастья.

И еще одно отступление. Приятное.
Вчера посмотрел (слава пиратам) «Вавилон» - последний фильм Алехандро Иньяритту – мексиканского режиссера, за творчеством котором я внимательно слежу после его великолепных картин «Сука-любовь» и «21 грамм». Пишу об этом потому, что в последнее время в кино так редки стали удачи. Как старатель просеиваешь песок, и вдруг попадается золотой самородок. «Вавилон» и есть такой самородок.
Простая и не новая, в общем-то, мысль, что все в нашем мире связано, рассказана с виртуозным подлинно кинематографическим блеском. Иньяритту один из немногих режиссеров, кто делает искусством кино и не дает в нем разочароваться. Сейчас «Вавилон» номинирован на кинопремию «Золотой глобус». Думаю, он ее и должен получить.
Друзья удивляются моему все неугасающему интересу к кино. Ведь все могикане (без них так пусто!) покинули нашу юдоль. Но на экранах, Слава Богу! их миры живут и продолжают будоражить наши души. Раньше мне казалось, что кино не может долго жить. Я ошибался, настоящее - не стареет.
Последний из ныне здравствующих могикан, как я называю великих кинорежиссеров прошлого, любимый мой земляк Отар Иоселиани, который давно уже живет во Франции, продолжает снимать ни на кого не похожие фильмы. Месяц назад я с удовольствием побывал на премьере его фильма «Сады осенью», фильма грустного и мудрого, с добрым юмором, понятного без слов. Кстати, перед началом мастер просил зрителей не обращать внимания на титры. Его кино действительно не нуждается в словах.

В те же 70-е я был большим поклонником итальянского кино, так как оно на тот момент, по-моему, было лучшим в Европе. Потому что работали гении. Что ни фильм, то шедевр: «Смерть в Венеции», «Семейный портрет в интерьере» Лукино Висконти, «Забрийски-пойнт», «Профессия: репортер» Микеланджело Антониони, «Амаркорд» , «Рим», «Репетиция оркестра» Феллини, «Конформист» Бернардо Бертолуччи.
Любил и польское кино. Всегда с нетерпением ждал картины Анджея Вайды. Кажется, в эти годы он снял свой знаменитый фильм «Все на продажу», открывший миру Даниэля Ольбрыхского, затем последовали «Пейзаж после битвы», «Земля обетованная» и «Березняк». Его я смотрел на одном из Московских кинофестивалей, где он завоевал Большой (?) приз.
Помимо этого, я наверстывал упущенное, посещая кинотеатр «Иллюзион» и «Кинотеатр повторного фильма» (был такой), где мне открылись «Восемь с половиной», «Сладкая жизнь», «Затмение», «Крик», «Гибель богов», «Леопард» все тех же Феллини, Антониони и Висконти. Фильмы «400 ударов» Трюффо, «Хиросима – любовь моя» Алена Рене, «Семь самураев» Куросавы и…и…и...
Пусть запоздало, но с благодарностью кланяюсь людям, которые работали там, за их интереснейшие программы. Они сыграли свою роль в моем кинообразовании.
Когда я здесь перечисляю названия всех фильмов, украсивших мою жизнь, я тем самым воскрешаю их в своей памяти, надеюсь, и не только в своей. Ну, а рассказать их тем, кто не видел, занятие бесполезное. Нет слов, чтобы передать магию истинного Кино. Как пересказать музыку?

Однако настал мой час «разбрасывать камни». Естественно, свою любовь к кино я хотел передать и сыну. Пример отца, когда тот таскал меня по кинотеатрам, конечно же, всегда стоял перед моими глазами, но повторить его подвиг мне не довелось. Все-таки 77-й год не 52-й, да и Москва не Тбилиси. Как только мой сын Денис научился ходить и соображать, мы стали посещать кинотеатры вместе. Смотрели не только «Айболита» Ролана Быкова, не только «Черную курицу», мультики, другие замечательные детские фильмы, коих в то время было немало, но я брал его, бывало, и на более серьезные вещи. Мои пристрастия он частенько не разделял. Очень важно особенно в детском возрасте не перегнуть палку в стремлении привить вкус. Надо тонко чувствовать эту грань: когда, что и сколько. Тем не менее, рискну сказать, что мой сын знает толк в хорошем кино.

А еще я пел и строил: овощехранилище, институт НАМИ, кондитерскую фабрику «Ударница», но стройкой жизни стал Олимпийский спортивный комплекс на проспекте Мира. После него возводить серийный жилой дом было как-то не интересно.
Перешагнув в 80-е, мои песни уже не помогали мне «строить и жить». Внутри что-то саднило и куда-то рвалось. Снова в душе разрастался вакуум. Вспоминается первая строчка из песни «Пальмы Юга», которую я написал на стихи русского поэта Николая Рубцова: «Еще один пропал безвестный день…». Сколько их было! Никчемных, пустых. Часы, дни отлетали, «как с плахи голова казненного». Это слова уже другого любимого поэта Владимира Маяковского.
Сохранился только интерес к кино. Я видел фильмы Бергмана «Осенняя соната», «Фанни и Александр», «Мефистофель» Иштвана Сабо с гениальным финалом, где герой Брандауэра маленькой букашкой мечется в ярких лучах прожекторов на футбольном поле, полюбил «Пловца» Ираклия Квирикадзе и «Дни затмения» Александра Сокурова, «Охоту на лис», «Парад планет» и «Плюмбум» Вадима Абдрашитова, «Голос» Ильи Авербаха, очень своеобразный фильм Этторе Скола «Бал», построенный на танце, музыке, мимике и жесте. В кино ворвался Никита Михалков. Я люблю все его первые фильмы до «Очей черных», чего не скажу о последних. А лучшим его фильмом считаю «Неоконченную пьесу для механического пианино». Он всегда задевает меня за живое.
Роман Балаян в эти годы снимает свою самую пронзительную картину «Полеты во все и наяву», честно рассказавшую о нашем больном поколении и времени, в котором мы маялись. Очень мало фильмов, о которых я могу сказать, что это мое кино и про меня. «Полеты…» из таких. Он разодрал меня в лоскуты. Я метался раненным зверем. Стал искать «истину в вине». Не нашел. Доставал своих близких. Вот где был застой, так застой. Было страшно. Я искал выход.
Чуть позже на экраны продерется выдающаяся картина Тенгиза Абуладзе «Покаяние». То, что она появилась на свет, было событием из ряда вон выходящим. В это не верилось. Говорят, что этому поспособствовал Э.А.Шеварднадзе. Что ж, если так, то за одно это ему можно многое простить. Сейчас с высоты лет можно сказать, что «Покаяние» стало своеобразной миной замедленного действия под фундаментом СССР. Этим глубоким сильным фильмом Абуладзе завершил свою блестящую кинотрилогию: «Мольба» - «Древо желание» - «Покаяние». В то время никто не знал, «какая дорога ведет к храму?», но вопрос уже был поставлен.
Меня мучили свои вопросы. В той же песне «Пальмы Юга» звучала и такая строка: «Но голос друга твердит, что есть прекрасная страна…». И тут я пел: - Африка! Африка! Хотя этого слова у Рубцова нет.

Оно пришло из жизни.
Подспудно меня всегда тянуло на черный континент, но чтобы оказаться там, я себе не мог представить даже во сне. И вот, в 1984 году, волею Господа я попадаю в Анголу - невероятное событие. Вырваться из-за ограды того государства, в то время было больше, чем просто подарок. Командировка стала моим спасением. Впервые я поверил в свою звезду.
Другая жизнь, другое солнце. И океан – бескрайний и величавый! Вечером, в один и тот же час на Луанду, словно театральный занавес, без предупреждающих звонков падала тьма. День всею своей палитрой вливался в ночь, растворяясь и наполняя ее фантастически светящимися красками. Все полтора года, проведенные там, я без устали любовался этим чудом африканских закатов. Так же, как по утрам, проснувшись в номере гостиницы «Зимбу» и распахнув окно веранды, я окидывал взглядом океанское побережье с вереницей высоких пальм, сверкающую лазурь, убегающую за горизонт, и во мне поднималась такая волна благодарения, что хотелось молиться, но я не был приучен к этому.
Однако Родина посылала меня за океан с иной целью. В порядке интернациональной дружбы мы помогали, а вернее местные аборигены помогали нам строить грандиозный мемориальный комплекс Агостиньо Нетто - первого президента свободной Анголы. Чья идея была воздвигнуть этот символ социализма в Африке, могу только догадываться. Проект, специалисты, стройматериалы, механизмы, тушенка, водка - все было наше, советское. Фрукты, овощи и кудрявые темнокожие помощники - анголане. Если мы работали за валюту, которую, впрочем, мне так и не довелось подержать в руках, поскольку с нами рассчитывались, так называемыми чеками, то братья наши меньшие «за пожрать». В это понятие входили кусок хлеба, кружка кофе и банка сардин (или кусок жареной рыбы).
Было тяжко. Временами невыносимо. Тяжелый липкий влажный воздух не давал возможности вздохнуть полной грудью. Дым сигарет и то был легче. Солнце не жарило, а пронзало тебя насквозь. Но спасал ласковый океан и, конечно же, кино. Мог ли я представить, что в этой нищей разграбленной и разрушенной стране мои киноуниверситеты продолжатся?
Луис Бунюэль… Мне крупно повезло, потому что я открыл мир еще одного удивительного мэтра кино, о котором ничего толком не знал. У меня сложилось впечатление, что в Анголе царил культ Бунюэля. Его фильмы практически не сходили с экранов кинотеатров.
Страна находилась в состоянии гражданской войны, поэтому нам категорически были запрещены самостоятельные выходы в город после восьми вечера. Но разве могли запреты и одиночная ночная стрельба остановить киномана!
«Тристана», «Этот смутный объект желания», «Призрак свободы», «Дневная красавица» с обворожительной Катрин Денев (по-моему ее лучшая роль в кино) и «Скромное обаяние буржуазии» - эти оригинальнейшие произведения киноискусства заняли свое отдельное место в моей памяти. Два последних фильма мне полюбились особенно, а кадр с бесцельно бредущими по дороге «обаятельными буржуа» и сейчас стоит перед глазами.
В Африке я неожиданно открыл для себя еще одно имя - Фолькер Шлендорф. Его фильм «Жестяной барабан» поразил меня новизной своих кинообразов.
Советское посольство тоже заботилось о нашем досуге, демонстрируя фильмы с Родины. Не отложилось ничего. Зато там же в посольстве, но по видику, я смог посмотреть «Крестного отца» Копполы с Марлоном Брандо, Робертом де Ниро, Аль Пачино, что было тоже неожиданной удачей. В Москве за эту кассету, говорят, могли и срок впаять.
Но, несомненно, кинособытием года стал для меня фильм «Агония». Да-да, в революционной Анголе, стране крокодилов, бананов и кокосов этот шедевр Элема Климова с гениальной игрой Алексея Петренко крутили раньше, чем в СССР. Было от чего задуматься. В письмах друзьям я делился с ними этой новостью. Маразм дряхлой советской власти вступал в стадию своей агонии.
Когда контракт подходил к концу и встал вопрос о продлении командировки, я долго думал. Предлагали съездить в отпуск, а потом вернуться с семьей еще на срок. А что? Я полностью адаптировался, быт налажен, куй себе монету. Но ради чего? Спрашивал я себя, стоя со скорбной физиономией, в посольстве, в почетном траурном карауле возле фотографий сначала Андропова, затем Черненко и не находил того, что может меня удержать в Африке. К тому же я понимал, что в моей стране грядет нечто.

Но, вернувшись в Москву и попав в ту же колею, я затосковал по оставленному навсегда берегу Атлантики. Тоска запивалась всем, чем придеться. Грела только одна мечта: Париж. И в 1986 году я в первый раз полечу в город, который с такой любовью описал Хемингуэй в «Празднике, который всегда с тобой». Не будь африканских заработков, моя мечта никогда бы не сбылась. Никто не мог предполагать, что пройдет совсем немного времени и рухнет Берлинская Стена, и весь мир разом распахнется, и я буду в этом изумительном городе еще трижды. Но та майская поездка перевернула мои представления о жизни. Дело не в красоте городков Блуа, Орлеана, замков Луары, самого Парижа, не в его особой ауре, а в сути человеческого бытия людей, живущих там. Слишком человеческого. Нигде не висели, привычные для нас, лозунги: «Все для блага человека», застилавшие самое наше существование, но везде шла спокойная жизнь, своим неизменным чередом. При всем восторге от увиденного, я чувствовал себя погано. Не покидало ощущение, что тебя безобразно кинули. Хотелось затеряться в толпе, или присесть за столик уличного кафе и не вставать никогда, цедя пиво и глазея на улыбающихся парижан.
И все-таки это был по-настоящему первый глоток свободы.

Наконец грянула перестройка (переслойка-пересрайка), ставшая, увы, как всегда, нашим очередным недостроем. Потом не стало и советской империи. Кино рухнуло разом вместе со страной. Как говорили мы в далеком счастливом детстве: «Кина не будет, кинщик заболел». Надолго. Но…
Но, оказывается, где-то в кинозакромах существовала некая полка, на которой скапливались ленты, неугодные власти и первое время можно было жить на том прежнем запасе, который дальновидно не смыли некоторые не глупые головы.
«Комиссар» Аскольдова с великими ролями Ноны Мордюковой и Ролана Быкова, «Проверка на дорогах» Алексея Германа, сохраняющего верность черно-белому кино, с еще одной выдающейся ролью Быкова, такой войны мы не видели; «Курочка Ряба» Андрея Кончаловского с неподражаемой Инной Чуриковой, «Интервенция» Геннадия Полоки с Владимиром Высоцким…
Из-за рубежа хлынул мутный зубодробильный и грохочущий кинопоток, в котором резвились голые нимфы и наяды,( что само по себе, к чему лукавить, и ласкало глаз). Но, слава Богу, изредка заносило и настоящее. Показывали то, что было недоступно раньше: «Город женщин» и «Казанову» Феллини, «Двадцатый век» Бертолуччи, «Невинный» Висконти. На экраны вышел «Джинджер и Фред» с блистательными Джульеттой Мазиной и Марчелло Мастроянни. Появились видеокассеты с такими шедеврами, при упоминании о которых дух захватывает: «Пролетая над гнездом кукушки» Милоша Формана с сумасшедшим Джеком Николсоном и «Однажды в Америке» Серджио Леоне, «Сатирикон» Феллини и «Блоу ап» Антониони, и, конечно же, «Последнее танго в Париже».
Наконец из Италии дошли до нас два послания Андрея Тарковского. Сначала «Ностальгия» с поразительной глубоко символичной сценой проноса свечи в пустом бассейне. Затем последовал фильм-завещание «Жертвоприношение» - аскетичный как северная природа, но с мятущейся славянской духовностью. Фильм стал его прощанием с миром. Этот режиссер, как по ступеням, с каждым своим фильмом поднимался к только ему видимой вершине. С уходом Тарковского кинематограф лишился своих самых высоких нот.

Автор -
Дата добавления - в
ЭдоДата: Воскресенье, 12.02.2012, 00:30 | Сообщение # 13
Турист
Группа: Островитянин
Сообщений: 19
Награды: 0
Репутация: 4
Статус: Offline
В этот знаменательный исторический момент я решусь на крутой поворот. Получив долгожданную квартиру, я брошу стройку и уйду в коммерцию. Чем мы только не торговали: сапогами и сахаром, мясом и женскими прокладками, одеждой, стиральным порошком, алкоголем, всего не перечесть. Капитал не сколотили, зато живы остались…
Но главным событием для меня станет встреча с Владимиром Устиновым. На долгие годы вперед он будет тем человеком, жизнь с которым станет неоценимым даром. Сейчас, когда его уже нет на этой земле (но в мире он остался), я особо остро чувствую свою одинокость. Интереснейшая личность, самобытный поэт и писатель, великолепный гитарист он не учил, но у него все учились всему. Он умел вытащить из человека и помочь развить то, что его отличало от других. Так он поверил в меня, когда никто не верил. Он разбудил меня. Собственно, ему я обязан тем, что стал художником. Разговор о моей графике еще предстоит, а пока коротко о литературном этапе своей биографии.
В селе Веприк Полтавской области, близ Диканьки, в белой хатке, на опушке леса, где тихо течет река Псел, родился самиздатовский журнал «Шелест». К участию в нем Володя пригласил всех своих талантливых друзей – гитаристов, поэтов, писателей и художников. В этом прелестном украинском уголке он написал свой первый роман «Туберкулезники», который и стал краеугольным камнем первых трех номеров. Шел 1988 год. Многие откликнулись, и работа поначалу закипела. Но постепенно энтузиазм стал угасать. На третий год существования «Шелеста» Володя предложил мне возглавить работу журнала. Нужен был приток новой крови, новых людей. Мы нашли их. Впрочем, помимо редакторства я писал рассказы, сценарии, стихи, критику, занимался оформлением журнала, изменил его формат. Я выступал и в качестве продюсера издания, привлек в спонсоры Московскую Независимую Библиотеку, издательство «Из глубин», однако их средств не хватало, поэтому приходилось вкладывать свои. Это были для меня хоть и трудные, но счастливые дни. К тому времени я устроился на работу в Аэрофлот и журналом занимался только в свободное время.
За три года мы выпустили семь номеров нашего журнальчика. В 1993 году он тихо прекратил свое существование. Отчасти это было связано с отъездом Устинова за рубеж, в Австрию, но основная причина в том, что изменилась сама жизнь, а вместе с ней и мы. Надо было искать себя в этом новом, рыночном «формате». Видимо, к тому моменту свое мы «отшелестели». Кстати говоря, лет десять спустя, я с удивлением узнал, что журнал стал раритетом, им заинтересовались: «Шелест» занял свое скромное место на полке библиотек Фонда Л.Н.Толстого в Германии и в институте Геллапа в США. Как он туда попал известно одному Богу.

А что же кино 90-х? Порадует Бернардо Бертолуччи своей чарующей пустыней и необыкновенными страстями в картине «Под покровом небес». Далее его занесет на Восток и он откроет «Маленького Будду». Потом снимет очень тонкую картину «Ускользающая красота». Тряхнет талантом Антониони, потерявший дар речи, но не дар киномага. На закате своей жизни он снимет свою самую немногословную ленту «За облаками».
В эти же годы я открою еще двух гениев – Питера Гринуэя и Эмира Кустурицу. Не помню точно год, но встреча состоялась в «Доме Ханжонкова» (тогда кинотеатр «Москва»), где проходила неделя фильмов Гринуэя. «Отсчет утопленников», «Зет и два нуля», «Контракт рисовальщика», «Повар, вор, его жена и ее любовник», «Книги Просперо». Позже я увижу «Дитя Маккона», «Живот архитектора», «Интимный дневник», его первые короткометражки. Это совершенно особый кинематограф, с безудержной фантазией, не всегда, может быть, приятный глазу, но всегда дающий пищу уму и воображению. Гринуэй одновременно хирург и психиатр, этакий Дали в кино, в черноте юмора ему нет равных. Совсем недавно прочел его книгу рассказов «Золото» - цикл ужасных - времен второй мировой войны - историй людей и их золотых семейных реликвий. (Неисповедимы пути Господа, превращающие людей в прах, а их украшения в золотые слитки). Интересная книга, но киноязыком Гринуэй владеет несравнимо лучше.
Первый фильм Эмира Кустурицы, который я увидел, был его шедевр «Андеграунд». Никто так талантливо и легко не простился с коммунистической эпохой, чем этот великолепный режиссер. Не забыть финальный кадр, когда часть земли с веселящимися на ней людьми откалывается и плывет вниз по реке, в вечность. Потом будут его фантастические, с летающими рыбами, «Сны Аризоны», знаменитые работы - «Время цыган», «Папа в командировке» и «Помнишь ли ты Долли Белл?». А необыкновенно смешная и жизнерадостная картина «Черная кошка, белый кот» просто вернет мне вкус к жизни, когда я с трудом находил себе место в ней.

Благодаря работе в Аэрофлоте, появилась возможность путешествовать: я узнал Италию, проехав на машине от великолепного Рима до самой южной точки ее сапога, исходил весь Париж с его музеями и картинными галереями, побывал в Тунисе, на развалинах великого Карфагена, на побережье Флориды, в Майями, в красивейших городах - Праге, Будапеште и Токио, загорал на пляжах Болгарии и Черногории, Турции и Тайланда, плавал в водах волшебного Иссык-Куля, пересек танцующий остров Кубу.
В Египте я жил среди рыб и кораллов. А в одну из ночей совершил восхождение на Святую Гору Моисея. Слава Богу, сердце меня не подвело. По узкой каменистой тропе, с фонариком, я карабкался к единственному ориентиру - к звездам. Они были все ближе и ближе. И когда, казалось, чтобы коснуться их достаточно протянуть руку, они внезапно стали таять, потому что из-за голых вечных гор уже всплывало Солнце. Я увидел какой-то первозданный восход.
Но больше всех поразила меня Мексика с ее грандиозной столицей Мехико, где я познакомился с великой культурой майя и ацтеков. Меня околдовали, словно неведомые птичьи звуки, эти названия: Теотиуакан, Храм Кетцалькоатля, жилые комплексы Тепантитла и Атетелько, Закуала и Яяуала. Это же песня! По Дороге Мертвых я шел к Пирамиде Солнца и, взойдя на нее, простирал вместе со всеми руки к светилу. Чего я еще мог просить у Бога? Но это был не последний Его дар. В величественных залах пещеры Таско я испытал ни с чем несравнимый восторг от фантастически красивых сталактических образований. Какой музей мира сравнится с этим Скульптором?!
И все-таки… Оказывается, никакие красоты мира не могут заменить мне тихого русского городка Осташкова, что на берегу озера Селигер, где летом я живу в своей скромной, коммунальной келье. Хожу в лес, купаюсь, пишу, читаю и молюсь. Лишь в этом святом уголке я нахожу покой и согласие с миром.

Путешествия, конечно, доставляли радость, отвлекали, но очень часто о себе давала знать всегдашняя моя неудовлетворенность собой. Уже как художника. Чтобы начать разговор о следующем этапе биографии, нужно вернуться назад.
1990 год. Большая выставка Василия Кандинского в ЦДХ. Бродя по залам, я впервые испытал чувство необыкновенной свободы, жизнь как будто заново открылась мне. То был поистине день моего второго рождения. С тех пор я считаю Кандинского своим крестным отцом. Придя домой, схватил пузырек с тушью (первое, что попалось мне под руку) и плеснул разноцветные капли на белый лист…
Беги, тушь, беги…
И она побежала. Растеклась. На тысячу листов. Я искал иные, нездешние миры. Передо мной открылась бесконечность…
Внутренние картины как способ творить собственное бытие. Названиями к ним могли бы служить просто даты – год, месяц, число и даже время. Однако я обходился без названий. Зачем сковывать воображение? Ведь каждый, думал я, найдет в этих работах что-то свое. Подписываюсь под словами Святого Августина: «Это сделано не мной, это случилось во мне». Образы, знаки, орнаменты, причудливые композиции, красочные сгустки таятся и формируются где-то глубоко внутри. Исход их свершится, когда поток энергии переполнит меня, взорвет и… вдруг полыхнет цвет, линия; непредсказуемое движение, где любые конфигурации зыбки, летучи, а пространство ускользает. Отдаться этой увлекающей силе, почувствовать, обуздать ее и тогда…движение приобретет форму.
Великий Кандинский верил, что «в конце концов живопись дойдет до ч и с т о живописной композиции», он стремился выразить в цвете свой внутренний духовный опыт и считал, что цвету подвластно передавать высшие эмоциональные переживания без изображения реальных предметов. «Цвет – это клавиш; глаз – молоточек; душа – многострунный рояль…Художник есть рука, которая посредством того или иного клавиша целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу».
В этой мысли я вижу для себя опору и собственными опытами в цвете пытаюсь исповедовать ту же веру. С л а й д г р а ф и к а (так я определяю свои работы, есть и другое – к а р д и о г р а ф и к а) - один из возможных, как мне кажется, поисков иного пластического выражения.
Мои работы видятся мне как кадры живописной нескончаемой ленты, как музыка для глаз. (Умеющий видеть, да услышит). Нужно просто побродить взглядом по красочным тропинкам, почувствовать пульс цвета, ритм линий и войти в эти лабиринты.
Хочется приписать себе высказывание Поля Гогена: «Поскольку сам цвет загадочен из-за тех ощущений, которые он вызывает, то, естественно, каждый раз, когда прибегаешь к нему, пользуешься им столь же загадочно, и не для того, чтобы рисовать им, а чтобы открыть те музыкальные впечатления, которые проистекают из его собственной природы, из него самого, из его внутренней силы, загадочной и таинственной». Что еще к этому добавить?
Тушь навсегда пленила меня – легкая, динамичная, отзывчивая к малейшему внутреннему трепету. Не передать чувства, когда бумага с жадностью впитывает ее свежую влажность, которая мягко растекается, ветвится и, улетучиваясь, вскоре замирает. Как никакая другая краска, тушь оказалась способной запечатлеть мимолетность моих порывов. Не знаю, чье движение рождает этот вольный ритм, текучую пластику, экспрессию (или импрессию)? Моё или Её?.. Эти бесконечные импровизации неповторимы, как неповторима сама жизнь. Меня больше вдохновляет сам акт творчества, мгновения, когда краска еще жива. Высыхая, она оставляет лишь след – оттиск жизни. Проекция моих желаний…
Это уже искусство, а оно не сравнимо с жизнью. Впрочем, перед ним вряд ли должна ставиться такая задача. Создание новой реальности и составляет, на мой взгляд, смысл искусства.
А посему: Беги, тушь, беги…
Я, наконец, нашел свой потерянный рай. Потерянный в глубоком детстве, на занятиях в школьном кружке рисования. Их вел учитель Хорен Оганезович – бритоголовый толстяк с мясистым носом. Чтобы вы его могли лучше представить, вспомните персонажа из фильма Саввы Кулиша «Мертвый сезон», профессора, который проводил эксперименты (ради науки!) на военнопленных. Экзекуции Х.О. заключались в том, что он нас мучил бесконечным копированием конусов, пирамид, кубов, шаров и т.д. «Свободное творчество- дело будущего», - говорил он. (Что ж, как выяснилось, он оказался прав). Через месяц этих пыток я сбежал, но и тяга к белому листу бумаги и краскам была отбита напрочь. Без малого на тридцать лет. А ведь рисовать я очень любил. Помню, как отец купил мне первую акварель, как я разводил ее водой, как она растеклась голубыми облаками и зеленой травой…
Может быть, моя последняя серия открыток с бабочками это своеобразная дань детству? Не знаю. Я не впадаю в детство, но пытаюсь сохранить его в себе. Пусть прием, который я использую, кому-то покажется простым и несерьезным, но разве от этого бабочки менее прекрасны? Так ли «серьезны» «Черный квадрат» Малевича, «Бык" Пикассо, который он собрал из руля и сиденья старого велосипеда, композиции из обыкновенных гвоздей Юккера или цветная геометрия Мондриана, разводы туши Анри Мишо или акварельные чудеса Тернера? Но важен путь, пройденный каждым из них. А это ох, как серьезно. Паулю Клее принадлежит гениальное высказывание, выражающее самую суть творчества: «Искусство не изображает видимое, а делает видимым».
То, чем я занимаюсь, может быть доступно каждому, кто наделен фантазией, вкусом и главное горит желанием созидания. Предлагаю начать с самого простого. Итак, делюсь своим «эффектом бабочки»: берется открытка, на одну ее сторону капаете несколько капель цветной туши, аккуратно складываете две половинки, через секунду раскрываете, и… Лети бабочка, лети…
Да, я нашел свой собственный, маленький мир, где я абсолютно свободен, где нет никаких секретов, но всегда есть тайна. Вечная тайна творения…

«Кроме художественного произведения, человечество не выдумало ничего бескорыстного, и смысл человеческого существования, возможно, состоит именно в создании произведений искусства, в художественном акте, бесцельном и бескорыстном. Возможно, в нем как раз и проявляется то, что мы созданы по подобию Бога». – Сказал Андрей Тарковский.
А что же кино? Сейчас я редко хожу в кинотеатр. Смотрю фильмы дома, вооружившись пультом управления. Могу прокрутить, остановить, замедлить, наконец, выключить. К последнему действию, к сожалению, приходиться прибегать все чаще. Я по-прежнему, как киностаратель ищу золотые крупицы кинематографа. В наступившем двадцать первом веке их встречается все меньше и меньше. Даже мои любимые старики Бертолуччи(«Мечтатели»), Антониони («Эрос») уже не радуют (да и сколько можно?!). А вот Стенли Кубрик удивил своим блистательным фильмом «Широко закрытыми глазами». Громко хлопнул дверью и ушел с большим достоинством. Браво! Есть правда Ларс Фон Триер, от которого я всегда чего-то жду, его фильмы «Рассекая волны», «Танцующая в темноте» и «Догвиль» стали для меня откровением. Есть Джим Джармуш («Мертвец», «Пес призрак – путь самурая») и Такеши Китано («Фейерверк», «Куклы»). Но более всех связываю свои надежды с именем Ким Ки Дука – режиссера «Острова», «Самаритянки», «Береговой охраны», «Пустого дома», «Натянутой тетивы». Я люблю его кино, особенно фильм «Весна, лето, осень, зима и снова весна», который кажется мне почти совершенным. Но этого так мало. Я верю, что эпоха блокбастеров и ремейков когда-нибудь пройдет, чем дальше, тем больше цениться будет индивидуальность художника, его неповторимый мир. Александр Сокуров – один из самых интересных творцов кино – создал уникальный во всех отношениях фильм «РУССКИЙ КОВЧЕГ», снятый непрерывным планом. На этом пути от кино можно ждать самых непредсказуемых открытий. Так что, может быть, не все так плохо? Надеюсь.
А пока я еще пощелкаю пультом. Пока не устанут глаза и сердце.
Торопиться не буду, но когда призовет Создатель на свой суд, я расскажу Ему 1001 картину- все самое лучшее, что я успел увидеть в этой жизни - и тогда, быть может, Он простит мне мои грехи.

К О Н Е Ц

Но…

Когда погаснет свет?
Когда начнется новое кино?

2007 г.


эдуард
 
СообщениеВ этот знаменательный исторический момент я решусь на крутой поворот. Получив долгожданную квартиру, я брошу стройку и уйду в коммерцию. Чем мы только не торговали: сапогами и сахаром, мясом и женскими прокладками, одеждой, стиральным порошком, алкоголем, всего не перечесть. Капитал не сколотили, зато живы остались…
Но главным событием для меня станет встреча с Владимиром Устиновым. На долгие годы вперед он будет тем человеком, жизнь с которым станет неоценимым даром. Сейчас, когда его уже нет на этой земле (но в мире он остался), я особо остро чувствую свою одинокость. Интереснейшая личность, самобытный поэт и писатель, великолепный гитарист он не учил, но у него все учились всему. Он умел вытащить из человека и помочь развить то, что его отличало от других. Так он поверил в меня, когда никто не верил. Он разбудил меня. Собственно, ему я обязан тем, что стал художником. Разговор о моей графике еще предстоит, а пока коротко о литературном этапе своей биографии.
В селе Веприк Полтавской области, близ Диканьки, в белой хатке, на опушке леса, где тихо течет река Псел, родился самиздатовский журнал «Шелест». К участию в нем Володя пригласил всех своих талантливых друзей – гитаристов, поэтов, писателей и художников. В этом прелестном украинском уголке он написал свой первый роман «Туберкулезники», который и стал краеугольным камнем первых трех номеров. Шел 1988 год. Многие откликнулись, и работа поначалу закипела. Но постепенно энтузиазм стал угасать. На третий год существования «Шелеста» Володя предложил мне возглавить работу журнала. Нужен был приток новой крови, новых людей. Мы нашли их. Впрочем, помимо редакторства я писал рассказы, сценарии, стихи, критику, занимался оформлением журнала, изменил его формат. Я выступал и в качестве продюсера издания, привлек в спонсоры Московскую Независимую Библиотеку, издательство «Из глубин», однако их средств не хватало, поэтому приходилось вкладывать свои. Это были для меня хоть и трудные, но счастливые дни. К тому времени я устроился на работу в Аэрофлот и журналом занимался только в свободное время.
За три года мы выпустили семь номеров нашего журнальчика. В 1993 году он тихо прекратил свое существование. Отчасти это было связано с отъездом Устинова за рубеж, в Австрию, но основная причина в том, что изменилась сама жизнь, а вместе с ней и мы. Надо было искать себя в этом новом, рыночном «формате». Видимо, к тому моменту свое мы «отшелестели». Кстати говоря, лет десять спустя, я с удивлением узнал, что журнал стал раритетом, им заинтересовались: «Шелест» занял свое скромное место на полке библиотек Фонда Л.Н.Толстого в Германии и в институте Геллапа в США. Как он туда попал известно одному Богу.

А что же кино 90-х? Порадует Бернардо Бертолуччи своей чарующей пустыней и необыкновенными страстями в картине «Под покровом небес». Далее его занесет на Восток и он откроет «Маленького Будду». Потом снимет очень тонкую картину «Ускользающая красота». Тряхнет талантом Антониони, потерявший дар речи, но не дар киномага. На закате своей жизни он снимет свою самую немногословную ленту «За облаками».
В эти же годы я открою еще двух гениев – Питера Гринуэя и Эмира Кустурицу. Не помню точно год, но встреча состоялась в «Доме Ханжонкова» (тогда кинотеатр «Москва»), где проходила неделя фильмов Гринуэя. «Отсчет утопленников», «Зет и два нуля», «Контракт рисовальщика», «Повар, вор, его жена и ее любовник», «Книги Просперо». Позже я увижу «Дитя Маккона», «Живот архитектора», «Интимный дневник», его первые короткометражки. Это совершенно особый кинематограф, с безудержной фантазией, не всегда, может быть, приятный глазу, но всегда дающий пищу уму и воображению. Гринуэй одновременно хирург и психиатр, этакий Дали в кино, в черноте юмора ему нет равных. Совсем недавно прочел его книгу рассказов «Золото» - цикл ужасных - времен второй мировой войны - историй людей и их золотых семейных реликвий. (Неисповедимы пути Господа, превращающие людей в прах, а их украшения в золотые слитки). Интересная книга, но киноязыком Гринуэй владеет несравнимо лучше.
Первый фильм Эмира Кустурицы, который я увидел, был его шедевр «Андеграунд». Никто так талантливо и легко не простился с коммунистической эпохой, чем этот великолепный режиссер. Не забыть финальный кадр, когда часть земли с веселящимися на ней людьми откалывается и плывет вниз по реке, в вечность. Потом будут его фантастические, с летающими рыбами, «Сны Аризоны», знаменитые работы - «Время цыган», «Папа в командировке» и «Помнишь ли ты Долли Белл?». А необыкновенно смешная и жизнерадостная картина «Черная кошка, белый кот» просто вернет мне вкус к жизни, когда я с трудом находил себе место в ней.

Благодаря работе в Аэрофлоте, появилась возможность путешествовать: я узнал Италию, проехав на машине от великолепного Рима до самой южной точки ее сапога, исходил весь Париж с его музеями и картинными галереями, побывал в Тунисе, на развалинах великого Карфагена, на побережье Флориды, в Майями, в красивейших городах - Праге, Будапеште и Токио, загорал на пляжах Болгарии и Черногории, Турции и Тайланда, плавал в водах волшебного Иссык-Куля, пересек танцующий остров Кубу.
В Египте я жил среди рыб и кораллов. А в одну из ночей совершил восхождение на Святую Гору Моисея. Слава Богу, сердце меня не подвело. По узкой каменистой тропе, с фонариком, я карабкался к единственному ориентиру - к звездам. Они были все ближе и ближе. И когда, казалось, чтобы коснуться их достаточно протянуть руку, они внезапно стали таять, потому что из-за голых вечных гор уже всплывало Солнце. Я увидел какой-то первозданный восход.
Но больше всех поразила меня Мексика с ее грандиозной столицей Мехико, где я познакомился с великой культурой майя и ацтеков. Меня околдовали, словно неведомые птичьи звуки, эти названия: Теотиуакан, Храм Кетцалькоатля, жилые комплексы Тепантитла и Атетелько, Закуала и Яяуала. Это же песня! По Дороге Мертвых я шел к Пирамиде Солнца и, взойдя на нее, простирал вместе со всеми руки к светилу. Чего я еще мог просить у Бога? Но это был не последний Его дар. В величественных залах пещеры Таско я испытал ни с чем несравнимый восторг от фантастически красивых сталактических образований. Какой музей мира сравнится с этим Скульптором?!
И все-таки… Оказывается, никакие красоты мира не могут заменить мне тихого русского городка Осташкова, что на берегу озера Селигер, где летом я живу в своей скромной, коммунальной келье. Хожу в лес, купаюсь, пишу, читаю и молюсь. Лишь в этом святом уголке я нахожу покой и согласие с миром.

Путешествия, конечно, доставляли радость, отвлекали, но очень часто о себе давала знать всегдашняя моя неудовлетворенность собой. Уже как художника. Чтобы начать разговор о следующем этапе биографии, нужно вернуться назад.
1990 год. Большая выставка Василия Кандинского в ЦДХ. Бродя по залам, я впервые испытал чувство необыкновенной свободы, жизнь как будто заново открылась мне. То был поистине день моего второго рождения. С тех пор я считаю Кандинского своим крестным отцом. Придя домой, схватил пузырек с тушью (первое, что попалось мне под руку) и плеснул разноцветные капли на белый лист…
Беги, тушь, беги…
И она побежала. Растеклась. На тысячу листов. Я искал иные, нездешние миры. Передо мной открылась бесконечность…
Внутренние картины как способ творить собственное бытие. Названиями к ним могли бы служить просто даты – год, месяц, число и даже время. Однако я обходился без названий. Зачем сковывать воображение? Ведь каждый, думал я, найдет в этих работах что-то свое. Подписываюсь под словами Святого Августина: «Это сделано не мной, это случилось во мне». Образы, знаки, орнаменты, причудливые композиции, красочные сгустки таятся и формируются где-то глубоко внутри. Исход их свершится, когда поток энергии переполнит меня, взорвет и… вдруг полыхнет цвет, линия; непредсказуемое движение, где любые конфигурации зыбки, летучи, а пространство ускользает. Отдаться этой увлекающей силе, почувствовать, обуздать ее и тогда…движение приобретет форму.
Великий Кандинский верил, что «в конце концов живопись дойдет до ч и с т о живописной композиции», он стремился выразить в цвете свой внутренний духовный опыт и считал, что цвету подвластно передавать высшие эмоциональные переживания без изображения реальных предметов. «Цвет – это клавиш; глаз – молоточек; душа – многострунный рояль…Художник есть рука, которая посредством того или иного клавиша целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу».
В этой мысли я вижу для себя опору и собственными опытами в цвете пытаюсь исповедовать ту же веру. С л а й д г р а ф и к а (так я определяю свои работы, есть и другое – к а р д и о г р а ф и к а) - один из возможных, как мне кажется, поисков иного пластического выражения.
Мои работы видятся мне как кадры живописной нескончаемой ленты, как музыка для глаз. (Умеющий видеть, да услышит). Нужно просто побродить взглядом по красочным тропинкам, почувствовать пульс цвета, ритм линий и войти в эти лабиринты.
Хочется приписать себе высказывание Поля Гогена: «Поскольку сам цвет загадочен из-за тех ощущений, которые он вызывает, то, естественно, каждый раз, когда прибегаешь к нему, пользуешься им столь же загадочно, и не для того, чтобы рисовать им, а чтобы открыть те музыкальные впечатления, которые проистекают из его собственной природы, из него самого, из его внутренней силы, загадочной и таинственной». Что еще к этому добавить?
Тушь навсегда пленила меня – легкая, динамичная, отзывчивая к малейшему внутреннему трепету. Не передать чувства, когда бумага с жадностью впитывает ее свежую влажность, которая мягко растекается, ветвится и, улетучиваясь, вскоре замирает. Как никакая другая краска, тушь оказалась способной запечатлеть мимолетность моих порывов. Не знаю, чье движение рождает этот вольный ритм, текучую пластику, экспрессию (или импрессию)? Моё или Её?.. Эти бесконечные импровизации неповторимы, как неповторима сама жизнь. Меня больше вдохновляет сам акт творчества, мгновения, когда краска еще жива. Высыхая, она оставляет лишь след – оттиск жизни. Проекция моих желаний…
Это уже искусство, а оно не сравнимо с жизнью. Впрочем, перед ним вряд ли должна ставиться такая задача. Создание новой реальности и составляет, на мой взгляд, смысл искусства.
А посему: Беги, тушь, беги…
Я, наконец, нашел свой потерянный рай. Потерянный в глубоком детстве, на занятиях в школьном кружке рисования. Их вел учитель Хорен Оганезович – бритоголовый толстяк с мясистым носом. Чтобы вы его могли лучше представить, вспомните персонажа из фильма Саввы Кулиша «Мертвый сезон», профессора, который проводил эксперименты (ради науки!) на военнопленных. Экзекуции Х.О. заключались в том, что он нас мучил бесконечным копированием конусов, пирамид, кубов, шаров и т.д. «Свободное творчество- дело будущего», - говорил он. (Что ж, как выяснилось, он оказался прав). Через месяц этих пыток я сбежал, но и тяга к белому листу бумаги и краскам была отбита напрочь. Без малого на тридцать лет. А ведь рисовать я очень любил. Помню, как отец купил мне первую акварель, как я разводил ее водой, как она растеклась голубыми облаками и зеленой травой…
Может быть, моя последняя серия открыток с бабочками это своеобразная дань детству? Не знаю. Я не впадаю в детство, но пытаюсь сохранить его в себе. Пусть прием, который я использую, кому-то покажется простым и несерьезным, но разве от этого бабочки менее прекрасны? Так ли «серьезны» «Черный квадрат» Малевича, «Бык" Пикассо, который он собрал из руля и сиденья старого велосипеда, композиции из обыкновенных гвоздей Юккера или цветная геометрия Мондриана, разводы туши Анри Мишо или акварельные чудеса Тернера? Но важен путь, пройденный каждым из них. А это ох, как серьезно. Паулю Клее принадлежит гениальное высказывание, выражающее самую суть творчества: «Искусство не изображает видимое, а делает видимым».
То, чем я занимаюсь, может быть доступно каждому, кто наделен фантазией, вкусом и главное горит желанием созидания. Предлагаю начать с самого простого. Итак, делюсь своим «эффектом бабочки»: берется открытка, на одну ее сторону капаете несколько капель цветной туши, аккуратно складываете две половинки, через секунду раскрываете, и… Лети бабочка, лети…
Да, я нашел свой собственный, маленький мир, где я абсолютно свободен, где нет никаких секретов, но всегда есть тайна. Вечная тайна творения…

«Кроме художественного произведения, человечество не выдумало ничего бескорыстного, и смысл человеческого существования, возможно, состоит именно в создании произведений искусства, в художественном акте, бесцельном и бескорыстном. Возможно, в нем как раз и проявляется то, что мы созданы по подобию Бога». – Сказал Андрей Тарковский.
А что же кино? Сейчас я редко хожу в кинотеатр. Смотрю фильмы дома, вооружившись пультом управления. Могу прокрутить, остановить, замедлить, наконец, выключить. К последнему действию, к сожалению, приходиться прибегать все чаще. Я по-прежнему, как киностаратель ищу золотые крупицы кинематографа. В наступившем двадцать первом веке их встречается все меньше и меньше. Даже мои любимые старики Бертолуччи(«Мечтатели»), Антониони («Эрос») уже не радуют (да и сколько можно?!). А вот Стенли Кубрик удивил своим блистательным фильмом «Широко закрытыми глазами». Громко хлопнул дверью и ушел с большим достоинством. Браво! Есть правда Ларс Фон Триер, от которого я всегда чего-то жду, его фильмы «Рассекая волны», «Танцующая в темноте» и «Догвиль» стали для меня откровением. Есть Джим Джармуш («Мертвец», «Пес призрак – путь самурая») и Такеши Китано («Фейерверк», «Куклы»). Но более всех связываю свои надежды с именем Ким Ки Дука – режиссера «Острова», «Самаритянки», «Береговой охраны», «Пустого дома», «Натянутой тетивы». Я люблю его кино, особенно фильм «Весна, лето, осень, зима и снова весна», который кажется мне почти совершенным. Но этого так мало. Я верю, что эпоха блокбастеров и ремейков когда-нибудь пройдет, чем дальше, тем больше цениться будет индивидуальность художника, его неповторимый мир. Александр Сокуров – один из самых интересных творцов кино – создал уникальный во всех отношениях фильм «РУССКИЙ КОВЧЕГ», снятый непрерывным планом. На этом пути от кино можно ждать самых непредсказуемых открытий. Так что, может быть, не все так плохо? Надеюсь.
А пока я еще пощелкаю пультом. Пока не устанут глаза и сердце.
Торопиться не буду, но когда призовет Создатель на свой суд, я расскажу Ему 1001 картину- все самое лучшее, что я успел увидеть в этой жизни - и тогда, быть может, Он простит мне мои грехи.

К О Н Е Ц

Но…

Когда погаснет свет?
Когда начнется новое кино?

2007 г.

Автор - Эдо
Дата добавления - 12.02.2012 в 00:30
СообщениеВ этот знаменательный исторический момент я решусь на крутой поворот. Получив долгожданную квартиру, я брошу стройку и уйду в коммерцию. Чем мы только не торговали: сапогами и сахаром, мясом и женскими прокладками, одеждой, стиральным порошком, алкоголем, всего не перечесть. Капитал не сколотили, зато живы остались…
Но главным событием для меня станет встреча с Владимиром Устиновым. На долгие годы вперед он будет тем человеком, жизнь с которым станет неоценимым даром. Сейчас, когда его уже нет на этой земле (но в мире он остался), я особо остро чувствую свою одинокость. Интереснейшая личность, самобытный поэт и писатель, великолепный гитарист он не учил, но у него все учились всему. Он умел вытащить из человека и помочь развить то, что его отличало от других. Так он поверил в меня, когда никто не верил. Он разбудил меня. Собственно, ему я обязан тем, что стал художником. Разговор о моей графике еще предстоит, а пока коротко о литературном этапе своей биографии.
В селе Веприк Полтавской области, близ Диканьки, в белой хатке, на опушке леса, где тихо течет река Псел, родился самиздатовский журнал «Шелест». К участию в нем Володя пригласил всех своих талантливых друзей – гитаристов, поэтов, писателей и художников. В этом прелестном украинском уголке он написал свой первый роман «Туберкулезники», который и стал краеугольным камнем первых трех номеров. Шел 1988 год. Многие откликнулись, и работа поначалу закипела. Но постепенно энтузиазм стал угасать. На третий год существования «Шелеста» Володя предложил мне возглавить работу журнала. Нужен был приток новой крови, новых людей. Мы нашли их. Впрочем, помимо редакторства я писал рассказы, сценарии, стихи, критику, занимался оформлением журнала, изменил его формат. Я выступал и в качестве продюсера издания, привлек в спонсоры Московскую Независимую Библиотеку, издательство «Из глубин», однако их средств не хватало, поэтому приходилось вкладывать свои. Это были для меня хоть и трудные, но счастливые дни. К тому времени я устроился на работу в Аэрофлот и журналом занимался только в свободное время.
За три года мы выпустили семь номеров нашего журнальчика. В 1993 году он тихо прекратил свое существование. Отчасти это было связано с отъездом Устинова за рубеж, в Австрию, но основная причина в том, что изменилась сама жизнь, а вместе с ней и мы. Надо было искать себя в этом новом, рыночном «формате». Видимо, к тому моменту свое мы «отшелестели». Кстати говоря, лет десять спустя, я с удивлением узнал, что журнал стал раритетом, им заинтересовались: «Шелест» занял свое скромное место на полке библиотек Фонда Л.Н.Толстого в Германии и в институте Геллапа в США. Как он туда попал известно одному Богу.

А что же кино 90-х? Порадует Бернардо Бертолуччи своей чарующей пустыней и необыкновенными страстями в картине «Под покровом небес». Далее его занесет на Восток и он откроет «Маленького Будду». Потом снимет очень тонкую картину «Ускользающая красота». Тряхнет талантом Антониони, потерявший дар речи, но не дар киномага. На закате своей жизни он снимет свою самую немногословную ленту «За облаками».
В эти же годы я открою еще двух гениев – Питера Гринуэя и Эмира Кустурицу. Не помню точно год, но встреча состоялась в «Доме Ханжонкова» (тогда кинотеатр «Москва»), где проходила неделя фильмов Гринуэя. «Отсчет утопленников», «Зет и два нуля», «Контракт рисовальщика», «Повар, вор, его жена и ее любовник», «Книги Просперо». Позже я увижу «Дитя Маккона», «Живот архитектора», «Интимный дневник», его первые короткометражки. Это совершенно особый кинематограф, с безудержной фантазией, не всегда, может быть, приятный глазу, но всегда дающий пищу уму и воображению. Гринуэй одновременно хирург и психиатр, этакий Дали в кино, в черноте юмора ему нет равных. Совсем недавно прочел его книгу рассказов «Золото» - цикл ужасных - времен второй мировой войны - историй людей и их золотых семейных реликвий. (Неисповедимы пути Господа, превращающие людей в прах, а их украшения в золотые слитки). Интересная книга, но киноязыком Гринуэй владеет несравнимо лучше.
Первый фильм Эмира Кустурицы, который я увидел, был его шедевр «Андеграунд». Никто так талантливо и легко не простился с коммунистической эпохой, чем этот великолепный режиссер. Не забыть финальный кадр, когда часть земли с веселящимися на ней людьми откалывается и плывет вниз по реке, в вечность. Потом будут его фантастические, с летающими рыбами, «Сны Аризоны», знаменитые работы - «Время цыган», «Папа в командировке» и «Помнишь ли ты Долли Белл?». А необыкновенно смешная и жизнерадостная картина «Черная кошка, белый кот» просто вернет мне вкус к жизни, когда я с трудом находил себе место в ней.

Благодаря работе в Аэрофлоте, появилась возможность путешествовать: я узнал Италию, проехав на машине от великолепного Рима до самой южной точки ее сапога, исходил весь Париж с его музеями и картинными галереями, побывал в Тунисе, на развалинах великого Карфагена, на побережье Флориды, в Майями, в красивейших городах - Праге, Будапеште и Токио, загорал на пляжах Болгарии и Черногории, Турции и Тайланда, плавал в водах волшебного Иссык-Куля, пересек танцующий остров Кубу.
В Египте я жил среди рыб и кораллов. А в одну из ночей совершил восхождение на Святую Гору Моисея. Слава Богу, сердце меня не подвело. По узкой каменистой тропе, с фонариком, я карабкался к единственному ориентиру - к звездам. Они были все ближе и ближе. И когда, казалось, чтобы коснуться их достаточно протянуть руку, они внезапно стали таять, потому что из-за голых вечных гор уже всплывало Солнце. Я увидел какой-то первозданный восход.
Но больше всех поразила меня Мексика с ее грандиозной столицей Мехико, где я познакомился с великой культурой майя и ацтеков. Меня околдовали, словно неведомые птичьи звуки, эти названия: Теотиуакан, Храм Кетцалькоатля, жилые комплексы Тепантитла и Атетелько, Закуала и Яяуала. Это же песня! По Дороге Мертвых я шел к Пирамиде Солнца и, взойдя на нее, простирал вместе со всеми руки к светилу. Чего я еще мог просить у Бога? Но это был не последний Его дар. В величественных залах пещеры Таско я испытал ни с чем несравнимый восторг от фантастически красивых сталактических образований. Какой музей мира сравнится с этим Скульптором?!
И все-таки… Оказывается, никакие красоты мира не могут заменить мне тихого русского городка Осташкова, что на берегу озера Селигер, где летом я живу в своей скромной, коммунальной келье. Хожу в лес, купаюсь, пишу, читаю и молюсь. Лишь в этом святом уголке я нахожу покой и согласие с миром.

Путешествия, конечно, доставляли радость, отвлекали, но очень часто о себе давала знать всегдашняя моя неудовлетворенность собой. Уже как художника. Чтобы начать разговор о следующем этапе биографии, нужно вернуться назад.
1990 год. Большая выставка Василия Кандинского в ЦДХ. Бродя по залам, я впервые испытал чувство необыкновенной свободы, жизнь как будто заново открылась мне. То был поистине день моего второго рождения. С тех пор я считаю Кандинского своим крестным отцом. Придя домой, схватил пузырек с тушью (первое, что попалось мне под руку) и плеснул разноцветные капли на белый лист…
Беги, тушь, беги…
И она побежала. Растеклась. На тысячу листов. Я искал иные, нездешние миры. Передо мной открылась бесконечность…
Внутренние картины как способ творить собственное бытие. Названиями к ним могли бы служить просто даты – год, месяц, число и даже время. Однако я обходился без названий. Зачем сковывать воображение? Ведь каждый, думал я, найдет в этих работах что-то свое. Подписываюсь под словами Святого Августина: «Это сделано не мной, это случилось во мне». Образы, знаки, орнаменты, причудливые композиции, красочные сгустки таятся и формируются где-то глубоко внутри. Исход их свершится, когда поток энергии переполнит меня, взорвет и… вдруг полыхнет цвет, линия; непредсказуемое движение, где любые конфигурации зыбки, летучи, а пространство ускользает. Отдаться этой увлекающей силе, почувствовать, обуздать ее и тогда…движение приобретет форму.
Великий Кандинский верил, что «в конце концов живопись дойдет до ч и с т о живописной композиции», он стремился выразить в цвете свой внутренний духовный опыт и считал, что цвету подвластно передавать высшие эмоциональные переживания без изображения реальных предметов. «Цвет – это клавиш; глаз – молоточек; душа – многострунный рояль…Художник есть рука, которая посредством того или иного клавиша целесообразно приводит в вибрацию человеческую душу».
В этой мысли я вижу для себя опору и собственными опытами в цвете пытаюсь исповедовать ту же веру. С л а й д г р а ф и к а (так я определяю свои работы, есть и другое – к а р д и о г р а ф и к а) - один из возможных, как мне кажется, поисков иного пластического выражения.
Мои работы видятся мне как кадры живописной нескончаемой ленты, как музыка для глаз. (Умеющий видеть, да услышит). Нужно просто побродить взглядом по красочным тропинкам, почувствовать пульс цвета, ритм линий и войти в эти лабиринты.
Хочется приписать себе высказывание Поля Гогена: «Поскольку сам цвет загадочен из-за тех ощущений, которые он вызывает, то, естественно, каждый раз, когда прибегаешь к нему, пользуешься им столь же загадочно, и не для того, чтобы рисовать им, а чтобы открыть те музыкальные впечатления, которые проистекают из его собственной природы, из него самого, из его внутренней силы, загадочной и таинственной». Что еще к этому добавить?
Тушь навсегда пленила меня – легкая, динамичная, отзывчивая к малейшему внутреннему трепету. Не передать чувства, когда бумага с жадностью впитывает ее свежую влажность, которая мягко растекается, ветвится и, улетучиваясь, вскоре замирает. Как никакая другая краска, тушь оказалась способной запечатлеть мимолетность моих порывов. Не знаю, чье движение рождает этот вольный ритм, текучую пластику, экспрессию (или импрессию)? Моё или Её?.. Эти бесконечные импровизации неповторимы, как неповторима сама жизнь. Меня больше вдохновляет сам акт творчества, мгновения, когда краска еще жива. Высыхая, она оставляет лишь след – оттиск жизни. Проекция моих желаний…
Это уже искусство, а оно не сравнимо с жизнью. Впрочем, перед ним вряд ли должна ставиться такая задача. Создание новой реальности и составляет, на мой взгляд, смысл искусства.
А посему: Беги, тушь, беги…
Я, наконец, нашел свой потерянный рай. Потерянный в глубоком детстве, на занятиях в школьном кружке рисования. Их вел учитель Хорен Оганезович – бритоголовый толстяк с мясистым носом. Чтобы вы его могли лучше представить, вспомните персонажа из фильма Саввы Кулиша «Мертвый сезон», профессора, который проводил эксперименты (ради науки!) на военнопленных. Экзекуции Х.О. заключались в том, что он нас мучил бесконечным копированием конусов, пирамид, кубов, шаров и т.д. «Свободное творчество- дело будущего», - говорил он. (Что ж, как выяснилось, он оказался прав). Через месяц этих пыток я сбежал, но и тяга к белому листу бумаги и краскам была отбита напрочь. Без малого на тридцать лет. А ведь рисовать я очень любил. Помню, как отец купил мне первую акварель, как я разводил ее водой, как она растеклась голубыми облаками и зеленой травой…
Может быть, моя последняя серия открыток с бабочками это своеобразная дань детству? Не знаю. Я не впадаю в детство, но пытаюсь сохранить его в себе. Пусть прием, который я использую, кому-то покажется простым и несерьезным, но разве от этого бабочки менее прекрасны? Так ли «серьезны» «Черный квадрат» Малевича, «Бык" Пикассо, который он собрал из руля и сиденья старого велосипеда, композиции из обыкновенных гвоздей Юккера или цветная геометрия Мондриана, разводы туши Анри Мишо или акварельные чудеса Тернера? Но важен путь, пройденный каждым из них. А это ох, как серьезно. Паулю Клее принадлежит гениальное высказывание, выражающее самую суть творчества: «Искусство не изображает видимое, а делает видимым».
То, чем я занимаюсь, может быть доступно каждому, кто наделен фантазией, вкусом и главное горит желанием созидания. Предлагаю начать с самого простого. Итак, делюсь своим «эффектом бабочки»: берется открытка, на одну ее сторону капаете несколько капель цветной туши, аккуратно складываете две половинки, через секунду раскрываете, и… Лети бабочка, лети…
Да, я нашел свой собственный, маленький мир, где я абсолютно свободен, где нет никаких секретов, но всегда есть тайна. Вечная тайна творения…

«Кроме художественного произведения, человечество не выдумало ничего бескорыстного, и смысл человеческого существования, возможно, состоит именно в создании произведений искусства, в художественном акте, бесцельном и бескорыстном. Возможно, в нем как раз и проявляется то, что мы созданы по подобию Бога». – Сказал Андрей Тарковский.
А что же кино? Сейчас я редко хожу в кинотеатр. Смотрю фильмы дома, вооружившись пультом управления. Могу прокрутить, остановить, замедлить, наконец, выключить. К последнему действию, к сожалению, приходиться прибегать все чаще. Я по-прежнему, как киностаратель ищу золотые крупицы кинематографа. В наступившем двадцать первом веке их встречается все меньше и меньше. Даже мои любимые старики Бертолуччи(«Мечтатели»), Антониони («Эрос») уже не радуют (да и сколько можно?!). А вот Стенли Кубрик удивил своим блистательным фильмом «Широко закрытыми глазами». Громко хлопнул дверью и ушел с большим достоинством. Браво! Есть правда Ларс Фон Триер, от которого я всегда чего-то жду, его фильмы «Рассекая волны», «Танцующая в темноте» и «Догвиль» стали для меня откровением. Есть Джим Джармуш («Мертвец», «Пес призрак – путь самурая») и Такеши Китано («Фейерверк», «Куклы»). Но более всех связываю свои надежды с именем Ким Ки Дука – режиссера «Острова», «Самаритянки», «Береговой охраны», «Пустого дома», «Натянутой тетивы». Я люблю его кино, особенно фильм «Весна, лето, осень, зима и снова весна», который кажется мне почти совершенным. Но этого так мало. Я верю, что эпоха блокбастеров и ремейков когда-нибудь пройдет, чем дальше, тем больше цениться будет индивидуальность художника, его неповторимый мир. Александр Сокуров – один из самых интересных творцов кино – создал уникальный во всех отношениях фильм «РУССКИЙ КОВЧЕГ», снятый непрерывным планом. На этом пути от кино можно ждать самых непредсказуемых открытий. Так что, может быть, не все так плохо? Надеюсь.
А пока я еще пощелкаю пультом. Пока не устанут глаза и сердце.
Торопиться не буду, но когда призовет Создатель на свой суд, я расскажу Ему 1001 картину- все самое лучшее, что я успел увидеть в этой жизни - и тогда, быть может, Он простит мне мои грехи.

К О Н Е Ц

Но…

Когда погаснет свет?
Когда начнется новое кино?

2007 г.

Автор - Эдо
Дата добавления - 12.02.2012 в 00:30
ЭдоДата: Воскресенье, 19.02.2012, 13:11 | Сообщение # 14
Турист
Группа: Островитянин
Сообщений: 19
Награды: 0
Репутация: 4
Статус: Offline
Привет всем! Предлагаю пробежаться с моим "Беглецом":

Б Е Г Л Е Ц

1

Улизну.
Отключусь.
От родных и друзей.
Убегу на вокзал
в свой шестой юбилей.
И куплю там билет…
в никуда.
Или нет:
скажем,
в город на букву «Я».
И помчит меня
поезд-экспресс.
Может, сброшу
старости стресс?
Понимаю, что это смешно.
Никому избежать не дано.
Но хотя б попытаться.
Встряхнуть.
И без страха
отправиться в путь…

Ну, а там – будь, что будь!

2

Мы разучились говорить
не о болезнях, а о боли.
Ну, сколько нам ещё прожить,
чтоб подавиться пудом соли?!

А вместо слов - сплошная каша -
сухие панегирики.
И виснет на ушах лапша.
Нам нынче не до лирики…

Бежа-а-а-ть! Куда глаза глядят!
Покуда сердце ещё рвётся.
И думать, думать без конца,
как твоё эхо отзовётся…

3

Белый, белый город.
Белый, белый день.
Солнце, адский холод.
Волга – Леты тень…
Двери все закрыты.
Я один как пень.
Надо б водки выпить,
чтоб отстала хрень…
Я в кафе ныряю,
в райское тепло,
рюмку выпиваю,
но в душе темно…
Синяя скатёрка,
потненький графин,
винегрет, селёдка.
Плачет парафин…

Рыщет за окошком
шалый дед мороз,
на дороге брошен
красный бензовоз…
Белый-белый город.
Белый блеск луны.
Собутыльник Воланд
будоражит сны…

4

валяться в забытьи
зарыться в одеяло
не видеть снов
а видеть лишь кино
и волком выть
кричать: судью на мыло!
и продолжать цедить
то водку то вино…

5

Я устал от веселья.
Я в похмельном бреду.
Горло каркает птицей
на безликом пиру.

Я друзьями покинут,
все ушли в мир иной,
а меня всё не клинит,
душу их упокой!

Где минувшая радость?
Где тех песен надрыв?
Что сбылось – то осталось.
Остальное – в обрыв!

Мне б святою водицей
скверну всю с себя смыть,
образам помолиться,
и на реченьку – плыть…

6

Прошли мои года…
Друзей поразбросало.
Накоплены грехи.
Пред Богом я не чист.
А древо жизни
всё же не устало
питать, пытать
свой одинокий лист…

Прошли мои года…
Одна желанна радость -
сидеть на берегу,
ласкать глазами синь.
Потом уйти ко дну -
вот всё, что мне осталось, -
и больше не всплывать,
и быть как чёрный линь…

Прошли мои года…
И я их не жалею.
Мне каяться пора.
Готов держать ответ.
Что было – не вернёшь,
но душу мою греет
счастливой веры
неземной полёт…

7

Под стук колёс
Мелькали ели и берёзы,
И белые поля
Манили в саван свой.
Я возвращался
Тихий и тверёзый
В пучину жизни,
Но уже другой…
Что впереди
Художник-иностранец?
Куда задумал
Следующий побег?
Я всё ещё
Инок и странник.
И только Бог
Мой остановит бег…


эдуард
 
СообщениеПривет всем! Предлагаю пробежаться с моим "Беглецом":

Б Е Г Л Е Ц

1

Улизну.
Отключусь.
От родных и друзей.
Убегу на вокзал
в свой шестой юбилей.
И куплю там билет…
в никуда.
Или нет:
скажем,
в город на букву «Я».
И помчит меня
поезд-экспресс.
Может, сброшу
старости стресс?
Понимаю, что это смешно.
Никому избежать не дано.
Но хотя б попытаться.
Встряхнуть.
И без страха
отправиться в путь…

Ну, а там – будь, что будь!

2

Мы разучились говорить
не о болезнях, а о боли.
Ну, сколько нам ещё прожить,
чтоб подавиться пудом соли?!

А вместо слов - сплошная каша -
сухие панегирики.
И виснет на ушах лапша.
Нам нынче не до лирики…

Бежа-а-а-ть! Куда глаза глядят!
Покуда сердце ещё рвётся.
И думать, думать без конца,
как твоё эхо отзовётся…

3

Белый, белый город.
Белый, белый день.
Солнце, адский холод.
Волга – Леты тень…
Двери все закрыты.
Я один как пень.
Надо б водки выпить,
чтоб отстала хрень…
Я в кафе ныряю,
в райское тепло,
рюмку выпиваю,
но в душе темно…
Синяя скатёрка,
потненький графин,
винегрет, селёдка.
Плачет парафин…

Рыщет за окошком
шалый дед мороз,
на дороге брошен
красный бензовоз…
Белый-белый город.
Белый блеск луны.
Собутыльник Воланд
будоражит сны…

4

валяться в забытьи
зарыться в одеяло
не видеть снов
а видеть лишь кино
и волком выть
кричать: судью на мыло!
и продолжать цедить
то водку то вино…

5

Я устал от веселья.
Я в похмельном бреду.
Горло каркает птицей
на безликом пиру.

Я друзьями покинут,
все ушли в мир иной,
а меня всё не клинит,
душу их упокой!

Где минувшая радость?
Где тех песен надрыв?
Что сбылось – то осталось.
Остальное – в обрыв!

Мне б святою водицей
скверну всю с себя смыть,
образам помолиться,
и на реченьку – плыть…

6

Прошли мои года…
Друзей поразбросало.
Накоплены грехи.
Пред Богом я не чист.
А древо жизни
всё же не устало
питать, пытать
свой одинокий лист…

Прошли мои года…
Одна желанна радость -
сидеть на берегу,
ласкать глазами синь.
Потом уйти ко дну -
вот всё, что мне осталось, -
и больше не всплывать,
и быть как чёрный линь…

Прошли мои года…
И я их не жалею.
Мне каяться пора.
Готов держать ответ.
Что было – не вернёшь,
но душу мою греет
счастливой веры
неземной полёт…

7

Под стук колёс
Мелькали ели и берёзы,
И белые поля
Манили в саван свой.
Я возвращался
Тихий и тверёзый
В пучину жизни,
Но уже другой…
Что впереди
Художник-иностранец?
Куда задумал
Следующий побег?
Я всё ещё
Инок и странник.
И только Бог
Мой остановит бег…

Автор - Эдо
Дата добавления - 19.02.2012 в 13:11
СообщениеПривет всем! Предлагаю пробежаться с моим "Беглецом":

Б Е Г Л Е Ц

1

Улизну.
Отключусь.
От родных и друзей.
Убегу на вокзал
в свой шестой юбилей.
И куплю там билет…
в никуда.
Или нет:
скажем,
в город на букву «Я».
И помчит меня
поезд-экспресс.
Может, сброшу
старости стресс?
Понимаю, что это смешно.
Никому избежать не дано.
Но хотя б попытаться.
Встряхнуть.
И без страха
отправиться в путь…

Ну, а там – будь, что будь!

2

Мы разучились говорить
не о болезнях, а о боли.
Ну, сколько нам ещё прожить,
чтоб подавиться пудом соли?!

А вместо слов - сплошная каша -
сухие панегирики.
И виснет на ушах лапша.
Нам нынче не до лирики…

Бежа-а-а-ть! Куда глаза глядят!
Покуда сердце ещё рвётся.
И думать, думать без конца,
как твоё эхо отзовётся…

3

Белый, белый город.
Белый, белый день.
Солнце, адский холод.
Волга – Леты тень…
Двери все закрыты.
Я один как пень.
Надо б водки выпить,
чтоб отстала хрень…
Я в кафе ныряю,
в райское тепло,
рюмку выпиваю,
но в душе темно…
Синяя скатёрка,
потненький графин,
винегрет, селёдка.
Плачет парафин…

Рыщет за окошком
шалый дед мороз,
на дороге брошен
красный бензовоз…
Белый-белый город.
Белый блеск луны.
Собутыльник Воланд
будоражит сны…

4

валяться в забытьи
зарыться в одеяло
не видеть снов
а видеть лишь кино
и волком выть
кричать: судью на мыло!
и продолжать цедить
то водку то вино…

5

Я устал от веселья.
Я в похмельном бреду.
Горло каркает птицей
на безликом пиру.

Я друзьями покинут,
все ушли в мир иной,
а меня всё не клинит,
душу их упокой!

Где минувшая радость?
Где тех песен надрыв?
Что сбылось – то осталось.
Остальное – в обрыв!

Мне б святою водицей
скверну всю с себя смыть,
образам помолиться,
и на реченьку – плыть…

6

Прошли мои года…
Друзей поразбросало.
Накоплены грехи.
Пред Богом я не чист.
А древо жизни
всё же не устало
питать, пытать
свой одинокий лист…

Прошли мои года…
Одна желанна радость -
сидеть на берегу,
ласкать глазами синь.
Потом уйти ко дну -
вот всё, что мне осталось, -
и больше не всплывать,
и быть как чёрный линь…

Прошли мои года…
И я их не жалею.
Мне каяться пора.
Готов держать ответ.
Что было – не вернёшь,
но душу мою греет
счастливой веры
неземной полёт…

7

Под стук колёс
Мелькали ели и берёзы,
И белые поля
Манили в саван свой.
Я возвращался
Тихий и тверёзый
В пучину жизни,
Но уже другой…
Что впереди
Художник-иностранец?
Куда задумал
Следующий побег?
Я всё ещё
Инок и странник.
И только Бог
Мой остановит бег…

Автор - Эдо
Дата добавления - 19.02.2012 в 13:11
Влюблённая_в_летоДата: Воскресенье, 19.02.2012, 13:31 | Сообщение # 15
Старейшина
Группа: Вождь
Сообщений: 4509
Награды: 51
Репутация: 297
Статус: Offline
Quote (Эдо)
Мы разучились говорить не о болезнях, а о боли. Ну, сколько нам ещё прожить, чтоб подавиться пудом соли?!

Вот эти строки сами по себе показались вполне самостоятельными. Готовый афоризм, помещённый в четверостишие.


Галина Каюмова
Моя творческая страничка на Острове
--------------------------
 
Сообщение
Quote (Эдо)
Мы разучились говорить не о болезнях, а о боли. Ну, сколько нам ещё прожить, чтоб подавиться пудом соли?!

Вот эти строки сами по себе показались вполне самостоятельными. Готовый афоризм, помещённый в четверостишие.

Автор - Влюблённая_в_лето
Дата добавления - 19.02.2012 в 13:31
Сообщение
Quote (Эдо)
Мы разучились говорить не о болезнях, а о боли. Ну, сколько нам ещё прожить, чтоб подавиться пудом соли?!

Вот эти строки сами по себе показались вполне самостоятельными. Готовый афоризм, помещённый в четверостишие.

Автор - Влюблённая_в_лето
Дата добавления - 19.02.2012 в 13:31
Форум » Хижины Острова » Чистовики - творческие страницы авторов » Страница Эдуарда Левицкого (на острове Эдо)
  • Страница 1 из 2
  • 1
  • 2
  • »
Поиск:
Загрузка...

Посетители дня
Посетители:
Последние сообщения · Островитяне · Правила форума · Поиск · RSS
Приветствую Вас Гость | RSS Главная | Страница Эдуарда Левицкого - Форум | Регистрация | Вход
Конструктор сайтов - uCoz
Для добавления необходима авторизация
Остров © 2024 Конструктор сайтов - uCoz